Для любого жизнеустройства важным признаком является представление о бедности. Это отношение к тому факту, что часть членов общества имеет очень низкий, по меркам этого общества, уровень доступности жизненных благ, ниже которого бедные и зажиточные образуют два разных мира (в Англии периода раннего капитализма говорили о двух разных расах — «расе бедных» и «расе богатых»).
В политику понятие бедности вошло в развитой форме в Древнем Риме. Контроль над массой городской бедноты («пауперов») был одной из важных задач власти. Возникновение этой социальной группы происходило в процессе разрушения общины. Община помогала своим членам не впасть в бедность и не позволяла бедному человеку опуститься. Уравнительный уклад общины не порождал в человеке разрушительного самосознания бедняка. В городе зрелище образа жизни богатой части как целого социального класса порождало неутоленные потребности и ощущение своей отверженности. Возникновение такой бедности процесс во многом духовный, поэтому слово «пауперизация» вошло в лексикон теоретиков капитализма, уже начиная с Адама Смита.
Как писал Ф. Бродель об изменении отношения к бедным, «эта буржуазная жестокость безмерно усилится в конце XVI в. и еще более в XVII в.». Он приводит такую запись о порядках в европейских городах: «В XVI в. чужака-нищего лечат или кормят перед тем, как выгнать. В начале XVII в. ему обривают голову. Позднее его бьют кнутом, а в конце века последним словом подавления стала ссылка его в каторжные работы» [25, с. 92.].
Реформация неожиданно породила новое, неизвестное в традиционном обществе отношение к бедности как признаку отверженности («бедные неугодны Богу» — в отличие от православного взгляда «бедные близки к Господу»). Совершенно иными, чем прежде, стали отношения с бедными. Бедные со времени Кальвина, запретившего просить подаяние, стали на Западе источником страха и объектом ненависти.
Инструментом власти в буржуазном обществе стал голод. Когда в Англии в XVIII в. готовились новые Законы о бедных, философ и политик лорд Таунсенд писал: «Голод приручит самого свирепого зверя, обучит самых порочных людей хорошим манерам и послушанию. Вообще только голод может уязвить бедных так, чтобы заставить их работать. Законы установили, что надо заставлять их работать. Но закон, устанавливаемый силой, вызывает беспорядки и насилие. В то время как сила порождает злую волю и никогда не побуждает к хорошему или приемлемому услужению, голод — это не только средство мирного, неслышного и непрерывного давления, но также и самый естественный побудитель к труду и старательности. Раба следует заставлять работать силой, но свободного человека надо предоставлять его собственному решению» (см. [101]).
В середине XIX в. важным основанием западной либеральной идеологии стал социал-дарвинизм. Он исходил из того, что бедность — закономерное явление и она должна расти по мере того, как растет общественное производство. Идеолог социал-дарвинизма Г. Спенсер считал даже, что бедность играет положительную роль, будучи движущей силой развития личности. Идеолог неолиберализма Ф. фон Хайек, уже в XX веке, также считал, что бедность — закономерное явление в человеческом обществе и необходима для общественного блага. Он призывал ограничить государственное участие в сокращении бедности и возложить ответственность за свою бедность на индивида [102].
В большой книге «Понимание бедности» (1993) Пит Элкок дает обзор развития этого социального явления и представлений о нем в классической стране либерализма — Великобритании, начиная с ранних стадий современного капитализма (с XIV в.). Он пишет: «Бедность в определенной степени создается или, по крайней мере, воссоздается, как результат социальной и экономической политики, которая разрабатывается для того, чтобы контролировать бедность и бедных… Большинство историков бедности в Британии описывают состояние бедности и политики по отношению к ней, начиная с периода постепенного вытеснения в XVII-XVIII вв. феодализма капитализмом — то есть с периода, когда зародилась современная экономика. В своей книге по истории бедности в Британии Новак (Novak, 1988) утверждает, что бедность появилась именно тогда. В то время большинство людей было отделено от земли, превратилось в рабочих и, следовательно, потеряло контроль над средствами производства материальных благ и стало зависеть от заработков, приносимых наемным трудом» [103].
