Легенды старого Киева

Через тысячи бед

В старину киевляне говорили: "Первая беда явилась в город, как только услышала слово "Киев". И с тех пор она лишь ненадолго покидает его, но всегда находится где-то совсем рядом". Кому-то эти слова покажутся всего лишь витиеватым отрывком из предания. Но кто сможет их оспорить?

Действительно, со дня основания редкий год Киев был спокоен и безмятежен. Первые упоминания о нем в летописях неразрывно связаны с трагедиями. Пожары, войны, эпидемии, засухи, массовый голод, разорения, наводнения и другие природные бедствия — через эти испытания не раз проходил древний город на Днепре. По самым приблизительным подсчетам, подобные катастрофы погубили с VII века до наших дней более десяти миллионов его жителей.

Николай Закревский в книге "Описание Киева" отмечает: "В княжение Всеволода I Киевская область и сама столица претерпели многие бедствия.

От безпрестанных неслыханных пожаров все растения и нивы изсохли, в болотистых местах леса воспламенялись сами собою, работы сельских жителей остановились, голод, болезни, мор свирепствовали во многих областях. В 1092 г. от 14 ноября до 1 февраля (1093 г.) умерло в Киеве 7000 человек (около ста в день; количество умерших определено по числу проданных гробов). К этому присоединилось землетрясение".

Множество киевлян погибало в те времена и от вражеских набегов: "…Половецкий князь Боняк, осадив 20 июня столицу, привел жителей ее в трепет, сжег Красный двор Всеволода на Выдобичах, сады и несколько домов на Оболони. <…>

Ночью, выломав двери у обители Печерской, он истреблял все огнем и мечом, восклицая: "Где есть Бог их? Да поможет им!""

Но едва утихли войны с половцами, как начались новые раздоры и брани между князьями.

Следующее XII столетие не уберегло Киев от новых бедствий.

Как отмечал Николай Закревский: "Бездождие и великие засухи часто истребляли посевы. В 1124 году сильный пожар, продолжавшийся с 23 июня два дня, обратил в пепел большую часть столицы, особенно нагорную ее сторону, монастыри, около 600 церквей и всю Жидовскую улицу; были также два землетрясения и солнечное затмение; явления эти приводили суеверных жителей в ужас.

Между тем продолжался безпрерывный ряд кровавых драк между удельными князьями и ряд бедствий столицы; несчастная мать градов Русских безпрестанно переходила из рук в руки, беднела и унижалась.

В 1139 году Всеволод II Ольгович опустошил Копырев Конец; в 1145 году великий пожар истребил половину Киево-Подола…"

В 1204 году новая кровавая беда постигла Киев. Город снова был захвачен половцами и их союзниками. Завоеватели "…умерщвляли старцев и недужных, молодых и здоровых оковывали цепями и толпами гнали в плен. Знатные люди, юные жены, священники, монахини, словом, все были жертвою их неистовства. <…>

Город пылал; во всех местах раздавались стоны раненых и умирающих. Днепровская столица никогда еще не испытывала столь ужасной участи… Все добрые соотечественники, самые отдаленные, говорит летописец, оплакивали несчастье Киева…"

Но шло время, и его жители, сумевшие вовремя скрыться в лесах, возвращались на родные пепелища и постепенно восстанавливали город.

А спустя несколько лет — новые набеги и разорения. Немалую дань приходилось платить киевлянам, чтобы спастись от врагов.

В Лаврентьевской летописи в 1240 году появилась скорбная запись: "Того же лета взяша Киев Татарове и Святую Софию разграбиша и монастыри вси, и иконы, и кресты честныя, и вся узорочья церковная; а люди от мала и до велика вся убиша мечем. Си же злоба приключися до Рождества Господня на Николин день".

