Легенды Ицкарона. Сказка о пропавшей жрице

1

Я настегивал лошадь до тех пор, пока она не стала выбиваться из сил и спотыкаться. Предосторожность эта не казалась мне лишней: мой отец, хоть он и на восьмом десятке, способен бежать наравне с лошадью, причем бежать очень долго — еще большой вопрос, кто из них выдохнется раньше; Крис — так тот вообще на Императорских скачках за первое место побороться может, даже если ему на плечи посадить Бастиану и Луизу для балласта; Сонечка еще быстрее бегать ловка, вот только она спринтер, а не стайер. Зная, на что способны Истребители у меня на родине, глупо было ожидать от местных меньшего, так что, как ни жаль мне было лошади, я загонял ее до тех пор, пока не убедился, что погони за нами нет, — если бы она была, нас бы уже догнали. Тогда я снизил скорость, разрешив нашей кобыле идти почти шагом, а когда дорога, по которой мы ехали, разделилась на две, свернул на ту, что выглядела менее торной.

— Как ты? — спросил я у Сонечки.

— Хочу есть и спать, — ответила она.

Я кивнул. Значит все нормально. Так… из-за деревьев нас с большой дороги не видно, теперь можно и остановиться.

— А ты как? — поинтересовался я у катаянки.

Катайского я совершенно не знал, пара идиом — не в счет. Как не знала его и Сонечка, кстати. Но, путешествуя по Дороге, получаешь способность понимать язык места, где оказываешься, и говорить на нем. Очень удобно. Главное — не задумываться, как ты это делаешь. Задумаешься — двух слов связать не сможешь, а чужая речь превратиться в непонятный набор звуков.

— Чувствую себя недожаренной, — ответила она. — Простите, что снова возвращаюсь к этому вопросу, но все же: вы точно не демоны?

Ее сомнения можно понять — она видела Сонечку в боевой форме, а меня — когда я теневыми щупальцами управлял.

— Даже наоборот, — ответил я. — Мы жрецы. Жрецы ицкаронских богов: я — жрец Малина, бога Дорог и Теней, а Сонечка — жрец Нурана, бога-защитника людей.

— Жрецы? — переспросила ведьма. — Мой предок Лу Ай Ван, чтоб его костям вечно покоя не знать, тоже был жрецом. Меня зовут Лу Ай Лей. Называйте меня просто Лей[47], если вам так будет удобно. Я ваша верная служанка до конца моей никчемной жизни.

— Лучше скажи нам, Лу, почему тебя хотели сжечь, — сказала Сонечка, решившая не пренебрегать правилами вежливости, несмотря на разрешение ведьмы. Оно и правильно: у катайцев обращение по имени не служит признаком дружеского расположения, а унижать девушку пренебрежительным отношением у нас причин никаких не было.

— Меня обвинили в том, что я ведьма, — не стала скрывать Лу Ай Лей.

Я вспомнил готовность химеры сжечь девушку, если на ней будет достаточная для этого вина и понял, что моя спутница решила сразу выяснить, что делать с нашей новой знакомой.

— А ты не ведьма? — поинтересовалась Сонечка.

— Ну… — протянула она. — Наверное. Я умею творить магию, но мой случай особенный. Дело в том, что мой предок Лу Ай Ван, чтоб его черепом демоны в ногомяч играли, умудрился отдать себя, свою жизнь и все жизни своего потомства богу грозы, Рэйко. То есть это он тогда еще богом был, а сейчас демоном считается. Потому моя магия — это не совсем магия, а проявление божественно-демонической силы.

— Ох, — сказала Сонечка. — Сочувствую.

— И есть чему, — вздохнула ведьма. — Он мне этим всю жизнь поломал! Я вообще-то из приличной семьи. Мы бумагой по всему Катаю уже третью эпоху торгуем, даже двору лайма ее поставляем. Даже свой дом в Ут-Кине есть. Не в центре, конечно — там только знать живет, но и не в трущобах каких-нибудь. У меня в детстве все было, меня даже читать, даже танцевать, даже на лютне играть учили! Даже каллиграфии! Когда у меня два года назад дар открылся, я обрадовалась сперва. Конечно, ведь все знают, что лайм себе из таких, как я, наложниц выбирает. А даже если не наложницей, так и Просветленной сестрой тоже очень даже неплохо стать. Пошла в самый главный женский монастырь. А мне почти с порога: дар твой нечистый, учить тебя никто не станет, твоя келья третья по коридору, ужин в семь часов, завтрака и обеда не будет, а воды можешь пить — сколько хочешь. А келья там — у вас тут в фургоне места больше, на ужин — горстка пресного риса, и чтобы ее получить, весь день надо прясть или дрова рубить, или еще чем-нибудь таким заниматься, — тут уж как повезет.

— Сбежала? — спросил я.

— А кто не сбежит? Сначала домой сунулась — родители на порог не пустили. Я к бабушке — та хотя бы стражников звать не стала, а присоветовала куда бежать и денег немного дала. Потом повезло: учителя встретила. Мастера Фу, чтоб ему на том свете каждый день мясом питаться. Он уже старенький был, никого не боялся, в ученицы взял, что мог — объяснил, что умел — показал. А потом меня нашли. Чайфанг нашел — тот, с кем вы дрались. У мастера сердце слабое было — он как его увидел, так сразу за грудь схватился и упал. Меня опять в монастырь хотели отправить, но я в тот же вечер снова сбежала. Странствовать пошла. Сюда вот добралась. Домик себе присмотрела в лесу, в котором углежоги осенью живут, остаток зимы перезимовала. К людям вышла — те поначалу даже обрадовались. Меня мастер Фу и лечить научил немного, и травами, и так, а деревня — это не столица, здесь ученых докторов нет. Было с чего прокормиться: местные мне и гречневой муки давали, и риса, и масла, и даже рыбой делились, а я их лечила потихоньку. Кому зуб заговорю, кому вывих вправлю, кому корову от лишая спасу. А вчера в деревню за мукой пришла — меня схватили, по голове ударили и в погреб. А утром Чайфанг пришел. Сказал, что еще раз он мне убежать не даст, что теперь только на очищение. Ну вот, чуть и не очистили. А лихо вы его, я и не думала, что кто-то против него столько простоять сможет.

Эта она Сонечкой восхищается. Та в ответ недовольно поморщилась.

— Если бы не Эни, мне бы очень туго пришлось, — сказала она, глядя в сторону. — Что-то я не ожидала, что мне тут так трудно будет.

Как по мне, так сражалась она восхитительно. Когда ваши отец, брат и любимая девушка — Истребители, вы в таких вещах волей-неволей разбираетесь. На этот бой даже билеты было бы не стыдно продавать, да вот беда: зрители вряд ли довольны остались бы, по той простой причине, что ничего рассмотреть не смогли бы — чтобы рассмотреть что-то в сумасшедшем танце «синего» и моей дорогой химеры, нужна соответствующая подготовка. У меня она худо-бедно была, и то, я вовсе не уверен, что видел все детали.

— Может, и верно, что я вдали от Нурана и не стою ничего? — спросила она у меня.

Что касается меня, то никакого упадка сил я сегодня не ощутил. И порталы открывались легко, как дома, и тень меня замечательно слушалась. И этому у меня есть прекрасное объяснение: с чего бы мне с моими собственными талантами здесь было сложнее управляться, чем дома? Оттого, что я куда-то в другое место уехал? С чего бы вдруг? Я каков в Ицкароне был, таков и здесь остался, что мне будет? Если же другой логике следовать, то тут, в Катае, из Малина первостатейный демон получается. Одни рога только чего стоят! Его и в Ицкароне некоторые с удовольствием к демонам причислить готовы. Так что я — его служитель, и тут силу потерять особо не должен был. Вот Сонечка — дело другое. Ее Нуран — ну какой из него демон? А вот из нее самой — очень даже симпатичное чудище получается. Такую чудищу любой местный Истребитель за честь завалить посчитает. Впрочем, я считаю, что Сонечка преувеличивает насчет значимости поддержки своего бога, я думаю, гораздо большее значение имеет ее вера в собственные силы.

— Чушь, — сказал я. — Это не ты плоха, Сонечка, это тебе атаец очень сильный и умелый попался. Бывает.

— Бывает? — невесело усмехнулась Сонечка. — Эни ты-то сам в это веришь? Вот скажи мне, каковы шансы в первый день пребывания в Катае встретить атайца, способного сражаться на равных с Мамой?

— Тридцать три процента и три десятых, — ответил я, не задумываясь. — Либо встретишь, либо нет. Либо еще что-нибудь. И дело не в том, во что я верю, дело в том, что я видел собственными глазами. Ты очень достойно сражалась, но он — очень серьезный противник. Я считаю, что нам еще повезло. Мне, во всяком случае. Обладай его ученики хотя бы десятой долей мастерства своего наставника, они бы меня в бараний рог скрутили. Но сейчас на повестке дня другой вопрос: что нам теперь делать с этой недопосвященной?

— Это вы сейчас меня зачем так назвали? — прищурилась Лу Ай Лей. Прищуриваться у нее получалось очень хорошо, можно сказать, что природа хорошо ее к этому приготовила. — Обидеть хотели?

— Нет, — ответил я. — Просто говорю все как есть, а если это кого-то обижает, то тут уж я не виноват.

— Я не понимаю, — покачала головой катаянка.

— Объясняю: ты сама нам сказала, что горячо тобой любимый предок Ван загнал свою жизнь и жизни своих потомков этому вашему Рэйко. Понятия не имею, из каких он это соображений сделал; подозреваю, что у него просто не все дома на религиозной почве были. Но, так или иначе, это предрасположило тебя к тому, чтобы стать жрицей. Все что тебе для этого надо — пройти ритуал посвящения. Формальность. Потому я и назвал тебя недопосвященной, а вовсе не оттого, что хотел тебя как-то обидеть. Это понятно?