Эдкок признает, что капитализм создает бедность: «Работодатели стремятся поддерживать излишек рабочих, готовых и желающих быть нанятыми на работу по самой низкой цене. Политика государства по отношению к проблеме бедности всегда откровенно подчинялась таким требованиям и породила приоритеты, создавшие образы бедности и потребностей бедных».
Он пишет: «Закон о Бедных оказался самым значительным достижением, очертившим развитие политики по отношению к бедности вплоть до конца XIX века; политика эта строилась преимущественно на контроле и устрашении. Особенно отчетливо это можно наблюдать в случае с институтом работного или исправительного дома. Работные дома — это учреждения, куда могли послать бедняков и нищих, если они себя не обеспечивали…
Преобладающим убеждением было то, что бедность суть продукт взаимодействия лени и греха, и, следовательно, политика государства должна стремиться противостоять влиянию последних посредством поощрения самообеспечения и наказания зависимости. Не простым совпадением было и то, что это также усиливало трудовую дисциплину среди рабочих, нагоняя на них страх потерять работу и оказаться в бедности…
Реакция государства на бедность, выражающаяся в контроле над бедными и их дисциплинировании, создала модели как проблемы бедности, так и политики по отношению к ней. И то, как мы видим бедность сейчас, а также то, как мы меняем наше к ней отношение, во многом определено этим историческим наследием. Разделение на работающих и неработающих бедных, на достойных и недостойных бедных и в современной Британии складывается под влиянием этих представлений о бедности» [103].
А. Сен, исследователь бедности, удостоенный за свой труд «Политэкономия голода» Нобелевской премии по экономике, показывает, что бедность не связана с количеством товаров (шире — благ), а определяется социально обусловленными возможностями людей получить доступ к этим благам. В социальной реальности даже богатейших стран Запада бедность является обязательным элементом («структурная бедность»).
Макс Вебер пишет: «Чем больше космос современного капиталистического хозяйства следовал своим имманентным закономерностям, тем невозможнее оказывалась какая бы то ни было мыслимая связь с этикой религиозного братства. И она становилась все более невозможной, чем рациональнее и тем самым безличнее становился мир капиталистического хозяйства» [80, с. 315].
В этом плане русская культура резко отличалась — исходя из влияния религиозного и традиционного влияния. В XIX в. российская интеллигенция сознательно отвергла социал-дарвинизм (как и мальтузианство). На Западе это было отмечено как важное культурное явление. В.В. Розанов заметил: «Ницше почтили потому, что он был немец, и притом — страдающий (болезнь). Но если бы русский и от себя заговорил бы в духе: “Падающего еще толкни”, — его бы назвали мерзавцем и вовсе не стали бы читать» [104].
Н. Бердяев писал о народнике Н. Михайловском: «Он обнаружил очень большую проницательность, когда обличал реакционный характер натурализма в социологии и восставал против применения дарвиновской идеи борьбы за существование к жизни общества… Есть два понимания общества: или общество понимается как природа, или общество понимается как дух. Если общество есть природа, то оправдывается насилие сильного над слабым, подбор сильных и приспособленных, воля к могуществу, господство человека над человеком, рабство и неравенство, человек человеку волк. Если общество есть дух, то утверждается высшая ценность человека, права человека, свобода, равенство и братство… Это есть различие между русской и немецкой идеей, между Достоевским и Гегелем, между Л. Толстым и Ницше» [33].
Различия между хозяйством традиционного общества и капитализма фундаментальны уже из-за несхожести их антропологии — представления о человеке и его естественных правах. Ни в России, ни в СССР превращения человека в атом не произошло, поэтому и не возникло основы для восприятия частной собственности как естественного права.