Известный писатель и историк Николай Карамзин отмечал, что хан Батый задолго до 1240 года много слышал о славном и богатом Киеве. Внук Чингисхана Мангу был послан осмотреть его. Город на Днепре очаровал Мангу. "Блестящие главы многих храмов в густой зелени садов, высокая белая стена с ее гордыми вратами и башнями, воздвигнутыми, украшенными художеством византийским в счастливые дни Великого Ярослава, действительно могли удивить степных варваров". Монголо-татарское войско не решилось идти на приступ. Мангу вознамерился переманить киевлян на свою сторону, но те не поддались на уговоры и даже убили послов хана "…и кровию их запечатлели свой обет не принимать мира постыдного".

Вскоре многотысячное войско Батыя осадило Киев. "Скрип бесчисленных телег, рев верблюдов и волов, ржание коней и свирепый крик неприятелей, по сказанию летописца, едва дозволяли жителям слышать друг друга в разговорах. <…> Стенобитные орудия действовали день и ночь. Наконец рушилась ограда и киевляне стали грудью против врагов своих. Начался бой ужасный: "стрелы омрачили воздух, копья трещали и ломались"; мертвых, издыхающих попирали ногами. Долго остервенение не уступало силе; но татары ввечеру овладели стеною".

После короткой ночной передышки захватчики возобновили штурм. Несмотря на яростное сопротивление киевлян, город был покорен.

"Татарам никто уже более не сопротивлялся; несколько дней яростно истребляли они все огнем и мечем. Таковую же участь имела и Печерская обитель; множество народа Киевского надеялось защититься в стенах этого монастыря, и мужественно оборонялись, но все было тщетно. <…>

Монголы, сокрушив таранами стены монастыря, умертвили большую часть людей, иных в плен взяли; осквернили святилище Богородицы, похитили все сокровища, сняли златотканый крест с главного купола, а самую церковь опустошили, истребили до основания кельи и ограду монастырскую…

Несколько монахов Печерской обители, спасшихся от меча татар, жили в лесах, ископав себе уединенные пещеры. Из привязанности к святому месту тайно, по унылому и протяжному звону колокола, раздававшемуся иногда по ночам, собирались отшельники на службу Божию в один малый придел церковный, который уцелел среди всеобщего разрушения. Весь город превратился в одну огромную кучу развалин", — так описывал Николай Закревский печальный итог покорения Киева.

В XIII веке известный арабский историк Ибн аль-Асир, пораженный жестокостью войска Батыя и разрушениями в Киеве, писал: "В летописи не занесено ничего подобного либо похожего на это нашествие.

К числу самых ужасных бед, о которых они повествуют, относится расправа Навуходоносора с израильтянами; избиение их и опустошение священного Иерусалима. Но что такое Иерусалим сравнительно с опустошенными этими проклятыми людьми областями, главный город которых был вдвое больше Иерусалима. <…>

Я полагаю, что народы не испытают более подобного разгрома до самого того времени, когда человечество предстанет на суд Божий и пока мир не обратится в ничто.

Ибо даже антихрист пощадит тех, кто последует за ним, хотя погубит тех, кто окажет ему сопротивление, те же не пощадили никого и убивали и женщин и мужчин, вспарывали животы беременных и резали еще не родившихся…"

Согласно преданию, в те времена один старец, сумевший бежать из Киева, заявил, что беда всегда где-то рядом с его городом и, если он восстановится, будущим поколениям киевлян надо всегда помнить об этом.

Очень медленно после событий 1240 года возрождался великий город на Днепре. Но по-прежнему Киев терзали те же беды: вражеские набеги, огонь, вода, голод, мор.

В летописи упоминается, что в 1416 году город захватило войско хана Эдигея: "…татарове монастырь Печерский пограбиша и пожгоша и со землею соровна <…> оттоле Киев погуби красоту свою…"

В XIV столетии из Азии в Европу проникла чума. Эта страшная эпидемия погубила более половины киевлян.

В документах начала XVIII века отмечалось: с марта 1710 года до января 1711 года продолжавшаяся в Киеве моровая язва опустошила город.

