Легенды Ицкарона. Сказка о пропавшей жрице

1

Вам приходилось просыпаться от того, что у вас засвербело в носу? Или, быть может, вас донимала надоедливая муха, которая не нашла иного занятия, кроме как летать по комнате и садиться вам на лицо? Быть может, вас будил звук капающей воды из неплотно закрытого крана на кухне? Помните, как это происходит? Вы вдруг обнаруживаете, что не спите, но совершенно не понимаете, что вас разбудило. Не найдя причины, вы снова пытаетесь нырнуть в мягкую пелену сна, но тут в носу снова начинает щекотать, муха бесцеремонно садится вам на щеку, или капля воды, набухнув, отправляется в свой полет и разбивается о стальную поверхность раковины. Вы морщите нос, дергаете щекой, стараетесь не обращать на падающие капли внимания, все еще пытаясь сбежать в более приятный мир. Но раз от раза эта не дающая покоя мелочь возвращает вас назад, не давая уснуть. Наконец вы не выдерживаете, встаете с кровати и начинаете искать носовой платок, или, быть может, гоняться со свернутой в трубочку газетой за надоедливым насекомым, или, стараясь не слишком часто натыкаться на мебель, идете на кухню, чтобы завернуть этот проклятый кран. Но тут вдруг обнаруживаете, что чихать вам вовсе не хочется, что мухи никакой в комнате нет, а кран замечательно закрыт. Вы возвращаетесь в кровать, накрываетесь одеялом, закрываете глаза, начинаете засыпать, и тут все повторяется. Бывало такое?

Я проснулся от зудящего ощущения, что в храме кто-то есть. Ничего в этом особенного нет — двери храма всегда открыты. Днем и ночью. Храм Дороги — храм небольшой, скромный, у некоторых младших богов храмы побольше и попредставительнее, но Малин из тех богов, которые не гоняются за внешним лоском и богатством. В храме служу я один, праздничные малинослужения провожу, как положено, четыре раза в год, а в остальное время — по просьбам верующих или личному своему желанию. Но двери никогда не запираю, мало ли кому и когда понадобится Шеф, так что любой человек может войти в небольшой затененный зал, присесть на скамейку, помолиться, попросить помощи и совета, оставить на алтаре подношение или даже записочку с просьбой. И приходят, и садятся, и молятся, и просят. Моего участия тут, как правило, никакого не требуется. Большинство своих проблем любой человек способен решить самостоятельно, без чьей-либо помощи и наилучшим для себя образом. Надо только сесть и поразмыслить, а где это делать как не в храме? Но бывают и исключения. Иногда людям нужно чудо. Иногда они приходят с самой последней надеждой, готовые на все. Вот тогда я начинаю чувствовать, что мне надо выйти в главную залу и лично разобраться, в чем дело. Это бывает. Не часто, но бывает. Вот как сейчас.

Конечно, я попытался проигнорировать это ощущение и заснуть. Конечно, без успеха. Пришлось встать, поскольку за окном было еще темно, зажечь свечу, одеться, зайти в ванную, а после спуститься вниз. Ну, кому тут не спится?

Не спалось в это новогоднее утро эльфу. Судя по виду — из благородных. Готов спорить — маг, хотя и слабый. Высокого роста, еще молодой — не старше ста пятидесяти, светловолосый, осанистый, в очках, с тростью в руках. Он мне кого-то очень напоминал. Впрочем, и в этом ничего особенного не было: все благородные лунарийские[4] эльфы в той или иной степени родственники, так что он мог быть кем угодно. Сидел он на ближней к алтарю лавке и разглядывал статую — рогатую и крылатую — которая стояла на постаменте за алтарем и изображала Шефа.

— Доброе утро, — поздоровался я с эльфом, хотя, откровенно говоря, в доброте этого утра уверен не был. Скорее, наоборот.

Он оторвался от созерцания статуи и своих мыслей, поправил очки на носу и посмотрел на меня.

— Ох. Я задумался и не заметил, как вы подошли, — сказал он, вставая с лавки. — Доброе утро. Разрешите представиться: Ларен Эорин.

Он слегка поклонился, как один благородный эльф кланяется другому благородному эльфу, несмотря на то, что к остроухой породе я отношения не имею никакого.

— А вы — Энжел Сувари, его жрец, — он чуть качнул головой в сторону статуи, — я же не ошибаюсь?

— Да, это я, — ответил я, возвращая ему поклон и соображая, где и при каких обстоятельствах я слышал его имя. — Квентин Уиллис-Эорин вам не родственник?

— Вы знаете моего сына? — эльф почему-то обрадовался.

Между прочим, многие в этом городе на его месте расстроились бы, узнав, что я вожу знакомство с их отпрыском.

— Немного знаком, — сказал я.

Знакомство с Квентином Уиллисом, милордом Эорином, полуэльфом, воспитанником Арники и сержантом Стражи в одном лице, приятным я не назову. Представьте: вы впервые крадетесь по ночному храму — Лунному храму, если не понятно, — стараясь ступать как можно тише, временами попадая в расставленные ловушки и производя при этом такой грохот, что от него, кажется, должен проснуться весь город. Но город не просыпается, как это ни удивительно, и даже в храме, похоже, никто не просыпается, что удивительно вдвойне. Вы, проклиная судьбу и выбранную профессию, наконец-то добираетесь до кухни, забираете приготовленное для вас блюдо с лунным пирогом и спешите той же дорогой назад, стараясь хотя бы на обратном пути избежать шума. Получается, откровенно говоря, плохо: оказывается, вы еще не все ловушки собрали по дороге на кухню. И вот, когда до выхода остаются считаные метры, вдруг позади вас открывается дверь, и вы получаете подножку, роняете пирог, падаете на холодный пол, а сверху на вас садится человек, и, заламывая руку за спину, объявляет вам, что вы арестованы. Вам такое знакомство понравится? Мне — нет.

Впрочем, с той поры мне случалось встречаться с сержантом Уиллисом и при менее печальных для меня обстоятельствах, и никаких особых причин как-то его не любить у меня не было. Прошлым летом нам даже пришлось поработать вместе на город и довольно успешно. Но если вдруг мне подвернется возможность сыграть с ним шутку вроде той, что он десять лет назад сыграл со мной — я ее не упущу.

— Что привело вас в столь ранний час в храм, милорд? — поинтересовался я у эльфа. — Я как-то не замечал вас раньше среди малинопоклонников.

— Вы правы, — согласился со мной эльф, — честно сказать, без особой нужды я бы вряд ли пришел сюда. Мой род всегда относился к последователям Луни, а я сам, к тому же, не слишком религиозен. Вы позволите мне сразу перейти к делу? Я пришел сюда продать вам свою душу.

Не в первый раз сюда приходят с этой целью. Не в первый раз мне и отказывать.

— Милорд, — сказал я, — вы меня уж простите, но если вы пришли сюда за этим, то пришли вы сюда зря. Ни мне, ни, тем более, Крылатому, ваша душа не нужна. Кроме того, вы пришли сюда не душу продавать, а для того, чтобы просить о помощи, а душу предложить в качестве уплаты.

Он несколько секунд пристально разглядывал мою физиономию, затем кивнул.

— Да, вы правы, — сказал он с чуть виноватой улыбкой, — все именно так и есть. Просто мне больше нечего предложить вам. Не деньги же, в самом деле.

— Отчего бы и не деньги? — ответил я. — Вы зря думаете, что Малин делает золото и серебро из воздуха. Храм надо на что-то содержать, так что тут довольно часто требуется и презренный металл тоже. Впрочем, все зависит от того, что вы хотите. Быть может, деньгами и не обойтись. Что вам угодно? Расскажите, что вас сюда привело, а об оплате мы поговорим после.

Эльф снял очки, покрутил их в руках и снова вернул их на нос.

— Я хочу, чтобы вы нашли одного человека, — сказал он. — Он, вернее она, пропала, и никто не знает, где она есть.

— Простите, милорд, — сказал я. — А не проще вам пойти в Стражу? Там, насколько мне известно, специальный отдел пропавшими людьми занимается. Ваш сын, я думаю, подсказал бы вам, куда именно обратиться.

— Если бы Квентин знал, кто сможет в этом деле помочь, сам бы к нему пошел, — грустно ответил милорд Ларен. — Речь идет о его матери, Ларе Уиллис. Вам приходилось о ней слышать?

Про то, что Квентин — сын пропавшей жрицы Луни, я, конечно, слышал. С другой стороны, ни обстоятельств этого исчезновения, ни даже имени ее я не знал. Но взять и заявить сейчас, что я знать ничего не знаю про ее исчезновение, было бы неправильно с точки зрения репутации. Поэтому пришлось призвать на помощь логику.

— Да как вам сказать, — ответил я. — Я знаю, что она была жрицей, знаю, что она пропала, знаю, что вы не были женаты, более того, находились в ссоре, и она воспитывала Квентина без вас. Знаю, что вы ее очень любите, уже искали и не нашли. Что сейчас-то, спустя столько лет, изменилось?

Ничего особенного в моих логических построениях не было. Обручального кольца на пальце нет — значит, не женаты. На то же намекает и фамилия его сына — будь у родителей все благополучно, он бы, скорее всего, звался просто Квентином Эорином, или, в крайнем случае, Квентином Эорином-Уиллисом. Эльфы очень серьезно и трепетно относятся к таким вещам, они считают, что ребенок должен воспитываться в полной семье, если это возможно, конечно. Чтобы имея ребенка, эльф не был женат на его матери, нужны какие-то совсем особые причины. Разводов у них не бывает. Вообще. Никогда. Значит, у Ларена и Лары отношения совсем не сложились. Не удивлюсь, если Ларен до определенного момента и не знал, что у него есть сын. Впрочем, времени прошло немало, Квентину, если не ошибаюсь, лет сорок, так что этот визит милорда Ларена может означать только одно — он до сих пор ее любит. И, разумеется, он ее пробовал искать сам, как иначе? В Храм Дороги приходят в последнюю очередь, когда уже надежды ни на кого другого нет. Нет, он ее точно искал, но потом отчаялся и перестал. А теперь узнал что-то новое и пришел ко мне.

Результаты моих логических изысканий эльфа не слишком удивили. Разве что чуть-чуть.

— Я-то думал, что хотя бы среди людей эта история стала забываться, — вздохнул он, — столько лет прошло. Впрочем, о чем я? Знал, куда иду. Да, вы правы, мастер Сувари…

— Энжел, — сказал я, — называйте меня просто — Энжел.

Репутация не на титулах строится, я так считаю.

— Да, вы правы, Энжел, сегодня ночью кое-что случилось. Сегодня ночью, — эльф почему-то заозирался по сторонам и снизил голос до шепота, — сегодня ночью я получил подтверждение, что Лара жива!

Видимо, эти слова должны были произвести на меня сильное впечатление. Не произвели.

— Откуда вы его получили? — поинтересовался я и решил немного пошутить, чтобы разрядить эту взявшуюся невесть откуда обстановку таинственности: — Фьюарин принесла?

Он отскочит от меня, словно на моем месте увидел Шефа собственной персоной.

— Откуда вы знаете???

Несколько секунд я смотрел на него, пытаясь сообразить, что теперь делать. Клиент, если так можно выразиться, созрел окончательно, но проблема в том, что, наговорив ему общих фраз и кое-что угадав, я сам почти совершенно ничего не знал. А значит, в любой момент мог ляпнуть что-нибудь не то, сведя на нет весь эффект от нашей беседы. А этот эффект необходимо было закрепить и как-то аккуратно выведать все то, чего я не знаю. Но как, каким образом это сделать? У меня был большой соблазн продолжить игру в угадывания, раз я так хорошо ее начал, но торопиться с решением этого вопроса я не стал. Я проигнорировал восклицание милорда и стал демонстративно разглядывать статую Шефа.

Между прочим, прекрасная работа, не устаю ею восхищаться. Жаль, история не сохранила имя скульптора. Эльф проследил мой взгляд и истолковал его по-своему. Так, как и должен был истолковать.

— Ну да, — прошептал он, — чему я удивляюсь?

Я чуть заметно кивнул статуе. То есть так кивнул, чтобы это было заметно тому, кто сейчас на меня внимательно смотрит.

— Вот что, Ларен, — сказал я, поворачиваясь к эльфу лицом и намеренно опуская его титул, — думаю, сейчас и вам, и мне не повредит чашка хорошего чая. Я, признаться, почти всю ночь на ногах провел, да и вы… идите за мной!

Я отошел к стене и приоткрыл потайную дверцу, за которой пряталась винтовая лестница, ведущая в мою квартиру на втором этаже. Ларен пошел за мной, куда ему было деваться? Привел я его к себе на кухню, которая служила мне и столовой, и гостиной, если меня кто-нибудь решался навестить. В качестве рабочего кабинета я ее использую нечасто, но тоже случается. А вот готовлю я совсем редко, да и вообще дома не часто ем, предпочитая ходить в места, где готовят лучше, чем я. Но, разумеется, чай заваривать я умею, а чайные сборы составляю сам, и смею уверить, весьма недурно.

— Присаживайтесь, Ларен, — указал я ему место за столом, а сам набрал полный чайник воды и принялся возиться со своей дровяной печкой. — Сейчас я заварю нам чего-нибудь, что оттенит это праздничное утро. Ведь новый год для эльфов — большой праздник, я же не ошибаюсь? У меня, как вы видите, даже лунный пирог есть. Вам когда-нибудь пекла лунный пирог сама жрица Луни? Ох, что ж я спрашиваю-то…

Ларен глубоко и печально вздохнул.

— Праздник, — подтвердил он. — Но я его не очень люблю. Шумно очень, да и вообще…

— Честно сказать, я тоже, — признался я. — Вам-то, эльфам, хорошо: празднуете себе в тепле, подарки друг другу дарите, танцуете. Радуетесь жизни на всю катушку, короче. А мне приходится сначала в Лунный храм за этим самым пирогом пробираться, а потом еще и от разъяренной жрицы спасаться бегством. За вами когда-нибудь гналась Арника? Нет? Вы многое потеряли в этой жизни, очень бодрит, знаете ли.

— А зачем вы все это делаете? — спросил он, удивленно смотря на меня.

— Традиция, — сказал я, закрывая заслонку печки. — Вы же знаете легенду о смене фаз луны?

