— Однажды перехватил я молву о девяностолетием Ане, который-де, с одной стороны, народный лекарь, а с другой — не знаешь, как сказать… Может якобы сечь себя саблей, и раны мгновенно закрываются.
— Старец восседал в торжественном черном пиджаке с правительственными наградами на груди. Под глухие раскаты барабана ему (а с ним и нам) поднесли попробовать сабли. Наточены были дай боже…
— Увидели мы танец. Сабли, по две у каждого, выписывали сверкающие зигзаги, вспыхивали на солнце, будто вокруг тел кружили молнии. Потом — что же это? Один за другим они полосовали себя саблями по всему телу: руки, животы, шеи, выставленные языки… Слухи кое-что все же перепутали, никаких ран не было.
Обнаженные тела не поддавались оружию.
Мы смотрели во все глаза: может трюк, и сабли скользят, не прикасаясь к телу? В полутора метрах от нас падали срубленные теми же саблями стволы бананов. Хорошо было видно, как под лезвиями вминается и ерзает живая кожа — вот ближайший из танцоров яростно пилит икру на ноге, икра продавливается, под нажимом ходит ходуном из стороны в сторону и… Ни капли крови. Тела бугрились мускулами, гладко лоснились от пота — и только.
Они не походили на людей, впавших в беспамятный транс, вполне замечали, что кругом.
«Молодым» ученикам Аня оказалось за пятьдесят, на обучение у старика им, сказали, потребовалось тридцать лет. В чем же секрет? «Тренировки… Умение настроиться… Особая концентрация воли». А если бы, положим, саблей полоснул я? «Во время танца — пожалуйста, сказали бы раньше, мы бы вам дали саблю». А теперь? «Теперь у меня тело опять, как у вас».