Неизвестный современник жуткой эпидемии писал: "Тогда пуст Киев остался, яко выгнано всех обывателей из Киева. И странствовали от града в град, един другого чуж-даючися: отец детей, дети отца; и многих трупы поядали зверье, птицы, псы и свиньи. Церкви Божественные опу-сташели, також и монастыри, и не было ни жертвы, ни приношения. И тако было время, что ни купити, ни продати; ибо городы были позапираны, домы позабиваны, жители изгнаны и все, кто что имел оставлял и бегал по пустынях и полях; видели друг друга смерть ходячи; ибо и сидячи вмирали нечаянно и живыи чуждалися мертвых своих…"

Прошло шестьдесят лет, и снова Киев охватила смертоносная эпидемия. Сохранилось описание этого события, оставленное доктором Иоанном Лерхе. Он прибыл в Киев осенью 1770 года.

"Народ уходил из города через горы или через реку в близь лежащие деревни и заражал живущих там.

На Подоле с каждым днем становилось хуже; между тем жители <…> стали утаивать больных; мертвых тайно погребали на дворе и в садах, или ночью от 10 до 20 трупов выбрасывали на улицу пред чужими дворами, дабы скрыть заразу в собственном доме. Мало помалу больные были открываемы, а оставшихся здоровых отсылали на один остров Днепра в карантин; но и здесь многие заболевали. Зараженных отправляли в особый лазарет, где все почти умирали. <…>

Уверяют, что на Подоле до 15 ноября уже умерло 6000 человек.

<…> многие бедные люди поселились в домах, коих хозяева вымерли от моровой язвы; но за новое хозяйство они дорого поплатились. Заболевшие дети и беременные женщины очень редко выздоравливали… Когда от 5 до 15 ноября был порядочный мороз, то многие думали, что моровая язва уменьшится, но это не помогло, потому что люди, находящиеся в теплых комнатах вместе с больными, так же легко заражались, как и во время теплой погоды. <…>

В Софийском монастыре умерло более 50 монахов, а из певчих и прислужников более 70. Напротив того Михайловский монастырь остался невредим, потому что эта обитель заперлась и с городом не имела никакого сообщения. <…>

Многие киевляне отдавали свои пожитки под сохранение в церкви и монастыри. <…>

Один военнопленный турецкий офицер объявил, что может избавить Киев от эпидемии, если ему возвратят свободу. Этот турок написал несколько записок на своем языке следующего содержания: "Великий Магомед! На сей раз помилуй ты Христиан и спаси их от моровой язвы, ради избавления нашего из плена!"

Записки эти были привязаны к шестам и выставлены на колокольнях в Киевоподоле; но все напрасно; язва все более и более свирепствовала; священники низвергали шесты с записками и проклинали сие предприятие, а все прочие толковали это в дурную сторону. Магомед и свою Турцию не может избавить от чумы, которая там каждый год хозяйничает; но между тем упомянутому турку удалось уйти неизвестно каким образом. <…>

Во время эпидемии три главные части города не имели никакого сообщения; только из незаряженных домов люди могли выходить по билетам для купли съестных припасов. Наконец 30 марта в Старой Крепости (на Старом Киеве) и на Подоле позволено было свободное сообщение".

Как отмечалось в летописях, самым пожароопасным районом Киева был Подол. Пожары в 1111, 1145, 1161, 1169,1751,1811 годах уничтожили там не только большинство строений, но и погубили тысячи людей. Немало страдали от огня Печерск и Верхний город.

Не спасались от пожаров и монастыри, храмы, церковные постройки. В 1180 и 1697 годах горел Софийский собор. В 1772 году огонь уничтожил Лаврскую типографию. В 1658 году пожар охватил Братский монастырь, а в 1827-м — колокольню Никольско-Пустынной церкви. В 1780 году сгорела библиотека духовной академии.

Много погибло киевлян во время знаменитого пожара 1811 года. Спустя четверть века Николай Закревский вспоминал об этой трагедии: "В десять, или одиннадцать часов утра раздался первый роковой набат с колокольни при Воскресенской церкви. Любопытные устремились к тому месту, где впервые вспыхнул пожар; это было, как мне сказывали, на пространстве между Житным Торгом и упомянутою церковью. Но изумление объяло жителей, когда они почти в одно время услышали со всех колоколен несчастное известие, и тогда же увидели страшный огонь в четырех, или пяти, противоположных концах города…"

Как свидетельствовал Закревский, в Киеве сразу возникли слухи, что город умышленно подожгли инородцы. Но все же он склонялся к версии о другой причине пожара.