— Ну конечно, — ответил он. — Это очень интересная легенда, ее все знают. Мне ее еще мама рассказывала, когда я был совсем маленьким. Луна — это пирог, который Луня печет для всех своих поданных. Луна убывает, потому что Малин ворует куски этого пирога, один за другим. Луня пытается поймать его, но тщетно. Когда от пирога совсем ничего не остается, Луня начинает печь новый пирог, и пока он печется, луна растет. Красивая сказка.

Я открыл шкафчик, где храню высушенные травы, и несколько задумался. Что бы такого заварить?

— Это для вас — сказка, — сказал я. — А нам, то есть мне и лунным жрицам, приходится эту сказку разыгрывать вживую. Спасибо хотя бы на том, что только раз в год, на первое весеннее новолунье, а не каждый месяц. Вы не знали об этом?

Так. Пожалуй, в качестве основы возьмем катайский черный. Вот этот вот, «три листа». Замечательный чай. Теперь капельку мяты, немного смородинного листа и чуть-чуть лимонника. Простой состав, никаких особых заморочек. Разве что травы и листья я сам собирал, да не абы когда, а тогда, когда можно и нужно это делать.

— Знал, конечно, но никогда не понимал, зачем вы это делаете, — сказал Ларен. — Вас боги заставляют? Вы разве не можете этого не делать?

— Не то чтобы заставляют, — сказал я. — Просто в эту замечательную сказку с лунным пирогом верят. Очень много людей и эльфов верят. Может быть, и не всерьез, не спорю. А вера — это очень важно. На ней держится мир. Если мы перестанем разыгрывать это представление, я сам не знаю, что произойдет. Может быть, ничего, а может быть, новолуние никогда не наступит. Не наступит новый лунный цикл, не наступит новый месяц. Может быть, время остановится, может быть, луна исчезнет, а вместе с ней и Луня.

— Вы серьезно? — эльф чуть не уронил свои очки.

— Настолько серьезно, насколько возможно, — ответил я. — Я терпеть не могу эти ваши новогодние ночи, но нарушить традицию не рискну ни при каких обстоятельствах. О, чайник вскипел.

Я залил кипятком заварку и принялся резать лунный пирог.

— Но мы отвлеклись, а между тем вы пришли сюда не для того, чтобы слушать мои жалобы, — сказал я. — Скорее наоборот. Сейчас чай заварится, и вы мне все расскажете. С начала и до конца.

— А разве вы не знаете нашу историю? — спросил он.

— Дело не в том, знаю я ее или нет, — ответил я. — Дело в том, что я хочу увидеть, как все было.

— Я вас не понимаю, — насторожился Ларен.

— А это вовсе от вас и не требуется, — улыбнулся я. — Поймите, вы сами сюда пришли. Пришли потому, что идти вам с этим больше некуда. Но если вы думаете, что я возьму и вытащу вашу… вашу… хм… в общем, вашу Лару из-под стола, то вы глубоко заблуждаетесь. Даже боги не всевидящи и не всесильны. А я — всего лишь жрец, и если вы хотите, чтобы я вам помог, то вам придется меня слушаться. Даже если вы не понимаете, зачем я что-то говорю или делаю.

— Мне не очень просто вспоминать все это, — произнес эльф печально. — У каждого найдутся в прошлом моменты, которые не хочется проживать вновь.

— Вполне вас понимаю, — сказал я, ставя перед ним тарелочку с куском лунного пирога. — Но там, в вашем прошлом, были же и приятные минуты?

— О да, — Ларен даже улыбнулся. — И я по глупости своей все испортил.

Он грустно вздохнул, а я принялся расставлять чайный прибор на столе. Так… сахарница… щипчики для сахара… вилочки для пирога… чайные чашки… ложечки… салфетки… вроде все. А, нет, не все.

— Я сейчас, — сказал я.

В храме не было новомодных грибных светильников, когда я сюда перебрался, и я не стал ничего в этом плане менять. Когда мне нужен свет, я зажигаю свечи и масляную лампу, по виду настолько старую, что она могла бы освещать дорогу еще Нергалу Победителю, захоти он посетить Храм Дороги перед своим первым походом на Суран. Вот ее-то я и принес. Устроив лампу на серванте, где хранится всякая кухонную утварь, я зажег и выкрутил фитиль так, чтобы она светила как можно ярче. Подумав, я отправил к ней и ту свечу, которая все это время давала нам свет. Так, теперь чай.

Пока я проделывал все это, эльф с большим интересом следил за мной, но вопросов больше не задавал. Ну и хорошо, я бы все равно не стал на них отвечать.

— Теперь все готово, — сказал я, усаживаясь на стул и подвигая к себе свою чашку с чаем. — Пейте чай, Ларен, угощайтесь пирогом и рассказывайте.

Лампа и свеча светили сейчас так, что тень Ларена лежала на полу аккуратно рядом со мной, и я мог видеть ее в деталях. Я вдохнул аромат из своей чашки и сделал небольшой глоток. Чай прекрасно получился, как раз то, что нам обоим сейчас надо.

— Честно сказать, даже не знаю с чего начать, — сказал он, и осторожно, стараясь не обжечься, попробовал напиток из своей чашки. Как и я, сахар он добавлять не стал. Оно и правильно: к чему портить хороший тонкий вкус грубой сладостью?

— Начните с того, как вы познакомились, — предложил я.

Моя тень медленно поползла к его тени.

— Хорошо, — сказал он. — Тогда надо сказать, что я, в некотором роде, археолог. Кабинетный археолог. Только я ищу следы погибших царств не в земле, а в древних рукописях и на глиняных табличках. Правильнее будет сказать, что я фольклорист и лингвист. Однако мне всегда было интересно самому найти какой-нибудь древний манускрипт или глиняную табличку. В один прекрасный день до меня дошли слухи, что готовится археологическая экспедиция и не куда-нибудь, а на поиски Истинного Лесограда[5]. Я решил, что это — мой шанс и постарался узнать про экспедицию как можно больше.

Моя тень коснулась тени Ларена, я постарался выбросить из головы все посторонние мысли и сконцентрироваться на его голосе.

— Я навел справки и узнал, что экспедицию готовит Лара Уиллис, жрица Луни Охотницы[6]…

Знакомая обстановка кухни поплыла, потеряла контраст и яркость красок, смазалась и, наконец, исчезла. Я сделал еще один глоток чая, не видя уже ни чашку, ни ее содержимого. Мой взор видел сейчас только светлые смазанные кляксы, сквозь которые постепенно стали проступать контуры комнаты, в которой я никогда не был. Судя по всему, это была обеденная зала какого-то ресторана.

— Кажется, я опоздала?

Он представлял ее себе совсем не такой: отчего-то виделась платиновая блондинка с по-эльфийски раскосыми серебристыми глазами, высокая, загадочная и неулыбчивая. Глаза и верно оказались немного раскосыми — возможно, среди предков Лары затесались эльфы, — но на этом сходство с образом закончилось: перед Лареном стояла среднего роста девушка, крепкая и какая-то очень земная. Каштановые волосы свободно падали на приоткрытые плечи, теплые ореховые глаза смотрели уверено и серьезно. Ничего особенного в ее облике, в общем-то, не было. Красива, но мало ли в Ицкароне красивых женщин? Никакой загадки в ней не чувствовалось. Зато в ней чувствовалась сила, бурлящая, как быстрый горный поток, но до поры скрытая в зелени нависающих над этим потоком ив. А голос! Мягкий, негромкий, его хотелось слушать и слушать, полностью раствориться в нем без остатка.

— Ничуть, миледи, это я пришел раньше, — ответил он, почти вскакивая со своего места.

Ладони сделались влажными, а ноги ватными. Он поспешил отодвинуть для нее стул и едва не уронил со стола салфетницу…

— Мы встретились, и я самым наглым образом напросился к ней в экспедицию. Это было несложно: поход нуждался в финансировании, а я не против был расстаться с некоторой суммой денег. Впрочем, уверен, она согласилась бы взять меня и без всякого взноса. Знаете, Энжел, мне впервые в жизни нашлось с кем поговорить о вещах, которые меня очень интересовали. Я археологию имею в виду, конечно, древние языки, памятники былых времен… Согласитесь, это не те темы для беседы, которые каждый сможет поддержать.

— Понимаю, — кивнул я голосу Ларена, сам наблюдая за тем, как они прогуливаются по палубе парохода, любуясь закатом и что-то обсуждая. — Это очень важно, когда есть с кем поговорить, и тебя понимают.

— Да, — сказал эльф. — Это очень важно. Конечно, мы не только об этом говорили, у нас много общих тем нашлось. Дорога до места раскопок заняла чуть меньше месяца: сначала на пароходе по Ицке, затем, по Лунарийском лесу пешком. Лара успела полмира объездить, она же путешествующей жрицей[7] была, да и на разные раскопки чуть ли не с рождения ездила. С дядей — он у нее тоже археологом был. Она о многом могла рассказать и рассказывала, а я готов был слушать ее истории с утра до вечера.

Они шли по лесу цепочкой по двое, пуская вперед самых крепких оборотней, чтобы те прокладывали тропу для всех остальных. Временами приходилось буквально прорубаться сквозь заросли густого кустарника и высокой травы, временами идти можно было и вполне свободно. Вообще, кроме Ларена, Лары и двух ламий-проводниц, все остальные члены экспедиции были оборотнями-волколаками из одной небольшой стаи[8]. Волколаки Лару слушались беспрекословно, а к Ларену относились скорее снисходительно. Разве что вожак стаи поглядывал на эльфа и Лару несколько ревниво, но даже ревность эта была весьма добродушной и ироничной. Ларен, как правило, шел с Ларой рядом и ни этой снисходительности, ни ревности не замечал в силу природной своей рассеянности. Сама Лара внимание эльфа и робкие его ухаживания восприняла благосклонно.

— Не знаю, что она во мне нашла, — признался Ларен. — Ничего такого во мне не было ни тогда, ни сейчас. Книжный червь, впервые выбравшийся из своей библиотеки, я серьезно проигрывал даже тем же оборотням — крепким ребятам, которые в лесу себя как дома чувствовали и были в этой экспедиции намного уместнее и полезнее меня. Но, тем не менее, я видел, что мое общество ей приятно, а потому рискнул, и к тому моменту, когда мы добрались до места раскопок, ночевали мы уже в одной палатке.

— Может быть, ей тоже нужен был кто-то, с кем можно говорить о чем угодно? — спросил я, вдыхая аромат распаренного смородинного листа — из своей чашки и можжевельника — от горящего много лет назад костра.

— А потом я взяла три обрывка этой самой карты и попросту перерисовала их на один лист пергамента, — негромко рассказывала Лара.

За тонкими матерчатыми стенами палатки шумел ночной лес, а внутри свечной огарок разбрасывал во все стороны причудливые тени. Лара сидела, поджав ноги по-жарандийски, и зашивала рукав его рубашки, который он распорол о сук, когда собирал сушняк для вечернего костра. Ларен лежал рядом, подперев голову рукой, и неотрывно смотрел на нее.

— Посмотрела внимательно и вдруг очертания побережья показались мне знакомыми. Тогда, представь, я прямо ночью пошла в библиотеку. А там библиотека, скажу тебе, не то, что наша — там она по ночам закрыта. Меня не пустили внутрь, представь! Сказали приходить утром. Пришлось ночевать у входа, но утром я таки добралась до стеллажа с атласами и, перерыв их, все-таки нашла! Так что я теперь знаю, где Архлантида находится, вот только побывать там вряд ли выйдет — она под водой.

— Есть же заклинания подводного дыхания, — напомнил Ларен.

— Я тоже думала об этом, — сказала Лара, — может быть, когда-нибудь, я и отправлюсь туда…

— Возьмешь меня с собой?

— Ну конечно… так, я закончила… туши свечу…

Свеча погасла, и стало совсем темно, а там где нет света, нет и теней.

— Сама экспедиция получилась очень удачной, хотя, конечно Истинный Лесоград мы не нашли, — продолжал рассказывать Ларен. — Скажу только, что по моей части удалось раскопать девятнадцать прекрасно сохранившихся глиняных табличек с письменами, причем написанных на языке, которого я тогда еще не знал. Их расшифровка заняла у меня шесть лет, представьте себе! Но это позже, а тогда я жил как в прекрасном сне, так что эти успехи значили для меня не слишком много на фоне того сокровища, подлинного сокровища, что я нашел в Лунарийском лесу. Но ничто не вечно, пришло время возвращаться в Ицкарон. А уже по прибытии нам пришлось расстаться. Ненадолго, как я думал.

— Думаю, это займет не больше месяца, — говорила Лара, сидя за столиком летнего кафе в городском парке. — Максимум — полтора.

— А вместо тебя не может поехать кто-нибудь другой? — спрашивал Ларен. — Арника, например. Или эта ваша младшая… ведь это она оборотень, а не ты, в конце концов.

— Арника такими вещами давно не занимается, а что до Миневры, то мы как раз и собираемся ехать вместе, — объясняла Лара. — Представлю ее ребятам, а потом странствующей жрицей станет она, и я смогу, наконец, заняться археологией серьезнее. Вместе с тобой. Поверь мне, в этот раз нам лучше ехать вдвоем, оборотни просто так никого не признают, а она слишком молода и может наделать ошибок. Почтовые вороны летают оттуда нерегулярно, но я буду писать тебе так часто, как будет возможно.

— Собственно, больше я ее и не видел. — Голос Ларена будто вмиг постарел, вернее, постарел его хозяин. Слова получались тяжелыми, глухими, этот момент эльфу было очень тяжело вспоминать.

— А что случилось?

— Прилетел почтовый ворон…

Хрустальная ваза разлетелась мелким крошевом. Вслед за ней о стену ударился стеклянный кувшин, который отчего-то разбиваться не пожелал, но зато обильно оросил окружающее пространство своим содержимым — смородиновым морсом. Полетели со стола книги и древние свитки, на толстом жарандийском ковре расползалось чернильное пятно…

— Подстилка волколакская! — цедил он сквозь зубы, размазывая кружевной манжетой слезы. — Ненавижу!

— «Спешу сообщить, что наши планы накрылись гномским тазом. Никаких экспедиций в ближайший год, я жду ребенка. Представляешь? Я счастлива». Вот так и было написано.

— Хм. И вы решили, что этот ребенок не ваш?

— Знаете, сколько шансов у человеческой женщины зачать ребенка от эльфа?

— Пятьдесят процентов, — ответил я, — либо да, либо нет. Это, конечно, если божественные влияния не учитывать. Раста, знаете ли, очень внимательно следит, чтобы жрецы и жрицы других богов не остались без потомства. Поверьте мне, я знаю, о чем говорю.

