Ледяная синева

Глава 6

Если бы Такаши знал, что шайка Сиросамы убьёт Саммер и на этом всё закончится, то отпустил бы её — и скатертью дорога! Он был в бешенстве. Она знала лишь, что Така дважды самым благородным образом спас ей жизнь, и что он получил в ответ? Девица удрала, стоило лишь отвернуться.

На самом деле злился Така, конечно, на себя. В своём обычном состоянии он бы не совершил ошибку, оставив ее так надолго одну, чтобы поменять машины. Впрочем, в своём обычном состоянии ему бы вообще не пришлось брать её в расчёт — она была бы мертва.

Если он хочет жить, то не может позволить себе таких ошибок. А Така очень хотел — он упорно боролся, когда тот безумец закончил с ним; выжил тогда, когда от других бы ничего уже не осталось.

Ледяная мадам Ламбер, вероятно, гадает: что же, чёрт возьми, происходит?

Ночью Таке пришёл в голову достаточно простой план — поменять машину на менее заметную, выяснить, где Саммер припрятала настоящую урну Хаяси, получить её и попытаться разузнать, что ещё знает пленница.

Его основное задание — держать урну подальше от Братства, найти недостающую часть головоломки, а потом стереть все следы своего присутствия. Но Саммер Хоторн, кажется, ни забывчивостью, ни уступчивостью не отличается. Она и не подумает забыть о событиях последних суток. У него есть распоряжения насчёт неё — неважно, нравятся они ему или нет. И он больше не может тратить время, пытаясь обойти их. Секта Сиросамы повысила ставки, приближается Новый год по лунному календарю. Малейшая ошибка может обернуться катастрофой.

Така пристально смотрел на Саммер, не пытаясь скрыть раздражения. Она снова выглядела как мокрая мышь, но он уже начал привыкать. В самом деле лучше, чтобы она оставалась такой; у него досадная слабость к светлым волосам. Когда же она промокала, то волосы её змеились по плечам тускло-коричневыми слипшимися прядями, а не струились обычным солнечным золотом. Но что цвет волос: его никогда не интересовали веснушчатые!

Саммер старательно отворачивалась от лежащих в проулке мужчин, и это даже хорошо. Один уже мёртв — Така сломал тому шею, бросив об стену; другой тоже вскоре последует за ним — умрёт от потери крови, раненный собственным ножом. Третий улизнул — очередная его ошибка, — но он узнал фанатика. Генрих Мюллер был одним из самых известных сторонников Сиросамы, а также его самым опасным оружием. Пойми он сразу, что среди бандитов есть этот молодой немец-убийца, то сосредоточился бы на том, чтобы убрать его первым.

Только в этом случае Саммер Хоторн была бы уже мертва. Так что вместо этого он занялся человеком, который собирался напасть на неё с ножом, и к тому времени, как очередь дошла до Генриха, убийцы с невинным личиком, было слишком поздно. Така действовал инстинктивно, этим опять усложнив себе жизнь.

Взяв Саммер за руку, он пошёл обратно. Она благоразумно молчала. Не сказала ни слова, даже когда увидела шикарный чёрный внедорожник. Забираясь на сидение, она вздрогнула, и Така задался вопросом, успел ли он подоспеть на помощь до того, как ей причинили слишком большой вред. Но, по крайней мере, она всё ещё цела… а если у неё что-то болит, то это её чёртова вина!

Така поехал в дождливую ночь, не глядя на Саммер и сохраняя абсолютно безразличное выражение на лице. Он не так часто терял терпение, особенно в подобных ситуациях, но прямо сейчас с трудом сдерживался, чтобы не разразиться бранью в её адрес. Хотя, конечно, его реакция смешна и нелепа. Неважно, насколько он был вежлив, скорее всего инстинкты подсказали Саммер, что он так же опасен, как и преследующие её мужчины. Да он сам говорил ей это открытым текстом! И инстинкты её не подвели.