"Тогда было лето жаркое и сухое; следовательно деревянные кровли домов легко возгорались от падающих искр; усилившийся пламень нарушил равновесие атмосферы и произвел бурю, которая разносила искры, головни на величайшее пространство и распространяла пожар с такою скоростью, что в продолжении трех часов Киевоподол представился огненным морем; кто не успел заблаговременно спастись, бегая по тесным улицам, не мог уже сыскать выхода и сделался жертвой свирепой стихии; многие погибли в погребах или церквях…

Пламенные волны, переходящие от одной части нижнего города до другого, сильный ветер, разносящий во все стороны горящие доски, густой дым, падение домов на пространстве трех квадратных верст и отдаленный крик спасающихся — все это представляло зрелище необыкновенное и ужасное…"

Нередко там, где случаются трагедии, появляются люди, желающие поживиться на чужом горе. Происходило это и в 1811 году в Киеве.

Николай Закревский сам был свидетелем мародерства: "Двор наш, находившийся тогда на улице, называемой Черная грязь, <…> был наполнен множеством солдат и чернью в лохмотьях. Эти вандалы казались весьма озабоченными <…>, они отбивали замки у наших чуланов, выносили в банках варенье и тут же ели, вынимая руками, а посуду в драке разбивали; то же было с напитками; словом, в несколько минут кладовые и погреб совершенно опустели. Потом принялись за вещи".

Киевский пожар 1811 года продолжался почти трое суток. Дым разносился от города на десятки верст. Те, кто не погибли в огне, умирали от удушья. Домашние животные, если находили в себе силы, убегали из Киева в леса. Днепровская береговая кромка в пределах города несколько дней была черной от осевшей на воду сажи.

Среди разрушений, нанесенных пожаром, значились известные Греческий, Братский, Флоровский монастыри, духовная академия, Лаврское подворье, более двух десятков церковных зданий.

По воспоминаниям Николая Закревского после трагедии 1811: "Подол представлял обширное и печальное пожарище, покрытое пеплом и грудами кирпичей; изредка торчали каменные стены и печные трубы, не успевшие обрушиться. <…>

Старый Киев, окруженный древними валами, кроме святых обителей и двух-трех церквей, заключал в себе нестройное сборище хижин и лачуг; самый Печерск был похож на уездный город…"

"От огня земного — убегай, а от огня небесного — защищайся молитвой", — говаривали в старину.

А еще утверждала молва, что Киев притягателен для молний как ни один другой город. В древности киевляне знали о так называемых "местах Перуна", расположенных на возвышенностях. Именно в эти зоны чаще всего били молнии.

До X века язычники поляне устанавливали там изваяния божества грозы. Сгорали вокруг истуканов травы, деревья, кусты, гибли животные и люди, но сами идолы оставались невредимыми. Пораженных молнией соплеменников, живых или мертвых, поляне сжигали на костре, а пепел развеивали вокруг изваяний Перуна.

Но и в древние времена, и даже в XX веке считалось, что "огонь с небес" не только приносит беды. Есть немало сообщений о том, как после удара молнии люди исцелялись от разных заболеваний и приобретали необычные свойства.

Подобное случилось в Киеве в начале XIX века.

Неизвестно, откуда явился в город идиот-оборванец. Не мог он вымолвить ни слова, только мычал и делал знаки, чтобы ему подали на пропитание. Сердобольным киевлянам пришелец приглянулся веселым нравом.

Умел он всему радоваться. Подадут корку хлеба — идиот заливался смехом и в пляс пускался. Пролетит над головой птица или дождь хлынет — еще больше радости. Горожане прозвали этого безобидного малого Охрим-Латка. Насчет второй части прозвища понятно — вся одежда у оборванца была в заплатках. Но почему Охрим, так и осталось тайной.

