Леди Джейн

ПЭШУ ДЕЛАЕТ ПОКУПКУ

— Вчера, когда леди Джейн пропала, — рассказывала Пепси матери на другое утро, — мадам Жозен нисколько не встревожилась! Мне кажется, она совсем не заботится о ребенке; лишь бы девочка не мозолила ей глаза — вот все, что ей надо. А как она волнуется всякий раз, когда исчезает ее противный сын!

— Ну, с этим сокровищем у нее хлопот полон рот, — заметила Мадлон. — Послушать ее, так она им гордится, а мне-то кое-что известно. Я часто слышу о нем на Бурбон-стрит. Повесничает, сорит деньгами. Где ж он деньги берет? По-моему, раз человек беден и не работает, значит, ворует. Сама посуди, разве может мадам Жозен благодаря своей скромной торговле содержать себя и этого лентяя? Бедная женщина! На что она стала похожа: лицо измученное, глаза ввалились… Что-то точит ее. А о леди Джейн не беспокоится — так о ней есть кому позаботиться, мы с тобой ее не бросим. Вот уж милый, добрый ребенок! Я жалею только об одном — что не могу сделать для нее больше. Я душу готова отдать за вас обеих.

— Мамочка, дорогая! — воскликнула Пепси, нежно целуя мать в щеку, — Мамочка, а ты думала над тем, о чем я тебя просила?

— Думала, милая, много думала, да только ничего еще не придумала.

— Но ведь у тебя есть деньги в банке?

— Я не трону этих денег, дитя мое. Если со мной что-нибудь случится, и ты останешься одна…

— Молчи, мамочка, молчи! — перебила ее Пепси. — Тогда деньги мне не понадобятся, потому что если ты умрешь, я тоже умру.

— Надеюсь, Господь этого не допустит. Но как бы то ни было, этих денег я не трону. Я должна быть уверена, что ты хоть немного обеспечена. А что до фортепиано, то оно стоит дорого. И потом, что сказали бы твои дядя с тетей, узнай они, что я потратила предназначенные тебе сбережения?!

— Они сказали бы, что ты пошла у меня на поводу, — лукаво ответила Пепси.

— И впрямь основательная причина! — засмеялась Мадлон. — Нет, не будем брать деньги из банка. Но потерпи немножко, милая, а я уж постараюсь исполнить твое желание.

— Если бы только поскорее, мамочка, — не унималась Пепси. — Знаешь, мадемуазель Диана говорит, что леди Джейн делает большие успехи, но ей необходимо заниматься дома. Я не могу смириться с тем, что девочка будет отставать потому, что нет фортепиано. А ведь на мадам Жозен рассчитывать нечего… Мамочка, ты же потом могла бы продать его. — И Пепси пустилась красноречиво доказывать, что при благоприятных обстоятельствах из леди Джейн получится настоящая артистка. — Ее надо учить сейчас, пока пальчики еще гибкие; ей необходимо играть часа по два в день… Не надо мне моих денег, лишь бы я знала, что мы сделали для нее все возможное! Мамочка, милая, обещай, что скоро купишь фортепиано! Обещаешь?

Мадлон обещала постараться, потому что и она всем сердцем желала Джейн добра. Что же касается Пепси, то она не остановилась бы ни перед какими жертвами, чтобы доставить удовольствие леди Джейн.

Но не одни Мадлон и Пепси любили девочку почти материнской любовью. С первого же дня, как девочка-сирота заглянула в грустные, измученные глаза Дианы д'Отрев, для этой одинокой женщины открылась новая жизнь, и новая надежда озарила ее унылые дни. Присутствие ребенка ее несказанно радовало. Будь ее воля, Диана бы совсем не отпускала от себя девочку, ведь самыми счастливыми были для нее те часы, которые она проводила со своей маленькой ученицей. Будто в восхитительном сне сидела Диана рядом с Джейн у фортепиано и смотрела, как тонкие пальчики бегают по клавишам, или же пела вместе с девочкой старинные баллады. Джейн никогда не огорчала ее, всегда была послушна, понятлива и так мила, что даже ворчливая мать Дианы ничего не могла сказать против нее. Старая графиня тоже привязалась к девочке. Чем больше мать и дочь узнавали леди Джейн, тем больше удивлялись тому, что она могла быть в родстве с такой женщиной, как мадам Жозен.

Вначале креолка всячески старалась втереться в семью д'Отрев, и мать с дочерью были вынуждены дать ей решительный отпор. С подчеркнутой вежливостью ей дали понять, что если они и принимают племянницу, это еще не значит, что будут рады и тетке.

Мадам Жозен молча проглотила обиду, но в душе поклялась, что так этого не оставит. «Я покажу им, как пренебрегать мною! Нищая важничает! Погодите, мадемуазель Диана, дайте срок — все узнают о том, что мне Мышка рассказала про вас!.. Ишь, гордячка! Воображает, что я позволю оскорблять себя».

Пока она строила планы мести, мадам д'Отрев и Диана обдумывали, как бы вырвать ребенка из когтей старой ведьмы.