Вот что писал Белинский Боткину в 1847 г. из Европы, куда он приехал впервые в жизни: «Только здесь я понял ужасное значение слов пауперизм и пролетариат. В России эти слова не имеют смысла. Там бывают неурожаи и голод местами… но нет бедности… Бедность есть безвыходность из вечного страха голодной смерти. У человека здоровые руки, он трудолюбив и честен, готов работать — и для него нет работы: вот бедность, вот пауперизм, вот пролетариат!»
Бедность — социальный продукт именно классового общества с развитыми отношениями собственности и рынка. Таким было общество рабовладельческое, а потом капиталистическое. В сословном обществе люди включены в общины разного рода, и бедность в них носит совсем иной характер, она обычно предстает в качестве общего бедствия, с которым и бороться надо сообща. Мы ее вообще мало знаем и маскируем ее сущность тем, что обозначаем словами из современного языка.
Понятно, что по типу бедности и отношению к ней советский строй жизни резко отличался от либерального общества Запада. Отрицание уравниловки есть не что иное, как придание бедности законного характера.
И философские основания советского строя, и лежащая в их основе антропология, несущая на себе отпечаток крестьянского общинного коммунизма, и русская православная философия, и наши традиционные культурные установки исходили из совершенно другой установки: бедность есть порождение несправедливости и потому она — зло. Таков был официально декларированный принцип и таков был важный стереотип общественного сознания. В этом официальная советская идеология и стихийное мироощущение людей полностью совпадали.
Надо особо подчеркнуть, что понимание бедности как зла, несправедливости, которую можно временно терпеть, но нельзя принимать как норму жизни, вовсе не является порождением советского строя и его идеологии. Напротив, сам советский строй — порождение этого взгляда на бедность. Прочитайте раздел о бедности из старого дореволюционного российского юридического учебника [105]!
Вот из него короткая выдержка: «Юридическая возможность нищеты и голодной смерти в нашем нынешнем строе составляет вопиющее не только этическое, но и экономическое противоречие… Каждый живет и дышит только благодаря наличности известной общественной атмосферы, вне которой никакое существование, никакое богатство немыслимы. Бесчисленное количество поколений создавало эту атмосферу; все нынешнее общество в целом поддерживает и развивает ее, и нет возможности выделить и определить ту долю в этой общей работе, которая совершается каждой отдельной единицей… Другими словами, за каждым должно быть признано то, что называется правом на существование.
Признание права на существование окажет, без сомнения, огромное влияние и на всю область экономических отношений».
В старой России «Домострой» учил: «И нищих, и малоимущих, и бедных, и страдающих приглашай в дом свой и как можешь накорми, напои, согрей, милостыню дай». В северных деревнях дома даже имели специальные приспособления в виде желоба. Нищий стучал клюкой в стену, подставлял мешок, и по желобу ему сбрасывали еду. Устройство находилось на тыльной стороне дома, вдали от окон — «чтобы бедный не стыдился, а богатый не гордился» (см. [106]).
Модернизация лишь придала этому порядку слабый европейский оттенок. Инерция имперского патернализма была устойчива. Так, Александр I в указе 1809 г. повелел бродяг отправлять по месту жительства, для них «безо всякого стеснения и огорчения». А недавно историки опубликовали такие документы: Николай I регулярно выдавал деньги всем действительно нуждающимся семьям казненных и сосланных декабристов. При этом он скупо считал, прибавлял, убавлял. Все это делалось в границе государственной тайны, которая хранилась всеми причастными к ней лицами под строжайшим контролем. Сложные чувства, которые возникли бы в обществе, узнай оно об этих неудобных делах, были исключены этой цензурой.
В периоды недорода множество крестьян ходили «в куски» — просили хлеба. Нормы этого института и его ритуалы прекрасно описал А.Н. Энгельгард в книге «Письма из деревни» в 1980-е гг. Эту книгу надо было бы прочитать сегодня [107]. Эти крестьяне — не нищие, они просили помощи у своих братьев, зная, что в какой-то момент они помогут своим братьям.