— Куда вы меня везёте? — Пока они ехали по многолюдной улице, Саммер искала что-то взглядом и казалась гораздо внимательнее, чем раньше. — Обратно в отель?

— Нет. И не думайте, что выпрыгнете, как только я остановлюсь. Вам вряд ли захочется ещё сильнее меня разозлить. — Така говорил спокойно, почти задумчиво, но инстинкт самосохранения подсказал ей, что надо испугаться, что она и сделала.

Только после его красноречивого взгляда, немного скривившись, Саммер пристегнула ремень безопасности. На руках у неё алели пятна крови, и штанины намокли не только от дождя. Но заниматься её ранами некогда. Важнее уехать подальше от Маленького Токио.

— Не понимаю, почему вы злитесь, — помолчав, заметила Саммер. — Вы не несёте за меня ответственность. Я могу сама о себе позаботиться… — Её голос затих, когда она поняла, какую очевидную чушь говорила. Саммер предприняла ещё одну попытку: — Вы просто могли бы подбросить меня к другу и не затруднять себя…

— Никуда я вас не подброшу. Вы просто втянете в это дело и его тоже.

— Правда? — Саммер, казалось, пришла в ужас.

Чёрт.

— Что вы натворили?

Мгновение Саммер молчала, и он подумал было, не придётся ли ему силой вытягивать правду. Не пришлось.

— Попросила своего друга Мику пригнать машину и привезти несколько вещей из моего рабочего стола.

— Чёрт. — На этот раз Така выругался вслух.

— Не похоже, чтобы кто-то мог выследить меня. Я звонила с телефона-автомата.

— И где друг должен был встретить вас?

— Рядом с лапшичной.

— Там, где вас нашли братья? Вы что, совсем не понимаете, в какой опасности находитесь? Это не кино и, тем более, не игра. Эти люди ни перед чем не остановятся, чтобы получить желаемое.

Саммер казалась потрясённой до глубины души.

— Вы преувеличиваете…

— Видели, что случилось в аллее?

— Я не смотрела.

Така покачал головой, видимо, решив не продолжать бесполезный разговор, и нажал несколько кнопок на мобильном. Сказав лишь свой идентификационный номер, он выслушал сообщение, выключил телефон, чтобы никто не смог поймать сигнал, и резко повернул налево.

— И что, кроме «вольво», должен был доставить вам Мика Джонс?

— Паспорт, деньги, парочку кредиток… — Её голос затих. — Как вы узнали его фамилию?

— Тёмно-зелёный «вольво» девяносто шестого года выпуска был только что обнаружен на дне ущелья рядом с Санта-Моникой. Водитель, афро-американец Мика Джонс, погиб. Машина съехала с дороги.

У Саммер участилось дыхание, и Така ругнулся себе под нос. Она или упадёт в обморок, или её станет рвать, а поскольку они собирались оставаться в этой машине ещё какое-то время, его не прельщал ни один из вариантов. Но и ехать медленнее он не мог. Взяв Саммер за шею, Така наклонил её голову так низко, как только позволял ремень безопасности.

— Дышите медленно, — приказал он, не сбавляя скорости.

Така ладонью чувствовал её бешено бьющийся пульс. Если Саммер заплачет, то успокоится. Она старалась быть сильной, но всё же оставалась гражданским человеком, не привыкшим к ужасам, из которых состояла повседневная жизнь агента. Слёзы помогут ей расслабиться.

Но Саммер лишь дрожала и позволяла держать себя в согнутом положении. И только когда у него возникли непрошеные эротические фантазии, как он слегка передвигает девушку и её голова оказывается около его промежности, Така отпустил её, будто обжегшись.

Саммер откинулась на спинку сидения, невидяще глядя прямо перед собой.

— Это я его убила, — бесцветным голосом проговорила она. — Я не понимала…

— Да, не понимали, — согласился Така, стараясь забыть, как прикасался к тёплой коже её шеи. Совсем не хотелось успокаивать Саммер, но он не удержался и добавил:

— Вы оказались не в том месте не в то время, и все, кого вы ещё вовлечёте, так же рискуют.

