Ленин (американский вариант)

Глава X Полубольшевики: платформа французской социалистической партии

Ленин описал основополагающую идею большевизма и свою практическую программу следующим образом:

«Соединение диктатуры пролетариата с новой демократией для трудящихся, – гражданской войны с широчайшим вовлечением масс в политику[148]».

Следует похвалить большевистского вождя. Он выражается с откровенностью и ясностью, несвойственной туманным высказываниям большинства сегодняшних социалистов.

Заслуживает прочтения анкета «Вопросы о большевизме», проведённая журналом «L’Avenir[149]». Самых крайних из социалистов попросили ответить на ряд вопросов. Например, первые два были такими:

«Возможно ли в настоящее время революционное преобразование капиталистического строя в социалистический? Если да, то какие признаки указывают на такую возможность, и в чём это преобразование будет заключаться?»

«Может ли революционная власть действовать без демократической санкции и каким образом?»

Ответы сами по себе не очень содержательны, если изучать их по отдельности, но взятые в целом, они более чем интересны.

Например, госпожа Луиза Сомоно из комитета по восстановлению международных связей – она отвечала на анкету первая – сказала: «Социалистическая партия самым решительным образом отказывается от любых попыток представить революцию недостаточно назревшей, а пролетариат недостаточно подготовленным к исполнению властных обязанностей. … Только революция может принести быстрое и полное решение общемировых проблем социалистического переустройства».

Так думает социалистическая партия, от лица которой говорит Луиза Сомоно, однако, другого мнения придерживается Андре Лебэ, который принадлежит к той же партии, и ответы которого следуют сразу за ответами Луизы Сомоно. Вот его слова: «Безумно, преступно и абсурдно утверждать, что задача пролетариата сегодня – немедленно взять власть в свои руки. Вы не хуже меня знаете, что рабочий класс по-прежнему очень плохо образован. Он всё-ещё отстаёт в интеллектуальных и материальных возможностях. Когда капиталистическое общество достигнет максимального развития и распространит свои блага повсеместно, только тогда будет необходимо революционная перемена. Устраивать её загодя незачем[150]».

С другой стороны в новой статье Альбера Тома можно прочитать: «Представители класса собственников, которые увеличили своё богатство и власть, и которые даже во время войны восполняли свои материальные потери при помощи новоизобретённых методов, могли бы сохранить новое настроение, одушевлявшее их с 1914 по 1918 год, и признать, что занимаются предпринимательством не только для себя, но ради всеобщего блага. Мы надеялись, что собственники смогут увидеть в управлении капиталами форму общественного партнёрства, преследующего общие интересы, а в своих наёмных работниках – коллег, равных сотрудников при обсуждении деловых вопросов и переговорах. Наши надежды иллюзорны? Неужели, твёрдый союз, союз ради общих целей, поднимающийся над частным эгоизмом, теперь невозможен? Я со своей стороны отказываюсь так думать[151]».

Госпожа Сомоно хочет немедленной революции. Господин Лебэ считает революцию немного преждевременной. Господин Тома не хочет революции вообще. В ядре партии существует три разных мнения по одному важному вопросу. Кто же выражает официальную позицию партии? Следует ли требовать революции сегодня вместе с госпожой Сомоно, или мысль о революции «безумна, преступна, абсурдна», как настаивает господин Лебэ?

Казалось бы, задача согласовать две эти позиции явно превосходит человеческие возможности, однако внеочередной национальный съезд в апреле 1919 доказал обратное. Съезд подтвердил единство партии и ответил на роковой вопрос:

«Социалистическая партия заявляет твёрже, чем когда-либо, с уверенностью, ещё подкреплённой последними ужасными уроками, что цель, к которой мы стремимся, - социальная революция».

«Социальная революция означает не более и не менее, как замену существующего экономического строя, укоренённого в капиталистической частной собственности и соответствующего определённому периоду истории, ныне исчерпанному, на строй коллективного производства и распределения продукции со справедливым обменом товарами».

«Только будущее покажет, каким образом произойдёт эта смена, которая и будет революцией, произойдёт ли это через легальную передачу власти в ходе избирательного процесса или вследствие применения силы организованным пролетариатом[152]».

