Ледяная синева

Глава 16

Саммер сразу же почувствовала перемену. Така оторвался от её губ и едва слышно выдохнул:

— Там кто-то есть. Не шевелись.

Скатившись с неё, он бесшумно встал, в то время как её тело продолжало гореть и ныть.

И тут Саммер тоже услышала шорох: кто-то крался через разросшийся кустарник. Кто бы это ни был, он даже опасней Таки.

— Вниз! — воскликнул Такаши и стащил Саммер с кровати на пол, закрыв её своим телом, когда окно с частым переплётом разлетелось на кусочки, и что-то с грохотом влетело в комнату. Она вдохнула жгучий и едкий дым, лёгкие наполнились огнём. Услышала шёпот: «Выбирайся отсюда!», после чего Така вскочил и бросился куда-то в сторону.

Саммер попыталась сесть, но непрекращающийся кашель мешал ей; дым был таким густым, что она видела начавшуюся схватку как в театре теней. Така перемещался между противниками в беззвучном танце смерти. Схватившись рукой за кровать, Саммер хотела подняться, но ноги её не держали, и она вновь упала на пол. Окутанная дымом, медленно поползла к двери. В ушах стоял непонятный звон.

Вдруг её схватили чьи-то грубые руки. И хотя глаза её сильно слезились из-за дыма, Саммер узнала одного из братьев, пусть тот и был одет в непривычную чёрную одежду — точь-в-точь ненормальный ниндзя. Он был очень силён и делал ей больно, но она не могла бороться. Могла лишь позволить ему тащить себя, пока внезапно лицо фанатика не стало каким-то пустым, невыразительным, и он, застыв, её не отпустил. Потом он рухнул на пол, и Така отпихнул тело в сторону.

Саммер хотелось зареветь, завыть, закричать, бежать прочь от огня и смерти, но вместо этого она просто позволила Таке взять себя за руку и вытащить из дымящейся комнаты на улицу, в дождливую ночь.

Машина стояла на прежнем месте; рядом с ней в грязи лежали двое мужчин. Они не выглядели так, будто погибли в драке, но явно были мертвы. Така направил телефон на машину, и в той зажёгся свет.

Оттолкнув тело одного из мужчин, Така усадил Саммер на пассажирское сидение, захлопнул дверь и сел за руль. Из её любимого дома валил дым, зато их больше никто не преследовал. Машина сорвалась с места, и Саммер услышала тошнотворный звук: они переехали одно из тел. Напоследок Така обернулся и направил телефон на дом, который через секунду с оглушающим грохотом взорвался. Они же понеслись по длинной, изрытой колеями дороге.

Они ехали по дороге, а навстречу им спешили полиция и пожарные, разрывались сирены, сверкали мигалки, но никто не обращал внимания на тёмную машину, мчащуюся в противоположном направлении. В какой-то момент Саммер всё-таки обернулась. Языки пламени поднимались высоко в небо, забирая с собой её детство.

— Сколько человек ты убил за сегодня? — монотонно спросила она.

— Троих в доме. Двое погибли из-за системы безопасности, установленной в машине, — она бьёт током любого, кто притронется к автомобилю.

— Как-то крутовато для противоугонной системы, нет?

Така посмотрел на Саммер, явно удивлённый спокойным тоном её голоса. Он понял, что она ничего не чувствует, абсолютно ничего. Лишь благословенное оцепенение. В один миг она почти испытала оргазм от того, что просто тёрлась об него, полностью одетого, а в следующий столкнулась с огнём, дымом, смертью и… в итоге оцепенение.

— Может быть, — ответил он и сосредоточился на дороге.

— Ты забрал урну и другие вещи? Или оставил их в доме?

— Они у меня.

— Отлично, — отозвалась Саммер. — Не хотелось бы, чтобы мы прошли через всё это зазря. Так почему ты взял меня с собой? Почему опять спас? Оставил бы в доме, я бы взорвалась вместе со всем остальным. И не подкопаться.

Така нахмурился:

— Не хотел причинять тебе боль.

Саммер засмеялась. Почему-то не смогла себя сдержать. Бредовость его ответа была столь прекрасной, что только и оставалось смеяться. Второй вариант — заплакать, но она же не плачет.

— Прекрати! — рявкнул Така.

Невозможно. Разве он сам не понимает, какую глупость только что ляпнул? Вне зависимости от её поступков смерть преследует её, как голодный стервятник, и любая отсрочка — просто обман, короткая передышка на этом неизбежном пути боли и мрака. Так что только и остаётся хохотать над этой нелепой…

Лишая дыхания, останавливая сердце, её пронзила сильнейшая боль. Саммер замолчала. Така положил руку обратно на руль, и она уставилась на него, зная, что её лицо покинули все краски.