Подметили киевляне, что в грозовые дни веселого идиота так и тянет на днепровские кручи. Сострадательные люди гоняли его оттуда: ведь именно в те места чаще всего били молнии. Но увещевания не помогали.

Уведут Охрима-Латку с опасной вершины, а через какое-то время он снова появляется там. Ни ливень, ни ветры, ни раскаты грома его не смущали. Идиот весело приплясывал под проливным дождем и радостно мычал, глядя в небо.

— Не кончится добром этот гопак в грозу на днепровских кручах, — сокрушались опытные люди, но поделать ничего не могли.

И однажды недобрые предчувствия сбылись. Немало киевлян видело, как во время пляски под проливным дождем веселого идиота поразила молния. От удара он тут же свалился.

Никто не кинулся в ливень карабкаться на кручу. Дело ясное — погиб бедолага христорадник, а похоронить его можно, лишь когда угомонится ненастье.

Утро следующего дня выдалось солнечное. Отправились несколько благочестивых горожан на кручу, где погиб Охрим-Латка, чтобы забрать тело. Пришли на место, огляделись, а покойника нет нигде.

Не могло же его ветром унести или дождем смыть? Стали шарить в травах и кустарниках. Никаких следов.

Обнаружилась на днепровской круче лишь странная ямка. Может, она образовалась от удара молнии? Глянули в нее, а там на дне — золотая монета, увесистая, давняя, чужеземная.

— Видать, чистая душа была у Охрима-Латки, раз от него не пепел, а золото осталось, — предположил кто-то.

— Будет чем достойно помянуть раба Божьего…

Возражений не последовало, и народ тут же отправился на Подол в шинок.

А через пару дней киевляне были изумлены, увидев Охрима-Латку живым и невредимым.

Но в каком виде!..

Из цирюльни вышел напомаженный, расфуфыренный франт. Несмотря на дорогое барское одеяние, цилиндр и преображенное лицо, его узнали сразу:

— Охрим-Латка!..

— Да он ли это?!

— Гляньте, люди добрые, в какую важную птицу превратился оборванец!..

— Вот так чудо!..

В ответ бывший Охрим-Латка поднес к глазам лорнет, удивленно взглянул на обступивших его людей и пробормотал что-то по-иностранному.

Народ еще больше обомлел и поразевал рты.

Вчерашний идиот оборванец пожал плечами, опустил лорнет и зашагал в сторону Почтовой конторы, где уселся в готовый к отправлению дилижанс.

На том и закончилось пребывание в Киеве пораженного молнией Охрима-Латки, неизвестно под каким именем крещеного. Да и крещеного ли вообще?..

Зато в городе еще долго обсуждался этот необыкновенный случай. Кое-кто из старожилов вспоминал, что подобное уже происходило в городе в давние времена.

Удар молнии, по их словам, для кого-то погибель или увечье, а для иных — второе рождение, благо и преображение. Случалось, люди, не знавшие ни одного иностранного слова, заговаривали на чужом языке, будто на своем родном. Немые от рождения обретали речь, слепые становились зрячими, горбатые и кривые распрямлялись и на годков десяток молодели.

Ну а что касается внезапного богатства Охрима-Латки — и тут старожилы нашли объяснение. Оказывается, молния частенько бьет в место, где находятся богатые золотом и серебром клады. Недаром в старину киевляне говаривали: "И огненные небесные змеи падки до золота и серебра".

Видимо, здорово повезло идиоту-оборванцу: мало того, что молния шарахнула в башку в нужное место, да еще клад ему раскрыла.

В какие земли отправился человек, прозванный в Киеве Охримом-Латкой, какова его дальнейшая судьба — это уже мало интересовало обывателей. Одни из них кинулись перекапывать места, излюбленные молниями. Другие стали выжидать: когда же разразиться гроза, чтобы взобраться на гору и подставить голову под небесный огонь.