В статье «Комментарии к платформе Социалистической партии» Леон Блюм назвал эту позицию «прямой постановкой вопроса без лицемерия и неопределённости». Надеюсь, мне позволят не согласиться с Леоном Блюмом. Те, кто привык называть вещи своими именами, в приведённых цитатах обнаружат только словесную эквилибристику. С формальной точки зрения платформа партии, вероятно, корректна. Нет никакого сомнения, что легальную смену существующего режима тоже можно назвать революцией. В таком же смысле говорят о революции в химии или революции в ботанике. К сожалению, вопрос заключается в другом. Суть вопроса в том, произойдёт ли смена режима «легально в ходе свободных всеобщих выборов» или «вследствие применения силы организованным пролетариатом». Платформа социалистической партии не содержит ответа, кроме скромного замечания «только будущее покажет», а господин Блюм в своём «Комментарии» призывает товарищей «не путать цель и средство».

Что всё это означает? Весь мир в огне. Европа вероятно на грани смерти. В Москве начат ужасный эксперимент, а его авторы не находят ничего лучше, чем добиваться возможности повторить опыт в Париже и Лондоне. Народ запутался. Напряжение в массах велико. А Социалистическая партия полагает, что время располагает к заявлениям в пророческом тоне с интонацией первооткрывателей того, что уже говорилось тысячи раз. Окончательная цель социализма состоит в смене строя, эта смена и есть революция!

Любой прохожий на улице имеет право сказать депутатам съезда:

«Господа, об этом вас никто не спрашивает. Мы всё это знали ещё сорок лет назад. Мы хотим знать вот что: собираетесь ли вы, подобно политикам из Москвы, организовать силовые действия в ближайшем будущем, и рассчитываете ли на нашу помощь? Вот что нам нужно узнать на случай, если планируется воздвигать баррикады, чтобы решить, на чьей стороне сражаться».

Вот и ответ: «Пролетариат не должен отказываться ни от одного военного средства в битве за приобретение политической власти».

Военного средства! Пулемёт – прекрасное военное средство. Русский опыт (открытый Николаем II и Лениным) показал, что при помощи пулемётов меньшинство может навязывать большинству свою волю очень долго. Такой ответ из «Политики и платформы» должен нравиться Александру Блану, который называет себя большевиком. Может быть, именно поэтому такая фраза и появилась в резолюции съезда. Но может ли французский пролетариат, должен ли французский пролетариат с целью приобрести власть отказаться от всеобщего избирательного права, или даже бороться против всеобщего голосования или революционный пролетариат должен ждать, пока не станет большинством?

Вот ответ: «У социалистической революции нет ни малейшего шанса на успех, если она начнётся не в должное время, до того, как назреют её условия в материальном и умственном положении общества. Партия всегда предостерегала трудящихся от попыток преждевременного движения и демонстраций под влиянием минутных побуждений».

Такие рассуждения адресованы Андре Лебэ и Альберу Тома, что также служит интересам партии. Наш прохожий с улицы снова недоумевает: «Если меня призывают не сегодня, то может быть завтра? Когда именно?»

«Социалистическая партия не назначает времени и не определяет форму предстоящей революции».

От чего же зависят время и форма?

«Форма революции будет зависеть от последнего анализа обстоятельств (!), в особенности от того, какое сопротивление встретят попытки освобождения. Социалистическая партия не упустит ни малейшей возможности, предоставленной ей ошибками буржуазии».

Понятно, что всеобщее избирательное право здесь попадает в разряд «обстоятельств». При этом неясно, как именно сопротивление буржуазии повлияет на окончательное решение. Следует ещё учесть, что буржуазия тоже будет исходить из обстоятельств (и это без сомнения). Если буржуазия решит, что обстоятельства требуют отказаться от всеобщего избирательного права, даже не возникает вопроса, что Социалистическая партия вправе ответить на насилие насилием. При таком развитии событий получится, что буржуазия устраивает революцию, а социалистическая партия не несёт за это никакой ответственности. В ситуации, когда избирательному праву граждан ничего не угрожает, могут ли они, должны ли они, будут ли они применять силу? Вот в чём заключается вопрос. Прохожий с улицы всё ещё ждёт ответа съезда.