На самом деле, может статься, Лу Ай Ван тут и ни при чем. Вернее сказать, может он и виноват в бедах Лу Ай Лей, но вовсе не потому, что кому-то что-то отдал. Отдать кому-то что-то можешь, только если обладаешь этим чем-то, когда имеешь на это право. Лично я сомневаюсь, что такой подарок имеет какую-нибудь силу. Но хорошим жрецом тоже не каждый стать способен. Тут, если хотите, особый талант нужен. Талант, сродни магическому, но значительно от него отличный. Талант использовать человеческую веру и через нее воздействовать на окружающий мир. У Лу Ай Лей, коль она была потомком жреца, такой талант, видимо, был — эти вещи часто по наследству передаются. А что касается ее магии, то никакой Рэйко к этому отношения не имеет, среди жрецов маги довольно часто попадаются. Почему? Да банально. Вот представьте, что вы — весь из себя жрец или жрица. Шишка очень заметная, всякие графья, герцоги, а то и короли с императорами вам не чета. Среди кого вам себе пару искать? Разумеется, среди людей незаурядных и талантливых. Чтобы было о чем поговорить, и все такое. Маги на эту роль замечательно подходят. Ну и кем ваши дети будут, если не магами и жрецами? Конечно, магический талант не всегда по наследству передается, как и жреческий, да и не все жрецы — потомственные. Но, все-таки, одно с другим весьма часто соседствует.

— Нет-нет, вы не поняли, — сказала ведьма. — Презренный Ван, чтобы его на том свете блохи загрызли, своих потомков не в жрецы предназначил, а в то, что в нас сам Рэйко возродиться может. Мне Чайфанг это говорил, он-то в таких вещах разбирается.

— Я тоже в таких вещах разбираюсь, — усмехнулся я. — По сути, это — две стороны одной медали. Боги без жрецов долго существовать не могут, особенно в ваших местных условиях. А если учесть, что богов на самом деле как бы и…

Сонечка без всяких церемоний пнула меня носком сапожка под ребра. Мы сейчас на полу фургона сидели, друг напротив друга, так что ей это очень даже просто было сделать. Весьма чувствительный получился пинок — злая она сегодня и не в духе.

— Не морочь голову девочке своими альтернативными объяснениями, — сказала она. — Ей и без этого не сладко. Лу, ты-то сама что хочешь?

— Жрицей я точно становиться не хочу, — ответила катаянка. — А воплощением Рэйко — тем более. Я замуж хочу. Или, хотя бы, чтобы сжечь не пытались. Разве это много?

— Да нет, — сказал я. — Вроде бы не слишком. Другое дело, что тут, у вас, насколько я понял, невесты вроде тебя не слишком высоко котируются, а уж по поводу сжечь… варварство.

— Ну почему сразу варварство? — слегка обиделась Сонечка. — Огонь очень даже неплохо против демонов работает. И против зомби. Против вампиров, пока они в силу не войдут. Много против кого.

— С другой стороны, не с собой же нам тебя таскать, — продолжил я свою мысль. — Мы тут по делу, неизвестно еще, как оно обернется. Так, конечно, тебя бы в Ицкарон отправить, но без нас ты туда долго добираться будешь.

— Предлагаешь просто высадить ее из фургона и предоставить самой себе? — прищурилась Сонечка. — Хочешь сказать, что я так рисковала только для того, чтобы ее завтра опять поймали и снова попытались сжечь?

Что-то она действительно сама не своя сегодня — такое обо мне подумать.

— Ты не одна там рисковала, — напомнил я. — Мы там вместе были, и вместе ее освободили. Ни ты без меня не справилась бы, ни я бы без тебя. Но ты права, если мы ее высадим — она пропадет. Так что придется ее все-таки брать с собой.

— Ну уж нет! — сказала Лу Ай Лей. — Я им больше себя поймать не дам! И вы тоже не думайте, я к вам в компанию напрашиваться не собираюсь. Что я у вас в Ицкароне делать буду, где все уроды да варвары?

— Вот уж спасибо, — фыркнул я. — Чего это мы вдруг уроды?

— А разве нет? — ответила Лей. — Я понимаю, что вы не виноваты, но как вас еще назвать? Волосы светлые, глаза круглые, кожа бледная, носы большие, а то еще и растительность на теле, под одеждой прячете…

Сонечка хмыкнула. Из-за того, что ей часто приходится менять форму тела, одежду она носит весьма своеобразную. На самом деле, значительная часть ее костюма — это видоизмененный ее собственный мех и кожный покров, а вовсе не ткань. Нет, не подумайте, что она голой ходит. Штаны на ней самые обычные, замшевые, разве что штанины широкие и сзади вырез для хвоста как у зверолюдов предусмотрен, а вот то, что выше — уже нет. Сонечка что-то вроде жилетки-корсета из выдубленной кожи носит, к которому широкие рукава из сукна приделаны. Спереди и сзади у этого жилета глубокие вырезы на мягкой шнуровке, чтобы можно было крылья на спине и броню на грудь, шею и плечи отращивать, однако замаскировано это вся так ловко, что посмотришь — под кожаным жилетом рубаха из хорошего суранского сукна. И сапоги на ногах — имитация: одни голенища, без подошв. А плащ и ремень, на котором меч и кинжал висят, — настоящие.

— Ноги большие, руки — как грабли, — продолжала катаянка, — ни красоты в них, ни изящества.

Мы с Сонечкой не выдержали и начали смеяться.

— Знаю, я вас, суранцев. Мне учитель Фу про вас все хорошо рассказал. Заманите бедную девушку в свой Ицкарон, как будто на прополку рисовых полей, отберете паспорт, а потом я вам всю жизнь должна буду. И чем же мне расплачиваться? Я не такая! Не пропаду я без вас! Чего вы смеетесь надо мной?

— Вот и спасай девиц с костра после такого, — сказал я Сонечке, отсмеявшись. — У тебя так часто бывает?

— У тебя теперь опыт спасения девиц с костра побольше моего будет, — усмехнулась химера. — Так что тебе виднее.

— Угу, — пробормотал я. — Я теперь прямо-таки специализируюсь на этом.

— Если серьезно — всякое случается, — продолжила Сонечка. — Ты же знаешь, истинный рыцарь Нурана должен нести справедливость и защищать невиновных. Несмотря ни на что. Даже на то, что он варвар и урод. Глупо, не спорю, но таковы правила профессии.

— Вообще-то, ты нам и так уже всю жизнь должна, — сказал я ведьме. — За уродов и варваров — отдельная тебе благодарность. Я-то, дурак, себя вполне симпатичным считал, пусть и не великим красавцем. А Сонечку — так даже идеалом. Спасибо тебе, открыла глаза. Как теперь дальше жить? Ты, кстати, тоже не жрица Гламуры, если что. Впрочем, о вкусах я спорить с тобой не собираюсь. Уж не знаю, откуда твой учитель про прополку риса взял, он у нас вообще не растет, так что с этой стороны можешь быть абсолютно спокойна. Ицкарон, возможно, и не лучшее место на земле, но там, знаешь ли, за то, что в предках жрец был, или за то, что магический дар есть, людей не сжигают. Меня, во всяком случае, не сожгли. Кроме того, у нас довольно много катайцев в городе живет. Правда, я не уверен, что их всех на прополку риса зазывали… Но, конечно, тебя в Ицкарон никто насильно тащить не собирается. Хочешь здесь гореть — пожалуйста, выход из фургона никто не загораживает.

Лу Ай Лей на секунду задумалась, а потом поклонилась: сначала Сонечке, а затем мне.

— Извините, если я вас обидела, — сказала она. — Я не думала, что вы не знали о недостатках вашей внешности, иначе никогда не позволила бы себе высказываний на эту тему. И примите мою благодарность за то, что спасли меня из рук атайцев. Я не поблагодарила вас прежде только потому, что возбуждение, вызванное нашим знакомством, смутило мне разум. Я — ваша должница и истинно буду счастлива в тот день, когда смогу сделать для вас хотя бы малую толику от того, что вы сделали для меня. Если вы мне позволите, я бы предпочла остаться с вами.

— Ты смотри, — хмыкнула Сонечка. — Вот что значит неварварское воспитание!

— Да, впечатляет, — согласился я. — Ну что же, Лу… добро пожаловать. Ты не проголодалась?

— Вообще, меня никто и не подумал кормить, — призналась девушка. — Я в последний раз ела еще вчера утром, и не сказать, чтобы моя трапеза была обильной.

— Сейчас перекусим, — с энтузиазмом сказала Сонечка. У нее всегда настроение поднимается, когда дело доходит до еды. Нырнув в тот угол фургона, где хранились наши запасы провизии, она принялась вытаскивать продукты из мешков и бумажных пакетов, в которых они были упакованы. — Так, посмотрим… У нас еще остался хлеб, немного копченой скумбрии, вяленое мясо, сыр и яблоки. Есть еще немного перловой крупы и картошка, но их готовить надо. Сделать тебе бутерброд с сыром?

На лице у ведьмы появилась гримаса отвращения.

— Катайцы не умеют переваривать лактозу, — напомнил я.

— Тогда сыр я сама съем, а тебе дам скумбрию, — успокоила катаянку Сонечка. — Эни, ты будешь что-нибудь?

— Я не голоден и вполне могу подождать обеда, — ответил я.

Мне-то такую прорву энергии, как Сонечке на трансформацию, тратить некуда. Да и сжигать меня не собирались, потому вчера вечером кормили ужином, а сегодня утром — завтраком. Пока химерочка доставала провизию, я вытащил из кармана хрустальную монетку и протянул ее Лей.