А третьи, самые недоверчивые и рассудительные, отправились в ближайший околоток с сообщением. Мало ли кто шастает, расфуфыренный, по городу, вертит лорнетом и по-иностранному лопочет? От таких жди любой пакости.

Наверное, невозможно подсчитать, сколько человек погубили и сколько произвели разрушений молнии за всю историю Киева. Сотни печальных примеров отражены в летописях, но тысячи не упомянуты на бумаге. В мае 1839 года над городом разразилась гроза — погибло 4 человека.

По свидетельству современников, в июле 1848 года "…лили сильные дожди, сопровождавшиеся необыкновенно порывистым ветром; со многих домов снесены были крыши, множество деревьев вырвано было с корнями, повалены заборы, и, наконец, Крещатицкая улица наполнилась водой… между домами прервалось всякое сообщение; вода стояла в полроста человеческого".

Когда начался этот ливень, на глазах у горожан молнией убило двух монахов. Через пару дней после грозы обнаружили еще несколько трупов со следами ударов "небесного огня".

14 февраля 1853 года в Киеве снова разгулялась стихия, погубившая десятки людей. Как отмечали современники, буря "…сорвала с крючьев несколько ворот, повалила инде заборы и разбила ставнями множество стекол в окнах, а на церкви Святого Архангела Михаила, что на Кожемяках, сорвала ветром крест".

Спустя три недели снова над городом разразилась гроза, от которой погибло 5 или 6 человек.

Увы, этот печальный список трагедий не обрывается и в наше время. Будет ли, наконец, найдена достойная защита от молнии? Возможно, нынешнее поколение киевлян ответит на этот вопрос.

Массовые эпидемии и голод, вражеские набеги, пагубные наводнения и другие природные катастрофы — подобным бедам были подвержены почти все города с многовековой историей. Но в Киеве происходили и трагедии, если так можно сказать, самобытные, ставшие известными во всем мире.

Об одной из них поведал в своей книге в начале 70-х годов прошлого века коренной киевлянин, писатель Виктор Некрасов: "Бабий Яр… Черные дни Киева. <…>

Тридцать лет назад, в первую же неделю немецкой оккупации, на стенах киевских домов появились объявления: "Все жиды города Киева должны явиться в понедельник 29 сентября 1941 года к 8 часам утра на угол Мельниковской и Дохтуровской (возле кладбищ) с документами, деньгами, ценными вещами, теплой одеждой и прочим…".

Трагедия Бабьего Яра известна. Хочу только подчеркнуть: это было первое столь массовое и в столь сжатый срок сознательное уничтожение людьми себе подобных. Сто тысяч за три дня! Разве что Варфоломеевская ночь может сравниться — там было убито до тридцати тысяч гугенотов. Хиросима и Нагасаки уже потом.

Бабий Яр — это старики, женщины, дети. Это беспомощные. Люди покрепче, помоложе, и не только евреи, нашли здесь свой удел уже позже — немцам понравился этот Яр.

Потом немцы ушли. Пытались скрыть следы своих преступлений. Но разве скроешь… Заставляли военнопленных сжигать трупы. Складывать в штабеля и сжигать. Но всего не сожжешь.

Потом овраг замыли…"

Виктор Некрасов вспоминал и другую катастрофу на месте печально известной киевской трагедии. Она произошла в 1961 году: "Прорвало дамбу, сдерживавшую намытую часть Бабьего Яра. Миллионы тонн так называемой пульпы устремились на Куреневку. Десятиметровый вал жидкого песка и глины затопил трамвайный парк, снес на своем пути прилепившиеся к откосам оврага домишки, усадьбы. Было много жертв".

Трагедия 13 марта 1961 года погубила около полторы тысячи киевлян. В то страшное утро лавина высотой более десяти метров, сметая все на своем пути, скатилась с Сырца на Куреневку. Люди, автобусы, трамваи, автомобили, грузовики, дома в считанные минуты были погребены под толщей смертоносного потока. Согласно официальному отчету, "общая площадь территории, залитой пульпой (жидкая глиняная грязь), составила 30 000 квадратных метров…"