— Ужасно, что девочка во власти этой женщины, — говорила Диана, — Тут какая-то тайна, и мы должны ее раскрыть. Будь у нас лишние деньги, я бы непременно наняла адвоката… Конечно, если эта Жозен действительно ближайшая родственница, у нее есть законные права на малышку, которых никто не оспорит; но я думаю, что девочку можно было бы выкупить. Мне кажется, эта Жозен за деньги на все готова.

— Пустое, Диана! Что ты с девочкой будешь делать? — заметила осторожная мадам д'Отрев.

— Вы, мама, ее удочерите, а я буду воспитывать.

— Все это одни фантазии, мой друг. Денег у нас нет и никогда не будет. И потом, страшный риск брать ребенка, тем более что неизвестно, кто были ее родители. Я и сама думаю, что тут есть тайна, и была бы рада, если бы она разъяснилась. Но это не наша забота, у нас и своих довольно.

— Ах, мама, что вы говорите! Неужели бедностью можно оправдать эгоизм?! — воскликнула Диана с упреком в голосе.

— Что делать, мой друг! Так всегда бывает. Бедному только и остается, что думать о себе. Кто еще о нем подумает? Правда, ты и в этом случае исключение — ты больше думаешь о других, чем о себе. Взять хотя бы эту птицу… Мадам Журдан обязана заплатить тебе за нее.

— Мама, чем же она виновата? Она не смогла продать птицу. Несправедливо вводить ее в убытки. Не ее вина, что на птицу нет покупателей. Она ведь не заказывала мне новую модель. Что же делать, если мне работа не удалась!

— Удалась, Диана! Работа превосходная — птица как живая.

— Мадам Журдан говорит, что покупателям не нравится клюв, — робко заметила Диана, — и шею находят слишком длинной.

— Это только доказывает, как мало они смыслят в орнитологии, — сердито отозвалась мать.

— Да я уже решила больше не браться за новые модели. Буду мастерить своих утят и канареек, и довольно с меня.

— А разве я не остерегала тебя с самого начала? — не унималась старуха. — Я всегда говорила, что ты слишком честолюбива, Диана.

— Ваша правда, мама, я слишком честолюбива, — поспешила согласиться дочь.

Прошло около года с того дня, как мадам Жозен перебралась на улицу Добрых детей. В одно августовское утро, когда тетушка Моди сидела в своей молочной, занятая приготовлением сливочного сыра, туда зашел Пэшу и положил перед ней на стол маленький сверток.

— Открой, — сказал дядюшка Пэшу.

— Сейчас, — приветливо улыбаясь мужу, ответила тетушка Моди, — дай только залить форму и вымыть руки.

Пэшу молча кивнул и принялся расхаживать по комнате, заглядывая в крынки с молоком и тихонько насвистывая. Когда ему надоело ждать, он сам развернул сверток и подал жене прелестные дамские часики с изящной золотой цепочкой. Тетушка Моди так и ахнула от изумления.

— Где ты их взял? — воскликнула она, вытерла руки и, взяв с мужниной ладони часы, стала их рассматривать.

Корпус часов был покрыт синей эмалью; одна их сторона была украшена гирляндой с бриллиантовой веткой посередине, а на другой были вырезаны инициалы «ДЧ» в виде изящной монограммы.

— «ДЧ»! Да ведь этими самыми буквами помечено белье маленькой леди Джейн! — воскликнула тетушка Моди. — Пэшу, где ты взял эти часы? Чьи они?

— Мои, — отвечал муж посмеиваясь. Он стоял перед женой, заложив большие пальцы в проймы жилета, и продолжал насвистывать. На недоверчивый взгляд тетушки Моди он хладнокровно повторил: — Говорят тебе, мои; я их купил.

— Странно! Такие изящные часики — и без футляра, в какой-то старой газете… — недоумевала тетушка Моди. — Где ты мог их купить?

— В полицейском суде.

— В полицейском суде! — воскликнула тетушка Моди, окончательно сбитая с толку. — У кого же?

— У Эраста Жозена.

Несколько секунд тетушка Моди неотрывно смотрела на мужа и наконец торжественно произнесла:

— Я тебе говорила!

— Что ты мне говорила? — переспросил тот с задорной улыбкой.

— Как что? Что все эти вещи, помеченные буквами «ДЧ», конечно, и эти часы — краденые. Все они принадлежат девочке, и она вовсе не родня Жозенам.

— Потише, жена, потише.

— И Эраст очутился в полицейском суде не случайно — ведь так?

— Он арестован по подозрению. Вина его не доказана.

— По подозрению в краже этих часов?