— Знаешь что это такое? — поинтересовался я. — Можешь об этом что-нибудь сказать?

Лу Ай Лей приняла у меня монетку, покрутила ее в руках, внимательно рассматривая, после чего покачала головой и вернула.

— Я не умею читать иероглифы, которые на ней написаны, — вздохнула она. — Но я чувствую, что эта вещь непростая.

— Очень жаль, — сказал я. — А не знаешь кого-нибудь, кто может проконсультировать насчет этой монеты?

Лу Ай Лей на минуту задумалась.

— Кажется, знаю, — ответила она. — Если он сам не поможет, то может знать кого-нибудь, к кому можно насчет нее обратиться.

— Я — весь внимание, — сказал я.

— В Няйняне живет друг и ученик мастера Фу, — сказала ведьма. — Его зовут мастер Квун, он настоящий ученый, служит секретарем губернского суда. Мы с мастером Фу дважды навещали его, а один раз он приезжал навестить мастера. Он очень умный и…

— Красивый? — поинтересовалась Сонечка.

— Да, красивый, — подтвердила Лу Ай Лей. — Мастер Фу хотел, чтобы мы поженились, когда я закончу свое обучение. Но я теперь для него неподходящая партия.

— Почему? — спросила Сонечка, протягивая ведьме кусок копченой скумбрии на большом куске хлеба.

— Разве не понятно? — вздохнула ведьма, принимая угощение. — Раньше я думала, что если буду осторожной, то атайцы со временем обо мне забудут, и я смогу жить, как все люди живут. Смогу завести семью, родить детей и все такое прочее. Мастеру Фу удавалось скрывать свой дар много лет, он даже когда-то экзамен на чиновника смог сдать. Я думала, у меня тоже получится не попадаться на глаза атайцам. Но после гибели мастера Фу я поняла, что о спокойной жизни и речи быть не может. Вот и сами подумайте: зачем я мастеру Квуну? Разве может такой человек жениться на беглой ведьме?

— А он тоже маг? — спросила Сонечка.

— Нет, он не маг. Мастер Фу учил не только магов, он был мастером каллиграфии, если бы ему не приходилось беречься из-за своего дара, он смог бы сделать очень хорошую карьеру, не хуже чем мастер Квун, а то и лучше.

— Если тебе так хочется замуж за мастера Квуна, то вы могли бы вместе уехать туда, где тебя не станут преследовать, — заметил я.

— Тогда он потеряет свое положение, которого добился с таким трудом, — ответила Лу Ай Лей. — Думаете, легко сдать экзамен на чиновника? И потом, зачем мне муж-изгой?

— А я было подумал, что он тебе нравится, — хмыкнул я.

— Не стану отрицать, — сказала ведьма. — Он красивый, умный, состоятельный, с положением, его двоюродный дядя — сборщик податей в провинции Вынь. Но если он возьмет беглую ведьму в жены, то это будет глупо, он потеряет состояние, связи, положение в обществе, а его родственники отвернутся от него. И что мне останется? Одна красота? Благодарю покорно.

— Но если он всего этого лишится ради тебя, разве это не станет доказательством его любви? — спросила Сонечка.

— Нет, — твердо ответила катаянка. — Это будет доказательством того, что он меня не любит. Иначе с чего бы ему желать для меня брака с неудачником, не имеющим ни хорошей должности, ни положения в обществе, ни даже богатства? Красота подобна одуванчику: не успеешь оглянуться, и лепестки желтого весеннего цветка превратятся в белый пух; дунет ветер — не станет и его.

Своеобразная логика. Мы с Сонечкой переглянулись и синхронно пожали плечами.

— Но все же ты рекомендуешь нам отправиться к мастеру Квуну? — спросил я, перебираясь на козлы.

— Конечно. Вам же на нем не жениться. В любом случае, я не знаю больше никого, кто мог бы вам помочь.

— Хорошо, — сказал я. — Тогда едем к нему.

Я щелкнул вожжами, и наш фургон тронулся в путь.

Лу Ай Лей закончила с перекусом, выбралась вслед за мною на козлы и принялась оглядываться по сторонам. Что до Сонечки, то, по своему обыкновению, она, утолив голод, укуталась в одеяло и задремала. Пусть поспит, она очень недурно потрудилась сегодня.

Мы ехали по узкой дороге, на которой едва-едва могли бы разъехаться два таких фургона, как наш. По ее обочинам росли бамбуковые деревья и акации, было тепло и солнечно. Судя по всему, здесь было лето, а вовсе не начало апреля, как у нас, в Ицкароне.

— Скажи, а какой сейчас месяц? — поинтересовался я у ведьмы.

— Геатаянг[48], — ответила ведьма. — Пятый день.

Я напряг память, пытаясь соотнести местный календарь с ицкароно-суранским. Получалось, что здесь сейчас конец июня, если я ничего не путаю, конечно.

— Год Бронзовой Жабы[49], — добавила Лу Ай Лей.

Я кивнул. У катайцев свое летосчисление, и если в месяцах я еще худо-бедно ориентировался, то здесь ничего толкового сказать не мог, даже не был уверен в том, что год Бронзовый Жабы соответствует году 3170 нового[50] ицкаронского летосчисления. Впрочем, отчего бы ему не соответствовать? А вот то, что сейчас июнь, а не апрель, меня несколько беспокоило. Нет, я и раньше знал, что Дорога способна вольно обращаться не только с пространством, но и со временем, однако на практике никогда с этим не сталкивался. Путешествуя по Дороге, я иногда видел, что на Обочине совсем иное время года: вместо осени — весна, вместо лета — зима. Объяснял я это тем, что Дорога ведет меня сквозь иные миры, со своим течением времени и климатом. Однако там, где я завершал путешествие, время всегда соответствовало ожидаемому.

Но в этот раз было иначе: из Форт-Нергала мы с Сонечкой выехали двадцать шестого марта и в пути пробыли двенадцать дней, то есть сейчас должно быть седьмое апреля. Конечно, добирайся мы сюда по простым дорогам, времени на путешествие ушло бы куда больше трех месяцев, но ведь раньше-то мое внутреннее время всегда совпадало с временем местным. Мдам… А в том ли я мире нахожусь?

— А как называется эта страна? — поинтересовался я у ведьмы.

— Сейчас ее называют Катай[51], а раньше, до прихода Атая, она звалась Поднебесной Империей Юй[52], — ответила Лей, с легким удивлением покосившись на меня. — Сейчас мы едем по земле провинции Ши, это несколько севернее Ут-Кина, если тебе интересно. Неподалеку от деревни Квам Го, где вы меня спасли от костра.

Видимо, мы все-таки в нашем мире. Ладно, пока не будем обращать внимание на время. По Дороге я прошел немало, но так далеко от дома еще ни разу не забирался. Кто его знает, может, так и должно быть? Дорога всегда приводит туда, куда стремишься попасть; выходя из Форт-Нергала на поиски Лары Уиллис, мы с Сонечкой, в конечном итоге, должны ее отыскать. Быть может, Дорога намеренно привела нас именно в Квам Го и именно сегодня — то есть в ту точку пространства и времени, где мы встретили Лу Ай Лей, которая и направит нас в нужную сторону?

— Кстати говоря, а куда мы сейчас едем? — спросила ведьма.

— Как куда? К ученику твоего старого мастера Фу, пусть на том свете у него спина не чешется, мастеру Квуну, в Няйнян. Думаю, к вечеру будем на месте.

— Да позволит многоумный варвар, не побрезговавший проверить у скромной несчастной сироты знания, касаемые географии и календаря ее родной страны, задать ему вопрос: вполне ли уверен он в том, что к вечеру мы будем в Няйняне?

— Вполне, — ответил я. В Няйняне я никогда не был, конечно, но Лу Ай Лей очень стремилась туда попасть, так что на Дорогу мы уже выехали, и я чувствовал, сколько времени займет этот путь. — Да позволит и мне моя сомневающаяся спутница спросить у нее: что заставило ее усомниться в моих словах?

— Два обстоятельства, — ответила Лу Ай Лей. — Во-первых, до Няйняна три дня пути, а во-вторых, мы сейчас ехали на восток и только что повернули на юг, в то время, как Няйнян — на северо-западе.

— Да? — пожал я плечами. — Только-то?

— Ты думаешь, этого недостаточно? — поинтересовалась ведьма.

— Я думаю, тебе придется привыкнуть к нелинейности пространства, — ответил я и подстегнул лошадь: — Но!

2

Мастер Квун, писец губернского суда провинции У, долго крутил хрустальную монету в своих изящных тонких пальцах, то смотря сквозь нее на свет, то поднося ее к самым своим глазам, то, наоборот, унося от глаз на длину вытянутой руки.

— Ну что же, мастер Сувари, — сказал он. — Разумеется, я могу прочесть, что написано на этой монете. Тут сказано «куакоуйтэ» — «хранилище для души». Судя по всему, в эту вещицу можно спрятать человеческую душу.

— Именно человеческую душу? — поинтересовалась Сонечка.

— Безусловно, мастер Нурани, — ответил мастер Квун. — Очень полезная вещь. Если человека, у которого будет при себе куакоуйтэ, убьют, его душа окажется в этом хранилище.

— А дальше? — спросил я.

— А дальше, имея такую монету, можно возродить человека, восстановив его смертное тело или даровав ему новое, — ответил мастер Квун. — Именно возродить, вы понимаете меня? Человек будет помнить все, что было с ним до момента смерти, это и будет тот же самый человек. Древние были большими мастерами, они многое умели.

— Ого, — только и сказал я.

— Крайне опасная вещь, — сказал мастер Квун. — Очень опасная, я бы не рискнул иметь такую монету при себе.

