Лесной край

Глава 11

Удивительно, но вспоминая каким лежебокой он был в своем мире и как, особенно в старости, любил поваляться в постели, то оставалось только удивляться тому, каким «жаворонком» стал сейчас. И к тому же он не просто стал рано просыпаться, а при пробуждении чувствовал радость ожидания, что еще нового преподнесет ему сегодня этот мир, не обязательно приятное, но то, что потребует от него каких-то решений и действий. И он будет что-то решать, как-то действовать… То есть — жить, чувствуя, как играют силы в его еще маленьком, но таком уже родном и привычном теле. Старик в его мозгах уже и позабыл это чувство незамутненной детской радости, когда радуешься просто от того, что ты есть.

Сегодняшнее утро не стало исключением. И хорошее настроение не испортили ни умывание холодной водой, ни традиционная тренировка, а наоборот взбодрили его, а завтрак от Истрил вообще вознес до небес. Карно, как атаман, распределил обязанности на день. Еще вчера они договорились, что никакой разбойничьей вольницы у них не будет, а будет воинское подразделение с дисциплиной, обращением по старшинству и прочими воинским атрибутами. Одноглазый только одобрительно хмыкнул на такое предложение. Если верить Истрил, а не верить ей у Ольта не было никаких оснований, то Карно был когда-то в немалых воинских чинах и уж кому-кому, но ему это должно было прийтись по вкусу. Но больше всего, как и думал Ольт, этому оказался рад Вьюн, который почувствовал родную среду, ну а кандальникам было по большому счету на это плевать. На каторге жизнь была похлеще любой казармы и после нее воинскими порядками их было уже не запугать. Мужикам было поручено хорошенько убраться в лагере и привести в порядок все землянки и шалаши. Истрил, как повариха сама знает, что делать, ну а Ольт на подхвате. Фактически это означало: «Делай что хочешь, только под ногами не путайся». Сам Карно, как и положено большому начальнику, впрочем, большим скорее по размерам, чем по количеству подчиненных, остался надзирать за работами и не допущать беспорядков.

Поэтому после завтрака все распределились по своим делам, а он попросил Жаго оседлать самую смирную на вид лошадку и попробовал себя в верховой езде. Не считать же поездку к их лесной избушке настоящей ездой. Он тогда и не понял всего толком, стараясь только вовремя увернуться от веток, перегораживающих лесную тропу, и стараясь позорно не сползти с лошади. Седла-то не было. Хорошо еще, что по лесу и не разгонишься толком. Но сейчас, когда есть седло и место для езды, так почему бы и не проехаться с шиком? Он и разогнался было… И понял, что наездник из него никакой. Но тут ему грех было винить себя, он-то и живую лошадь видел может раз десять в жизни. Что поделаешь — издержки городского воспитания. Даже когда был председателем фермерского хозяйства, и такое было в его биографии, то больше имел дела с тракторами и грузовиками. А для остальных нужд использовали все больше легковые машины, уазики или нивы. Лично у него была «Тойота-паджеро», рабочая «лошадка», которая была наиболее подходящей для направлений, которые существовали в его «колхозе». Да и вообще в том селении редкие семьи еще держали лошадей или ишаков для домашних нужд. И даже сами местные посматривали на такой транспорт с интересом — раритет все-таки. Вот такое сельское хозяйство.

Так что ездил пару раз в детстве в деревне у дядьки на крестьянском одре-работяге, в принципе забывшем, что такое рысь и галоп, охлюпкой и шагом, как в недавнем походе с грузом золота, и пару раз уже взрослым, на выставке элитного животноводства, прокатили на жеребце стоимостью с мерседес, как очень уважаемого человека, опять же шагом, но уже в седле шагов двадцать. Вот и весь его опыт верховой езды. А уж как седлать, это для него вообще было темным лесом. Единственное что он знал, это то, что узда надевается на морду, а седло на спину лошади. Так что сейчас Карно посмеиваясь, а Истрил с легкой тревогой наблюдали, как Жаго водит понурую лошадку по поляне, а на ее спине, судорожно вцепившись в поводья, с восторженным видом сидит Ольт. Ну вот не мог он, как не старался, скрыть мальчишеского восторга от того, что едет на живой лошади. Так и хотелось пришпорить деревенского скакуна в галоп и плевать, что он физически, из-за своих почтенных лет, был на это не способен. Даже, собиравшиеся в дорогу, Вьюн с Вельтом подошли посмотреть на бесплатное представление. По уговору с Карно они должны были разведать подходы и обстановку вокруг замка Кведра. Но разве они могли пропустить такое представление, как «первый раз в седло». Впрочем, если они думали развлечься за чужой счет, то им обломалось. Животное было до того флегматичным, что стоило перестать ее понукать, как оно тут же останавливалось, и чтобы опять стронуть его с места, приходилось треснуть палкой по заднице. Поэтому вскоре Жаго занялся своими делами, Вьюн с Вельтом, не дождавшись интересного, плюнули и умотали по своим делам, собираться в дальнюю дрогу, а юный наездник уже сам вполне уверенно дергал за поводья и бил пятками в бока. Что, впрочем, ничего не говорило о повышении мастерства, так как лошади были совершенно по барабану все его телодвижения, и она больше стояла, чем ходила. Зато Ольт уже крепко держался на спине ленивой и меланхоличной скотины и не думал падать. Тоже тренировка.