— А я когда-то проходил практику при Главной алхимической лаборатории и знал, что шанс такой беременности — один на полтора миллиона!

— И?

— Я отказался встречаться с ней, я приказал отправлять ее письма обратно, и не пускать ее ко мне, если она придет.

— Она приходила?

— Да. И письма были.

— А потом?

— Потом до меня дошли слухи… ох, кому я вру? Я навел справки: она родила. Мальчика.

— И что вы сделали?

— Ничего. Потом я случайно узнал, что она пропала. Не вернулась из экспедиции. Не сразу узнал, через два года. Я подумал, как и все, что она погибла…

За окном было темно, но комната была достаточно ярко освещена двумя настольными лампами. Ларен сидел в кресле и через толстые стекла очков рассматривал мутное содержимое в стеклянном пузырьке, аккуратно сжимая его двумя пальцами. В дверь постучали.

— Войдите, — сказал Ларен, поспешно пряча пузырек в карман.

— Все сидишь? Тоскуешь?

Вошедший эльф был темноволос и широкоплеч.

— Лиот, я…

— Не надо мне ничего объяснять, — покачал головой тот, кого назвали Лиотом. — Но я больше не могу на это смотреть. Я собираюсь на следующей неделе ехать в Суран. Не хочешь составить мне компанию?

— Спасибо, но нет, — вздохнул Ларен. И вдруг неожиданно сам для себя произнес: — Я жениться хочу.

— Вот как? — удивился Лиот. — На ком?

— Мне все равно. Наверняка у тебя давно уже кто-то есть на примете…

— Долго же вы собирались, — произнес я.

— Я знаю, что вы хотите сказать. Не знаю, поймете ли. Много лет я жил с ощущением, что это все дурной сон. Что я проснусь утром, и окажется, что не было того письма, а Лара должна вот-вот вернуться. Может быть, я помешался, не знаю. А потом, когда я узнал, что она мертва, я вдруг осознал, что этот кошмар — не сон. Что это все на самом деле. Что мне с этим жить. И я решил, что брак может все исправить. Что свадебный напиток вытравит из меня память о ней. Что, полюбив жену, я смогу жить дальше. Сейчас я думаю, что напиток бы не помог, и Квентин своим появлением уберег меня от того, чтобы сделать несчастной еще одну женщину. Хотя ей, бедняжке, все равно досталось…

Светло-голубое платье невесты прекрасно гармонировало с сиреневым костюмом жениха. Прием по случаю помолвки вошел уже в ту стадию, когда гости успели принести поздравления будущим молодоженам, но еще не успели насытиться общением друг с другом.

— Вы уже решили, куда отправитесь в свадебное путешествие? — спросила леди Эралли.

— Мы думаем съездить в Лук Голем, — ответила невеста с улыбкой.

Он старался быть приветливым и внимательным к гостям и к будущей супруге. Получалось не слишком хорошо. Он это понимал и молил всех богов по очереди, чтобы этот прием поскорее закончился. Что угодно, лишь бы не слушать какая из них замечательная пара, что угодно, чтобы прекратить все это празднество.

— Милорд Ларен Эорин? — окликнули его сзади.

— Да, это я, — ответил он, поворачиваясь к полному человеку в сером канцелярском сюртуке.

— Я — Питер Спенсер, пристав Опекунского совета. Извольте ознакомиться с этими документами, — сказал человек, протягивая Ларену две гербовые бумаги.

— Что это? — спросил Ларен.

— Копия заключение генетической экспертизы и выписка из протокола заседания Опекунского совета. Читайте, там все сказано.

— Что тут происходит? — спросила невеста обеспокоенно, смотря на вмиг побледневшего своего избранника, жадно читающего переданные ему документы.

— Ничего особенного, миледи, — ответил пристав. — Просто нашелся сын милорда Ларена, и я привел его сюда, чтобы препоручить заботам отца. Квентин, где вы опять?

Из-за колонны вынырнул мальчишка лет тринадцати. Светловолосый, несколько худощавый, с большими светло-голубыми глазами, которые с любопытством рассматривали разряженных эльфов.

— Я тут, мастер Спенсер, — ответил мальчишка, стараясь спешно прожевать ореховое пирожное, только что добытое им с фуршетного столика.

— Вот, познакомьтесь с вашим отцом, Квентин, — сказал пристав. — Милорд Ларен Эорин, это ваш сын, Квентин. Квентин, это ваш отец, Ларен Эорин.

Мальчишка уставился на Ларена с испугом и удивлением.

— Ээээ… — протянул он. — Это что… он эльф что ли? Не, мы так не договаривались!

— Могу себе представить, — сказал я.

— Нет, не можете.

— Вот я идиот! — бормотал он.

Гости спешно покидали Эоринмир, оглядываясь и перешептываясь. Он сидел на стуле у колонны и рассеянно смотрел, как Квентин что-то ищет под фуршетным столиком. Наконец мальчик вылез, отряхнул колени и протянул ему что-то на ладони.

— Вот!

Он даже не сразу сообразил, что тот ему протягивает. Это было кольцо, которое он подарил будущей жене два часа назад. То самое кольцо, которое невеста сорвала с пальца и швырнула ему под ноги, прежде чем удалиться прочь с гордо поднятой головой.

Ларен часто-часто заморгал, взял кольцо и спрятал его в карман. Встал. Снова сел.

— Слушайте, а может быть, я лучше в Лунном храме буду жить? — вдруг предложил мальчишка, внимательно наблюдая за эльфом. — Или у Людовика. А?

В его голосе теплилась надежда. Ларен только и смог, что замотать головой.

— А ваша невеста, она совсем ушла, да? — спросил Квентин, помолчав.

— Наверное, — ответил Ларен равнодушно.

— Извините, — буркнул мальчишка. — Я не специально…

Гости, наконец, покинули дом, и, проводив последнего, к ним подошел Лиот. Ларен поднялся ему навстречу, предчувствуя упреки и обвинения.

— Думаю, мальчику будет удобнее всего жить с тобой рядом. Я распорядился подготовить комнаты на втором этаже в восточном крыле, под твоими покоями, — сказал Лиот. — Мы, правда, не пользовались ими лет шестьдесят, но, думаю, слуги сумеют навести там порядок.

— Лиот, я… — начал было Ларен.

— Полагаю, ты ошарашен, — кивнул Лиот. — Мы тоже удивлены. Но об этом мы пока разговаривать не станем. Может быть, когда-нибудь потом, когда уляжется волнение, и все образуется. А пока представь уже меня молодому человеку, Ларен, и прекрати щипать себя за руку.

— Это — лорд Лиот Эорин, твой двоюродный дядя и глава рода Эорин, — послушно сказал Ларен, спешно пряча руки за спину. — А это — Квентин… э… мой… сын…

— Здрасти, — сказал Квентин.

— Добрый день, Квентин, — кивнул лорд Эорин. — Весьма рад, что наше знакомство, наконец, состоялось. Лазурика! Девочка моя, подойди, пожалуйста. Позволь представить тебе твоего кузена, Квентина. Квентин, это твоя троюродная сестра, Лазурика. Она покажет тебя дом и со всеми познакомит.

— Нет, — вдруг опомнился Ларен. — Не надо. Я… я сам ему все покажу и со всеми познакомлю.

Лиот одобрительно кивнул.

— Вам очень повезло с кузеном, — заметил я.

— И не только с ним. Вся семья меня поддержала, ни от кого из них я и слова упрека не услышал. Квентина приняли, и все полюбили. Кузины в нем души не чают. Я же… конечно, я попытался найти Лару, несмотря на то, что прошло уже три года. Увы. Ее корабль вышел из Ицкарона, затем побывал на Лакотале[9], где набрал пресной воды и пополнил припасы. В Порт-Эмир[10] он не приходил.

— А он точно шел туда? — спросил я.

— Да. Впрочем, нанятые мною люди проверили и другие порты. Сначала в Жарандии, потом везде, куда мог доплыть корабль, взявший такое количество припасов, сколько он взял на Лакотале. Ничего. Корабль пропал посреди океана, никто из команды не объявился. Я послал агентов на Конфетугу, решив, что, возможно, в исчезновении Лары виноваты пираты. И тоже — нуль. Тогда я и прекратил поиски.

— Ты можешь мне сколько угодно об этом говорить, — фыркнул Квентин. — А я говорю, что она жива!

— Сынок, тебе уже двадцать пять лет, ты должен уже понимать…

— Ничего не хочу понимать! Арника говорит, что она жива, и я чувствую, что она жива. И давай больше не будем об этом.

— Да откуда твоя Арника может это знать? Ты не думал, что она так говорит, чтобы не расстраивать тебя?

— Ей Луня сказала, — пожал плечами Квентин. — Мне двадцать пять, как ты заметил. Не думаю, что Арника до сих пор боится меня расстроить. Да и потом… Ты заметил, что в Лунном храме до сих пор только две старшие жрицы? Это ведь о чем-нибудь говорит, нет?

Последний аргумент выглядел смешно. Конечно, традиция требовала, чтобы в Лунном храме было три старших жрицы. Но если Арника действительно не хотела расстраивать воспитанника, то третью жрицу брать не стала бы. Она настолько стара, что три-четыре столетия для нее — не слишком много, это время храм может обойтись и двумя жрицами. Это, конечно, если у Квентина будет эльфийский век, что вовсе не факт, учитывая, что он — полукровка.

— А потом в городе появилась Фьюарин, — продолжил эльф. — И, в один прекрасный день, я додумался до одной простой вещи.

— Абонент не отвечает или временно недоступен, — заявила почтовая фея. — Так что извини, я и сегодня не смогу доставить это письмо. Как и вчера. Как и позавчера. И хватит уже меня вызывать каждое утро. Хочешь, чтобы я тебя в черный список клиентов внесла?

— А у тебя есть черный список клиентов? — спросил он.

— Ради тебя — заведу, — ответила фея. — Все, сегодня был последний раз.

— Погоди, — сказал он. — А если я буду платить тебе за каждый ложный вызов?

— Три грошика[11], — без промедления ответила фея. — Не меньше!

— Вы же уже решили, что она мертва, — напомнил я.

— Я понимаю, что глупо, — вздохнул эльф. — С другой стороны… что я терял? Три грошика в день? Чуть больше десяти грифонов в год?

— Нет, я не о том. Идея хороша. Ну, вызвали почтовую фею один раз, проверили. Но почему на этом-то не успокоились?

— Она не сказала, что такого адресата не существует, она сказала, что Лара не отвечает или временно недоступна. Я спросил, что это означает. Она сказала, что когда зовет ее по имени, то слышит слабое эхо, но куда лететь не видит. Она сказала, что так бывает, если человек крепко спит или когда находится там, куда она попасть не может.

— Или когда человек умер, — сказал я. — Иногда люди могут уйти не до конца, оставить после себя особый след в мире, спросите у любого некроманта. Фьюарин может чувствовать такой след.

— Об этом я не подумал… впрочем, это не важно, потому что сегодня ночью, выйдя из-за праздничного стола, я отправился к себе в кабинет и…

Почтовая фея молча забрала запечатанный конверт и вылетела сквозь стену. Он глазам своим не поверил, а после и своему разуму. Фьюарин отчего-то не торопилась возвращаться, и он принялся искать свое письмо под журнальным столиком, затем на подоконнике, между книг, в столе, под ковром… Ему вдруг подумалось, что письмо куда-то завалилось, а визит почтовой феи он попросту придумал. Когда Фьюарин все же вернулась, он уже успел перевернуть вверх дном весь кабинет.

— С тебя три грифона[12], — сообщила она ему. — Это так далеко было, что я чуть не заблудилась на обратной дороге. И ты не предупредил, что она меня пристрелить попытается.

— Ты доставила письмо? — прошептал он, упав в кресло.

— Я же говорю: с тебя три грифона. Два — за саму доставку и один — за сопряженный с этим риск. И, кстати, ты не знаешь тут, в городе, нумизмата какого-нибудь?

— Где? Где она???

— Не кричи на меня! Не знаю я. У меня туго с географией, а там ее и вовсе, кажется, нет. По-моему, гробница чья-то. Извини, я ответа ждать не могла, там схлопывалось все… Три грифона, ну?

Я потер переносицу, восстанавливая зрение. За окном давным-давно рассвело, и легкое ночное накрапывание сменилось хорошим весенним дождиком. Чашки были пусты, и я потянулся за чайником, чтобы наполнить их снова.

— Вы же найдете ее, правда? — спросил Ларен. — Я заплачу, сколько скажете. Если денег будет мало — сделаю все, что вы захотите. Душу отдать готов, хоть вы и сказали, что она вам не нужна.

— Затруднительно забрать то, что уже принадлежит кому-то другому, — сказал я. — Но вы правы, такая работа потребует особой платы. Другое дело, что вам нечего мне предложить.

Я встал из-за стола, потушил лампу и почти догоревшую свечу, в свете которых уже не было никакой нужды.

— А если я избавлю вас от необходимости каждый год воровать пирог из Лунного храма? — спросил он.

Это предложение было настолько неожиданным, что мне показалось, что я ослышался.

— Что?

Он повторил. Спокойно так, уверенно.

— Будете делать это за меня? — усмехнулся я.

— Нет, — ответил он. — Кажется, я знаю способ получше.

— Что за способ? — спросил я подозрительно.

Он улыбнулся.

— Я могу вам рассказать, но вы должны пообещать, что найдете ее, если этот способ покажется вам подходящим.

— Рассказывайте!

— Вы не пообещали… ну ладно, я все равно вам расскажу. Слушайте…

Когда он закончил говорить, я был сильно впечатлен. Его план был простым, отдавал безумием и вполне мог сработать. Но, несмотря на это, с ответом я не торопился. Я-то лично не уверен, что смогу найти его Лару, а значит что-то обещать надо так, чтобы потом это обещание не вышло мне боком. Я уже начал формулировать ответ, но тут у меня зачесалась спина у лопаток, и голова, повыше висков. Я покосился на свою тень, которая более моей тенью не была, и произнес голосом, который моим голосом не был:

— Мы договорились.

2

Здравствуйте, меня зовут Энжел Сувари, я — старший жрец Малина, и я не религиозен. Я знаю, это звучит странно из уст служителя культа, тем более моего ранга, но это так. Буду откровенным: временами я вообще начинаю серьезно сомневаться, что Малин существует. Судите сами: Его я воочию никогда не видел, а все следы, которые, казалось бы, должны доказывать Его присутствие в мире, легко объяснить другими, более земными, причинами. Первая из этих причин — я сам.