В платформе говорится: «Социалистическая партия не назначает времени». Леон Блюм задаёт вопрос: «Как можно предвидеть форму будущей революции?» Вне зависимости от того, назначит партия время революции или нет, предвидит партия форму будущей революции или не предвидит, на вопрос, сформулированный газетой «L’Avenir» всё-таки придётся ответить: подходит ли данный момент для установления строя коллективного производства, распределения и разумного обмена благ? Если не подходит, Социалистическая партия должна объявить это прямо, несмотря на разочарование, ожидающее Луизу Сомоно и Александра Блана. Если момент подходящий, партия должна сказать об этом, не щадя чувств Альбера Тома и Андрэ Лебэ. В той же степени важно ответить на второй вопрос «L’Avenir»: будет ли революция действовать без демократической санции? Здесь конкретный ответ бесконечно важнее общих рассуждений о конечных целях Социалистической партии и социализма вообще, который будет (кто бы мог подумать?) заменой одной формы собственности на другую.

Пока платформа Французской Социалистической партии ничего не говорит о вероятности успеха различных форм социалистической революции, Леон Блюм позволяет себе обмолвиться несколькими важными утверждениями по этому поводу, заслуживающему гораздо большего внимания: «Если одна, хотя и не самая вероятная из рассмотренных нами гипотез, осуществится. Если переход власти к пролетариату будет конституционным процессом, то есть социалисты при условиях, которые ещё предстоит определить, получат большинство в парламенте своей страны, и если у них будет возможность совершить действия, отвечающие революционной повестке, например, радикальное изменение статуса собственности, то, несмотря на легальный характер перемен, несмотря на конституционную форму нововведений, происходящее всё равно будет революцией!» В публикации «Комментария» эта увлекательная фраза сопровождается ремаркой «аплодисменты». Полагаю, что аплодисменты съезда были вызваны преимущественно новой сенсационной идеей, что основная цель социализма заключается и изменении статуса собственности и что такое изменение по содержанию полностью соответствует революции! Никак не могу предположить, что аплодисменты относились к оценке вероятности «одной из рассмотренных нами» гипотез. Совершенно непостижимо, что при сложившихся сейчас в мире условиях, вопрос такой важности обходится молчанием в «Платформе» Социалистической партии и только кратко упоминается в подчинённом предложении где-то в «Комментарии». Социалисты ещё не получили большинства ни в парламенте, ни в стране. Французский народ, как и французский пролетариат, вправе ожидать, что Социалистическая партия ясно изложит политические цели, на поддержку которых она претендует.

Ещё более лаконична «Платформа» в другом важнейшем вопросе. В вопросе диктатуры пролетариата. Там сказано:

«В какой бы форме не совершилась революция, переход власти к пролетариату вероятно приведёт к периоду диктатуры».

Мысль выражена ясно, и мы можем только поздравить Французскую Социалистическую партию с извлечением выгоды из прекрасного опыта Русской Революции. Французские большевики приступили к заимствованию русских идей, после того, как эти идеи оказались окончательно скомпрометированы, чем напомнили мне тех умных египтян, которые сидели тихо, как мыши, пока все силы Британской Империи были поглощены Мировой войной, и устроили революцию сразу после капитуляции Германии.

«История ясно демонстрирует значение этой формулы, так горько искажаемой современными реакционерами. История доказывает, без всяких вопросов, что новый строй, политический или социальный не может быть установлен только правовыми механизмами предшествующего строя, замена которого должна свершиться. Революции XIX века добивались успеха или терпели поражение в зависимости от того, как они следовали данному принципу. ‘Диктатура пролетариата’ это не более чем переход от старого порядка, который отбрасывается, к новому, который выстраивается на своих собственных основаниях».

Леон Блюм продолжает в «Комментарии»: «Когда новый строй, нет никакой разницы политический или социальный, разрушает существующий порядок, он заранее обречён на неудачу, если для оправдания своего появления он с самых первых шагов зависит от свергаемых политических, экономических или социальных структур (аплодисменты)».