Мастер Квун производил впечатление не только умного и образованного человека, но и весьма храброго. Согласитесь, для того, чтобы прятать в своем загородном доме беглую ведьму и двух ицкаронских жрецов, надо быть достаточно смелым человеком. Насколько я понимал, должность судебного писца делала мастера Квуна весьма уважаемой и важной фигурой, а помощь, которую он оказывал Лу Ай Лей и нам, могла стоить ему не только положения и имущества, но и жизни. Тем не менее, когда мы в сумерках подъехали к его дому и постучались в дверь, мастер Квун не сомневался ни минуты. Он тут же взгромоздился на своего низкорослого конька и повез нас в свой загородный особнячок, находящийся в нескольких километрах от города на берегу неширокой речушки. Домик этот стоял на отшибе, вдалеке от проезжей дороги, среди зарослей бамбука и белой ивы, и имел четыре небольших комнатки, в которых мы с удобством разместились. Для нашей лошади нашлось место в конюшне, такой же небольшой, как и сам домик, а фургон занял место на заднем дворе, рядом с сараем для рыболовных принадлежностей — мастер Квун, по-видимому, был большим любителем рыбалки, и даже это свое загородное имение величал не иначе как «дом для рыбной ловли».

— Если Просветленные найдут такую монету у человека, его ждет очень нехорошая смерть, — пояснил мастер Квун. — Очень, очень нехорошая смерть. С тобой, сядзе[53], хотели поступить милосердно: всего лишь сжечь. Человеку, у которого найдут куакоуйтэ, будут пилить кости рук и ног бамбуковой пилой, травить его ядом шипастого василиска, сдирать с груди, спины и лица кожу по крохотному лоскутку, посыпая кровоточащие раны мокрой солью. Лишь когда несчастный окончательно потеряет себя, его сожгут. Монету, конечно, сначала отберут. Потому я и говорю, что не рискнул бы обладать такой вещью.

Ведьма что-то тихо пробормотала себе под нос. Кажется, на тему того, где она видела такое милосердие.

— Сурово, — покачал головой я. — Однако позвольте вопрос, мастер Квун: а кто сделал эту монету? Дело в том, что она пришла ко мне в руки из места, куда я очень хотел бы попасть.

— И вы ищите мастера, ее сработавшего, чтобы узнать, кому он ее отдал, и таким образом проследить ее путь? — улыбнулся мастер Квун. — Понимаю. Но позвольте, мастер Сувари, кто бы ни сделал эту вещь, это было очень давно. До того, как Атай изгнал Древних. Что даст вам имя мастера, когда он мертв много лет? Сколь ни редка эта вещь, след, который вы ищите, давно засыпан песком времени.

— Тот, кто мне ее принес, сказал, что там остался еще целый сундук таких безделушек, — сказал я. — Большой сундук. В нем сотни таких монет, если не тысячи. Как мне кажется, след от сотен куакоуйтэ мог и не зарасти травой эпох.

Теперь пришла пора удивляться мастеру Квуну. Его черные брови на чуть вытянутом лице встали домиком, узкие раскосые глаза открылись настолько широко, насколько это было возможно, он поднялся из-за стола, за которым сидел, разговаривая со мной, Сонечкой и Лей, и прошелся по комнате, украшенной акварелями, изображавшими различные эпизоды из жизни рыболовов.

Если судить по внешнему виду, мастер Квун был не старше тридцати лет; был он высок, для катайца, конечно, его черные волосы были аккуратно уложены и прикрыты фиолетовой квадратной шапочкой, говорящей, что мастер Квун — чиновник. Его одежды были сшиты из белого и темно-серого шелка, на ногах он носил изящные деревянные сандалии на высокой подошве, а широкий пояс его был того же цвета, что и шапочка. Солидности облику мастера Квуна добавляли жидкие черные усы и бородка, а так же легкая полнота. Теперь вся солидность несколько потускнела под напором беспокойства, вызванного моими словами.

Наконец мастер Квун успокоился и вернулся в свое кресло без спинки, но зато с подлокотниками.

— Что же, — заговорил он с таким видом, будто шагал с крыши горячего дома. — Это действительно меняет дело. Но я не знаю имя мастера, создавшего эту вещь.

— Однако ты откуда-то знаешь, что это за монета и для чего она служила, геджи[54], — заметила Лу.

— Да, об этом было написано в одном из свитков мастера Фу, да ходить его ногам только по мягкой траве, — сказал мастер Квун. — В том свитке была нарисована такая монета, и объяснялось, для чего она служит. Но я читал этот свиток очень давно, не с начала и не до конца.

— Как же это может быть, геджи? — спросила ведьма.

— Ты же помнишь, сядзе, что у мастера был сундучок, который он никогда не открывал, если рядом был кто-то посторонний? — спросил мастер Квун.

— Конечно, помню, — ответила Лу.

— Мне было тринадцать лет. Однажды мастер Фу отправился на рынок за зеленью и рыбой, а меня оставил рубить дрова и полоть огород. Я же давно мучился любопытством, и когда мастер ушел, открыл его сундук. В нем была всякая рухлядь и несколько шелковых свитков в кожаных лакированных футлярах. Конечно, я захотел прочесть их. Хотел найти в них древние сказания и легенды. Я брал свитки один за другим, разворачивал их и бегло просматривал. В них действительно были записаны старые истории. В трех из девяти. В двух были стихи, еще в одном — сборник кулинарных рецептов. Остальные содержали описания магических вещей и существ, их было читать сложнее всего, там было много иероглифов, которых я тогда еще не знал. В одном из этих свитков и было описание монеты, похожей на вашу, но, как я уже сказал, половину из написанного я не смог прочесть из-за скудости своих познаний, да и свитки с легендами интересовали меня в гораздо большей степени. Увы, увлекшись чтением, я не заметил, что мастер Фу вернулся домой. Он очень рассердился, когда увидел, чем я занят, отобрал у меня свитки и больно побил своей палкой по пяткам и спине. У меня после этого неделю все болело и чесалось.

— А где же теперь тот свиток? — спросил я.

Лу покачала головой.

— Мне пришлось убегать от Чайфанга с теми вещами, что были при мне, — сказала она. — Что стало с имуществом мастера, я не знаю. Сундучок, о котором говорит геджи, всегда стоял в его комнате, наверняка его конфисковали.

— А что вы скажете, мастер Квун? — спросил я.

— Я не наводил справки о вещах мастера Фу, — покачал головой мастер Квун. — Сама новость о его смерти так огорчила меня, что я свалился от нервной лихорадки и три дня лежал в постели. После я избегал привлекать внимание к своей персоне какими-либо расспросами, я лишь выяснил, что сядзе удалось бежать, но никаких подробностей я не знал. Однако я согласен с ней. Если сундучок мастера не сожгли со всем его содержимым, то он в руках «синих кэси».

— Но, в принципе, вы можете узнать, что стало с этим сундучком, мастер? — поинтересовалась Сонечка.

— Я мог бы попробовать, — подумав, ответил Квун. — Если спрашивать нужных людей, если подкреплять свое любопытство ценными знаками внимания, то можно добыть любые сведения. Но если я даже узнаю, что стало с сундучком мастера Фу, что вам это даст? Если он у атайцев, то наверняка хранится в какой-нибудь монастырской сокровищнице, и достать его оттуда не получится ни за какие деньги.

Сонечка чуть улыбнулась.

— Можно подумать, у вас никогда ничего из монастырей не крали, — сказала она, подмигнув мне.

— Из монастырских сокровищниц — никогда, — ответил мастер Квун.

— Они так хорошо охраняются? — полюбопытствовал я.

— Ничего по этому поводу не могу сказать, — ответил мастер Квун. — Мне никогда не доводилось бывать в монастырских сокровищницах. Должно быть, их хорошо охраняют — ведь там хранятся древние артефакты и книги, содержащие мудрость Древних. Но дело даже не в этом. Никто в здравом уме не станет грабить атайский монастырь. Это просто невозможно! Уверяю вас, свитки мастера Фу пропали для нас безвозвратно. Увы.

— Все бывает в первый раз, — сказал я. — Лично я готов попробовать. Но вы сказали, кажется, что вам потребуются деньги, чтобы заплатить за информацию. О какой сумме идет речь?

Денег у нас с Сонечкой было немного, вряд ли этой суммы хватило бы на то, чтобы кого-то подкупить. С другой стороны, деньги всегда можно достать. Я очень не люблю ремесло вора, но, если потребуется для дела, украду не только сундучок мастера Фу.

Мой деловой тон, кажется, не очень-то понравился секретарю провинциального суда, а Лу, услышав мой вопрос, сморщила нос. Не знаю, наверное, мои слова прозвучали слишком резко или как-то бестактно. Но что взять с варвара? Кажется, мастер Квун в конечном итоге пришел к тому же выводу.

— Дело не в деньгах, — сказал он. — Дело в риске. Такого рода вопросы могут возбудить ненужное внимание к моей персоне. Но я готов пойти и на это, если обретение свитка с описанием монеты поможет вам в ваших поисках, принесет вам удовольствие, наполнит ваше сердце радостью и озарит ваши лица улыбкой. Вам не стоит беспокоиться о деньгах, мастер Сувари. Наградой мне послужит уже сам факт, что я смог быть полезен людям, спасшим мою дорогую сядзе от той ужасной судьбы, что ей назначили атайцы. Чего еще мог бы желать человек в моем положении? Да и потом, пример мастера Фу, который не жалел себя, помогая нуждающимся и оберегая их от превратностей судьбы, будет вечно жить в моем сердце, память о моем бедном учителе никогда не оставит меня. Его светлый образ всегда будет рядом со мной, ведь это его стараниями я имею все, что у меня есть сейчас. Он оставил мне поистине драгоценное наследство: свои мысли, свои знания, свой взгляд на мир. Ох, какой это был человек! Обидно лишь, что вещи, дорогие его сердцу, принадлежат теперь тем, кто преследовал его, кто насмехался над ним, тем, кто убил его, — людям, недостойным наступать на следы от его сандалий.