Тень поменяла форму и зашевелилась? Мне показалось. Смог увидеть историю эльфа своими глазами? Это у меня фантазия богатая такая, а он хороший рассказчик. Голос поменялся? Ха, ну конечно, это только потому так, что где-то существует бледный тип с рогами, которым позавидовал бы любой горный тур, с рыжими орлиными крыльями за спиной, с плечами, полными красных глаз, и с характером, вечно толкающим его на то, чтобы устраивать людскому роду всякие каверзы. Этот странный тип, которого побаивается любой нормальный человек, решил лично сообщить милорду Ларену, что его делом займутся, и ничего лучшего не придумал, чем воспользоваться для этой цели моим голосовым аппаратом, ага. Не логичнее ли, не проще предположить, что это я слегка спятил, страдаю раздвоением личности или чем-то вроде этого, и вторая моя тайная личность обожает такие фокусы? Делать это ей тем проще, что я — парень не без способностей. Стихийный сырой маг[13], сын папы-Истребителя и мамы… С мамой вообще не просто. Кто она такая была, я, если честно, сам не знаю до сих пор, но, судя по всему, существом она была весьма могущественным. Во всяком случае, крылья, с помощью которых я так ловко ушел от Арники — это мне от нее достались. Впрочем, не будем сейчас про мою маму, тут бы с мамой Квентина Уиллиса разобраться.

Разумеется, существование других богов у меня вызывает такие же сомнения, как и существование Малина. Жрецы, в большинстве своем — народ не простой: кто-то маг, кто-то оборотень, кто-то вампир, кто-то — еще кто-то. Очень часто все те фокусы, которые приписывают богам, они могли бы провернуть самостоятельно, за счет своих собственных природных способностей. Поэтому не удивлюсь, если многие из жреческой братии думают о своих богах так же, как и я.

Впрочем, среди нас есть те, кто искренне во все это верит. Сонечка, к примеру, совершенно не сомневается, что Нуран существует. А вот отец на прямой вопрос по этой теме мне когда-то ответил: «Если бы Нурана не существовало, его стоило бы придумать, сынок. Так какая разница?» Крис, мой брат, вполне разделяет позицию отца, что не удивительно — он-то по его стопам пошел. С другими жрецами я на эту тему даже в шутку разговаривать не стану — во-первых, могут и на смех поднять, а во-вторых, нечего компрометировать то, за счет чего имеешь положение в обществе и хлеб насущный. Пройдет слух, что я, жрец, в своего бога не верю — кто тогда со мной вообще разговаривать станет?

Нет, я вовсе не отрицаю существование богов. Более того: я уверен, что боги существуют. Только мне думается, что их придумали люди, сформировали своей верой, наплодили про них легенд, которые, к слову, частенько противоречат друг другу. А мы, жрецы, эту веру эксплуатируем. Удачно устроились, в общем и целом, я считаю. Так что даже если у меня действительно не все в порядке с головой, это не означает, что те обрывки чужих мыслей, что я иногда улавливаю — обязательно мой персональный бред. Может быть, это и на самом деле Его мысли.

Впрочем, это все сейчас не важно. Важно то, что я влип в историю, и надо как-то из нее выбираться. Задача мне предстоит самая развеселая: найти дамочку, которая исчезла тридцать лет как, то есть еще до моего рождения. Не найду — хоть увольняйся, да кто ж меня отпустит, когда существование работодателя — отдельный большой вопрос? Ларена я, конечно, обнадежил, как мог, и отпустил домой, наказав не болтать о нашем уговоре. Не хватало еще, чтобы весь город узнал, во что я вляпался по своей дури. Ну, или не по своей дури, а по Высокому Указанию, если вам так больше нравится. Мне-то от этого не легче, наоборот, еще веселее: Он-то пообещал и ушел туда, откуда явился, а мне теперь голову ломай, как это выполнять. А потом еще вдруг возьмет и спросит: а чего это ты, мой дорогой жрец, меня дискредитируешь своим неумелым исполнением моих решений?

Я выпил две чашки чая, полил рассаду и спел ей, затем сходил в спальню и заправил кровать. Собрал вещи, которые пора отправить в прачечную, и привел в порядок сапоги, в которых был ночью. Все это время я размышлял, вырабатывая план дальнейших своих действий. Как не крути, начинать стоило с почтовой феи.

— Фьюарин!

Очень интересное существо эта фея. Обладает способностью моментально перемещаться в пространстве, но не абы как, а прокладывая путь к конкретному существу. Она мне как-то призналась, что обычное несвернутое пространство для нее — это как лес для городского жителя. Деревья, деревья, деревья. Попробуй, сориентируйся. То ли дело город — тут тебе и улицы, и дома пронумерованы, и таблички над дверьми. В прошлом году она прилетала и просила помочь проложить маршруты к конкретным точкам, потому что ей надо было там побывать, а людей, на которых она могла бы ориентироваться, рядом не было. Я помог. С тех самых пор она мне должна.

— Привет, — сказала она. — Куда, чего, зачем?

— Никуда и ничего, — ответил я, подвигая ей блюдечко с маленьким кусочком пирога и чашку с чаем. — Поговорить надо.

— Веселое начало, — подозрительно прищурилась на меня фея, но от угощения отказываться не стала и уселась прямо на столе. — Что случилось-то?

— У меня тут один эльф с утра был, — сказал я. — Ларен Эорин. Знаешь такого?

— Я всех знаю, — быстро ответила она. — И что с того?

— Ты сегодня ночью относила его письмо. Я хочу знать, куда именно.

— Во-первых, тайна чужой переписки тебя не касается, — ответила Фьюарин, отодвигая от себя блюдечко с пирогом. — Во-вторых, даже если я что-то куда-то и относила, я сама не знаю куда. Спасибо за угощение, я полетела, мне работать надо.

И она, раскрыв крылья, попыталась удрать сквозь стену. Потом через окно. Затем через потолок. Я пил чай и с интересом наблюдал за ее попытками. Наконец, ей это надоело. Она вернулась за стол и молча принялась за свой кусочек лунного пирога.

— Кормить будешь постоянно или это — в последний раз, и мне уготована голодная смерть? — поинтересовалась она. — Имей в виду, меня будут искать, а когда выяснится, что это ты виновен в моей голодной смерти…

— Фью, давай не будем, — сказал я. — Ответишь на мои вопросы — и лети куда хочешь.

— Слышь, ты про принципы что-нибудь слышал? — спросила она меня. — Я же сказала: на вопросы, касаемые того, что и куда я ношу, я не отвечаю. Даже бывшим друзьям.

— Давай не будем торопиться с такими заявлениями, — поморщился я. — Я действую в интересах милорда Ларена Эорина, и он не будет возражать, если ты мне расскажешь о том, куда ты носила его письмо, и что при этом видела.

— Так я тебе и поверила, — фыркнула она. — Когда дело чужой переписки касается, никому нельзя верить. Ни-ко-му!

— Мне — можно, — сказал я. — Сделаем проще: летишь сейчас к Ларену и спрашиваешь у него разрешение все мне рассказать. Возвращаешься, я отрезаю тебе еще кусок пирога, и мы продолжаем нашу беседу. После этого я даю тебе пару монеток, такие, знаешь, с грифонами на аверсе, и мы снова расстаемся друзьями. Как тебе такой план?

— С грифонами? — спросила она задумчиво. — Ну, прямо не знаю. Ну ладно…

И она улетела сквозь пол. На самом деле, ей ничего не мешает просто в воздухе растворяться, но, во-первых, так проще фиксировать момент перехода, а во-вторых, она считает, что так зрелищней.

Вернулась она довольно быстро, я едва успел положить ей на блюдечко еще один кусочек пирога.

— Все равно, я понятия не имею, где была, — сказала она. — Я это и эльфу твоему уже говорила. Ты же знаешь, я плохо ориентируюсь в пространстве, а эта его драгоценная Лара снова пропала, только отзвук и остался.

— Это все понятно, — сказал я. — Опиши мне место, где ты побывала.

— А эльф тебе не рассказал разве?

— Рассказал, но я хочу услышать описание из первых уст, — ответил я.

— Ну, это было помещение. Большое такое, полутемное. Полным-полно статуй, рядами стояли. Солдаты, в основном. С мечами, с копьями. Десятки, если не сотни. Два ящика еще здоровенных были, из камня: один закрытый, другой — без крышки и пустой. С половину тебя высотой, по ширине — чуть поменьше твоего роста, а в длину два тебя будет. Сундуки еще рядом со всяким барахлом. Там не сказать, чтобы светло было, полумрак такой, знаешь. Откуда свет — я не поняла. Что еще? Все вроде.

— Действительно, гробницу напоминает какую-то, — сказал я. — Про адресата расскажи. Ты же письмо ей в руки доставила, я правильно понял?

— Да, девушка такая, темноволосая. Она возле того ящика прямо на полу сидела, когда я туда прилетела. Пристрелить из лука меня хотела. Я ей только и успела письмо отдать, как стала чувствовать, что место закрывается. Ну, я крылья в руки и вжжжж…

— Закрывается? — переспросил я.

— Да. Тот аппендикс, через который я пролетела, начал тончать. Я испугалась, что мне там придется с этими статуями остаться, так что я времени не теряла. Даже с девушкой поговорить не успела, так спешила.

— То есть ты хочешь сказать, что это был пространственный карман? — сообразил я.

— Ага, он самый. Карман.

Мир устроен гораздо сложнее, чем кажется людям. В нем отнюдь не три измерения и не одно время. Время мы сейчас трогать не будем, оно вообще не любит, когда его трогают, а что касается пространства, то это — штука крайне непростая. Оно свито, перекручено, завязано в узлы, скомкано и скошено. Если же не брать всю Вселенную, а взять только наш конкретный мир, то удобнее всего будет представить его виноградиной на кисти винограда или, даже скорее, рубашкой на вешалке в большом вселенском шкафу. Вторая аналогия сейчас полезнее, чтобы объяснить, что такое пространственный карман. Представьте, что у той рубашки есть кармашек, который застегивается на пуговку. Представили? Когда пуговка застегнута, в карман пролезть сложно, да и из кармана ничего не вываливается, когда пуговка расстегнута — то туда что-нибудь положить можно или оттуда что-нибудь достать. Вот пространственный карман — это что-то вроде такого кармана и есть. Часть мира, существующий, в целом, по тем же законам, что и мир-рубашка. Или, если с другой стороны его рассматривать — это маленький отдельный мир, связанный с родительским миром неким коридором, через который далеко не всякий пройдет. Боги, если они вдруг существуют, в одном из таких карманов и живут. Да что там боги! Угадайте, где я теплицу построил, и почему ее далеко не каждый найти может, хотя, что ее искать — вон она, на заднем дворе?

— И он стал захлопываться?

— Ага.

Плохо, очень плохо. Похоже, Лара угодила в место, проход в которое существует не всегда. Тем сложнее будет ее найти. Шансов немного, разве что она наследила в окрестностях аппендикса, которым тот карман крепится к нашему миру.

— И ты только и успела, что отдать письмо и сразу оттуда улетела? — уточнил я.

— Да.

— Сколько ты там пробыла времени? Можешь точно сказать?

— Ну, сколько… ну секунд двадцать, может быть, тридцать…

Так-так.

— Ларен говорит, что тебя не было часа два. Значит, время там идет иначе, — сказал я.

— То есть ты намекаешь, что, учитывая обстоятельства, я могла бы не три грифона просить, а больше? — заинтересовалась фея. — Если меня два часа не было — это ж сколько я заказов потеряла?

— А сколько Ларе на вид лет было? — спросил я.

— Не знаю, я не очень в этом разбираюсь, — ответила Фью. — Молодая вроде. А что?

— А то. Лара — человек, ей сейчас за шестьдесят должно быть. Получается, даже когда карман приоткрыт, время там никуда не торопится, а когда закрыт — так и вовсе. Может быть, даже напрочь останавливается.

— И что это значит? — спросила фея.

— Ничего хорошего. Время просто так не замедляется. Для этого должна быть очень серьезная причина.

— Ты умный, тебе виднее, — пожала плечами фея.

— Безусловно, — не стал спорить я. — Так, последний вопрос: где та монета, что ты оттуда захватила? Ты же не успела еще ее пристроить куда-нибудь?

— Ты сейчас вообще о чем? — Фьюарин сделала вид, что не поняла меня.

— Я сейчас о монете, что ты стащила из того кармана, — ответил я. — Она еще у тебя, или ты ее уже какому-нибудь барыге загнала? Я бы, возможно, ее у тебя купил.

— Кажется, мне не стоило у того эльфа спрашивать, где в городе нумизмата найти, — сообразила фея. — Нет, она сейчас у меня еще. Я ее показывала одному спецу, но он за нее только три грифона предложил. Жмот. А монета такая красивая…

— Неси сюда. Может, я больше дам, — сказал я.

В этот раз Фью отсутствовала всего-то секунд десять. Вернулась она с хрустальным кругляком, размером чуть побольше грифона[14], похожим на монету с квадратной дыркой в центре и четырьмя иероглифами по сторонам этого квадрата.

— Вот, — сказала она. — Ты только не подумай, что я ее украла! Я письмо Ларе принесла, а она как увидела меня, стала стрелой из лука целить. Спросила, кто я такая, и что мне от нее надо. Ну, я письмо аккуратно на сундук положила, в котором полно таких монеток было, рядом с письмом села и стала объяснять, кто я есть. От нервов в руки денежку взяла и крутить стала. Конечно, от нервов все! А как иначе, если в тебя из лука целят? А тут вдруг почувствовала, что оно схлопывается. Ну, я и рванула сразу оттуда, а монетку просто из рук не выпустила. Забыла, ага. Случайно, по рассеянности. Вот. Ты же знаешь, что я не воровка.

— Знаю, — сказал я. — У Стражи к тебе другого рода претензии были. Сколько ты за эту монету хочешь выручить?

— Я вот хотела ее в банк отнести, как он откроется, — сказала фея. — Они же в деньгах должны понимать. Вот пусть и оценят. Но если у тебя какие-то предложения есть, то я готова выслушать.

— Видишь ли, есть небольшая проблема, — сказал я. — Дело в том, что эта монета — не монета.

— А что это? — подозрительно спросила Фьюарин.

— Артефакт первого класса, как говорят маги, — сказал я. — Если не ошибаюсь, артефакт-темница.