«Могут сказать, что в данном вопросе речь идёт о правиле профессиональной техники. Революции побеждают или проигрывают в зависимости от того, освободились они или нет от юридических формальностей в период перехода от старого режима к новому, другими словами в промежуточный этап диктатуры. Когда речь идёт о социальной революции, диктатура не подразумевает чьей-то личной власти, а только правление пролетариата, по примеру прошлых революций, когда появлялись диктатуры роялистов, бонапартистов или республиканцев».

Ни этот довод в «Платформе», ни его пересказ в «Комментарии» (или здесь «Платформа» пересказывает «Комментарий»?) на мой взгляд ничего не доказывает. Леон Блюм пишет: «Все революции XIX века добивались успеха или терпели поражение в зависимости от того, был ли в них переходный период диктатуры». Мне бы очень хотелось узнать, как господин Блюм классифицирует революции XIX века, и какие из революций он считает успешными. Однако, автор «Комментария» не балует нас примерами, его явно не привлекает роль профессора исторических наук. Ему достаточно единственного примера – «последней случившейся во Франции революций – свержением империи и установлением республики в 1870-1871 годах».

В чём собственно состоял конфликт между Гамбеттой и остальным правительством национальной обороны? Перед лицом приближающихся выборов, ранняя дата которых была оговорена в условиях перемирия, Гамбетта попытался установить настоящую диктатуру на демократических основаниях. Во-первых, он настаивал, чтобы официальные лица рухнувшей империи не могли участвовать в выборах. Его решение было антиконституционным. Гамбетта заявил: «Это не имеет значения. Я осуществляю диктатуру. Если я этого не сделаю, республика и демократия погибнут». Действительно, два или три года спустя, поскольку Гамбетта больше не мог занимать должность и фактически осуществлять диктатуру, «реакционное Собрание организовало заговор с целью восстановления монархии».

Прежде всего, я не понимаю целей этого поучительного отрывка, и не вижу смысла в словосочетании «демократическая диктатура». Означают ли эти слова что-нибудь, кроме универсального принципа всеобщего избирательного права? Если, к примеру, в соответствии с конституцией Третьей Республики принцы бывшей правящей династии были изгнаны из Франции, означает ли это, что французский народ уже пятьдесят лет живёт под властью диктатуры? Но даже если не заострять внимания на таких моментах, пока я пытаюсь следовать рассуждениям Леона Блюма до конца и всё-таки понять смысл исторического урока, на который он ссылается, но только запутываюсь. Итак, «Гамбетта больше не мог занимать должность и фактически осуществлять диктатуру». Так как все революции XIX века проигрывали, если не соблюдали правило Леона Блюма о «промежуточном периоде диктатуры», я предполагаю, что Третья Республика пала и на её место пришла Империя. На самом деле события развивались не настолько трагично. Всего только «реакционное Собрание организовало заговор с целью восстановления монархии». Дальше этого дело не пошло. Оказывается, что неумолимое правило Леона Блюма не так неумолимо. Революция, провозгласившая Третью Республику и ставшая, пожалуй, самой успешной революцией в Европе, так как установленный ею строй уже просуществовал добрые полвека, по собственным утверждениям Блюма обошлась без промежуточного этапа диктатуры. Если остальные примеры, которые мог бы привести Леон Блюм в подтверждение своей теории, столь же убедительны, он поступает очень предусмотрительно, избегая роли «профессора исторических наук».

Я не захожу так далеко, чтобы формулировать свой собственный закон истории, противоположный указанному в «Платформе», а именно я не стану утверждать, что всякая революция, прибегнувшая к диктатуре, непременно проигрывает. Любая революция представляет собой слишком сложное явление, чтобы её судьба зависела от какого-то одного условия, которое в свою очередь само является производным тысячи других факторов самой разной природы. К тому же, как я уже упоминал, революции почти невозможно разделить на успешные и неудачные. Я остановлюсь на том, что идея диктатуры пролетариата не только одна из самых опасных, но и одна из самых непоследовательных политических идей.

Леон Блюм продолжает: «Новый порядок, задуманный пролетариатом, будет установлен одним классом, но на благо всего человечества. Подобно новому правовому порядку, которой она предшествует и которую она подготавливает, коллективная диктатура пролетариев[153] осуществляется от лица и в интересах всего человечества (или по крайней мере целой нации)».