Я покосился на ведьму. Она смотрела на мастера Квуна с восхищением во взгляде: именно так, по ее мнению, должен разговаривать образованный и воспитанный человек.

Ну что же. Я не дурак. Мне только что преподнесли урок хороших манер. Учусь я быстро.

— Ваше бескорыстие трогает мое сердце, мастер. Увы, мне не посчастливилось быть знакомым со столь замечательным человеком, каким был ваш уважаемый учитель, но знакомство с вами и с нашей милой сядзе отчасти дает мне тень представления о том, каков он был. Поверьте мне, я скорблю над вашей утратой вместе с вами, и мне противна сама мысль, что имущества старого мастера касаются недостойные руки его гонителей. Его вещи должны иметь более достойного хранителя, и, безусловно, мой долг состоит в том, чтобы исправить эту вопиющую несправедливость. Однако, вырвав сундучок из недостойных рук, мне не найти лучшего хранителя для его наследства, чем вас — его любимого ученика. Не согласитесь ли вы, многоуважаемый мастер Квун, взять на себя бремя заботы о вещах вашего уважаемого учителя, чьи добрые дела никогда не будут забыты?

Сонечка улыбалась, что касается ведьмы, то она повернулась с выражением исключительного изумления на лице. Кажется, если бы эту речь произнес табурет, на котором я сейчас сидел, она удивилась бы меньше.

— Мне приятно ваше доверие, — скромно потупил взор мастер Квун, — и я с благодарностью стану хранителем вещей мастера. Но пока что мы делим икру золотого карпа, скрывающегося среди ила на дне глубокого пруда, а ведь чтобы поймать его, потребуется время, терпение и сноровка. Я завтра же начну заниматься этим делом, а пока я приглашаю вас пожить в моем скромном доме. Он, как вы заметили, стоит в стороне от большой дороги; никто не станет искать вас здесь, а вы, мастер Сувари, вы, мастер Нурани, и ты, моя дорогая сядзе, будете здесь в полной безопасности.

Он поднялся со своего места, давая понять, что наш разговор окончен. Через четверть часа лошадь мастера Квуна увозила его в Няйнян.

3

Мой меч описал широкую дугу и улетел в траву, я инстинктивно отпрянул назад и пригнулся. Сверкающая сталь просвистела над головой, я упал на правый бок и кувыркнулся вправо, потом еще раз и еще раз, стараясь разорвать дистанцию. Конечно, из этой затеи ничего не вышло, и когда моя рука схватилась за рукоять меча, на нее сверху наступила нога в высоком кожаном сапоге. Я поднял голову, чтобы посмотреть в лицо противнику или, вернее будет сказать, противнице; мы встретились взглядами, и в этот момент острие ее меча больно царапнуло меня под подбородком.

— Пять-ноль, — сказала Сонечка, отчего-то не спеша убирать Хрисаору от моего горла.

— Я делаю успехи, — ответил я ей. — В этот раз я смог простоять против тебя больше минуты.

Сонечка усмехнулась. Мы оба понимали, что я лукавил. В реальном бою она убила бы меня с третьего удара максимум. С другой стороны, у меня голова на плечах, в том числе, и для того, чтобы не оказаться в реальном бою.

— Ты жив только потому, что я знаю тебя с рождения, — заявила мне химера.

Произнесено это было таким тоном, будто Сонечке было крайне досадно, что из-за нашего долгого знакомства она вынуждена оставить меня в живых, вместо того, чтобы избавить мир от такого неумехи, как я.

— Не так-то и много людей, которые способны победить тебя в поединке, — решил подольститься к химере я. — Отец, Крис…

— Чайфанг, — с неожиданной для меня злостью произнесла Сонечка, резко развернулась и пошла к реке, на ходу засовывая Хрисаору в ножны.

Это что-то новенькое. Прежде Сонечка так эмоционально не реагировала на свои неудачи. Ее с детства учили самоконтролю, она в этом любому магу сто очков форы даст.

Вообще, в последние дни мне моя химерочка решительно не нравилась. Она стала какой-то задумчивой, ее губы постоянно кривились в непонятной мне усмешке, а во взгляде появилась не свойственная ей прежде жесткость. Она избегала чьего бы то ни было общества, даже моего, часами просиживая у себя в комнате или где-нибудь на берегу местной речушки. Первой она более не заговаривала, а когда я, она, Лу Ай Лей и, иногда, мастер Квун, собирались вместе за трапезой, то в общей беседе участия не принимала, да и, кажется, не прислушивалась к тому, о чем мы говорили. Если ее кто-то о чем-то спрашивал, отвечала скупо и с явным раздражением. Мастер Квун и ведьма такое поведение химеры списывали на варварское воспитание и особо ему не удивлялись, но я-то прекрасно видел, что с моей Сонечкой творится что-то не то.

Вначале я было подумал, что она играет плохую девочку специально для меня, чтобы я понял, что она совсем не такая, какой я ее представлял. Однако эту мысль я отбросил прочь. Я вполне отдавал себе отчет, что она отчасти права, говоря о том, что мое представление о ней искажено впечатлениями детства, и что она не такая, какой я рисую ее в своем воображении. Но говорить о том, что я ее совсем не знаю — значит сильно погрешить против истины. Пусть я ее в чем-то и идеализирую, но уж не до такой степени, чтобы произошедшую в ней перемену можно было объяснить только тем, что она дала мне узнать себя получше. И уж, тем более, я не верил, что моя честная Сонечка станет притворяться плохой ради того, чтобы я от нее отстал.

Немного пофехтовать было моей идеей. Предложил я это, в первую очередь, от скуки — заняться в загородном имении мастера Квуна было решительно нечем: книг на понятных мне языках хозяин тут не держал, рыбной ловли я не любитель, а местная флора была полностью мною изучена в первые три дня нашего здесь пребывания и найдена не слишком интересной. Разве что я отыскал неизвестную мне ранее разновидность женьшеня — с голубоватыми мелкими цветками. Полдня провозился, чтобы собрать семена — время для сбора было неподходящим, пришлось ускорять природные процессы с помощью моего магического таланта, который, кажется, для таких вещей и предназначен. Во всяком случае, кроме подобного рода фокусов, серьезно помогающих мне в садоводстве — увлечении, которое чуть не стало моей профессией, — я не умею почти что ничего. Даже свечу зажечь не могу. Конечно, я еще с Дорогой и тенями неплохо управляюсь, но мне кажется, эти таланты не вполне магические.

Вернемся к фехтованию. Раньше подобного рода упражнения доставляли Сонечке некоторое удовольствие, хотя, конечно, никакой практической пользы от наших поединков для ее мастерства и быть не могло — слишком разные у нас в этом плане весовые категории. Сонечка вначале даже слегка обрадовалась моему предложению, во всяком случае, она не стала отказываться, да и скривилась менее обычного. Однако этот поединок разительно отличался от тех, какими мы развлекали себя по вечерам на Обочине, когда ехали в Катай.

Что изменилось? Раньше наши стычки происходили по примерно одному сценарию: вначале Сонечка позволяла мне атаковать ее, лишь защищаясь от моих ударов и давая мне возможность проявить некоторую инициативу. Грубых ошибок она, конечно, не прощала, но некоторую иллюзию того, что я могу с ней потягаться, я получал. При благоприятных обстоятельствах я мог даже провернуть какой-нибудь хитрый трюк и показать, что я чего-то реально стою. Далее игры заканчивались — Сонечка постепенно поднимала планку, переходя от обороны к нападению, и перехватывала инициативу. Спустя некоторое время я выдыхался, если еще раньше не пропускал один из ее ударов, после чего следовала короткая передышка, и мы начинали новый раунд, как правило, короче предыдущего.

В этот раз ничего похожего не было. Я атаковал — мои атаки отбивали и тут же атаковали меня. Нельзя сказать, чтобы Сонечка не сдерживала себя — я все еще жив. Но никакой игры, никакого намека на иллюзию возможной победы. Ее удары были быстрыми, жесткими, и, пожалуй, их вполне можно назвать злыми. Со мной не церемонились: я вволю повалялся на траве, в третьем раунде мне разбили нос яблоком Хрисаоры — спасибо, что без перелома обошлось, в четвертом я остался без доброй пряди волос, а чем закончился пятый раунд, вы уже знаете.

Я подхватил свой клинок и поспешил за Сонечкой. Шла она быстро, и у меня получилось нагнать ее только у самой кромки воды. Подошел сзади и обнял за плечи, которые были напряжены до такой степени, что казались каменными. Она тут же сбросила мои объятья коротким раздраженным движением. А я, между прочим, обнимал ее без всякой задней мысли — как друг или как брат, каким она любит представлять меня.

— Ну чего ты злишься? — спросил я, стараясь, чтобы мой голос звучал как можно более успокаивающе. — Я ведь тебе помочь хочу.

— Я не злюсь, — ответила она раздраженно. — Со мной все в порядке, и ни в чьей помощи я не нуждаюсь.

— Злишься, — сказал я. — Ты сама не своя после того поединка и злишься на себя, потому что тебя чуть не уделали. То есть это ты так думаешь. Я это по-другому вижу: ваша схватка прервалась до того, как определился победитель, и еще реально неизвестно, чем все это закончилось бы. А если смотреть по чистому результату, то победа осталась за нами: мы спасли Лу, не получив даже царапины.

Она усмехнулась и принялась рассматривать ногти на своей левой руке.