— Это такая штука, в которую можно кого-то посадить? — спросила она.

— Это такая штука, которую гражданам Ицкарона нельзя хранить, — сказал я. — Ты должна будешь ее отдать в спецхран МКИ или ИБМ. Или в арсенал при Страже. Или в хранилище Храма Героев.

— За просто так отдать? — расстроилась Фьюарин.

— Нет, тебе компенсация полагается, — поспешил успокоить ее я. — Она зависит от того, что именно за артефакт, но не может составлять более десяти грифонов. Скорее всего, десять грифонов ты бы за нее и получила.

— То есть тот барыга меня все-таки пытался надуть, — покачала головой фея. — Ну, ничего, напишет он еще кому-нибудь письмецо, отнесу я его по льготному тарифу… Так, а сколько ты за эту артефактину дашь?

— Сама по себе она мне ни к чему, — сказал я. — Попадись мне такая монета на улице, я ее в Храм Героев и отнес бы. Но тут случай особый. Эта монета — единственный след к Ларе Уиллис. Одиннадцать грифонов.

— Двенадцать, — не моргнув глазом предложила она. — Только потому, что сочувствую этой вашей Ларе, хоть она и пыталась меня из лука застрелить. Сидеть в темной гробнице, кругом статуи… бррр… начнешь тут стрелять, я ж понимаю.

— Одиннадцать с половиной, — сказал я. — И можешь забирать остаток пирога.

— По рукам, — сказала она. — Только пирог я весь сразу не утащу. Можно я буду прилетать и по кусочку забирать?

— Можно, — ответил я.

— И за что только тебя люди не любят? — спросила Фью.

Я лишь пожал плечами. Как по мне, так я — душка и лапочка. Когда сплю лицом к стенке.

3

Дождь на улице прекращаться и не думал, но я промокнуть не боялся. Оделся по погоде, засунул в сумку на ремне, которую обычно с собой ношу, блюдо из-под лунного пирога, туда же положил заранее купленную куклу, спрятал монету в карман на поясе, прихватил узел, который надо было в прачечную сдать, да и шагнул в портал.

В прачечной я совсем недолго пробыл и оттуда отправился к Лунному храму. Зашел через парадный вход, прошел к статуе хозяйки, постоял, полюбовался. Красивая женщина-эльфийка, даром что клыки вампирские, когти вместо ногтей на руках и крылья летучей мыши за спиной. Отчего-то мне эта статуя всегда нравилась, она чем-то ту статую напоминала, что в Храме Дорог изображала Шефа. Слегка поклонился ей и пошел во внутренние покои, искать Арнику. Или Луизу — кто раньше попадется. Попалась раньше Луиза.

— С новым годом, — сказал я, вытаскивая куклу. — Это тебе.

Луиза мяукнула радостно, перекувыркнулась через голову и превратилась в девочку девяти лет от роду.

— Ой, — сказала она, — спасибо, дядя Энжел. Какая красивая! А как ее зовут?

— Ее зовут Линора, — ответил я. — Видишь, она умеет глаза открывать-закрывать, а еще говорит «мама», если ее немного наклонить вперед.

— Мама, — подтвердила Линора.

Луиза обняла куклу и разулыбалась. У нее очень красивая улыбка, у этой маленькой дочери Баст.

— А это от тебя кукла или от дяди Криса? — спросила она.

— От меня, — ответил я. — Криса сейчас в городе нет, но когда он вернется, обязательно тебе что-нибудь подарит.

— Опять разбойников гоняет? — спросила Луиза.

— Кажется, где-то на юге дикий вампир появился, — ответил я. — А у вас тут как?

— Ты больше через чердак не ходи, — шепотом сказала мне Луиза. — Арника догадалась, что ты через слуховое окошко залезал. Лучше в следующий раз я тебе какое-нибудь окно открою.

— Договорились, — шепнул я в ответ. — А как твоя мама поживает?

— Через две недели по капищам собирается, — вздохнула Луиза. — Если дядя Крис задержится, они опять не встретятся.

— Он уже через пару дней должен вернуться, — уверил я ее. — Так что встретятся, не бойся. Ты мне лучше вот что скажи… ты что про Лару Уиллис знаешь?

— Про маму дяди Квентина? — спросила она. — То же, что и все. Она отправилась в археологическую экспедицию в Жарандию и там пропала. Но Арника говорит…

— Что Арника говорит? — услышал я знакомый голос.

Честно сказать, я ее заметил задолго до того, как она заговорила, но виду подавать не стал.

— А что Арника говорит? — поинтересовался я, поворачиваясь лицом к летучей мыши, которая свисала вниз головой с потолка.

— Блюдо принес? — спросила она строго.

— Разумеется, — ответил я.

— Отдай Луизе, она на кухню отнесет.

Я отдал девочке блюдо, и она нас покинула.

— Чего это ты про Ларочку выспрашиваешь? — спросила Арника.

— Мне поручили ее найти, — ответил я честно. — Вот, собираю сведения. Нельзя?

— Это кому она вдруг понадобилась спустя столько лет? — спросила Арника.

— Какая разница?

— Не хочешь отвечать? Тогда до свидания, — сказала Арника. — И это… я скажу Бастиане, чтобы она поговорила с дочерью. Девочке пора знать, что добрые дяди могут оказаться совсем недобрыми.

— Причем тут Луиза? — спросил я.

— А при том, что я не хочу, чтобы ты ее свел куда-нибудь, — ответила Арника. — То, что ты брат Криса, еще не значит, что тебе можно доверять. Впрочем, ему я тоже не особо доверяю, ты не думай.

— Уж не знаю, на что ты намекнуть пытаешься, — сказал я. — Но я к девочке отношусь как к приемной дочери моего брата. Не больше, но и не меньше.

— До того момента, когда она его приемной дочерью станет, даже я могу не дожить, — фыркнула Арника. — Эти двое не слишком-то торопятся, как я погляжу.

— Крис почти дозрел, чтобы сделать признание, — поделился я, понизив голос и предварительно посмотрев по сторонам.

— Да ну? Хм. Может, и доживу… Глядишь, через пару лет… Все-таки, кто тебе поиски Лары заказал? Квентин?

— Не скажу, — ответил я.

— Убирайся, — зашипела на меня Арника.

— Хорошо-хорошо, я ухожу, — я поднял руки, демонстрируя свои самые миролюбивые намерения, и принялся пятиться задом в сторону выхода. — Но имей в виду, когда я найду Лару, я обязательно расскажу ей, как ты мне помогла. С новым годом!

И тут Арника вдруг упала с потолка на пол, при этом умудрившись принять человеческий свой облик. У меня уже было мелькнула мысль, что я договорился, и сейчас мне придется худо, как Арника, вместо того, чтобы броситься мне на шею, вдруг поклонилась кому-то за моей спиной. Поклон вышел не слишком глубоким и совсем не подобострастным, я бы даже сказал, ироничным, но, тем не менее, это был именно поклон. Для того чтобы стало понятно, почему я его так подробно описываю, надо сказать, что я никогда прежде не видел, чтобы Арника кому-то кланялась. Максимум — небрежный кивок головой, да и тот еще заслужить надо.

Я быстро повернул голову и в первый момент даже растерялся, потому что за моей спиной никого не было, кроме Бастианы, а ей Арника кланяться вряд ли бы стала. Но тут на мои глаза вдруг упала какая-то пелена, а может быть, наоборот — пелена спала, и я увидел вместо эффектной черноволосой красавицы в простом сером шерстяном платье с открытым бюстом и плечами, совсем другую женщину. Эльфийку. Она была платиновой блондинкой с прямыми длинными волосами, хрупким сложением, но при этом с весьма выдающимся для эльфийки бюстом. Раскосая, высокая. Одета она была в длинную серебристую тунику до колен, перехваченную серебряным же пояском у тонкой талии, кроме того, на голове у нее красовалась странного вида шляпа или шапка, уж не знаю, как ее правильно назвать. Представьте себе месяц к концу первой четверти, опрокиньте его так, чтобы рога смотрели вверх и сделайте из него головной убор, покрыв серебряной парчой. Эта шапка эльфийке очень даже шла, должен заметить.

Я сморгнул, и эльфийка пропала, а на ее месте снова появилась Баст. Моргнул еще раз, и эльфийка снова вернулась. Я заморгал часто-часто. Все, чего я добился — это того, что теперь я видел их обеих одновременно. На одном и том же месте.

— Значит, ты ищешь Лару? Чего это вдруг?

Готов поклясться, я услышал сразу два голоса. Один из них был мне хорошо знаком — Баст я знаю не первый день, у нее приятный такой глубокий голос, несколько мурлыкающий и негромкий. А вот у той, второй, голос был выше, и в нем никакого мурлыканья не было, зато было журчание весенней капели и перезвон серебряных монет. Я начал было лихорадочно соображать, что ей-им ответить, но тут за меня эту проблему решили. Я вдруг увидел себя со стороны: не слишком высокого, светловолосого, немного худощавого, но, в целом, весьма недурно сложенного. И, одновременно, неожиданно для меня самого: рыжеволосого, рогатого и крылатого.

— Считай, что мне стало скучно, и я решил сделать тебе одолжение. Ты против?

И снова было два голоса. Один мой, а второй — хриплый, застуженный давно и основательно. Тот самый, который я уже имел удовольствие слышать утром. Я внимательнее присмотрелся к эльфийке и тут вдруг заметил, что она тоже крылата, только крылья ее — кожистые, точно такие же, какие бывают у Арники, когда она принимает полуформу чтобы погоняться за мной.

«Это у Арники такие же крылья, глупыш».

На «глупыша» у меня совершенно не было времени обижаться, потому что было занятие поинтереснее. Не каждый день доводиться присутствовать и даже принимать некоторое участие в такой беседе, что здесь сейчас шла.

— Как-то я не слишком верю в твои добрые намерения. Как бы мне потом не пожалеть о таком одолжении.

— Тебе не нужна твоя жрица?

— Нужна. Но страшно представить, что ты попросишь взамен.

— Вот уж не думал, что ты такая трусишка.

А потом я перестал и слышать, и видеть, словно мне набросили на голову плотный мешок, да еще и ударили чем-то тяжелым. Кажется, я потерял сознание, но то, что разговор на этом не прекратился, я уверен. Вот уж не знаю, это я не выдержал такого общения, или кое-кто решил, что мне не стоит знать о содержании Их разговора. Ну, или, может быть, это у моего безумия отказала фантазия — тоже возможно. Как бы то ни было, очнулся я на диванчике в одной из внутренних гостиных комнат храма. Я сидел, привалившись к подлокотнику, а прислонившись ко второму, полусидела, полулежала Баст, которая сейчас то ли спала, то ли без сознания была.

— Мало мне забот было, еще с вами тут возись, — проворчала Арника. — Проснулся? Жив-здоров?

— Что это сейчас было-то? — спросил я, трогая свою голову, которая готова была взорваться от боли.

— А вот глупых вопросов задавать не надо, — ответила Арника. — Впрочем… первый раз так, да? Не слишком приятно, согласна. Очень выматывает, с первого раза редко кто больше минуты выдерживает. Потом привыкают, конечно. Со мной Она давно такие фокусы себе не позволяет, а вот Бастиане досталось. Ничего, оборотни — они крепкие, быстро отходят. Ты-то нормально?

— Нет, — ответил я. — Определенно, нет. И часто вот так вот?

— Последнее время — очень редко, — ответила Арника. — А были времена, когда Они могли тут так годами жить. Такой бардак был, у-у-у… Ладно, не будем об этом. Спрашивай, что хотел, и уходи.

— Я хотел узнать, куда делась Лара, — ответил я.

— Я тоже это хотела бы знать, — фыркнула Арника. — Знала бы, сама бы за ней отправилась.

— Куда она собиралась-то, ты знаешь? — спросил я, борясь с приступами дурноты.

— Конечно, знаю, — ответила Арника. — В Порт-Эмир. Там тогда местный шах себе дворец решил новый построить и наткнулся на развалины какие-то. Вот и пригласил Ларочку. Корабль даже выслал. А она уплыла и пропала.

— То есть она именно в Порт-Эмир и собиралась плыть? — спросил я.

— Конечно, — ответила Арника. — Зачем бы ей скрывать было, куда она собирается? Об этом все знали. Ну, то есть, те, кто с ней общался. Если ты думаешь, что она всем одно говорила, а втайне собиралась куда-то в другое место, то ты зря так.

— А была надежда, — признался я.

— Надежда — глупое чувство, — сказала Арника. — Еще вопросы есть?

— Откуда ты знаешь, что она до сих пор жива? — спросил я.

Арника посмотрела на меня как на полного идиота.

— Ты только что в себя после Их разговора пришел, а такие вещи спрашиваешь? — фыркнула она. — Еще глупые вопросы будут?

— Да, — ответил я. — О чем Они договорились?

— О том, что мы не будем вам мешать искать Ларочку, — ответила Арника. — И что Он не станет с Нее требовать за это ничего такого, что Она не захочет дать. Ты не знаешь, про что Он?

— Понятия не имею, — честно ответил я. — Поживем-увидим.

— Ну, прежде чем увидеть, тебе нужно будет отыскать Ларочку, а это не так-то просто будет, — сказала Арника. — С чего планируешь начать?

— Пожалуй, с визита в Храм Героев, — ответил я.

4

Храм Героев мне знаком с детства. Собственно, это был первый храм, который я увидел, а долгое время и единственный храм, куда я ходил. Это вовсе не удивительно, когда твой отец — оруженосец самого Нурана, что в иерархии нуранитов соответствовало должности старшего жреца. Каждый угол, каждая колонна, каждый камень в храме были мною обследованы еще до того, как я научился читать и писать, так что я мог бы и сейчас водить по храму экскурсии с закрытыми глазами.

Конечно, пришел я сюда сегодня не для того, чтобы осматривать местные достопримечательности или показывать их кому-нибудь. И даже не для того, чтобы полюбоваться конной статуей Нурана, хотя она и стоит того. Я пришел сюда, чтобы увидеться с отцом, который, с тех пор, как мы — его дети — выросли, бывает дома редко, большую часть своего времени проводя либо здесь, либо в разъездах по стране. По сути, дома он появляется только чтобы навестить Саору, единственную из нашей семьи, кого не привлекла жреческая стезя.