Здесь нет необходимости что-либо говорить! Со времён Адама и Евы ни одна диктатура, личная или коллективная, не устанавливалась не в интересах всего человечества. Откровенные и честные диктаторы (дело всегда только в откровенности и честности) никогда этого и не отрицали. Наполеон говорил: «Возьмите за правило общее благо, и вы можете делать всё, что угодно».

«При этом переходный период должен быть настолько кратким, насколько позволят обстоятельства. Его продолжительность будет зависеть от экономического положения, степени подготовки и организации пролетариата, от природы и интенсивности встреченного сопротивления[154]».

Поскольку здесь мы рассматриваем диктатуру преимущественно как противоположность демократии, основанной на всеобщем избирательной праве, мы задаём вопрос: каким образом диктатура завершится по своей собственной логике? Если диктатура отменит себя так быстро, как только позволят обстоятельства, что придёт ей на смену? Анархия? Всеобщее избирательное право? В последнем случае можем ли мы надеяться на полную смену общественного мнения, просвещённого удивительным экспериментом, успешно завершённым пролетариатом, и массовые настроения перейдут от деспотизма к демократии? Я тоже не претендую на роль профессора истории, но мне было бы легко показать, что никакая диктатура, ни личная, ни коллективная – а коллективная ещё больше, чем личная[155] – не может подготовить подданных к жизни в демократическом обществе. Все диктатуры оказывали обратное влияние на общественное мнение. Вот почему ни одна диктатура не была упразднена по своей собственной логике. Леон Блюм может ответить, что диктатура пролетариата будет в этом отношении, как и во всех остальных, отличаться от диктатур до сих пор существовавших в истории. Он может даже сослаться на пример Москвы. Господину Блюму, как и всем остальным западным социалистам, следовало бы побывать в России[156] при условии, что большевики дозволят ему такое путешествие, а вот это дозволение весьма сомнительно, так как с точки зрения большевиков их французский почитатель относится к числу буржуазных лицемеров. Он бы узнал на собственном опыте, что русский народ думает о большевиках, и, соответственно, о малой вероятности появления «обстоятельств, позволяющих…» Ленину вернуться к принципу всеобщего избирательного права после «…переходного периода». Переходный период длится уже более четырёх лет, но Ленин о таких обстоятельствах даже и не думает. Наши рассуждения, безусловно, носят чисто академический характер. Все знают, как заканчиваются диктатуры в реальности. Режим Ленина, хотя он и отвечает полностью правилу Леона Блюма (в самом деле, трудно было бы найти более совершенную диктатуру и более полный отказ от юридических форм предшествующего строя), не станет исключением.

«Во время переходного периода диктатура будет осуществляться пролетариатом, организованным политически и экономически».

«Правда, что с этой позиции в соответствии со своей традиционной тактикой Социалистическая партия понимает, что политические и экономические органы рабочего класса должны определить основные направления своей политики».

Мы снова оказались во мраке. Что в действительности означает «организованный политически и экономически пролетариат»? Это Общая Конфедерация Профсоюзов или всего только Конституция Советов, опубликованная недавно совместным изданием Социалистической партии и Humanité? Если верно второе, следует добавить несколько слов о беднейших крестьянах, которым следует отправляться в советы депутатов от ‘батраков’ и ‘середняков’, или даже организовать свои собственные ‘комитеты бедноты’ в соответствии с последним криком моды из Москвы.

Более чем вероятно, что эксперимент социальной революции среди лучше образованных жителей Западной Европы не будет сильно отличаться от того, что получилось в России. Мир только что пережил пять лет войны, что обострило все человеческие инстинкты, а в особенности инстинкты ненависти и разрушения. Сам тон дискуссий во французских газетах (впрочем, как и в других странах) способен зародить сомнения в мирном характере возможной революции во Франции[157]. Все партии одинаково склонны к брани, одинаковы всеобщие обвинения в коррупции и измене. Признаки морального и умственного истощения очевидны во всех странах. Не стоит думать, что Социалистическая партия избежала общей участи. Два депутата-социалиста Басли и Кадо недавно предложили парламенту билль, требующий смертной казни, приводимой в исполнение в двадцать четыре часа, для монополистов, барышников и спекуляторов. Две крайние газеты одобрили это предложение. «Humanité» назвала эту меру здоровой республиканской традицией. «Разве во время Великой революции барышники не вздёргивались на ближайшем фонаре?[158]»

Газета «Action Francaise» написала: «Только невежественные люди удивятся тому, что роялисты приветствуют воскрешение «жарящих пчёл[159]» и весёлых виселиц, при помощи которых наши короли держали чернь в подчинении более девяти добрых веков[160].

