Ледяной принц

9.

Скорее всего, я возвращался домой просто потому, что «так надо». Потому что привык так думать. Потому что куда же еще идти, как не домой?

Несмотря ни на что, в глубине души возвращаться я жутко боялся, а едва переступил порог — окончательно понял, что и не стоило. Я успел только поставить сумку у вешалки, как ко мне подскочила мать: отчим ей все-таки напел в уши, и она прилетела гораздо раньше другим рейсом, торопясь в «семейное гнездышко» на поиски «блудного попугая».

И сегодня с утречка увидела или услышала машину того, кто меня доставил… От пощечины я увернулся и пошел в свою комнату, не реагируя на несшиеся в след вопли:

— Блядь! Шлюха! От тебя мужиком несет! Грибы все засосанные!

Добро пожаловать, Антон! Ну, хоть в этот раз она не ошибается — ночка у меня выдалась бурная, можно сказать, что и не спал почти.

Хлопнув за собой дверью, я ее запер, не обращая внимания на стуки и крики, а потом задумался. О жизни, — оно мне все надо? Точно надо? Игорь же спрашивал, что у меня случилось, что со мной твориться… Вот именно: он — спрашивал.

Где-то глубоко внутри было больно и тоскливо: неужели так трудно один раз просто выслушать меня, а не себя? Я уже молчу о том, что родители вроде как должны любить, защищать и верить в своих детей, какими бы они не были… Или настолько хуевый сын из меня получился, что другого не заслуживаю?

Мозг в тоже время холодно просчитывал, прислушиваясь к голосу «моего второго папы»: Игорь ко мне более чем не равнодушен. Если я наконец ему расскажу эту историю от начала и до конца, попрошу защитить меня, — мне самому больше ничего делать не придется. Если не голыми руками порвет за своего «принца», то у него наверняка хорошие знакомые есть не только среди фигуристов, и натравить на отчима каких-нибудь качков, чтобы этой сволочи конечности переломали и хотелку укоротили — труда не составит.

Да, блядь, теперь я готов был нахрен стереть человека, который растоптал меня и продолжал уничтожать мою жизнь всеми доступными способами, хотя немного испугался той решимости, которую в себе обнаружил.

А потом мысли приняли немного иной оборот: только один человек принимал меня любым, даже когда я сам не хотел себя принимать таким. С ним я был действительно принцем, — что на льду, поднимаясь на пьедестал, что в постели, теряя сознание от оргазма, что вообще… Обо мне заботятся, мной гордятся, мне желают доброго утра, и спрашивают, что у меня стряслось. И да, — я дурак. Но не потому, что изводил себя до нервных припадков, а потому что отказывался от того, что мне предлагали.

Если ради этого, надо стать пи… ЭЭЭ… гомосексуалистом, — значит, я уже им стал.

Что ж, оказывается, два месяца с мужчиной способны полностью изменить скромного замкнутого и застенчивого домашнего мальчика. Оглядевшись, я выбрал минимум из того, что хотел бы взять и покидал в школьный рюкзак. Сумка с формой и прочим наверняка еще в коридоре. Телефон остался в ветровке, поэтому пришлось спуститься вниз, где разборки набирали новые обороты.

При моем появлении разом все стихло, и я про себя выругался. Фиг с тем, что пусть это были и не выкинутые сразу же Игорем стринги, но под слегка съехавшими из-за расстегнутой пуговицы джинсами, дорогие плавки тоже не выделялись, создавая иллюзию полного своего отсутствия! Я уже привык к сделанному по глупости пирсингу, — впрочем, оказавшемуся иногда довольно интересным приобретением, — и скинув «походную» футболку, призванную изображать поездку в автобусе с базы, без всякой задней мысли собирался вытащить одну из тех, что купил мне Казаков. Чтобы показаться на улице уже в нормальном виде… Однако при виде тоненьких колечек в сосках следующий виток комментариев в кого превратился ее мальчик, на благополучие которого была положена вся ее жизнь — перешел уже на ультразвук.

Чувствуя какое-то бесшабашное истерическое веселье, вместо того, что собирался сделать, я вышел на кухню. Открыв холодильник, достал лимон, прошел к бару и вскрыл марочный отчимовский коньяк.

— Антон, — вкрадчиво обратился он ко мне, накрывая ладонью стопку.

Я скинул его вторую руку со своего голого плеча, глотнул прямо из бутылки и улыбнулся в эту мерзкую рожу, представляя, как он все-таки будет утираться кровью у какой-нибудь помойки:

— Отъебись от меня, гнида! У меня теперь ебарь покруче тебя! — глоток. — И дубинка у него что надо, а не твоя гнутая палка. А тронешь меня хоть пальцем, тебе самому очко порвут так, что мало не покажется! Гандон обконченный!

Я вышел за вещами, продемонстрировав ему на прощание «фак».

— Наслаждайтесь, я вам больше не помешаю. Спасибо этому дому, пойду к другому.

В кресле билась в истерике мать, но жалеть я ее не собирался: меня кто — жалел? Уже на улице набрав номер, сказал, когда в трубке раздался знакомый голос:

— Я по тебе соскучился…

— Антон?

— Игорь, можно я к тебе приеду? Прямо сейчас…

Он спросил только одно:

— У тебя деньги есть, тебя встретить?

— Я доберусь.