Но все хорошее когда-нибудь кончается, и Ольт, увлеченный новым и интересным занятием, даже не заметил, как прошло время и Истрил позвала на обед. После ее очередного кулинарного чуда Вьюн с Вельтом отравились увязывать последние тюки, все таки собирались не на день-два, а все оставшееся немногочисленное мужское население, довольное и сытое, молча лежало животами вверх, завязывая жирок. Первым, как самый молодой и нетерпеливый, подал голос Ольт:

— Через два дня Вьюн будет у цели, два дня на разведку, еще два дня на обратный путь. Шесть дней, ну предел — седьмица. Мы должны успеть сделать свои дела до их приезда. Поэтому уже завтра нам надо будет выходить. Ты как, Карно, дорогу осилишь?

— Да нормально все, рана на плече закрылась, на ноге тоже подживает. Так что дорога — это не проблема. Тем более на лошадях поедем.

— Да, силен был Крильт, видно крепкая была битва, коль такие раны получил. — подал голос Жаго.

— А как же! А какой живучий! Уж я его бил, бил, а он все не умирает и не умирает… — глаза у Карно смеялись. Все правильно, если уж врать, то со смехом, выдавая все за шутку.

— Да ты что?! И как же ты его… Того? — Жаго был не то, что тупой. Просто слишком наивен и простодушен, чтобы понять все нюансы Карновского остроумия.

— Придушить пришлось.

— Да уж, наш Карно такой. Как сейчас вижу: лежит Крильт, глаза выпучил, весь обделался, но умирать — вот никак. Карно тогда сильно разозлился, говорит: «Не хочешь добром, будет как всегда!» — добавил свои три копейки Ольт.

— Это как, как всегда? — озадачился каторжник.

— Говорит же, придушить пришлось.

— Да-а-а, силен наш атаман. — согласился простодушный Жако. — Да и всю банду приголубил. Герой!

— Ладно, герой. Давай раны посмотрим.

Раны внушали оптимизм, заживление шло хорошо. На плече все стянулось и покрылось корочкой, и кожа вокруг нее была чистой и нормального цвета. На ноге тоже покраснение и опухоль спали, и сама рана ужалась в размерах и не производила такого ужасного впечатления, как в первый день. Но видно вчерашнее хождение и бой все-таки не прошли даром, потому что уже почти закрытая рана опять открылась и из нее сочилась сукровица. Ольт почистил рану и заново перевязал ее.

— Да, герой ты наш. Придется тебе пока в лагере посидеть. А то без ноги остаться можешь. Тебе это надо? А в деревню за родичами Жаго мы с ним и сами сходим.

— Да как же так? — Карно с досадой сжал кулаки.

— А вот так. Не фиг было геройствовать. — Вольт ехидно усмехнулся — Лезть на кого не попадя, как с голой жопой на ежа.

— Выпороть бы этого ежа, — проворчал атаман, — чтобы колючки свои везде не разбрасывал.

— Хе-хе, это ты сказанул, — покрутил головой Жако, потом поднял заскорузлый палец. — Как же ты ежа выпорешь? У него же колючки везде. А ты, малой, все-таки смотри, с кем говоришь.

На что уже сам Карно махнул рукой:

— Да пусть говорит. Дикий он совсем, три года один в лесу прожил, только с медведицами общался. Некому его житейским правилам обучать было. Вот и получилось такое… недоразумение.

Никак Ольт не ожидал такой тонкой иронии от человека, которого посчитал простым воякой. Поэтому быстро подавил в себе возникшее было возмущение. Только пробурчал недовольно:

— Что посадили, то и выросло.

Его ворчание загасила Истрил, ласково обняв и притянув к себе:

— Ольти, сынок, мне очень нравится то, что выросло из того ростка, который посадили мы с твоим отцом. И плюнь ты на этих грубых лесных увальней.