— Нет, по другому делу. Но то, что при нем были часы, послужило уликой против него. Странно, что именно я купил их. Это судьба! Я случайно проходил мимо суда, заглянул во двор и увидел Эраста. Из любопытства я зашел узнать, почему это он там. Оказывается, его арестовали по подозрению в принадлежности к воровской шайке, обокравшей несколько ювелирных магазинов. Прямых улик против него не было, но часы показались судье подозрительными. Он спросил Эраста, где тот их взял, и негодяй сказал, что это часы покойной кузины, которая, умирая, оставила их его матери, а любящая матушка подарила ему. «А как звали вашу кузину?» — спросил тогда судья. Вот тут-то и вышла заминка. Эраст сказал, что ее звали Черри Жозен, а судья посмотрел на часы и говорит: «Мне кажется, тут стоит „ДЧ“. Не угодно ли взглянуть, господа?» — и передал часы заседателям. Судейские подтвердили, что монограмма другая. Бездельник же знай улыбается, будто не о нем речь! Разоделся, как франт, рожа нахальная — вылитый отец. Отлично помню Андрэ Жозена! Большой был негодяй…

— Что же, так и не добились, где он взял часы? — спросила тетушка Моди.

— Нет. Но судья приговорил-таки Эраста к месячному заключению в приходской тюрьме — как подозрительную личность.

— Возмутительно легкий приговор! — с негодованием воскликнула тетушка Моди.

— Да ведь прямых улик нет, — повторил Пэшу. — Спасибо, что хоть месяц отсидит. Но дай же расскажу, как я купил часы. Стоит он и болтает с другими арестантами. Слышу — торгуются, и один дает ему пятьдесят долларов. «За кого ты меня принимаешь? — говорит Эраст. — Мне деньги нужны, но я не отдам дорогую вещь так дешево». И спрятал часы в карман. Тогда другой предлагает шестьдесят долларов; Эраст не соглашается. Вот тут-то я и подошел. «Позвольте, — говорю, — взглянуть на ваши часы. Если они мне понравятся, я, может быть, и куплю их». Я боялся, как бы он не заметил, что мне очень хочется их приобрести. Он подает мне часы с притворным спокойствием, но я-то вижу, что и ему не терпится сбыть их. Я посмотрел и говорю: «Часы недурны. Пожалуй, я дам вам за них семьдесят пять долларов». «Ну нет, косарь!» — говорит он, намекая на мою блузу. — Пэшу ухмыльнулся.

— И сколько раз я просила, чтоб ты не ездил в блузе в город, — встряла тетушка Моди. — Ведь у тебя есть пиджак… Посмотри, Гюйо и другие — все ходят в пиджаках…

— Не все ли равно, блуза или пиджак? Я честный работник и не стыжусь своей блузы. Ну, я пропустил его слова мимо ушей и предложил ему девяносто долларов. Деньги были при мне; я достал бумажник и стал их отсчитывать. Должно быть, это на него подействовало, потому что он тут же согласился продать часы. Конечно, я бы никогда не купил заведомо краденую вещь, — ведь я уверен, что негодяй украл часы, — но я сделал это ради девочки. Я подумал, что, может, когда-нибудь благодаря этим часам мы раскроем ее тайну. Да и деньги, которые можно за них выручить, всегда ей пригодятся.

— Верно, Пэшу. Конечно, девяносто долларов для нас большие деньги, особенно теперь, когда надо тратиться на Мари, но если нам удастся что-нибудь сделать для сиротки, я не стану жалеть о деньгах, — с минуту тетушка Моди сидела молча, внимательно рассматривая часы, потом задумчиво произнесла:

— Вот если бы они могли говорить!

— Погоди, может, они у нас и заговорят, — отозвался Пэшу. Он взял у жены часы и, открыв верхнюю крышку, показал ей что-то на внутренней стороне крышки.

— Это должно навести нас на след, — загадочно сказал он. — А пока спрячь их и никому про них не говори. Даже Мадлон. И вот еще что: последи-ка за этой Жозен…

— Ах, Пэшу, ты ее не знаешь! Она хитра и ни за что себя не выдаст. Я давно за ней слежу, да толку мало. Вот если бы мы могли нанять сыщика, тогда другое дело.

— Нанимать сыщика нам не по карману; но, может, мы и без сыщика нападем на след.

— Хорошо бы, а то ведь эта ведьма так обижает бедную крошку! Бедняжка никогда не жалуется, но у меня сердце болит, когда гляжу на нее. За это лето она очень изменилась — похудела, осунулась. Старуха Жозен нисколько о ней не заботится. Если бы не Мадлон с Пепси да не мадемуазель д'Отрев, бедняжка совсем бы зачахла. Наше молоко — тоже ей поддержка: Пепси сама не пьет, только бы девочке больше досталось.

— Почему бы тебе не брать ее к нам? — спросил Пэшу. — Играла бы с нашими ребятами… С ней ведь никаких хлопот!

— Я и хотела ее брать, да старуха Жозен не отпускает. Держит ее взаперти, даже к Пепси и мадемуазель Диане стала редко отпускать, они обе жаловались. Мне кажется, старуха боится, как бы девочка чего не порассказала. Теперь, когда она стала старше, она может запросто припомнить такие вещи, которые мадам Жозен хотела бы держать в тайне.

— Вот что, жена, — сказал, помолчав, Пэшу, — у меня есть план. Только будь терпеливой и дай мне время.

Тетушка Моди пообещала.