Русско-американский филолог, лингвист, литературовед, семиотик, культуролог. Один из основателей Московского, Пражского, Нью-Йоркского лингвистических кружков и ОПОЯЗа. Окончил историко-филологических факультет Московского университета. С 1921 жил за границей: в Чехословакии (1921–1938), Дании, Норвегии и Швеции (1939–1941), США (1941–1982), где преподавал в Гарвардском университете и Массачусетском технологическом институте. Все эти годы поддерживал тесные связи с российскими учеными.
Взгляды Я. складывались под влиянием феноменологии Гуссерля, французской поэзии (Малларме), русской культуры и русского авангарда (Хлебников). Свою теорию языка разрабатывал на основе критического переосмысления идей Ф. де Соссюра в сотрудничестве с Н. С. Трубецким, в диалоге с Л. Ельмслевым и другими лингвистами. В центре исследовательских интересов Я. находилось двуединство звука и значения в речи и языке, служившее основой его фонологической концепции и поэтики. Я. внес значительный вклад в развитие фонологии, в обновление и расширение ее компетенции. Он предложил рассматривать в качестве ее предмета не фонемы, а различительные признаки, распространил применение структурных принципов на область морфологии, существенно усилил роль диахронии в фонологии, что позволило ему углубить теорию эволюции языка. Используя типологический подход, он нашел ключ к объяснению происходящих в языке глубоких сдвигов и изменений. В отличие от Соссюра, не считал, что связь между означающим (звук) и означаемым (смысл) произвольна, ничем не мотивирована.
Столь же значительным был вклад Я. в разработку других областей лингвистики. Его исследования общей системы значений глагола способствовали развитию современной семантики. Он сыграл важную роль в разработке новейших методов грамматического описания языковых явлений. Его оригинальный труд о евразийском языковом единстве существенно обогатил общую лингвистику. Я. много сделал для определения места лингвистики среди других наук, для сближения ее с математикой, теорией коммуникации и другими научными дисциплинами, что способствовало обновлению ее понятийного аппарата. Он был инициатором применения лингвистических методов в сравнительной мифологии, этнологии и антропологии, что нашло многочисленных последователей и привело к возникновению новых научных направлений. В начале 50-х годов он выступил инициатором оживления интереса к семиотике, получившей впоследствии бурное развитие (см.: Семиотическая эстетика). Многие идеи Я. легли в основу структурализма, понимаемого в философском смысле. Он одним из первых начал изучать точки соприкосновения лингвистики и биологии, имеющиеся соответствия между лингвистическим и генетическим кодами, корреляции нарушений речи с деятельностью определенных мозговых центров. В одной из последних своих работ он рассматривает вопрос о роли бессознательного в функционировании языка. Опираясь на собственные результаты и исследования других авторов, выдвинул философскую гипотезу о предопределенности наших представлений о мире языков. Изучение языка Я. органически сочетал с исследованиями в области литературоведения. Он создал совершенно новую концепцию поэтики, в основе которой лежит лингвистический взгляд на словесное творчество — литературу, поэзию и фольклор.
В межвоенные годы его мысль движется преимущественно в русле идей формальной школы (см.: Формальный метод) и русского авангарда — с их радикализмом, крайностями, поиском «заумного» (см.: Заумь) или беспредметного языка и т. д. Я. выдвигает ставшее знаменитым понятие «литературность», имея в виду под ним главным образом лингвистический, грамматический аспект литературы и определяя его в качестве действительного предмета литературоведения. Он также провозглашает технический, формальный прием «единственным героем» науки о литературе. Позднее взгляды Я. становятся более уравновешенными, хотя проблема единства литературы и лингвистики, грамматики и поэзии остается для него главной и центральной. В своей теории речевого общения он вычленяет шесть основных функций языка, особо выделяя среди них поэтическую, которая присуща всем языковым формам, однако только в поэзии становится доминирующей. Отсюда — «поэзия есть язык в его эстетической функции», а поэтика — «это лингвистическое исследование поэтической функции вербальных сообщений в целом и поэзии в частности».