В семье я старший из детей, Саора родилась на четверть часа позже, а еще через полчаса на свет появился наш брат — Крис. Мама, дав нам жизнь, отправилась в лучший мир, оставив нас троих на попечении отца и его приемной дочери, Сонечки. Отец, поразмыслив, решил, что для нашего воспитания будет полезно, если им займется кто-нибудь, кто умеет не только уничтожать монстров, но и понимает в том, как надо обращаться с детьми. Поэтому нанял двух сестер — тыпонских близнецов, Алену и Алину, которые первые годы нашей жизни заботились о том, чтобы мы ходили в чистом, были сыты и не слишком шалили. Конечно, и отец, и Сонечка уделяли нам все свое свободное время, которого у них не сказать, чтобы было в достатке, так что мы все трое прекрасно разбираемся во всякого рода чудовищах, а так же можем с оружием в руках или без оного постоять за себя. После того, как мы окончили школу, наши пути разошлись. У Саоры хватило самоконтроля для того, чтобы сдать вступительный экзамен в ИБМ, а Крис выбрал путь отца и теперь гоняет нежитей и разбойников по ближним и дальним окрестностям.

Что касается меня, то я с детства не любил возню с острыми железяками, о которые можно хорошо порезаться, предпочитая ковыряться на огороде. Вероятно, я стал бы садовником, и даже поступил вольнослушателем в наше медицинское училище, на кафедру фармакологии и травничества, но как-то, гуляя по городу, забрел в Храм Дороги, где вдруг осознал, кем я хочу стать на самом деле. Этому осознанию, кажется, способствовало то, что присев на лавку перед Его алтарем и статуей, я незаметно для себя заснул. Сон мой был полон каких-то путаных видений, а когда я очнулся, то узрел перед собой на алтаре чашу, наполненную алой жидкостью. При себе у меня были садовые ножницы, которыми я и распорол себе ладонь, после чего смешал свою кровь с тем, что было в чаше, и сделал из нее хороший глоток. От этого глотка я, кажется, потерял на несколько минут сознание, а когда снова очнулся, то чаша была пуста, а вокруг меня по полу шевелились тени.

Отец тогда был в очередном своем походе, так что я уже на следующий день переехал в квартиру на втором этаже Храма Дорог. Саора, Крис и Сонечка, конечно, этому слегка удивились, но мешать мне не стали, не стал возражать против выбранного мною пути и отец, когда вернулся в город. Ничего в этом особо удивительного не было, поскольку предыдущей жрицей Малина была не кто-нибудь, а мама. А вот общество, успевшее позабыть, на ком отец был женат, восприняла мой выбор как некоторый демарш. Я очень быстро стал в глазах окружающих тем самым уродом, без которого не обойтись любой семье, но поверьте, это совершенно никак не отразилась на отношениях внутри нее. У меня нет людей ближе, чем Крис, Саора, отец и Сонечка, и этого факта ничто и никто не изменит.

Отца я нашел на заднем дворе храма. Он сидел под навесом, защищавшим его от моросящего дождя, и, ловко орудуя шилом и дратвой, чинил свой сапог, краем глаза присматривая за тем, как два оруженосца, лет пятнадцати, гоняют друг друга незаточенными мечами по тренировочной площадке. Их не смущал ни дождь, ни лужи, ни грязь, они были столь увлечены своим делом, что на мой приход и внимания никакого не обратили. А вот отец, конечно, обратил. Оторвался от сапога, протянул свою ручищу для рукопожатия и хлопнул ладонью по лавке рядом с собой, отчего она жалобно застонала. Я не заставил упрашивать себя во второй раз и принял приглашение.

— Все мельчает, — пожаловался мне отец. — Этим сапогам и девяти лет нет, а уже по шву разваливаться стали. Разучились делать.

— А они по шву разошлись точно не из-за того, что ты по кислоте в них пробежался? — поинтересовался я, бросив взгляд на характерные пятна, украшавшие обувь.

— А то я раньше никогда по кислоте не бегал, — фыркнул отец. — Ну, что у тебя нового? Рассказывай, а то ты что-то меня, старика, забывать стал, давно не заходишь.

Отцу не так давно стукнуло семьдесят шесть лет, но человека крепче него — еще поискать. Выше меня на целую голову, он сложением напоминает пещерного медведя, а движениями — снежного барса. На вид ему не дашь более сорока, если, конечно, забыть о его седой шевелюре и бороде, которую он коротко подстригает. Глаза у него темно-карие, почти черные и в них совершенно нет ничего старческого. Широченные плечи, спина, на которой можно уместить небольшую катапульту, мозоли на ладонях от рукояти меча — вот каков мой отец.

— И вовсе не давно, а только две недели, — сказал я. — Ты же знаешь, что перед эльфским новым годом я занят подготовкой к краже пирога. Вот, освободился и сразу к тебе. С новым годом, кстати.

— Я-то не эльф, я новый год предпочитаю в январе отмечать, — ответил отец, делая в сапоге очередной прокол шилом. — В крайнем случае — в сентябре, перед сбором урожая[15]. А эльфам этим твоим лишь бы праздник устроить по любому случаю. Пирог-то спер?

— Ну а как же? — ответил я. — Кстати говоря, я сейчас из Лунного храма. Крису намекни как-нибудь так, чтобы до него дошло, чтобы он туда не с пустыми руками шел, а с подарками для Баст и для Луизы. С подарками — это не с гребнем василиска, а хотя бы с букетом цветов и коробкой конфет. И куклой для девочки.

— Сам ему и намекни, — сказал отец, протаскивая дратву через край подошвы сапога, — ты в таких вещах получше моего разбираешься. А я уж сейчас и не знаю, что дарить принято, что нет. Знаю только, что оборотням серебро не дарят.

— Я думаю, что мне придется на какое-то время уехать из города, — сказал я. — Так что Криса я вряд ли увижу.

— Куда собрался? — поинтересовался отец.

— Не знаю пока. Думаю, ты мне и скажешь, куда ехать. На, взгляни.

Я вытащил хрустальную монету, что выкупил у Фьюарин, и протянул ее отцу. Тот отложил в сторону сапог, шило и дратву и принялся изучать ее на свет.

— Какой только пакости люди не придумают, — сказал он. — Где взял?

— Ее достали из одной гробницы, — сказал я. — Теперь я бы хотел эту гробницу разыскать.

— В гробокопатели решил податься? — поинтересовался отец.

Перед отцом я кривить не стал и все ему рассказал. Ну, то есть почти все. Не стал только рассказывать о том, что произошло со мной и Баст в Лунном храме.

— Однако, — сказал отец. — Вот уж не думал, что Лара до сих пор жива. Хорошая была жрица, ее оборотни слушались как щенки мать. И не дура, как некоторые. Даже наоборот. Я с ней одно время работал. Соню мы вместе нашли, чтоб ты знал. Бывало, мы цапались — как без этого? — но в целом она мне нравилась. А ты, значит, пришел разузнать, что это за деньга такая?

— Да, — ответил я. — Монета — след. Так себе след, но, кажется, другого у меня нет.

— Ну, ты верно насчет нее угадал. Это — артефакт-темница. Вот только я не могу понять, для кого. Вряд ли на демона, хлипкая она для этого. Может быть, на призрака или духа какого-нибудь. Если честно, меня отверстие это квадратное смущает. Обычно такие вещи сплошными делают без всяких дырок. Иероглифы, что тут вырезаны, мне знакомы. Это ханский доатайский диалект. Вот этот — означает «склад», «амбар», «хранилище», «сохранять», «прятать». Этот — «жизнь». Жизнь, как таковую, в глобальном смысле. Этот — «хитрость». Вообще, у этого иероглифа много значений. «Хитрость», «обман», «супружеская измена», «отнять», «налог» и куча других. Этот — «могила», точнее сказать «урна для праха» или «смерть», если в широком смысле. «Сохранить жизнь, обманув Смерть» или что-то вроде того, получается.

— То есть, это катайская работа? — спросил я.

— Да, и очень странная. Этот алфавит не используется со времен падения Ханского царства, когда его завоевало царство Ху. А это было лет девятьсот назад или около того. Потом, лет через сто, они там все объединились в Юй, ну а потом пришли атайцы и теперь там везде один сплошной Катай.

Эти слова меня несколько расстроили.

— Девятьсот лет… — пробормотал я. — За это время монета могла много где побывать.

— Думаю, что поменьше, — сказал отец, подумав. — Работа очень тонкая, видишь резьба по гурту какая? Кроме того, у нее круглая форма, а в Катае монеты стали делать круглыми всего-то лет шестьсот назад. Опять же отверстие в форме правильного квадрата. Это еще лет сто отними. То есть, она не старше пятисот лет, я так думаю.

— Хм… неувязочка получается, — сказал я.

— Я же тебе сказал, что странная она, — сказал отец. — Впрочем, может быть, все банально объясняется. Мастер, который ее делал, родился еще в Хань, а монету эту делал уже при Ху или даже при атайцах. Эльф какой-нибудь или еще кто-нибудь. И, кстати, ничего ему не мешало такие монеты клепать в какой-нибудь Буратии, тем более что там за такие вещи не наказывают.

— В Буратии хрусталь не добывают, — заметил я.

— Хрусталь и привозной может быть, — резонно возразил отец. — Другое дело, что с тех пор, как атайцы заняли Катай, добыча и производство хрусталя находится под надзором «синих кэси[16]». Смекаешь?

— Фьюарин говорила, что там, в гробнице, таких монет целый сундук был, — вспомнил я. — Насколько я понимаю, не каждый кристалл хрусталя на такую монету годится?

Отец кивнул.

— Значит, логично предположить, что тот, кто эти монеты делал, имел доступ к разработке хрусталя, — сказал я. — Но где гарантия, что этот хрусталь из Катая?

— Ты ее лучше гному какому-нибудь покажи, — сказал отец. — Он тебе точнее скажет, откуда хрусталь. Я же тебе скажу: какой смысл делать катайскую вещь из суранского хрусталя? Так что, мне кажется, тебе надо в Катай. В Хань куда-нибудь. Ближний свет, однако, на другой конец мира.

— Это не проблема, ты же знаешь, — сказал я. — А насчет гнома — это хорошая мысль. Да и насчет самой монеты у местных катайцев поспрашиваю.

— Скорее, проблема в том, что тебе придется отправиться в страну, где терпеть не могут чужестранцев, магов и последователей религий, отличных от культа Атая, — сказал отец. — Как бы там тебя не взяли в оборот местные «синие кэси».

В голосе отца не было ни какого-то особого волнения, ни, тем более, страха за меня. На лице это тоже не читалось. Отец вообще удивительно умеет владеть собой. Каждым мускулом, если не каждой своей клеткой. Кого другого он бы и обманул. Но не меня. Мы, его дети, всегда прекрасно чувствовали малейшие нюансы в его настроении.

— Я постараюсь вести себя аккуратно, — сказал я, — и не лезть на рожон.

Отец некоторое время смотрел на меня, о чем-то раздумывая.

— Когда собираешься отправляться? — спросил он.

— Через пару дней, — ответил я. — Мне надо будет закончить тут кое-какие дела.

— Жаль, потому что я хотел просить тебя об одной услуге, — сказал отец.

— О какой? — спросил я. — Лара потерялась тридцать лет назад, так что пара дней ничего не решают. Что случилось?

— Ничего страшного, я надеюсь, — сказал отец. — Просто Соня задерживается уже на неделю. Я хотел попросить тебя отправиться ей на встречу.

Мне большого труда стоило не вскочить с лавки.

— Что же ты сразу не сказал? — спросил я.

— Слушай, Эн. Она взрослая девочка и опытный Истребитель, — спокойно ответил отец. — Задержаться в пути, да еще по весенней распутице можно по разным причинам. Тем более что неделя — не такой уж и большой срок.

— Угу, — сказал я. — Вот так в Ицкароне жрецы и пропадают. А потом приходят родственники и просят найти их, когда уже три десятка лет пролетело. Фьюарин посылал?

— «Абонент не отвечает или временно недоступен», — процитировал он. Даже интонации один в один получились.

В присутствии отца я не ругаюсь. Никогда. Поэтому я промолчал, но не только я могу его настроение чувствовать, он мое тоже прекрасно умеет читать.

— Ничего это не значит, — сказал он. — Ты же знаешь, как крепко она засыпает. Она жива, я в этом уверен.

Спрашивать, откуда он это знает, я не стал.

— Куда она отправилась? — спросил я.

— В Киркогор[17], — ответил отец. — Там в одной из шахт завелся горяк[18], судя по всему. Его местные железным змием окрестили.

До Киркогора проложен торный путь. Торговые караваны преодолевают его дней за одиннадцать-двенадцать, почтовый дилижанс летом, когда дороги сухие и чистые, доезжает за три дня, вот только дилижансы туда ездят нечасто — раз в десять дней. Можно выиграть дней пять, если не всю дорогу по тракту проделать, а на пароходе подняться по Ицке до Лесограда[19] и потом оттуда по Лазури[20] на лодке до Лальпного Замостья[21] доплыть, но, опять же, пароходы ходят раз в неделю, так что выигрыша можно и не получить. Сонечка сама по себе может двигаться и быстрее — дилижанс обгонит, но без лишней необходимости торопиться бы не стала и, скорее всего, отправилась бы через Лесоград. Что касается меня, то мне и одного дня хватит, чтобы до Киркогора добраться. Другое дело, что в городе меня держат несколько дел. Впрочем, если выходить на Дорогу через пару часов, то к ночи я буду уже в Киркогоре. Максимум, завтра утром. День на обратную дорогу. И какое-то время на поиски Сонечки. Получается, что я буду отсутствовать в городе минимум два дня, максимум… ну не знаю. Я покосился на свою тень, надеясь, что она мне что-нибудь подскажет. Но нет, в этот раз она была просто тенью, и подсказывать ничего не желала. Я вздохнул и выдохнул. Ну что же…

— Кто за ней посылал? — спросил я.

— От имени общины письмо прислал некто Прост Зубилодобыча, — ответил отец. — А речь шла о Восьмой шахте. Когда выходишь?

— Через пару часов, — ответил я. — По сути, все мои дела можно отложить, кроме одного.

— Какого? — спросил отец.

— Мне надо найти кого-нибудь кто позаботиться о моей рассаде, — ответил я. — Впрочем, у меня есть одна кандидатура.

Тень, что лежала у моих ног, согласно кивнула.

5

В этот раз у статуи Луни я задерживаться не стал: все равно оригиналу, который мне сегодня пригрезился, изваяние проигрывало по всем параметрам. Мне повезло, причем вдвойне: едва углубившись во внутренние помещения храма, я почти сразу встретил и Баст, и Луизу.