— Если все дело только в этом…

— Не только! — резко оборвала она меня. — Не только, Эни!

— А что еще не так? — спросил я.

— Все! Все не так! Все неправильно! — почти закричала химера, минутой раньше утверждавшая, что с ней все в порядке.

— Неправильно?

— Все здесь неправильно, — уже гораздо тише ответила она. — Я чувствую себя… странно. Будто я — не я. Со мной что-то происходит здесь, Эни. Что-то нехорошее.

А то я не вижу!

— Что? — спросил я.

— Меня все раздражает, все злит. Мы тут уже четвертый день, и меня все достало! Ты с твоим детским вниманием, эта соплячка Лей с ее досужим любопытством и желанием услужить, Квун с его приторной вежливостью. То, что мы прячемся от толпы фанатиков, решивших, что они знают, как все должны жить. То, что мы сидим без дела. То, что мы зависим от этого трусливого чинуши-катайца, который и не собирается поторапливаться с поисками рухляди своего наставника.

— Это просто твоя деятельная натура…

— То, что меня перебивают, — продолжила монотонно перечислять Сонечка. — То, что пытаются обо мне какие-то выводы делать. То, что у всех все просто. О, вы все такие простые! В себе разобраться не можете, а ко мне лезете! Лей все подвоха от нас ждет, думая, что мы ее в Ицкароне в рабство продадим, и все равно при этом собирается ехать с нами. Квун, который мечтательные взгляды на Лей бросает, но пальцем о палец не ударит, чтобы они вместе были. Ты…

— Уж про меня-то ты точно сказать не сможешь, что я палец о палец не ударяю, — снова перебил ее я.

— Конечно, такого упертого типа как ты — еще поискать, — в ее голосе прибавилось раздражения. — Ты бы знал, как я устала от твоих домогательств за все эти годы!

Что я мог ответить на это?

— Извини, — сказал я, — но я ничего не могу поделать. Я люблю тебя и считаю, что ты самая лучшая девушка на свете.

— А что ты скажешь, если узнаешь, что я последние дни только и делаю, что сдерживая себя, чтобы тебе кровь не пустить? — спросила она, резко повернувшись ко мне.

Неужели я ее настолько достал? Сказать по чести, я действительно не давал ей прохода с самого детства. Когда мне не было и пяти, я вбил себе в голову, что когда вырасту, обязательно женюсь на ней. Мое решение было настолько серьезным, что даже Крис, который всегда был несколько сильнее меня физически, не смог убедить меня, что это он на ней женится, когда вырастет. Можно сказать, что это была первая наша серьезная с ним размолвка, первая и единственная. Он отступил, заявив, что когда вырастет, жениться на Саоре. Саора, которая оказалась в этой теме более прошаренной, быстро ему объяснила, что братья на сестрах жениться не должны. Саора уже тогда умела доходчиво объяснять свои мысли окружающим, так что Крис, подумав, сказал, что раз такое дело, он себе кого-нибудь другого найдет, когда вырастет. И что получается, я тоже на Сонечке жениться не смогу, потому что она наша сестра. Я же заявил, что сестрой ее теперь признавать не буду, потому что она папе не родная, а приемная. Сонечку это несколько позабавило тогда, а, может быть, и несколько обидело, потому что сама она нас с Крисом считала своими родными братьями, а Саору — родной сестрой. Вот с тех пор так и живем.

— Во-первых, ты мне кровь сегодня уже пустила, — сказал я, шмыгнув носом. — Во-вторых, ты все равно, самая лучшая девушка, и я тебя люблю.

На мгновение мне показалось, что она сейчас меня ударит. Затем она резко зажмурилась, сжала кулаки и медленно разжала их.

— Эни, я не шучу, — тихо произнесла она. — Со мной действительно что-то не то. Мне убивать хочется, Эни.

Глаза она так и не открыла, стояла напряженная, как пережатая часовая пружина. Чуть-чуть — и ударит. Или лопнет.

— Давит на меня что-то, — продолжила она. — Мысли в голову всякие лезут. Ты про Чайфанга упомянул, а я сразу представила, как ему живот вспарываю и кости ломаю. Никогда со мной такого раньше не было. Мама учил всегда: когда убиваешь чудовищ, не должно быть ненависти. Защищать людей — наша работа. У меня никогда с этим проблем не было. Если меня звали убить чудовище — я его просто убивала и все. Неважно, кто это был: разбойник, дикий вампир, нежить какая-нибудь или демон. В бою злилась, да. Но потом успокаивалась. Я всегда только об одном переживала: чтобы тело не подвело, чтобы я над ним контроль не потеряла. А теперь я о другом забочусь: как бы не убить Лей или Квуна. Или тебя.

— За что? — спросил я.

Глупый вопрос, но Сонечка — очень логичное существо. Временами очень эмоциональное, несмотря на всю нуранитскую выучку, но вместе с тем и логичное. Сейчас эмоции берут в ней верх, надо помочь логике пересилить эмоции.

— Да в том-то и дело, — горько усмехнулась она, — не за что, а временами желание появляется. Я не знаю, откуда это. Может быть, это от того, что Нуран далеко? Я ведь не чувствую его почти. Он всегда словно за спиной стоял, а сейчас — будто из комнаты вышел, а я осталась. То есть он где-то рядом, но не близко. А что если он из дома выйдет?

Я начал понимать. Вера этой страны не допускает присутствие Нурана, его влияние слабеет, и Сонечка начинает терять над собой контроль. Ну или если вы хотите объяснение попроще, собственная вера Сонечки шалит. Она ведь понимает, что Нуран тут — никто, а потому не верит, что он может помочь ей. Потому боится, нервничает и слегка сходит с ума. Какая разница, какой вариант правильный, если результат один и тот же?

— Знаешь, я сплю плохо, — жаловалась она, понизив голос почти до шепота, будто боясь, что ее слова услышит кто-то посторонний. — Меня кошмары мучают. Одна и та же тема, с вариациями: я охочусь на чудовищ, а когда убиваю их, оказывается, что это не чудовища, а люди! Потом приходит Мама и… ругает меня. И требует, чтобы я убила настоящее чудовище. Себя. Я просыпаюсь, понимаю, что это сон, а тут вы… и я стараюсь не наброситься на вас. А если я себя не удержу? Ведь я — действительно чудовище. Не спорь, ты же знаешь: меня создавали для того, чтобы я убивала; Мама пришел до того, как я была полностью готова, он забрал меня в Храм Героев, он воспитал меня как рыцаря Нурана, он направил мои таланты убийцы на пользу людям. Но я никогда не переставала быть той, кем меня создали — чудовищем. Лишь сила Нурана сдерживала меня, теперь же, когда ее почти что нет, я становлюсь тем, кем должна была стать.

Есть, есть разница, какой вариант. В первом случае я сделать ничего не смогу, но если дело только в самой Сонечке, в ее тараканах, то с ними можно попытаться справиться.

— Вздор, — твердо сказал я. — дело не в том, что сила Нурана ослабла. Ты и без нее прекрасно контролировала себя. Нуран лишь помогал тебе, не более. Ты не убивала людей на улицах не потому, что Он запрещал тебе это, а потому, что нельзя просто так убивать разумных существ, которые не сделали ничего плохого. Ты возилась со мной, Саорой и Крисом не потому, что Нуран приказывал тебе это, а потому, что тебе это самой нравилось. Ты ходила в театр, в библиотеку, ты научилась играть на гитаре не потому, что так захотел Нуран, а потому, что людям свойственно искать подобных развлечений. Ты не чудовище, ты человек и прекрасно сама это знаешь!

— Тогда что со мной? — спросила она, наконец посмотрев на меня.

Я едва не вздрогнул, встретившись с ней взглядом. Радужки ее глаз стали ярко-оранжевого цвета, цвета жаркого пламени. Совершенно нетипичный для глаз Сонечки цвет, она у меня голубоглазая. Но, в принципе, удивляться тут нечему: она способна менять свое тело в достаточно широких приделах. Вот к примеру, в городе, когда она не работает, у нее грудь третьего размера. А когда берется за меч — становится чуть ли не первого. Чудеса? Нет, она просто приспосабливается под обстоятельства. Причем я не думаю, что она это сознательно делает. А сейчас, когда у нее кризис, она подсознательно пострашнее выглядеть хочет — вот и глаза поменяла. Ей идет, кстати.

— Дело в том, что на тебя давит вера этой страны. Здесь таких, как ты, считают демонами, — сказал я, вглядываясь в два ярких пожара ее глаз. — Вера — это очень серьезно, ты знаешь это не хуже меня. Она пытается слепить из тебя демона, вот что с тобой происходит.

Она криво усмехнулась.

— Демон или чудовище — не все ли равно? — спросила она. — Твое объяснение ничем не лучше моего.

— Ты не дослушала, — ответил я, стараясь говорить как можно спокойнее. — Или и вовсе меня не слушала. Тебя действительно создавали чудовищем, но все дело в том, что чудовищем ты не стала. Ты стала человеком. Конечно, тебе помогли. Отец и сила Нурана. Но их помощь — лишь толчок, человеком ты стала сама. И более того, не только стала, но и осталась. Теперь из тебя пытаются сделать демона по той простой причине, что всех, кто может менять свою форму, кто обладает какими-нибудь нечеловеческими способностями, в Катае считают демонами. Ну и что? Кем тебе быть на самом деле, ты сама решаешь. Захочешь стать демоном или чудовищем — станешь. Захочешь остаться человеком — будешь человеком. У тебя достаточно сил для этого, я знаю. И даже не знаю — верю.