— Я не хотела никого вовлекать… Мне просто нужно было уехать отсюда…

— Для этого вам нужен я.

Повернувшись, Саммер пристально посмотрела на него:

— А кто вы такой, чёрт побери?

Интересно, не прокатит ли история с Министерством древностей ещё раз? Вряд ли. Стадию этой невинной лжи они уже давно прошли. Его объяснение должно быть гораздо правдоподобнее и беспощаднее, или она снова сбежит.

А этому нельзя позволить случиться. Сейчас Саммер избавилась бы от него только в одном случае — если бы была в полной безопасности от Братства, но такое возможно, лишь если она умрёт.

— Тот, кто не даст Сиросаме добраться до вас, — сказал он, и это было истинной правдой. Она просто не знала, насколько далеко он готов ради этого зайти.

Бледная в отражённом городском свете, Саммер откинулась на сиденье. Она не спросила, куда они едут, а Така не стал откровенничать. Он ехал быстро и уверенно, двигаясь в потоке машин с непринуждённостью человека, который научился вождению в одном из самых перенаселённых городов мира. Саммер молчала, погрузившись в свои мысли.

Така всё ещё не мог понять, почему она ни разу не заплакала. Ни разу с вечера открытия выставки! Она прошла через испытания, с какими большинство американок не столкнутся ни разу за всю свою жизнь, стала свидетельницей насилия, была потрясена этим, но не проронила ни слезинки. Он не привык к такому. Её самоконтроль слишком необычен. Пока Саммер остается такой жутко спокойной, она способна в любой момент сбежать. Чего нельзя допустить.

Её нужно сломать. Полностью. И если событиям последних двадцати четырёх часов не удалось этого сделать, то придётся самому закончить работу. Рыдающая и беспомощная Саммер перестанет быть угрозой.

Така взглянул на её бледный, неподвижный профиль. Огни встречных машин танцевали на её лице осколками света и тени. Да, он должен её сломать. Или убить.

Или, может быть, и то, и другое.

Изобел Ламбер погасила сигарету, ненавидя привкус во рту, запах на пальцах — ненавидя всё на свете. Нужно снова обратиться к врачу, узнать, появилось ли что-нибудь новое, что можно попробовать. Она уже прошла через пластырь, жевательную резинку, назальный спрей, гипноз, когнитивную терапию, сигареты с гвоздикой — всё на свете, — но толку ноль. Изобел могла обойтись без курения день, неделю, один раз даже три месяца, а потом что-то случалось, и она опять хваталась за сигареты.

Врач объяснял всё просто — работа. Вся жизнь мадам связана со смертью. Изобел убивает сама и приказывает убивать другим. Куря же, она бессознательно приносит себя в жертву, стремится к своей смерти — медленной и более коварной.

Какой невозможный бред! Именно так она и сказала доброму доктору. Если бы курение помогало ей принимать тот трудный выбор, который приходится делать, то она дошла бы до двух или трёх пачек в день. Но оно не помогало. Просто от него переставали трястись руки.

О’Брайен не выполнил задание, а трупов становилось всё больше. Какой-то человек погиб, упав со скалы в машине девушки. Такаши пришлось убрать Бог знает сколько глупых головорезов этого чокнутого Сиросамы. Изобел спрашивала Таку, что, чёрт возьми, он, по его мнению, делает, но тот избегал её сообщений.

Но, в конце концов, это дело О’Брайена. У него есть опыт и ледяная решимость, и если он сохранил девушке жизнь, то тому должна быть веская причина.