Я. подчеркивал, что изучение особенностей языка в поэзии позволяет полнее объяснять как его функционирование, так и его историческую эволюцию. Поэзия играет двойную роль по отношению к языку: она предполагает его нарушение и в то же время выявляет действие скрытых законов, которые нельзя раскрыть другими способами его использования. Она является не отклонением от обычного языка, но реализацией его скрытых возможностей. Соответственно поэтика и лингвистика помогают друг другу в познании как обычного, так и поэтического языка. В отличие от традиционного литературоведения, где в центре внимания находятся образность слов, их скрытый смысл и вызываемые ими ассоциации мыслей и чувств, Я. исследует место и роль грамматических фигур в совокупной символике произведения, что нашло отражение в названии одной из его работ — «Поэзия грамматики и грамматика поэзии».
Я. эксплицировал поэтику фольклора, в особенности пословиц и поговорок, интерес к которым возник у него уже в гимназические годы. Он стал одним из зачинателей лингвистики текста, предметом которой выступает не фраза или высказывание, как это было раньше, но именно текст или дискурс. Сравнительное изучение древних структур славянского и индоевропейского стиха способствовало углублению наших представлений об индоевропейской культуре в целом.
Теория в работах Я. неразрывно соединена с практикой. Его перу принадлежат интересные исследования творчества В. Хлебникова, В. Маяковского, Б. Пастернака. Опираясь на выделенные им два типа построения произведения — в зависимости от преобладания либо метафоры, либо метонимии, — он предложил оригинальный критерий классификации как писателей, так и жанров литературы и других видов искусств. Осуществленный им совместно с К. Леви-Стросом анализ сонета Ш. Бодлера «Кошки» стал классическим образцом лингвистического анализа поэтического произведения. Я. оказал значительное влияние на современную гуманитарную науку и философию. Выдвинутые им идеи и сделанные обобщения выходят за рамки лингвистики и литературоведения и касаются всего искусства и культуры в целом.
Осн. соч.:
Избранные работы. М., 1985; Работы по поэтике. М., 1987.
Д. Силичев
«Немецкий философ-экзистенциалист, психолог, культуролог. Окончив в 1901 г. классическую гимназию, обучался на юридическом и медицинском ф-тах Гейдельбергского ун-та. Большую известность Я. принесли работы по психопатологии выдающихся деятелей европейской культуры (Гёльдерлина, Сведенборга, Ван Гога, Ницше, Стриндберга). Философские взгляды Я. нашли отражение в вышедшем в 1931-32 гг. трехтомнике «Философия». В годы нацизма он находился в оппозиции к правящему режиму. В послевоенное время Я. становится одним из духовных лидеров Германии. Культурологические воззрения Я. основываются на христианском миропонимании. Причины и начала культуры безусловно трансцендентны и непосредственно связаны с Богом. Опираясь на апостольские послания, Я. утверждает, что мистические озарение превосходит всякое философское мудрствование (ср. IKop. 2, 14; 3,19). Он полагает, что для понимания целей и задач культуры эмпирические и интеллектуальные методы не годятся. Наука слишком рациональна для постижения потустороннего. Поэтому своеобразной квинтэссенцией культуры выступает искусство, в основание которого положен принцип интуитивного восприятия мира. Задача искусства заключается в восстановлении утраченной связи человека с Богом. Средством налаживания коммуникативных отношений с трансцендентальной реальностью является катарсис, во многом напоминающий мистический экстаз.
Развивая идеи Киркегора и Ницше, Я. пытается установить истоки, пути развития и цель культуры посредством перехода от внешней, эмпирической стороны бытия к «подлинной» культуре, находящейся в области человеческого духа, в сфере трансценденции. Прорыв в потустороннюю подлинную реальность связан у Я. с «пограничными ситуациями». В эти ситуации человек оказывается вовлечен, когда перед ним возникает выбор, имеющий решающее значение для его судьбы («Быть или не быть?» Гамлета, «Или-или» Киркегора). По мнению Я., подобные ситуации свойственны также истории и культуре. Осуществляя свой выбор и реализуя этим свою свободу, культура надолго определяет путь своего развития. Исчерпав потенции развития, культура входит в новую пограничную ситуацию, выход из которой связан с обретением нового (трансцендентного) знания. Пограничная ситуация не обязательно является логическим следствием внутреннего развития культуры. Она может быть навязана извне: например, экспансия персидской культуры была остановлена греками в V в. до н. э. Победа греков дала возможность продолжить развитие их национальной культуры, что явилось, с точки зрения Я., решающим для экзистенции западноевропейской личности. А победа Рима над Карфагеном окончательно гарантировала развитие идеалов культуры, свойственных современному западному обществу. Таким образом, динамика культуры связана с успешным продвижением культуры от одной пограничной ситуации к другой. Цель этого движения в абсолютном значении недоступна (в силу трансценденции), но в относительном смысле и ретроспективно постепенно уясняется.