Я положил ладони ей на плечи и медленно потянул ее к себе. Она не сопротивлялась и через секунду уткнулась носом в мою грудь. Обняла. Закопалась лицом в мою рубашку. Там мы стояли несколько минут, я гладил ее по спине, а она прятала лицо у меня на груди.

— Если вдруг станет совсем невмоготу — скажи. Мы можем уехать в Ицкарон в любой момент, — шепнул я ей.

— А как же поиски Лары? — спросила она.

— Лара пропала тридцать лет назад, и ничего страшного не случится, если она найдется на неделю-другую позже, — ответил я. — Да я и не собираюсь отказываться от поисков. Отвезу тебя и вернусь. Мастер Квун со своими агентами как раз разыщут сундучок мастера Фу. В любом случае, твое душевное равновесие для меня значит больше. Мы можем уехать прямо сейчас, если хочешь.

Она колебалась. Ей очень хотелось уехать.

— Нет, — произнесла она с большим усилием. — Я попытаюсь справиться сама. Ведь если я уеду, то тебе придется лезть в атайский монастырь в одиночку. Я себе никогда не прощу, если с тобой что-то случится, а я сбежала.

— А вот за это я тебя и люблю, — сказал я.

4

Я мягко приземлился на крышу монастыря Вуйвен, на самый ее конек. Ночь выдалась темной, облачной, как на заказ. Конечно, в темноте сложнее найти нужное здание, но монастырь стоял наособицу, на самом краю деревни, а кроме того, обладал весьма примечательной трехъярусной крышей, так что проблемы с ориентированием на местности у меня не возникло. Зато мой полет никто не увидел, а значит, было больше шансов на успешное завершение операции.

Я сказал «мой полет»? Это по привычке. Правильнее было бы сказать «наш полет», потому что рядом со мной приземлилась Сонечка. Последние дни, с тех пор как мы поговорили, она ходила за мной буквально по пятам, стараясь не выпускать из виду. В иной ситуации мне бы лестно было такое внимание, но, увы, объяснялось оно не тем, что Сонечка мной, наконец, заинтересовалась. Просто, во-первых, она таким образом заботилась о моей безопасности — а лишь этим она теперь оправдывала свое присутствие в стране, лепившей из нее демона, а во-вторых, я стал для нее чем-то вроде живого амулета — якоря, удерживающего ее человеческую сущность. Я ничего против не имел, мне ее общество было приятно в любом случае, тем более, что это и ей помогло: она стала вести себя спокойнее, почти как раньше. Лишь цвет глаз так и остался ярко-оранжевым.

— Ты уверен, что хочешь пойти один? — в который раз спросила она.

— Мы это уже обсуждали, — напомнил я. — И ты согласилась, что провожаешь меня до крыши, а дальше я работаю один. И только если поднимется шум, или если меня долго не будет, вступаешь в игру ты. Если все спокойно — просто сидишь здесь и ждешь меня.

Мой план был прост. По словам мастера Квуна и Лу Ай Лей, вуйвенский монастырь не относился к числу тех, где жили и тренировались Истребители. Просто маленький — в одно здание — уездный монастырь, построенный лет семьдесят назад. На первом этаже располагалось святилище Атая, а на верхних — кельи местной братии и всякие хозяйственные помещения. Монахов здесь жило десятка три, причем треть из этого количества бродила по уезду, занимаясь то ли сбором налогов с местного населения, то ли выпрашиванием подаяния, — этого момента я так и не понял. В итоге получалось, что местную сокровищницу, если она вообще тянула на столь громкое название, охранять было особо некому, да и незачем. Судя по всему, сундучок мастера Фу попал сюда потому, что никакой особой ценности он для атайцев не представлял: просто старая рухлядь, конфискованная у государственного преступника, которую выбросить нельзя, уничтожить почему-то жалко, использовать негде, а хранить где-то надо. Соответственно, мне сейчас предстояло то, что жрецы Ариды называют «разведкой боем». То есть я должен был добраться до сокровищницы, и если она не охраняется, проникнуть в нее и забрать сундучок. Если же охрана все-таки есть, то я должен был открыть портал моей дорогой химере, и дальше она занялась бы атайцами, а я — сокровищницей.

Второй вариант мне не нравился совершенно. Во-первых, из-за самой Сонечки. Я не был уверен, что она справится с собой и не устроит тут резню. Во-вторых, открывать порталы в чужих храмах — значит нарываться на неприятности. Пока я действовал отмычками и крался по полутемным коридорам монастыря, я выступал всего лишь как частное лицо, как простой воришка, досужий до чужого имущества. Но стоило мне открыть портал, как происходящее приобретало уже официальную окраску — проникновение Малина и Нурана на территорию Атая. Не больше, но и не меньше. К чему это могло бы привести — большой вопрос. Во всяком случае, дома я бы никогда не стал открывать портал во внутренние помещения Лунного храма, даже в новогоднюю ночь — Арника и Бастиана посчитали бы это нарушением правил игры, и мне бы не поздоровилось. В лучшем случае мне бы заблокировали обратный портал — на своей территории жрец и не такое сможет — а после намяли бы бока.

— Аккуратнее там, — напутствовала меня Сонечка.

— Аккуратнее тут, — ответил ей я, привязывая веревку, которую принес с собой, к бронзовой статуэтке улитки[55], что стояла на краю крыши.

Сказать честно, весь мой предыдущий опыт проникновения в помещения, куда проникать не полагалось, сводился к новогодним визитам на кухню Лунного храма. Собственно, вор я театральный, ненастоящий, и если бы не необходимость разыгрывать на виду у всего города сценку из жизни Малина и Луни, никогда бы к чужому добру и не подумал притрагиваться. Другое дело, что после первого раза, который удачным у меня язык назвать не повернулся бы ни при каких обстоятельствах, после пережитого унижения, мне пришлось серьезно изучить воровское ремесло, и я в нем добился определенных успехов.

Тогда я промаялся от стыда неделю, а затем мне в голову пришла простая мысль: между мамой и мной у Малина старших жрецов не было, но воровством пирога кто-то непременно должен был заниматься, причем вряд ли это дело доверили бы человеку случайному. С большим трудом я разыскал этого человека, им оказался широко известный в узких кругах Жермен Тулье по прозвищу Зяблик, который давно уже был, что называется, «в завязке», а до того прибывал в местах не столь отдаленных, а еще ранее числился первым вором-домушником в городе. Я долго уговаривал его взять меня в ученики, он отнекивался и гнал меня прочь, а потом вдруг, ни с того ни с сего, согласился, и я без малого год под его началом постигал воровскую науку. Зяблик многому научил меня: и как с помощью сапожной дратвы и канцелярской скрепки открыть самый мудреный замок, и как лазать по отвесным стенам, словно муха по стеклу, и как находить и обезвреживать ловушки. Учил он меня, среди прочего, и ремеслу карманника, но к нему я оказался малоспособен, а вот все остальные премудрости я впитал словно губка. Не хвалясь, скажу, что такого конфуза, какой случился в первый мой визит в Лунный храм, я более не испытывал никогда, меня ни то чтобы больше не ловили — заметить не могли, как и когда я проникал на кухню. А ведь в Лунном храме кто не вампир — тот оборотень; мимо этих ребят так просто не пройдешь.

Однако пока я предавался воспоминаниям, мои руки и ноги без дела не скучали, и я уже висел возле слухового окна, ведущего на чердак. Оно оказалось достаточно широким, чтобы я смог пролезть через него, и я не стал искать другого входа. Очутившись внутри, я с минуту прислушивался к тишине спящего монастыря и всматривался в сплошную темноту чердачного помещения, не дыша и не двигаясь, а после высунулся в окошко, через которое сюда проник, и затянул внутрь кусок веревки, чтобы он не болтался без дела вдоль стены. Конечно, я не планировал возвращаться этой дорогой, и уж, во всяком случае, не собирался подниматься по веревке на крышу — мне от мамы крылья не для того достались, но веревку раскачивал ветер, и ее движение мог кто-нибудь заметить даже в темноте.

Убедившись, что мое проникновение не вызвало никакой тревоги, тихо ступая, я пошел к темному прямоугольнику двери, которая оказалась запертой на засов с другой стороны. Это обстоятельство меня, конечно, не остановило, поскольку я заранее запасся тонкой полоской гибкого металла, а щель между дверью и косяком оказалась достаточно широкой, чтобы этот нехитрый инструмент в нее пролез. Засов был простым, накладным, и служил он не для того, чтобы остановить вора, а попросту чтобы дверь не трепало сквозняком. Тем лучше для меня.

За дверью оказалась лестница с очень скрипучими ступенями, однако я умудрился спуститься по ней так, что даже Бастиана, будь она здесь, не услышала бы моей поступи. Теперь я оказался в длинном коридоре, скупо освещенном масляной лампой. Прислушался. На этом этаже, видимо, находились спальни местной братии — со всех сторон я слышал тихое сопение и легкий храп. Сокровищница располагалась в другом крыле здания этажом ниже, если, конечно, верить тому плану, что удалось раздобыть мастеру Квуну, так что я оправился на ее поиски, стараясь не терять времени даром.

Сокровищница нашлась именно там, где была нарисована на переданном мне клочке шелка — на втором этаже, за первым левым поворотом от лестницы. Дверь в нее, к моему большому облегчению, не охранялась и была закрыта на тяжелый засов, заблокированный большим амбарным замком. Замок выглядел солидно, да и с механической точки зрения был непрост, но я справился с ним без особого труда — уроки Зяблика и две толстые медные спицы, захваченные мной, не оставили ему никаких шансов.