Ольт из-под руки Истрил показал язык Карно с Жаго. Те только крякнули, но не осмелились сказать хоть слово. Попробовали бы они хоть что-то вякнуть против его матери. Ее характер уже все в лагере раскусили.

— И я пойду с вами. Я думаю, что мне будет легче поговорить с твоей женой, Жаго. Ведь так?

Может Ольт и хотел возразить, но, когда Историк говорила таким тоном, пропадала всякая охота спорить. Поэтому он, как и мужики до этого, прикусил язык. А Жаго только согласно кивнул головой. Было видно, что он даже рад такому повороту дел. Лишь Карно только жалобно промямлил:

— Это что? Я совсем один остаюсь?

— Ну это ненадолго. Зато почувствуешь себя хозяином. Представляешь, один на всю округу? Хозяин всего леса… И всех медведиц вокруг. Ты уж не обижай их. — не удержался Ольт от мелкой мести за то, что тот обозвал его «диким».

Истрил улыбнулась, а Ольт рассмеялся заливистым мальчишеским смехом. Ему баритоном вторил ничего не понявший, но всегда готовый поддержать веселье, Жаго. Только выдавил сквозь приступы смеха:

— А что… С этими… Медведицами… Не так?

— Да он… Ха-ха… Даже раненный… В горячке… Хи-хи… Все спрашивал, а где его любимые медведицы… Ха-ха-ха. — совсем разошелся Ольт. — Почему не побрились перед свиданием.

И до того был заразителен его смех, что даже долго крепившийся Карно рассмеялся густым басом. Простые люди и юмор такой же незатейливый. Отсмеявшись и вытерев проступившую от смеха слезу, одноглазый заметил.

— Кстати, что это все про меня, да про меня. Ты, Ольт, помню обещал рассказать про Архо Меда. Как ты умудрился три года прожить в тайге. Так сейчас — самое время. Заодно и Вельт с Вьюном послушают, чтобы два раза не рассказывать. А то сейчас уйдут, вон уже почти собрались.

Ольт задумался. Собственно, рано или поздно, как-то придется объяснять откуда у него такие необычные для этого мира знания и умения. Почему бы и не сейчас? Рассказать сказку аборигенам и пусть разносят по городам и весям и ему легче будет. Основной костяк он уже продумал, осталось только добавить мяса. Это можно сделать и на ходу, на отсутствие фантазии он и раньше не жаловался, а теперь с проснувшимся вдруг детским воображением и бесшабашностью для него вообще не составляло рассказать что-нибудь этакое. Главное — не переборщить. Даром что ли весь вчерашний день, чтобы он не делал, у него в голове крутились различные варианты будущего повествования? Чего — сложного-то — придумать историю моряка, потерпевшего крушение у берегов Эдатрона, благо страна имела выход к морю, так, чтобы повествование не казалось слишком фантастическим и обладало достоверностью. И хотя его детская шкодливость так и подзуживала выдать что-нибудь сказочное, наподобие сказок о Синбаде-мореходе или аргонавтах, он наступил себе на горло и придумал-таки более-менее правдоподобную историю. Хотя и она изобиловала невероятными приключениями, но все в пределах достоверности, самую малость, не переступая тонкую грань, за которой уже начиналась фантастика. Только чтобы придать рассказу завлекательность авантюрного романа. Так что все немногочисленные обитатели бывшего разбойничьего лагеря уселись вокруг костра и Ольт поведал им удивительную историю о мужественном мореходе, ученом и воине, прошедшим через невероятные приключения и закончившим свою жизнь в глухой эданской тайге. При этом Ольт собрал воедино все, что он помнил о Робинзоне Крузо, открытии Америки викингами и о плаваниях знаменитых мореплавателей, начиная с Колумба и кончая Берингом, не удержавшись все-таки от искушения и для большей живости, добавив приключений Синдбада-морехода и аргонавтов. Совсем немного и то только те, которые не могли нарушить своей сказочностью всю правдивость его повести. Он, сам того не ожидая, создал такую увлекательную историю, что его немногочисленные слушатели, забыв про все дела, затаив дыхание слушали, как входит в легенды Эдатрона мореплаватель Архо Мед — полководец, двурукий мечник, непобедимый кулачный боец, великий ученый, которому были известны чуть ли не тайны мироздания и просто хороший дядька. Безвестный покойник в могиле под деревянным срубом мог бы гордиться своей посмертной славой. Честно говоря, Ольта и самого увлекло собственное повествование. Когда еще он найдет свободные уши, чтобы выслушать всю ту приключенческо-фантастическую галиматью, которую он придумал. Часа два он молол языком и мог бы еще столько же, если бы не подвел детский, еще неокрепший голос. Но основное до слушателей он донес и теперь не у кого из них не возникало вопросов о некоторых его странностях.