— Знаешь, — промурлыкала жрица, — еще немного и Арника решит, что ты перепутал Лунный храм с Храмом Дорог.

— Ничего я не перепутал, а зашел попрощаться, — сказал я. — Мне срочно надо покинуть город и меня не будет пару дней, а может быть и больше. Бастиана, могу я попросить твою дочь о небольшой услуге?

— Попробуй, — милостиво позволила Баст.

Я присел перед девочкой на одно колено.

— У меня дома на кухне рассада растет, — сказал я. — Ее надо поливать каждый день, желательно утром. Ты не поухаживаешь за ней?

Луиза заморгала.

— Это где это, это у тебя в храме? — уточнила Бастиана.

— Да, на втором этаже, на кухне, — ответил я. — Ты же помнишь дорогу, Баст? Панель в стене очень просто открывается, стоит немного нажать.

— Я помню, — ответила жрица. — Только я вот не уверена, что это — хорошая идея.

— Ну, мам, — Луиза дернула мать за платье, — почему нет-то?

— Потому что это чужой храм, — ответила Баст. — А в чужой храм ходить не очень хорошо.

— Он-то сюда ходит, — ответила Луиза. — И дядя Крис ходит. А ты в Храм Героев ходишь, к дяде Крису. А я к бабушке в Храм Красоты хожу, и ты тоже туда ходишь. И у дяди Энжела ты уже была.

— Нехорошо ходить в чужой храм, когда там нет хозяина, — возразила Баст.

— Вообще-то, я там не хозяин, — сказал я. — Я там живу, конечно, рассаду выращиваю и все такое, но хозяин там сама знаешь кто. Баст, мне реально нужна ваша помощь. Если рассаду не поливать, то она погибнет, а искать сейчас кого-то, кто о ней позаботится, у меня времени нет. Я очень тороплюсь. На отца надежды мало — долг его в любую минуту может из города выгнать, Крис еще не вернулся, а Саора рассаду поморозить может.

— А Соня?

— А за Сонечкой я как раз и отправляюсь, — сказал я. — Она пропала. Так что, вы мне поможете?

— Мам?

— Хорошо, — сказала Бастиана. — Только имей в виду: ни Луиза, ни я в сельском хозяйстве ничего не понимаем и как там твою рассаду правильно поливать, не знаем.

— Это я сейчас вам расскажу, — ответил я. — Тут все просто, главное не переливать и петь не слишком громко.

— Петь? — переспросила Бастиана.

— Ну конечно, — ответил я. — А как иначе? Да вы не переживайте, вы же кошки, это не сложнее чем мурлыкать. Итак…

6

Вышел я налегке. Одел дорожный камзол, поверх него плащ с капюшоном, положил в сумку пару бутербродов, кошель с серебром, чековую книжку, да прицепил меч на пояс. На самом деле, я оружие не люблю, хотя и умею с ним обращаться. В большинстве случаев, я предпочитаю решать конфликты путем переговоров, а не размахивая заточенным железом. Однако ситуации разные бывают, и места — тоже. Кое-где с тобой и разговаривать никто не станет, если у тебя на поясе не болтается что-нибудь, чем можно выпустить собеседнику кишки.

За город я выбрался через портал. Запахнулся поплотнее в плащ, накинул капюшон на голову и зашагал скорым шагом. Конечно, летаю я быстрее, но только на Дороге в этом смысла никакого нет. Здесь скорость, с которой ты передвигаешься, к тому, как долго будешь добираться до нужного тебе места, отношения никакого не имеет. Тут важнее устремления, а с этим у меня сейчас никаких проблем нет.

Что такое Дорога? Ох, непростой это вопрос. Как сказал классик, нет ничего опаснее. Выйдешь за порог, встанешь на тропинку, начинающуюся у твоих дверей, дашь волю ногам и не заметишь, как эта тропинка приведет тебя на широкий тракт, а тот поведет тебя в такие города и страны, о которых ты и слыхом не слыхивал, сидя дома. И все, прощай спокойная жизнь. Дорога, если проникнет кому в душу, никогда его более не отпустит. Впрочем, сейчас не об этом речь. Речь сейчас о том, что если посмотреть отстранено, то и тропинка к дому вашего приятеля, и широченное суранское шоссе — суть одно и то же. Все дороги — это лишь часть одной большой Дороги, у которой конца нет, зато множество начал. А теперь представьте, сколько человек каждую секунду на Дороге находятся. Представили? Знаете, чего хотят эти люди? Большинство — как можно быстрее добраться до того места, куда они идут или едут. Человеческие желания — это не просто так, человеческие желания сродни вере, а вера — основной из механизмов, что двигает этой Вселенной. Вера и делает Дорогу если не разумной, то, как минимум, живой сущностью, с которой, при желании можно и договориться. А как вы думаете, умеет ли жрец Храма Теней и Дорог[22] с ней договариваться?

Я шагал вперед, посматривая по сторонам. Поля, на которых лежал редкий грязный снег, начали постепенно сменяться редколесьем, дождь постепенно перестал моросить, что было очень кстати, потому что месить грязь — удовольствие сомнительное. Выглянуло солнце, и вокруг приятно потеплело, теперь погода стала больше напоминать весеннюю. Было около трех часов дня, солнце светило мне сзади и немного слева, и идти, несмотря на свалившиеся на меня вдруг заботы, было довольно весело. Дело не в моем легкомыслии, просто мое настроение, каким бы оно не было, всегда улучшается, когда я выхожу на Дорогу. Сейчас главное — не увлечься и случайно не уйти в какие-нибудь теплые страны, а то и вовсе не перескочить в какой-нибудь другой мир. Впрочем, я подозревал, что все, что я вокруг сейчас видел, и так соткано из кусочков различных реальностей. Во всяком случае, я точно знаю, что когда идешь по Дороге, попасть куда-нибудь, где звезды на ночном небе выглядят иначе, чем дома, не сложнее, чем попасть в соседнее село. А то и проще. Так уж Дорога устроена.

Как я уже говорил, пространство — штука непростая. Представьте себе длинную-длинную струну от арфы или лютни. Растяните ее настолько, насколько сможете. Скрутите, свяжите узлом, скомкайте, а то, что получилось — снова растяните. Повторяйте процесс столько раз, сколько есть звезд на небе, а затем — столько, сколько песчинок на всех пляжах мира. Вот то, что вы получите в итоге, будет немного напоминать пространство, особенно, если вы умудритесь себе представить, что эта самая струна — не струна вовсе, а сама Дорога и есть, а все что существует во Вселенной — только ее Обочины. Теперь, если вы смогли все это представить, то вам совсем несложно будет понять, как можно за один шаг покрыть сотню, тысячу шагов. Все что надо — просто шагать в правильном направлении, перескакивая с одной части струны, на другую, а не двигаясь вдоль нее! Более того, если с Дорогой вы уже договорились, или Она по каким-то причинам решила вам помочь, то вам даже думать не нужно, как это делать, главное — просто шагать, а все остальное Дорога за вас сама сделает.

Когда заняты ноги, голова свободна. Так что я занял ее осмыслением того, что произошло сегодня днем. Конечно, я про Их явление говорю. Пошатнулась ли моя картина мира от того, что я сегодня увидел и пережил? Нет, однозначно нет. Все что сегодня было, вполне можно объяснить, не беспокоя богов. Конечно, Малина и Луню, кроме меня, видели, как минимум, Арника и Баст, но разве не бывает коллективных галлюцинаций? Нет, ну вот подумайте сами: к чему было устраивать тот разговор в храме на наших, жреческих, глазах, если боги вполне себе могут поговорить и без свидетелей? Поговорить и договориться. Что это за спектакль был, в чем его смысл? Этому у меня было только одно разумное объяснение: готовясь к новогодней ночи, я слишком много думал и о Малине, и о Луни, стараясь разыграть свою роль как можно лучше. Ну и переувлекся, до такой степени переувлекся, что сам довел себя до видений наяву. Да, можно и другое объяснение придумать, я не спорю. Можно, к примеру, предположить, что все это было устроено для того, чтобы я осознал всю серьезность предстоящего мне дела или для того, чтобы убедить Арнику ответить на мои вопросы. Не устраивает объяснение? Хорошо, можно еще сказать, что причины деяний богов известны только им самим, и многозначительно закатить глаза к небу. Вот только такой вариант мне нравится еще меньше.

Между тем, я шагал уже через какой-то неплотный лесок. С обеих сторон Дорогу окружали клены, пахло мокрой землей и прелыми прошлогодними листьями. Снега зимой у нас выпадает откровенно маловато, в городе он тает быстро, не всегда его и заметить-то успеешь. А здесь, вдали от побережья, где влияние океана не было столь значительным, снег кое-где до сих пор лежал, прячась с южной стороны деревьев. Дышалось легко. Эх… Было бы недурно остановиться тут на минуту другую и сделать небольшой привал, прижаться спиной к корявому стволу какого-нибудь дерева, прикрыть глаза и почувствовать, как просыпается вокруг земля, как готовятся вынырнуть на свет первые зеленые ростки лесных трав, как от корней к ветвям поднимаются живительные соки. Увы, сейчас у меня совсем не было на это времени — Дорога ведет лишь тех, кто по ней идет.

К Восьмой Шахте я вышел, когда уже основательно стемнело. Благодаря тому, что небо было закрыто тучами, а луны сегодня и вовсе не было на небе, два ярких костра я заметил издалека. Дорога тут же отпустила меня — я такие вещи сразу чувствую, так что я попросту выпустил крылья и преодолел оставшееся до огней расстояние по воздуху. Приземляться я не торопился, стараясь рассмотреть сверху место, куда попал. Вид, который мне открылся с высоты, убедил меня в двух вещах: во-первых, я попал, куда надо, а во-вторых, торопился я вовсе не зря. Внизу, у подножья пологой большой скалы, была расчищена ровная площадка. На этой площадке стаяли всякие разные механизмы, которые гномы применяют при разработке недр, типа лебедок и дробилок. Чуть в стороне от выставленного оборудования, были сложены два здоровенных костра, а между ними — поленница, на которой было установлено ложе. Угадайте, кого я на нем обнаружил?

Голова Сонечки покоилась на чем-то вроде рыцарского круглого щита, ее собственный меч был вложен ей в руку, а сами руки сложены на груди. В ногах у нее лежало что-то вроде змеиной головы, треугольной, крупной, размером с хорошую бочку. Отсюда, с высоты, при свете ярких костров, было хорошо видно, какая Сонечка маленькая, хрупкая и бледная. Мне это зрелище совсем не понравилось, а в особенности мне не понравилась группка из семи гномов, что стояла чуть в стороне от поленницы. Отчего-то мне сразу показалось, что собрались они здесь не просто так, и факелы у них в руках вовсе не для того, чтобы разгонять ночную тьму. Кажется, мне срочно надо вмешаться.

Я позволил себе пролететь над кострами так низко, что почувствовал их жар и уловил запах масла, которым гномы пропитали дрова, чтобы они горели жарче. Конечно, меня заметили, а этого я и добивался. Я взмыл свечой в ночное небо, а затем резко пошел на снижение и погасил скорость лишь возле самой земли. Коснувшись ее ногами, я повернулся к оторопевшим гномам, успевшим похватать свои мотыги[23]. Впрочем, нападать они пока не спешили, так что инициатива была на моей стороне.

— Что у вас тут происходит? — строго спросил я.

Крылья я пока прятать не стал. Смысла в этом не было: гномы их уже успели увидеть, а в случае необходимости я мог взлететь практически мгновенно. Кроме того, они сейчас работали на меня в том смысле, что делали мою не слишком представительную фигуру более внушительной. Что поделать, я не Крис, который может поспорить шириной плеч с отцом, мне иногда приходится прибегать и к подобным маленьким хитростям, чтобы дать понять окружающим, что к моим словам стоит прислушаться.

Гномов мой вид впечатлил, но отвечать на мой вопрос они не торопились. Я шагнул к ним и медленно сложил крылья.

— Повторяю вопрос: что у вас тут происходит?

Главное, чтобы они на меня сейчас не бросились. Гномы иногда предпочитают сначала бить, а после разбираться, стоило лезть в драку или нет. Впрочем, на этот раз мне повезло.

— А ты что за птица будешь, что вопросы тут задаешь? — поинтересовался один из гномов, делая мне шаг навстречу. Рука его крепко сжимала мотыгу, а сам он тоже старался напустить на себя самый важный вид. Видимо, у этих гномов он был что-то вроде старосты или, скорее, бригадира, если судить по широкому расшитому поясу, что он носил на внушительного размера брюхе.

— Я — жрец Малина, — ответил я. — Меня зовут Энжел, Энжел Сувари, и ко мне стоит обращаться на «вы». Мне мой вопрос в третий раз повторить?

Гномы тут же немного расслабились, и, кажется, даже обрадовались. Оно и понятно: гномы не столько суеверны, сколько именно религиозны, и в их среде малинопоклонников очень много. Вот уж кто не считает Шефа источником всех проблем, так это они. Наоборот, поскольку гномы не только в недрах колупаться мастера, но еще и попутешествовать, и поторговать не дураки, то Шефа они чтят едва ли не выше остальных богов. Разве что Левшу и Недоперепила уважают не меньше.

— Жрец? — переспросил гном. — Очень вовремя. Ваше преосвященство, мое имя — Прост Зубилодобыча, я тутошний бригадир. Мы здесь собрались, чтобы проводить в последний путь рыцаря Нурана, сэра Соню. Не откажите в любезности, проведите погребальную церемонию честь по чести. Мы уже почти закончили с ней прощаться, но коли вы прибыли, еще раз можем все повторить.

— Только недолго чтоб, — подал реплику один из стоявших за спиной бригадира гномов. — Поминальный ужин остывает, эль открыт и по чашам розлит. А, между прочим, каждую секунду испаряется сорок молекулярных слоев!

Остальная компания поддержала его кивками и одобрительным ворчанием. Я, между тем, подошел к Сонечке и попытался нащупать пульс у нее на шее. Ее кожа была холодной, но вполне упругой. Так, вот и артерия… теперь ждем.

— А это что вы делаете? — поинтересовался бригадир.

— Проверяю кое-что, — ответил я. — Как это случилось?

Я почти не сомневался, что устраивать погребальный костер для Сонечки еще рано. Скорее всего, она просто опять выложилась больше своей меры и теперь спит так глубоко, что ее разум полностью отсутствует в нашем мире, а тело мало отличается от тела мертвого человека. Такое случалось раньше. Вероятно, это случилось и теперь. Немного терпения и я буду знать это точно.