— Так-то лучше, — невозмутимо заметил он. — Всё и так плохо, я не хочу, чтобы ты ещё и рехнулась.

Она не сразу смогла вдохнуть и заговорить.

— Рехнулась? — повторила она. — Я потеряла всё: работу, машину, лучшего друга, наследие Ханы и даже любимый дом. И, по всей видимости, вскоре лишусь сестры и жизни. Думаю, нет ничего удивительного в небольшой истерике.

— Я могу сделать тебе гораздо больнее, — предупредил Така. — Не хочу, но сделаю. Мне нужно сосредоточиться, а твои психи только мешают.

— Или убей меня, или отпусти. И не надо говорить, что в твои планы не входило меня убивать. Я слепа и глуха, но не настолько же.

— Нет.

— Что «нет»? — рявкнула Саммер.

— Не буду ничего такого говорить. Мне дали приказ тебя убить. Но я не стану этого делать. И не отпущу. — В его голосе слышалась странная, почти покорная нотка. Это было непривычно — обычно он не показывал эмоций.

Саммер похолодела.

— Тогда что же ты со мной сделаешь?

— Чёрт его знает, — ответил Така и включил радио, чтобы избежать дальнейших расспросов.

Джилли спала. В белой пижаме она парила над узким матрацем, устремляясь в звёздное небо. Стены, полы, мебель — всё растворилось, и она свободно плыла над землёй.

Она знала, что не должна чувствовать себя так спокойно. Это всё благодаря игле прекрасной неонацистской докторши. Джилли пыталась с ней бороться, но в силе и решительности она значительно уступала этой женщине. Немка сказала ей что-то со своим ужасным акцентом, но Джилли уже где-то парила и почти не осознавала, что та утешающе поглаживала ей руку.

Если они по-прежнему собираются держать её в плену, то она с радостью не станет просыпаться, пока не появится возможность сбежать.

Докторша села рядом и, наблюдая за пленницей, принялась делать пометки в своей записной книжке с кожаной обложкой. Время от времени в комнату заходили люди, задавали вопросы и уходили.

Через некоторое время Джилли начала выходить из своего блаженного состояния. Докторша была занята записями и не видела, что её пациентка приходит в себя, и Джилли не собиралась давать ей преимущество. Её мог спасти только элемент неожиданности. Если стерва узнает, что она просыпается, то просто вколет очередную дозу.

Вдруг открылась дверь комнаты, и Джилли пришлось собрать все силы, чтобы не выдать себя. Она приказала мышцам расслабиться, а векам не дрожать. Особенно когда узнала тихий голос его святейшества.

— Она ещё спит?

Джилли лежала не двигаясь и прислушивалась к происходящему. Добрая докторша поднялась, положив записную книжку на пол, и Джилли почувствовала напряжение в комнате. Хотя, вероятно, оно исходило лишь от неё самой.

— Спит, — отозвалась женщина на английском с акцентом. — Вы должны доверять мне, ваше святейшество. Эту конкретную девочку очень трудно сломать, но я мастер своего дела. К тому времени, как я с ней закончу, она полностью освободится от прошлых заблуждений и станет открыта вашему руководству. Расскажет всё, что вы пожелаете узнать. Но нужно время.

— Не знаю точно, сколько времени у нас есть. — Мать Джилли сравнивала глубокий и мягкий голос Сиросамы с гласом Божьим, но у самой Джилли самой он вызывал чувство гадливости. — Мы не смогли уберечь её сестру от якудза. Пытаясь сделать это, многие братья лишились жизни. Пусть они покоятся с миром.

Не шевелясь, Джилли впитывала его слова как губка. Её сестра у японских бандитов, сама она у отвратительного Сиросамы, и эта нацистская femme fatale, готовый персонаж какого-то второсортного фильма, колет ей что-то, чтобы сделать покорной. Но даже будь она в сознании, ей не выбраться отсюда — уж слишком пристально за ней наблюдают.

— Пусть они покоятся с миром, — эхом отозвалась женщина. — Я ускорю процесс, насколько смогу. Нам поможет темнота — это увеличит степень её изоляции.

Сиросама долго молчал.

— Вам это не помешает?

— Нет. Я привыкла так работать. Но темнота должна быть абсолютной. Никакого света от камер системы безопасности или из-под двери. Дайте мне двенадцать часов кромешной тьмы, и девчонка будет готова служить вам.

Молчание. Джилли хотелось закричать, возразить. Она не хотела оказаться в ловушке в темноте, да ещё с этой психопаткой. Уж лучше попробовать договориться с Сиросамой. Но наркотики ещё действовали, и она, заключённая в тиски молчания, не могла сказать ни слова.