Даже не испытывая симпатии к барышникам, спекуляторам и монополистам, можно надеяться, что современное цивилизованное правительство располагает иными средствами решения экономических проблем, чем революционная бритва и королевские огненные палаты.

Почти трогает единение таких разных политических традиций как большевики и роялисты[161], хотя мы почти каждый день читаем, как господин Доде требует гильотины для Кайо, а господин Бротто из газеты «Populair» требует того же парикмахера почтенным сединам маршала Жоффра[162]. Я хорошо понимаю, что перед нами журналистские игры. Не стоило бы упоминать газетную брань всерьёз в нормальное время, но стоит во Франции разразиться революции[163] и подобные шутки обернутся тем, чем они обернулись в России: виселицами, гильотиной, и, кто знает, может быть и огненной палатой. Большевики своё не упустят.

Нам следует беспокоиться не только о моральном состоянии человечества. «Платформа» Социалистической партии, которая совсем не заботится о моральном состоянии общества, перечисляет обстоятельства «благоприятствующие успеху социальной революции». Упомяну только два из них: «Во-первых, тесное единство Международной Социалистической партии, во-вторых, материальное процветание, особенно в отношении запасов сырья, провианта, текстильных материалов, станков и транспортных средств». Первое условие не то чтобы обязательно, но не лишено значения. Второе кажется мне абсолютно необходимы. Верит ли Социалистическая партия, что оба этих условия уже достигнуты? Думаю, все согласятся, что сегодня мы гораздо дальше от выполнения этих условий, чем мы были накануне войны в 1913 году, когда вопрос социальной революции даже не поднимался на фоне тогдашних злободневных событий. Не лучше ли отказаться от подгонки к умозаключениям на данную тему некий агностицизм, мало совместимый с искренним догматизмом марксистской веры. Не будет ли честнее просто сказать французским трудящимся, что «пролетарский час» не пробьёт ни сегодня, ни завтра.

Неужели освобождение от агностицизма в той или иной форме подразумевает раскол пресловутого единства (единства!) Французской Социалистической партии? Это единство сможет ли пережить первый же кризис революции? При условии, что оно переживёт момент самой революции. Французские социалисты обязаны вечной благодарностью министрам, деятельность которых хорошо ли, плохо ли, позволяет их партии сохранять целостность: Компер-Мобель якшается с Лонге, Тома с Бланом, Лебэ с Раффен-Дюжаном.

Август Бебель на социалистическом съезде в Амстердаме высказался о политике Жореса следующим образом: «После каждого голосования во Французском парламенте мы видим раскол жоресистской партии на две или три фракции. Чтобы увидеть нечто подобное где-то ещё, надо отправиться в Германию и понаблюдать за самой отвратительной капиталистической партией, Национал-Либералами. Сегодня часть пролетарской партии во Франции оказывается склонной к той же тенденции, что компрометирует и деморализует всё движение[164]». Поскольку военный кризис во Франции уже закончился, а революционный ещё не наступил, Социалистическая партия ежедневно устраивает печальные представления, которые так проклинал Бебель. Не знаю, повысился ли интеллектуальный и моральный престиж французской «единой» партии, что на одном фланге её парламентской фракции заседает господин Блан, прямо называющий себя большевиком, а на другом фланге господин Тома, который столь же прямо настаивает, что «борьба с большевизмом это не предательство дела социализма, а, совсем напротив, служба ему[165]». По моему мнению, им обоим было бы логично разойтись каждому по своей партии и предоставить остальных их собственной судьбе, так как «единство» совершенно не показывает эффективности. Я, однако, искренне надеюсь, что французским социалистам не доведётся увидеть того, что увидели социалисты в России и Германии: баррикад на улицах родной страны.