Вторжение капитализма наглядно показали нормы этой формации в России. Вот что говорил историк В.В. Кондрашин на международном семинаре в 1995 г.: «К концу XIX века масштабы неурожаев и голодных бедствий в России возросли… В 1872-1873 и 1891-1892 гг. крестьяне безропотно переносили ужасы голода, не поддерживали революционные партии. В начале XX века ситуация резко изменилась. Обнищание крестьянства в пореформенный период вследствие непомерных государственных платежей, резкого увеличения в конце 90-х гг. арендных цен на землю… — все это поставило массу крестьян перед реальной угрозой пауперизации, раскрестьянивания… Государственная политика по отношению к деревне в пореформенный период… оказывала самое непосредственное влияние на материальное положение крестьянства и наступление голодных бедствий» [108].
Эта этика бедности исчезает в нашей культуре только сейчас, на наших глазах.
Надо подчеркнуть, что даже наши либералы-западники, которые взялись в Февральской революции уговорить население принять проект построения капитализма, отвергали буржуазный индивидуализм и буржуазную жестокость. Вот как кратко сформулировал смысл капитализма С.Н. Булгаков в главе «Христианство и социализм» своей книги: «Капитализм есть организованный эгоизм, который сознательно и принципиально отрицает подчиненность хозяйства высшим началам нравственности и религии; он есть служение маммоны… Если по духовной природе своей капитализм в значительной мере является идолопоклонством, то по своему общественному значению для социальной жизни он покрыт преступлениями, и история капитала есть печальная, жуткая повесть о человеческой бессердечности и себялюбии» [109].
Почему все это здесь говорится? Потому, что в советское время нам не объясняли, что к осени 1917 г. в России возникло всеобщее взаимопонимание о том, что практически всем капитализм не годился. Он был несовместим ни с социальными интересами почти всего населения, ни с совестью большинства. Утопия небольшого меньшинства, которое надеялось ввести Россию в клуб стран метрополии мирового капитализма, была быстро рассеяна экспансией империализма капитала и I Мировой войны. А крестьяне, рабочие и интеллигенция за десять лет получили опыт существования в периферийном капитализме. Такого будущего не хотело большинство всех социокультурных общностей России, включая монархистов и даже значительную часть буржуазии. Элита не собиралась пускать Россию на Запад, а собственный «православный капитализм» был невозможен.
Все эти факторы и условия Ленин изучил и обдумал на основе лучших источников, и, обращаясь к трудящимся и к политическим сообществам, ему не надо было долго объяснять ситуацию и тенденции — главное все уже поняли. Дело уже было в выборе на распутье. И выбор был известен.
Советская власть унаследовала глубокую застойную бедность огромной массы крестьянства, усугубленную разрухой Мировой и Гражданской войн. И практически сразу после Октября были начаты большие исследовательские, а затем и практические (в том числе чрезвычайные) программы искоренения бедности.
Первое обследование бюджета и быта семей рабочих было проведено по инициативе С.Г. Струмилина уже в мае-июне 1918 г. в Петрограде. Затем оно охватило 40 городов. Были получены важные результаты, а в 1920-1922 гг. работа по уточненной методике была проведена в самых разных регионах страны. В 1918 г. были сделаны и первые попытки рассчитать прожиточный минимум для установления обязательного минимального уровня заработной платы. Велись исследования фактического потребления и физиологических норм.
В декабре 1922 г. было проведено всесоюзное месячное бюджетное обследование рабочих и служащих. С 1923 по 1928 г. такие месячные обследования проводились в ноябре. Это был большой проект, в ходе которого было накоплено много данных и методический опыт.
Сейчас нам необходимо реконструировать ленинские представления бедности и его источники.