Под культурой Я. понимает мир жизненных форм — институтов, представлений, верований, связанных с общностью происхождения, языка и судьбы. Создателем культуры стал человек, поскольку его предки оказались способны на прорыв в сферу осознанных актов и творений духа. Причины воплощения культуры через человека заключаются в изначально заложенной в предчеловеке открытости всем своим возможностям, что свидетельствует о небывалом предназначении человека». (А. Шабага; цит. по: Культурология. XX век. Энциклопедия. Т. 2. СПб, 1998. С. 426–427.)
«Проблемы роли искусства, эстетической деятельности, духовного творчества вообще мыслятся Я. неотделимыми от проблем существования человека в мире и того, как оно постигается, переживается человеком. Я. начал свою деятельность как психолог. Его исследования психологии художественного и других видов творчества (в том числе в психопатологическом аспекте), а также особенностей личности творцов … послужили важной вехой на пути становления Я. как философа экзистенциалистского плана, подведя его к философской проблематике «психологии мировоззрений» (понимаемых как выражение различных психологических типов личности), а затем и к анализу «духовной ситуации эпохи». Его исходным идеалом был гуманизм, каким он сформировался в эпоху Просвещения, а представление о культурной широте, отождествляемой с широтой разума, ассоциировалось с именем Гёте. Однако углубление в духовные процессы современной ему кризисной эпохи убедило его в том, что традиционная оптимистическо-рационалистическая культура не в состоянии дать ответы на коренные вопросы человеческого бытия. Последние требовали не систематизированного научного анализа с использованием рационально-рассудочных средств, а «экзистенциального высветления» («прояснения»). Человеческая самость (экзистенция, необъективируемая свободная воля человека), по мнению Я., с особой силой проявляется в пограничных ситуациях (смерти, страдания, вины и т. п.). Она имеет смысл лишь тогда, когда соотносит себя с другим (в акте коммуникации — глубоко личностного, интимного общения) и с трансценденцией (выходя, прежде всего в акте философской веры, к некоему «абсолютному пределу» бытия и мышления). Экзистенция обращается к трансценденции (трансцендирует) с помощью шифров, творимых и принимаемых ею. С опредмечиванием шифров, приданием им предметно-образного характера и превращением в символы связаны, по Я., такие виды духовного творчества, как религия и искусство. Относя искусство, в отличие от науки, к иррациональной деятельности, он вместе с тем наделяет его свойством «нерациональной всеобщности», имея в виду общезначимость его образов. При всем различии между философией (философской верой) и религиозным, художественным творчеством они, наряду с экзистенциальной коммуникацией, считает Я., способствуют «прорыву» объективированного мира, выходу человека за пределы своего замкнутого, эгоистического «я». Однако в современную эпоху (Я. называет это время агероическим) такому «прорыву», осознанию «последних вопросов бытия» препятствуют погруженность человека вовне, в анонимность, обезличенность его существования, его «омассовление». Отсюда так важна, с точки зрения Я., проблема «осевого времени» истории. Таковым он считает несколько веков 1-го тысячелетия до н. э., когда происходит демифологизация сознания, формируются мировые религии (или закладываются предпосылки для их формирования), возникает философия, развивается искусство (прежде всего греческая трагедия), благодаря которым человек освобождается от непосредственного отношения к миру, начинает осознавать свою конечность, хрупкость своего существования и вместе с тем обретает образы и идеи, помогающие ему «продолжать жить». В обращении к «осевому времени», к этим истокам духовной общности Востока и Запада Я. усматривает важное средство достижения общечеловеческой коммуникации, несмотря на различие культур». (Эстетика. Словарь. М., 1989. С. 434–435.)
Соч.:
Psychologie der Weltanschauungen. В., 1922;
Philosophie. Bd 1–3. Göttingen, Heidelberg, 1956;
Смысл и назначение истории. M., 1994.
Лит.:
Габитова Р. М. Человек и общество в немецком экзистенциализме. М., 1972.