Может, она слишком рано вернула его к оперативной работе, но выбора особо не было. О’Брайен словно создан для дела — может говорить и читать по-японски, у него есть связи, знание культуры. Все остальные не идут ни в какое сравнение. Его тело уже довольно хорошо оправилось от самых передовых пыток, какие только могли придумать в современном мире, а хладнокровие никогда ему не изменяло. Так почему же он медлит? Должно быть, думает, что всё ещё есть способ спасти положение, но и на расстоянии в полмира Изобел не видела надежды. Не видела надежды, но понимала стратегию. Понимала, что единственный способ остановить сумасшедшего, одержимого манией величия, — если нельзя к нему подобраться и убить — это отобрать у него игрушки. Саммер Хоторн и понятия не имела, что именно такой игрушкой и была… Пешкой в руках нескольких очень опасных людей, и обе стороны опытны, неумолимы и готовы убить её, прежде чем до неё доберётся противник.

Должно быть, Такаши убеждён, что есть некая выгода в том, чтобы сохранить ей жизнь. Иначе он бы уже покончил с этим делом, и Изобел могла бы докурить свою порцию в открытой пачке сигарет, вернуться в изысканную квартиру и что-нибудь разбить. Она пробовала дешёвые тарелки, бокалы из универмага… Не срабатывало. Чтобы прекратить боль, нужно было уничтожить что-то ценное, красивое, незаменимое. Подобное человеческой жизни, которую она приказывала оборвать.

И тогда можно успокоиться, налить бокал вина, и никто не будет знать, почему по её лицу катятся слёзы. Потому что на следующий день идеальный, абсолютно безупречный цвет лица не выдаст ничего. Догадается только Питер, который знает её лучше других.

Изобел взяла телефон и нажала на кнопки, которые окольными путями направят её к соответствующему устройству Такаши. Она не ждала, что сможет связаться с ним, но должна была попытаться. Ей нужны ответы, любые новости. Хоть слабенькая надежда, что они ещё не в полной заднице.

Она оставила ещё одно сообщение, пытаясь избавиться от тревоги, что сжимала ей плечи под бледным шёлком костюма. Если агент не отмечается, должна быть очень веская причина, и Изобел научилась жить с тишиной и вопросами без ответов до должного момента.

Конечно, есть вероятность, что Саммер Хоторн уже нет в живых. Така мог быть очень нежен, жертва наверняка даже не поняла, что происходит. Способность безболезненно убивать и опыт работы в Южной Калифорнии — ещё два фактора, определившие его в качестве идеальной кандидатуры для этого дела. И тот факт, что Сиросама и его секта, стремящаяся устроить конец света, планируют нанести удар по самому дому Таки, лишь поднимает ставки.

Может быть, слишком поднимает. Изобел могла бы послать кого-то другого — кого-то без личного отношения к тому Армагеддону, что апокалиптический лидер секты планировал обрушить на Токио и все крупные города мира.

Но Изобел руководствовалась инстинктами, и инстинкты говорили ей, что Такаши О’Брайен просто создан для этого задания, и чем скорее она перестанет сомневаться в своём решении, тем лучше.

Пока Така не позвонил с докладом о смерти Саммер Хоторн, остаётся лишь сидеть в офисе и курить, рассматривая в туманном свете улицы Лондона и — проклятье! — жалея, что не занялась чем-нибудь другим. Не стала, например, туристическим агентом или бухгалтером. Не занялась тем ремеслом, что давало бы ей спать по ночам.

Навороченный телефон завибрировал в руке Изобел, и она вздрогнула от неожиданности, гася ещё одну сигарету. Кто-то оставил сообщение — закодированное текстовое сообщение — и по использованному каналу она поняла, что это мог быть только Така. Всё, что ей нужно сделать, — установить устройство на базу и прочитать новости. И тогда можно двигаться дальше.

Долгое время Изобел не шевелилась. Она никогда не была человеком, избегающим горькой правды, и не собиралась становиться такой, но сейчас ей нужно сделать глубокий вдох, прежде чем узнать, что ещё одна человеческая жизнь принесена в жертву во благо мира.

И ещё ей нужна очередная сигарета. И чашка кофе. Прежде чем очередная часть её души будет выжжена дотла.