Ловушку на входе я тоже обезвредил быстро и легко: для того, чтобы широкое лезвие не ударило входящего сверху, требовалось всего лишь наступить на порог в нужном месте. В комнате не было ни окон, ни других дверей, и я зажег принесенную с собой свечу, чтобы как следует осмотреться. При осмотре обнаружились еще две ловушки: банальная струна, натянутая почти у самого пола, и свисающая с потолка магическая бомба, замаскированная под лампу. Струну я переступил и даже не поинтересовался, что она должна была активировать, а проходя под лампой, я согнулся как можно ниже, чтобы она не почувствовала моего присутствия. Конечно, можно было бы обезвредить и лампу, и струну, но зачем трогать то, что можно не трогать?

На сокровищницу это помещение походило мало, скорее — на какой-то склад или кладовую, куда стаскивали всякий ненужный храм, особой ценности не представляющий. Сломанные стулья, деревянная вешалка для одежды, мешки с просом, какие-то сундуки с тряпьем, отрезы синего шелка и серого сукна на полках и стеллажах, — таковы были местные сокровища. Впрочем, в дальнем углу находились вещи более ценные: серебряные блюда и чаши, расшитая самоцветами шапка, шкатулка без крышки с серебренными и медными монетами местной чеканки, несколько книг в богатых переплетах, шелковые свитки в кожаных футлярах, три или четыре фарфоровых вазы весьма тонкой работы, статуэтка свиньи из нефрита, два изогнутых меча неплохой стали. В том же углу обнаружился и сундучок из кипарисового дерева или даже скорее ларец; я без особого труда смог поднять его — он был совсем нетяжелый. Сантиметров шестьдесят в ширину, сорок в высоту и столько же в глубину, — нести его будет вполне удобно. Разумеется, я тут же поднял крышку, чтобы проверить содержимое и обнаружил девять шелковых свитков, перевязанных фиолетовыми лентами, какие-то бусы из речных раковин, курительную фарфоровую трубку, меховую песцовую безрукавку, шитый золотом шелковый пояс, несколько пластинок черной туши, письменный прибор и позолоченные ножницы. От ножниц, безрукавки и бус слегка тянуло магией, но, конечно, что за заклинания на них наложены, я разобраться не мог — мои способности сырого мага позволяют мне выращивать замечательные помидоры, но в артефактах я разбираюсь слабо. В любом случае, я обещал принести вещи мастера Фу мастеру Квуну, так что это меня не слишком заботило; даже если эти артефакты представляют какую-нибудь опасность, то это не моя проблема, а проблема нового владельца. Да, я жрец Малина, а мы с Шефом придерживаемся того мнения, что каждый человек имеет право сам решать, на какие грабли ему наступать.

Свитки меня заинтересовали в гораздо большей степени, ведь ради них я сюда и забрался. Я стал вытаскивать их по одному и просматривать. В третьем или четвертом обнаружилось изображение монеты, лежащей в моем поясном кармане. Увы, Дорога, подарив мне знание разговорного катайского, о письменном не позаботилась, читать по-катайски я не мог, так что свитки отправились обратно в сундучок, а я, потушив свет и закрыв дверь на замок, — к ближайшему окну, прижимая наследство мастера Фу к груди.

— Как все прошло? — поинтересовалась Сонечка, когда я приземлился рядом с ней.

— Как по маслу, — ответил я.

Я принялся отвязывать веревку и сматывать ее — оставлять улики на месте преступления я не собирался. Все складывалось таким образом, что о самом факте пропажи сундучка мастера Фу, местные монахи могли не узнать долго, если у них, конечно, не в обычае инвентаризировать содержимое кладовой каждое утро.

— Знаешь, пока я тебя ждала, очень хотелось поджечь этот монастырь, — призналась мне Сонечка.

— Вот уж спасибо, — фыркнул я, — стоило спасать тебя от похоронного костра, чтобы ты мне его устроила.

— Меня только и удержало, что ты был внутри, — ответила Сонечка. — Эни, меня аж трясет, как я ненавижу это место и его обитателей. Давай его подожжем, а?

— Давай мы подожжем какой-нибудь другой монастырь и как-нибудь в следующий раз, — ответил я.

— Почему не сейчас? — спросила у меня химера и в голосе у нее прорезались какие-то даже капризные нотки. — Эни, я сейчас хочу!

Хорошо хоть ногой не притопнула.

— Сонечка, но ведь тогда они узнают, что мы тут побывали, — ответил я. — А мы сейчас не в том положении, чтобы привлекать к себе внимание. Ведь неизвестно еще, куда нам затем придется отправиться. А ну как надо будет задержаться где-нибудь в окрестностях? Мне бы не хотелось, чтобы «синие кэси» помешали нашим поискам, а это очень может случиться, если мы превратим их обиталище в головешки.

Я не кривил душой и реально считал, что излишнее внимание атайцев могло нам сильно помешать. Стремясь избежать его, я сделал все от меня зависящее, чтобы мой визит в сокровищницу монастыря остался незамеченным. И это еще одна причина, самая важная причина, отчего я не стал открывать портал до сокровищницы, хотя примерно и представлял, где она находится, — это было бы сродни удару тарана во входную дверь. Устроить пожар — идея из того же разряда.

Самое забавное, что Сонечка знает обо всем этом не хуже меня. Ей просто подраться хочется, моей маленькой демонице. Ну что же, надеюсь уже завтра мы будем знать, где искать Лару Уиллис, и как только покинем эти земли, Сонечка придет в себя.

Она вздохнула и посмотрела на меня, как ребенок, который очень хочет попросить конфету, но сильно стесняется. Я покачал головой.

— Возвращаемся, — сказал я ей. — Я все понимаю, но на поджог у нас и времени нет. Нам надо поторопиться, чтобы вернуться до восхода. Путь неблизкий, ты сама знаешь.

— Вперед, — нехотя согласилась она. А потом вдруг тряхнула своими пепельными локонами и добавила: — Обгонишь — поцелую.

И, отрастив крылья, рванула стрелой в ночное небо, а я, конечно, тут же устремился ей в след.

5

Обычно я летаю быстрее Сонечки. Чуть-чуть, но быстрее. Судя по тому, что крылья умею выпускать не только я, но и Крис, и Саора, наша мама принадлежала какой-то крылатой расе, и пребывание в воздухе для нас — это пребывание в родной стихии. По большому счету, из всех летающих, кого я знаю, обогнать меня в небе может только Крис — тот всегда летал много быстрее меня, и Саора — если она в ударе, а я встал не с той ноги или, скорее, «не с того крыла». Но сейчас мне пришлось серьезно потрудиться, чтобы нагнать мою химеру: сундучок, хоть и был легким, но формы отнюдь не аэродинамической, так что немало мешал полету. Да и Сонечка вовсе не желала проигрывать и выкладывалась, как могла. Короче, я все-таки выиграл, но мне это далось нелегко, да и победа моя была не слишком убедительна: я приземлился возле домика мастера Квуна секунд на пятнадцать раньше своей спутницы, весь мокрый и порядком уставший. Во время полета я успел проклясть и сундучок, и свою сумку, перекинутую через плечо, и меч, закрепленный на спине между лопаток.

Конечно, она собиралась отделаться поцелуем в щеку, но я был наготове, и в самый последний момент подставил губы. И так удачно получилось, что она не сразу смогла поверить в мою наглость, так что я пережил прекрасное мгновение. Жаль, что очень короткое мгновение.

От первой затрещины мне удалось увернуться, и, как ни странно, от второй — тоже. Точнее сказать, от второй я закрылся сундучком. Увы, в третий раз мне так повезти уже не могло: Сонечка схватила меня одной рукой за ворот рубахи и оторвала от земли, а второй закатила мне хорошую оплеуху, не столько болезненную, сколько обидную. А разве не обидно, когда хрупкая на вид девушка, ростом чуть ли не на полторы головы ниже вас, поступает с вами как с нашкодившим пятилетним ребенком, в то время как вам без малого двадцать четыре, и вы, вообще-то, весьма уважаемый человек, старший жрец одного из старших богов и все такое?

— Да когда ты уже прекратишь, Энжел? — прошипела она мне в лицо. — Это же просто глупо!

Ох, знатно я ее разозлил — вон как глаза горят! И полным именем она меня крайне редко называет. Кстати, это она только со мной так — остальных всегда полными именами зовет: Криса — Крисом, Саору — Саорой.

— Никогда, — ответил я. — Разве что, когда умру. Опусти меня, пожалуйста, на ноги. Ворот рубашки уже трещит, а у меня тут не слишком богатый гардероб. Тебе же самой неудобно будет находиться рядом со мной, если я в рванье стану ходить.

Сонечка протяжно вздохнула, разжала пальцы, и я едва не упал, когда земля ударила меня по пяткам.

— Спасибо, — поблагодарил я ее с самой милой улыбкой, на которую только был способен, и поправив воротник, мысленно возблагодарил своего портного за хорошую работу. Сейчас меня какое-то время будут ругать, потом Сонечка успокоится, и инцидент можно считать исчерпанным. До следующего раза.

— Энжел, ты… — начала было она, но тут нас прервала Лу Ай Лей. Ведьма открыла дверь и, осветив нас светом масляной лампы, сказала:

— Да простят меня геджи и дадзе[56], что недостойная внимания сирота вмешивается и прерывает их высоконаучную беседу. Лишь бесконечные часы мучительного ожидания и беспокойства за дорогих ей людей могут отчасти извинить ее недостойное поведение. Мастер Квун так же беспокоится и послал сообщить вам, что если вы сочтете возможным переступить порог его дома, то под его крышей вы найдете все для того, чтобы отдохнуть от ночного путешествия. В том числе — горячий чай и закуски к нему.

— Давай, ты меня потом поругаешь? — сказал я Сонечке.

Химера при появлении ведьмы в момент успокоилась и в ответ на мое предложение пожала плечами:

— Как скажешь, сяджи[57].

Уж лучше б все-таки обругала.