Ледяной принц

3.

Новый Год я встретил в больнице. Слава богу, что не в психушке, а то все симптомы глубокой депры были на лицо. Даже искусственная елка с мишурой у сестринского поста казались одноцветно серыми… А может и были такими. От старости и пыли.

Мать сорвалась раньше назначенного, конечно, хотела меня забрать… я отказался сам. Играть в дружную семью за одним столом выглядело бы просто извращением, скандалить не было ни сил, ни желания. Я и так это получу.

Уже получил. Как всегда оказался крайним, едва она ворвалась в палату, естественно таща за собой ублюдка и с сеткой апельсинов и шоколадом. Ебтвоюмать как трогательно, особенно если учесть, что он меня сюда и загнал, а на прочее у меня аллергия! Хоть она-то могла запомнить… Ничего выдающегося.

Ну а дальше была трагедия! Тоже ничего нового. Какой я избалованный, испорченный, эгоистичный мальчишка. Не желаю замечать сколько для меня всего делают. Что она всю жизнь положила, чтобы меня вырастить, а я теперь ночами шляюсь невесть где, и в больницу загремел… Голова только опять сильно разболелась, и без того даже от обычной лампы было больно.

Она не плохая, нет. Просто считает, что всегда права во всем и лучше знает, что кому надо. Досталось даже отчиму, но с него где сядешь, там и слезешь.

— Маша, Антон уже «большой мальчик» и сам должен понимать к чему ведут его «шалости» и путешествия пьяным по электричкам! Кроме того, ты знаешь, как он меня слушается!

Вот же сука!

Слышали выражение «язык мой — враг мой»? Так вот, это правда, потому что я сказал это вслух.

Только чтобы убедиться, что я в самом деле законченный придурок. Легче от этого знания не стало…

В общем, еще перед праздником ко мне организованной делегацией зашли одноклассники с классной. Натащили еще больше этих гребаных апельсинов (думаю, к выписке из ОГУЗ ОКБ я наберусь и и не таких выражений)… Близких друзей у меня не было, и визит вежливости только еще больше это подчеркнул.

Дольше всего бывал тренер. Он и был мне наверное ближе любого человека в мире, да и говорил не о ерунде и не читал нотаций. Отругал, само собой, поговорил с врачами, объяснил план приведения меня в нормальную форму. И лишь потом, почти перед выпиской «осчастливил», что уходит, уезжает насовсем, передавая новому руководителю… Ну да, от предложения, которое сделали ему, — не отказываются в своем уме.

Смешно, он, кажется, чувствовал себя виноватым в чем-то. А я… я привык быть один. Это не сложно.

Сложно было возвращаться домой, а вечером спокойно лечь спать на туже самую кровать, когда хотелось сжечь ее нахрен. Но, дни потянулись за днями, потихоньку входя в привычную колею. Отчим по-прежнему обхаживал маму, словно забыв о моем существовании, и мне самому уже иногда начинало казаться, что та ночь привиделась в бреду, а на электричку я так сбежал, в помутнении. Иногда проще забыть, чем задуматься.

Тем более, что все мысли занимали коньки и новый тренер. Когда в первый раз его увидел, у меня тоже нигде ничего не екнуло, только хмыкнул: «звездун!» Про себя, конечно. И в принципе, не так уж ошибся.

Когда услышал его имя, сначала не понял, а потом напряг память и узнал. Не всем стать Плющенко или Ягудиным, но в биографии Казакова призовые места тоже присутствовали в изобилии, пусть и не настолько громкие. До оглушительной славы не дошло, не успел, а к 30 годам травма сустава с десятком операций окончательно поставила крест не только на спортивной карьере целиком, но даже на шоу и показательных выступлениях. Так что жесткий подход и пристальное внимание — было чем объяснить и удивления не вызывало.

А к тому времени, как Леонид Андреевич спустя месяц полностью передал меня в руки «звезды», мы даже пришли ко вполне мирному существованию.

Ничего особенного для этого не требовалось: соблюдать режим и расписание, и само собой, выкладываться на льду по полной без капризов, а то даже намеков на споры «звездун», то есть Игорь Сергеевич, не терпел абсолютно. Ну, оно и понятно: первенство уже на носу, а на него целиком свалился я, да еще с больничной койки.

В общем, мы старались понапрасну не заводить друг друга, и в подведении итогов все чаще звучало сдержанное одобрение, а однажды тренер вообще попытался перейти на нечто более дружеское.

Его машина тормознула точно напротив меня почти у самого перехода.

— Антон, тебя подвезти?

Хорошая машина, я оценил. И настроение у Казакова хорошее. Но отказался:

— Спасибо, но мне далеко и совсем в другую сторону.

— Как хочешь, — тон мгновенно изменился на привычный, резкий, а стекло быстро пошло обратно вверх. — Смотри, а то опять заболеешь.

Я пожал плечами и просто натянул капюшон куртки: никогда не любил общаться с людьми больше, чем это необходимо.