— Да, видите ли, ваше преосвященство, у нас тут, под горой, в шахте чудище завелось… — начал гном.

— Что за чудище? Железный змий? — спросил я.

Сонечка — не человек. Сонечка — химера, которую когда-то давно отец подобрал в логове одного сумасшедшего алхимика. Тот хотел сделать из нее бездушного убийцу, свое орудие, проводника собственной воли. Приди отец на год, на полгода позже, возможно так бы и получилось, но тут ей повезло. Алхимик, прежде чем погибнуть, попытался натравить Сонечку на отца, но та оказалась еще не до конца законченной и просто не справилась с заданием. Отец же не стал ее убивать, а взял с собой в Храм Героев, где поместил ее в отдельную келью и стал заботиться о ней как о собственной дочери. Сонечка оказалась химерой очень интересной, если смотреть на нее с точки зрения алхимической науки. Ее создатель, гонясь за универсальностью своего детища, сделал ставку на полиморфизм и многообразие форм, считая, видимо, что чем больше образцов ДНК в химере будет, тем лучше она сможет приспосабливаться под конкретные условия. В чем-то он был прав, но проблема заключалась в том, что он с многообразием перестарался. Сонечке до сих пор очень непросто контролировать свою форму, которая может спонтанно поменяться под воздействием каких-то внешних угроз или просто по ее настроению. Вторая сторона этой проблемы заключается в том, что смена формы — процедура энергозатратная. Ей приходится быть очень аккуратной и постоянно держать себя под неусыпным контролем, иначе она очень быстро погибнет от истощения. И вот тут ей когда-то очень сильно помог отец. Он не только научил ее себя контролировать, он воспитал ее, сделал из нее человека, вложил в ее голову понятия о добре и зле. Это благодаря ему она выбрала путь рыцаря Нурана. Теперь она — Истребитель, один из лучших охотников на демонов и чудовищ. И видит цель своей жизни в том, чтобы защищать людей. Кроме того, посвятив себя Нурану, Сонечка отчасти решила и проблему со своим питанием — теперь ее поддерживает и Его сила.

— Ага, — слегка удивился гном, — он самый. Он, наверное, тут давно таился. Просто мы раньше так глубоко не зарывались, чтобы на него наткнуться. А как дорылись до него — хоть шахту закрывай. То подпорки поломает, то танкетки опрокинет, а то вот на нас кидаться начал. Ворча вон чуть до смерти не замял, хвостом по голове огрел, хорошо хоть тот в каске был. Мы, после того, в штольню даже в доспехах спускаться стали, а то ведь не ровен час, и до большой беды не далеко. Только что это за работа, если вместо того, чтобы думать, как половчее киркой ударить, прислушиваешься, не ползает ли где рядом Змий? Вот мы и решили специалиста позвать. Ну а кто лучший специалист, если не жрец Нурана?

Вы хотите спросить меня, о какой силе я веду речь, если в богов, в том числе и в Нурана, я не слишком верю? Но дело не в том, верю я в него или нет, дело все в том, что в Нурана верят множество других людей. Верят, что если случится беда, то придет Он сам или, что скорее, пошлет своего паладина, и тот принесет справедливость, восстановит мир, защитит. Верит в это и Сонечка. Но веря в Нурана, она верит и в себя. В то, что Его сила помогает ей. И, соответственно, в это же верят и все вокруг. А я уже говорил, что вера — штука вполне материальная.

— Ну, стало быть, написали письмо в Ицкарон, чтобы нам помощь прислали, — продолжал гном. — Вот сэр Соня и приехала. Мы-то, конечно, сначала засомневались, что она справится. Девка же, хоть и Истребитель. А у чудища — плоть стальная, нервы стальные, хватка стальная. Когти, опять же. А она ничего так оказалась. Истребителем, хоть и девкой. Выспросила у нас, где Змия последний раз видели, сказала в шахту за ней не ходить, да и полезла в штольню-то. И что вы думаете, ваше преосвященство?

— Справилась.

— Ага. Часа через четыре вылезла из шахты. Сама помятая, левая рука сломана, на бедре рана здоровенная, но сама — как есть живая. И голову Змия приволокла. Вон она, кстати, в ногах у нее лежит, полюбуйтесь! Мы-то обрадовались, ясен самородок. Сэра Соню перевязали, да пир готовить стали, чтобы отпраздновать-то. А она возьми и помри. Я вот так думаю: Змий ей что-то внутри в организме повредил все-таки.

— А я вот думаю, что это она яблоками отравилась, — подал голос один из гномов. Среди своих товарищей он выделялся очками на носу и длинной белой бородой.

— Вечно ты, Дуг, всякую ахинею несешь, — фыркнул бригадир. — Вот вы, ваше преосвященство, человек умный. Вот вы скажите, как можно яблоками отравиться, если их все грызли, и никто от них даже не почесался?

— Да очень даже просто! — не сдавался седобородый. — Там в косточках — синильная кислота, чтоб ты знал. Это ж яд!

— Ой, да сколько его там? — отмахнулся бригадир. — Не слушайте вы его, ваше преосвященство. Это — Дуг Кобальтбалка, мой кузен, он у нас так-то мужик умный, но как иногда что скажет, так хоть скважину бросай и новую бури.

— Ну, сколько не есть, а все же есть, — настаивал Дуг Кобальтбалка. — Ежели бочонок яблок сразу, в один присест умять, то чего удивительного, что она траванулась? Она, видите ли, ваше священство, попросила перекусить что-нибудь, пока пир не готов. Ну, мы ей то одно принесем, то другое. А она — даром что маленькая, а ела столько, сколько и горному троллю не снилось! Куда только в нее это лезло? Нам-то не жалко, не подумайте. Кто его знает, может у нее организм растущий. Но подносить ей харчи на блюдах мы все-таки приустали. Тогда Дроп ее в кладовую с фруктами и отвел. Кто ж знал, что такая беда получится?

Случается, что Сонечка, слишком надеясь на себя, в бою тратит сил больше, чем может себе позволить. В этом случае после боя она попросту старается съесть как можно больше и впадает в спячку до тех пор, пока не восстановит потраченные силы. Не могу определенно сказать, как ей это удается. Может быть, ее создатель встроил в нее некий механизм пассивного поглощения энергии из окружающей среды, может быть дело как раз в том, что ее напитывает сила Нурана, ну и, конечно, плотная трапеза играет тут определенную роль. Спустя какое-то время Сонечка восстанавливается, просыпается и возвращается домой. Проблема лишь в том, что пока она спит, она беззащитнее ребенка. Не знаю, быть может, если она почувствует, что ей грозит реальная опасность, она проснется, и тогда мало не покажется никому, но я потому сюда и торопился, что не хочу проверять эту догадку на практике. А вы сможете спокойно заниматься своими делами, зная, что человек, которого вы любите, попал в подобную ситуацию? Я вот лично спать спокойно не смогу, зная, что моя маленькая, моя хрупкая Сонечка лежит невесть где, свернувшись калачиком, и не может даже пошевелиться. А ведь, между прочим, еще только март на дворе, холодно. Кто даст гарантию, что она не в какой-нибудь канаве окажется? Так что дела подождут. Дел много, а Сонечка — одна.

— Понятно, — сказал я. — И вы решили ее сжечь.

— Ну а что с ней делать? — ответил бригадир. — Она вроде как не дышит совсем, сердце не бьется, хотя тело не портится и не застывает. Мы дюжину дней подождали — не проснулась. Вот и… Что вы делаете?

Я как раз дождался слабого сердечного сокращения. Одного-единственного за все то время, что я стоял и держал пальцы на ее сонной артерии. Мне лично этого было достаточно, так что я поднял Сонечку на руки, сняв с погребального ложа.

— А то и делаю, что вас спасаю, — ответил я. — Сжечь жреца Нурана живьем — это же додуматься надо! Вам бы после такого Железный Змий невинным ужом показался. А ну-ка быстро приготовьте ей комнату, да чтобы там тепло было и кровать с чистыми простынями!

По знаку бригадира два гнома помладше видом тут же бросились в сторону барака, стоявшего несколько в стороне и примыкающего к скальной стене. Как это часто бывало, гномы, перед тем, как освоить новое месторождение, селились на поверхности, строя временное жилье, а уже потом, при постепенном углублении шахты, переоборудовали ее верхние этажи под жилые покои.

— Ну во-о-от, — протянул тот гном, что говорил про сорок молекулярных слоев. — Это что же? Ужин ведь готов, эль открыт, по чашам розлит… Куда ж это все теперь? Это ж теперь все выпить и съесть придется!

— А раньше бы не пришлось? — спросил я.

— И раньше бы пришлось. Но тогда повод был. Мы ж не алкаши какие, чтоб без повода пировать-то. Без повода нельзя, никак нельзя…

Его товарищи обеспокоенно закачали головами. Гномы к этому вопросу очень основательно подходят. Несмотря на репутацию выпивох и обжор, для хорошего пира им действительно нужна причина. Да что там для пира, просто для того, чтобы кружку эля выпить — им и то повод требуется.

— А то, что нас посланник Малина от верной смерти спас — это тебе что? Пустая порода? — нашелся Дуг Кобальтбалка.

Другое дело, что если нужен повод, гномы его всегда найдут.

7

На пиру я засиживаться не собирался, но совсем отказываться от этого мероприятия тоже не стал. Сразу по двум причинам. Во-первых, как не крути, я оказался виновником торжества, и отказываться от приглашения было бы неверно с точки зрения банальной вежливости. Во-вторых, хоть я и предпочитаю не есть на ночь, за день я все-таки порядком проголодался. Конечно, у меня были с собой бутерброды, вот только из-за беспокойства за Сонечку, у меня кусок в горло не лез. Теперь же, убедившись, что с ней ничего страшного не случилось, что она лежит в тепле в мягкой чистой постели, что ей вполне удобно и безопасно, я мог немного и расслабиться. Самую малость. Впрочем, я планировал не просто поужинать и выпить хорошего эля, варить который гномы большие мастера, но и кое о чем договориться. Что я собственно и сделал.

— Да, фургон есть, — подтвердил бригадир, подливая мне в чашу темного хмельного напитка, — даже два. Конечно, нужны, мы на них по хозяйству ездим в город. Одолжить Храму Героев? С возвратом? Да нет, не жалко. Просто думаю, как мы без них. Что? Если чудище опять какое объявится? Что делать будем? Хм. Да, согласен, в фургоне ей удобнее будет. Конечно, это очень важно, да. Сено? Да, найдем. Хорошо, сделаем в лучшем виде. Прямо с утра, ага. Ваше здоровье, фрух[24] Энжел!

От отца мне досталось не так много. Крис на него больше походит, чем я. И внешне, и внутренне. Я же сэра Джая Сувари эр Нурани мало чем напоминаю. Волос у меня скорее светлый, чем русый, а отец был русым, пока не поседел, глаза у меня серые, плечи — сильно уже, фигура не такая коренастая, да и ростом я ему по плечо, не говоря уже про то, что столько мышечной массы мне никогда не набрать. Лицом я, конечно, немного похож, но мне кажется, что тут я больше в маму. Я далеко не столь вынослив, как сэр Джай, тем паче — не столь быстр, у меня нет такого тонкого слуха, столь чувствительного носа и столь острых глаз. Бочку эля, в отличие от отца, я без последствий не выпью, но и от доброй кружки под столом не окажусь, и вообще, пьянею медленно — вполне и гному могу конкуренцию составить. Так что, когда шахтеры запели древний застольный гимн на своем древнем наречии, я был еще вполне трезв, хотя у меня уже и начинало немного шуметь в голове. Поняв, что пир переходит в ту стадию, где мое присутствие более не требуется, я решил, что с меня пока хватит, и собирался опорожнить последнюю кружку, после чего отправиться на боковую. Но тут песня закончилась, и бригадир завел со мной разговор на близкую для него тему: о металлах.

Как истинный сын сэра Джая, я неплохо разбираюсь в оружии, а значит и в том, из чего его делают, так что разговор я вполне смог поддержать, хотя, конечно, мне пришлось больше слушать, чем говорить. Последняя кружка была выпита, я уже собирался вежливо попрощаться и уйти в приготовленную для меня комнату, как вдруг разговор перескочил с металлов на самоцветы и прочий промысловый и поделочный камень. Тут уж я насторожился и решил задержаться, тем более что тема эта была мне по понятной причине интересна.

— А скажите-ка, Прост, вот, к примеру, взять горный хрусталь… Мне тут недавно одну вещицу продали. Так продавец утверждал, что она сработана из хрусталя, что добывают на склонах Ямы[25].

— Никогда в Тыпонии хрусталь не добывали и не будут, — ответил мне бригадир. — Потому как там его нет, и не было никогда. Я такому продавцу, как ваш, больше и доверять бы не стал. Последнее время развелось прохиндеев…

— Возможно, он и сам не знал, — покачал головой я. — Тогда, может быть, вы посмотрите: вдруг мне и не хрусталь достался вовсе?

Я вынул монету-артефакт из кармана и положил перед собеседником на стол. Тот взял ее в свои толстые, но очень ловкие пальцы, поднес к глазам, покрутил, а затем вернул на то место, с которого взял.

— Хрусталь настоящий и редкий по нынешним временам. Хотя его и раньше, говорят, не просто было достать. Этот хрусталь добыт на горе Танксю, он на всякие магические накопители и амулеты шел хорошо. Да и ваша деньга уж больно на магическую смахивает.

— То есть если меня и обманули, то не в качестве материала, — задумчиво покивал я, пряча монету в карман. Танксю… это вроде бы в провинции Хань?

— Кажется. Вот тут уж не знаю точно, я в заграничных географиях не слишком силен. Другое дело — минералогия. Представляете, мы тут два месяца назад нашли…

Послушав бригадира еще минут пять, я дождался следующего застольного гимна, во время которого и улизнул в свою комнату. Находилась она совсем рядом с комнатой Сонечки, так что если бы она вдруг проснулась ночью, я бы ее обязательно услышал.

Ночью до меня доносились хмельные гномьи голоса, но спать они мне не мешали. Снилась мне девушка, с волосами цвета кунцебургского каштана и ореховыми глазами. Она стояла на пристани и махала мне рукой, а когда я подошел к ней, вдруг обернулась амфидриадой, бросилась в воду, и, обдав меня водопадом соленых брызг, скрылась в морской пучине.