— Как вам будет угодно, — подумав, наконец согласился Сиросама. — Ваши методы очень хвалят. Что ж, моё доверие и это бедное заблудшее дитя находятся в ваших руках.

— Это честь для меня.

Джилли тошнило. Она не могла двигаться и открыть глаза — поделом будет докторше, если она захлебнётся в собственной рвоте. Надо постараться сделать это бесшумно, просто чтобы досадить стерве!

Джилли услышала, как за Сиросамой закрылась тяжёлая дверь и защёлкнулся замок. Женщина опять копалась в сумке. Видимо, ещё одна игла на подходе, и ничего нельзя с этим сделать. И без действия наркотиков немка её сильнее. Джилли не смогла остановить её даже в первый раз, когда у неё ещё были силы.

Свет погас. Странно, что она поняла это, хотя глаза у неё закрыты. Джилли почувствовала, что докторша наклонилась над ней и стало ещё темнее, мрак чёрным коконом окутал её. Она ждала укола и возвращения беспамятства.

Вместо этого Джилли почувствовала, как женщина встала на колени на матрац. Вдохнула аромат духов, когда та наклонилась ближе. Пленнице оставалось только надеяться, что она отключится раньше, чем ведьма начнёт к ней приставать — если до этого дойдёт. Выдержать можно всё, да и не время проявлять брезгливость, но приобрести первый сексуальный опыт в руках мучительницы? Увольте!

Вдруг Джилли ощутила губы докторши рядом со своим ухом:

— Теперь они ничего не могут увидеть, но всё ещё могут услышать. Делай, что я говорю, и ни звука!

«Ага. То есть я должна просто лежать и позволить тебе забавляться со мной, ты, мерзкая…» И тут Джилли поняла, что у женщины исчез немецкий акцент.

Ей удалось открыть глаза, но в кромешной тьме невозможно было что-либо разглядеть. Однако никакого укола или там неприятных прикосновений. Только прохладная рука на её собственной руке.

— Ты можешь сесть? Сожми мои пальцы, если можешь.

Джилли попыталась, но мышцы не двигались.

— Тогда подождём, — решила женщина. Теперь у неё был еле уловимый британский акцент, и Джилли стало любопытно, такой же ли он поддельный, как и немецкий, или нет. Может, она проживёт ещё достаточно, чтобы выяснить это.

Нацистская стерва исчезла, а эта женщина — кем бы она ни была — казалось, очень хотела помочь. И у Джилли не оставалось иного выбора, только довериться ей.

В этот раз Така сказал чистую правду. Он не собирался убивать Саммер. Он не знал, когда точно понял это — может, как только впервые увидел? Он столько раз был близок к этому, но спасал её ещё чаще. Когда он почувствовал угрозу в летнем домике, то первым его инстинктом было защитить Саммер, спасти её.

Такаши полагался на инстинкты, чтобы не погибнуть. И сейчас он не мог игнорировать их и надеяться выжить. Чутьё говорило, что нужно защищать Саммер, и каждый раз, когда он уговаривал себя убить её, всё в нём сопротивлялось.

В его жизни сейчас слишком много битв, чтобы бороться ещё и с собой.

Она будет жить. Стареть, толстеть, рожать детей, жить долго и счастливо, нравится ей это или нет. И как можно дальше от него. Он позаботится об этом.

Когда Саммер окажется в безопасности, он сможет сосредоточиться на задании: остановить фанатично верящих в конец света, прежде чем они перейдут от планов к действиям. Мадам Ламбер, может, и устроит ему разгон, но, в конце концов, решение всё равно остаётся за ним. Он только должен как можно быстрее удостовериться, что Сиросама обезврежен. Только так Саммер будет в безопасности.

Сейчас она не разговаривала с ним, а с каменным лицом смотрела в окно. Но это всё же лучше, чем тот смех — жуткий признак того, что она больше себя не контролирует. Как же хотелось остановить машину, сжать Саммер в объятьях и держать до тех пор, пока истерика не сойдёт на нет. Безумный порыв, особенно если учесть, что они должны как можно быстрее отсюда уехать.

Но во всём происшедшем была и хорошая сторона — теперь Саммер страстно ненавидела его. Он опозорил её и отверг, уничтожил дом её семьи. Она даже узнала, что в его планы входило убить её. Все нежные чувства, которые она могла испытывать к нему, должны были сгореть и оставить после себя лишь пепел ненависти.

Безумные инстинкты раз за разом заставляли Таку спасать Саммер. И он знал, что убережёт её ещё один раз. Спасёт от самого себя. А потом, если в этом мире есть хоть капля милосердия, он её забудет.