Леди Джейн

ПОДОЗРЕНИЯ ТЕТУШКИ МОДИ

— Пэшу! — сказала однажды тетушка Моди мужу, когда тот, утомленный дневными трудами, собирался ложиться спать. — Угадай, о чем я думала целый вечер?

— Такое мне не под силу! — возразил с улыбкой Пэшу. — Да и не поверю, чтобы ты теряла время на размышления!

— Верно, это редко со мной случается, — усмехнулась тетушка Моди, — но мысль эта крепко засела у меня в голове. Меня очень занимает судьба бедной сироты. Тут есть что-то подозрительное. А что ребенок не из семьи Жозен, так я поручусь головой! Девочка — настоящая аристократка, из очень хорошей семьи.

— Может, она из Бержеро? — предположил папаша Пэшу. — Ты ведь не раз слыхала, как мадам Жозен хвастала своим происхождением. Покойный ее отец, старик Бержеро, всегда считался честнейшим торговцем, и вообще весь их род был весьма почтенным.

— Очень может быть! Но девочка все-таки не из их семьи. Сравни ее с другими детьми, хотя бы с нашими, — ведь это лебедь среди гусят!

— Такое иногда случается, — философски заметил Пэшу.

— Вздор! — резко возразила жена. — Тут кроется тайна. Мадам Жозен наверняка врет, рассказывает сказки про девочку. Я нутром это чую, даже когда к ее объяснениями вроде бы и не придраться… На днях зашла я к ней в магазин купить для Мари ленту. Спрашиваю, откуда у нее появилась хорошенькая малышка? «Это наша родственница по линии Жозенов», — сухо ответила она и сразу же переменила тему. И потом я своими глазами видела, — когда Пепси надевала на девочку свежее платьице, — что на ее рубашке и на юбочке вышиты буквы «ДЧ». Так вот — ДЧ. Не далее, как в конце прошлой недели, когда я была у нее в магазине, мадам интересовалась, скоро ли свадьба Мари, а затем предложила посмотреть кое-какие вещи превосходной работы. Достала из шкафа большую картонку и вытащила из нее кучу тончайшего дамского белья — ну, точно паутина, — обшитого настоящими кружевами. «Ваша дочь, — говорит, — собирается породниться с богатыми людьми, и ей необходимо хорошее приданое. Не хотите ли купить у меня это белье? Я дешево отдам».

«Это не по нашему достатку», — ответила я, пересмотрев превосходное белье. На каждой самой маленькой вещице была вышита монограмма «ДЧ»[5] — понимаешь, те же самые буквы, что на белье у ребенка. Я не стала церемониться с мадам — так прямо и спросила: «Откуда, скажите на милость, у вас такие роскошные вещи?»

«Все это принадлежало покойной, — говорит мадам Жозен, лицемерно вздыхая. — Хочу продать лишнее; девочка еще маленькая, к тому времени, когда она вырастет, белье придет в негодность. Лучше вырученные деньги употребить на ее же воспитание».

«А что же вы будете делать с вензелем? Придется спарывать с каждой вещи это „ДЧ“», — сказала я, умышленно выделяя голосом буквы и выжидая, что старуха мне ответит.

«О, мадам Пэшу, — воскликнула она, — вензель вышит так кудревато, что буквы не очень-то и разберешь. Притом, милая мадам Пэшу, если вы купите это белье для дочери, то букву „Ч“ очень легко переделать в „Г“ — от Гюйо, будущей фамилии вашей Мари, а „Д“ никто и не заметит: видите, как буквы опутала виноградная ветка? Купите рубашки, я вам большую скидку сделаю!»

«Нет, не куплю! — отказалась я. — Слишком тонкое белье для нашей девочки». Неужели бы я позволила нашей Мари носить ворованные вещи?

— Тише, тише, — остановил ее муж. — Ты можешь попасть под суд за клевету!

— Нет, это я ее отдам под суд! Пусть она представит доказательства: когда и как умерла мать малышки? И кто был свидетелем ее смерти? А если девочку послушать, так поневоле призадумаешься. Возвращаясь со мной домой с фермы, она все вспоминала, как они жили в прериях, сколько у них было лошадей, скота; рассказывала про отца, про мать… Мне сдается, Жозены просто украли ребенка.

— Да будет тебе! Старуха Жозен вовсе не такая дурная женщина, какой ты ее рисуешь; про нее никто ничего плохого не говорит, — заметил миролюбивый Пэшу. — Вот сын у нее негодяй, это правда! Эраст — вылитый отец! Я слышал, что тот под арестом за какое-то скверное дело, но мать тут ни при чем.

— Поживем — увидим! — заключила тетушка Моди. — Одна улика у меня верная — вензель на белье.

— Знаешь, что мы сделаем? — сказал Пэшу, подумав минуту-другую. — Будем зорко следить за девочкой, и если что-нибудь обнаружится, я тотчас встану на защиту сиротки. Передай своей сестре, чтобы она немедленно сообщила, если заметит что-нибудь подозрительное. Я сам тогда решу, что предпринять.

— Ну, теперь я спокойна, — объявила тетушка Моди, с гордостью глядя на мужа. — Все в городе знают, что если Пэшу вмешался, значит, дело правое.

Мадам Жозен очень бы разволновалась, если бы услышала этот разговор. Она и без того постоянно мучилась: ей все чудилось, что за ней следят, что в чем-то ее подозревают. Она старалась быть как можно любезнее и предупредительнее с покупателями и соседями, однако ей почему-то не везло: народу ходило к ней много, торговля шла бойко, но все покупатели были с ней холодны, неохотно вступали в разговор и никогда не задерживались в магазине. А ей так хотелось внимания, уважения. Ну хотя бы нескольких приветливых слов!

Главным предметом ее гордости был сын. Она отчего-то думала, что Эраст производит необыкновенное впечатление на всех местных дам. Всегда щегольски одетый, изящно причесанный с драгоценными перстнями на руках, он целый день шатался по кофейням, трактирам, паркам или по модным улицам. Он хвастал перед приятелями дорогими сигарами, а главное, изящными часиками с бриллиантовым вензелем «ДЧ» и объяснял, по примеру матери, что это фамильная драгоценность.

Мадам Жозен гордилась, конечно же, и малышкой, для которой двери всех домов по соседству были всегда открыты. Красотой и изяществом девочка затмевала всех местных детей. Покупатели нередко шли в лавку мадам Жозен единственно для того, чтобы полюбоваться прелестным ребенком. Все это льстило тщеславию креолки. Но она ясно понимала, что леди Джейн гораздо больше привязана к Пепси, к Мадлон и даже к старичку Жерару, чем к ней, своей тете Полине. Девочка была всегда покорна и почтительна, но никогда не выказывала нежности. Горькая обида нередко шевелилась в глубине души мадам, и она мысленно обвиняла леди Джейн в неблагодарности.

— Змееныша я себе выкормила! — ворчала мадам Жозен, наблюдая из окна, как малышка переходит улицу, направляясь к своей подруге Пепси. — Чего только я не делала для этой девчонки! Недосыпала, недоедала, ухаживала за ней во время болезни. А чем она мне отплатила? Гордячка этакая! Нос передо мной дерет. Представится случай, так с грязью смешает! Вот что значит делать добро! Вытолкай я ее в тот вечер вместе с мамашей на улицу, меньше бы горевала. Кто знает, может, и впрямь лучше было бы не связываться с ними…