— Через три дня я и нашел его останки вместе с костями убитого им тигра по рычанию падальщиков. Сами понимаете, что там после них могло остаться. Но что смог, я собрал и похоронил возле землянки, где мы с ним жили. Так он и погиб, защищая меня. Мама видела его могилу. — грустно закончил Ольт свое повествованье. Истрил кивнула головой, что мол «да, могилу видела» и это придало лишнюю достоверность словам мальчишки. Все помолчали, отдавая дань памяти храброму иноземцу.

— Да, смелый был человек. — после паузы выразил Карно общую мысль. — Жаль, не дожил до встречи с нами. Мы с тобой еще поговорим о нем, Ольт. Очень уж меня заинтересовали твои воинские ухватки.

С тем и разошлись, тем более, что Вьюну с Вельтом надо было выезжать. И так слишком задержались, слушая Ольтовы сказки. Да и самому Ольту следовало собираться в дорогу. Поездки в деревню Жаго никто не отменял. Перед отъездом он отошел с Карно в сторонку и о чем-то с ним переговорил. Беседа была короткой и в конце ее видно было только согласный кивок атамана. Истрил не обращала на это внимания, считая, что сынок все равно ей потом все расскажет, а Жаго считал, что дела начальства — это их дела и не ему совать в них свой нос. Они уже отъехали от лагеря шагов на двести, когда довольный Ольт их догнал. Все складывалось удачно.

Выехали налегке. Взяли с собой только запас тяжелого плотного и серого, как их жизнь, крестьянского хлеба, немножко воды в кожаных фляжках и оружие. У Истрил — небольшой охотничий лук и неизменный нож, Жаго кроме ножа прихватил с собой копье и какой-то тесак, что-то вроде мачете и годный не только для самозащиты, но при случае и для рубки деревьев. Ольт же, кроме обычного набора ножей и лука, подвесил на пояс два «не до меча», которые были в арсенале Крильта. Понравились они ему своим качеством и удобством, с каким лежали в его руках. Карно, печально вздыхая, проводил их с километр, затем долго стоял на месте, даже когда они уже скрылись из глаз.

Дорога была привычно-скучноватой. Лес да лес кругом. Один раз выпало не развлечение, но хоть какое-то разнообразие. Это когда они въехали в лес, состоящий из тех самых величественных деревьев, которые росли и возле старого лагеря Ольта. Как они называются он не знал и раньше ничего про них не слышал и тем более никогда не видел, даже на Земле. Может они и вообще ничего общего с Землей не имели. На вопрос к Истрил, как эти деревья называются, она лишь пожала плечами — конкретно у деревьев названия не было, так как они были посвящены и принадлежали Единому. А уж как он их называет, то только ему это известно. Для людей же это просто были деревья Единого, или роща Единого, ну или лес все того же Единого.

Таинственный сумрак, солнечные зайчики, изредка скользящие по лицам путешественников, царящая повсюду тишина навевали чувство спокойствия и умиротворения. Даже неугомонная птичья мелочь казалось приглушали здесь свой звонкий щебет. Громко говорить в таком месте казалось кощунством, поэтому они переговаривались в полголоса. Тут Ольт и узнал немного о местной религии. Конечно при вечерних разговорах в еще те времена, когда лежала раненной, в общих чертах Истрил уже познакомила его с верованиями, но во всякие подробности не вдавалась.

Оказалось, что на весь известный мир был только один бог. Конечно каждый народ воспринимал его по-своему и молился ему по-всякому, кто на что горазд, но сходились все в одном — бог един и имя его, во всяком случае в данной местности, Единый. В других местах могли называть и всевышним, и отцом всего сущего и еще полу десятком имен, но все сходились в том, что это один и тот же персонаж. Бог не вмешивался в суетные делишки людей, но мог вмешаться в судьбу какой-нибудь конкретной личности, помочь или наказать. Впрочем, Ольта мало интересовали религия и вопросы, связанные с ней, пока служители культа не потащили его на костер за неуважение к богу. Он и в той жизни придерживался строгого нейтралитета с божественными силами. Его не трогают и ладно. Так вот, лес, состоящий из таких деревьев, у местных назывался «Храм Единого» и повсеместно считалось, что именно в таком лесу человек наиболее близок к Единому. Неизвестно, откуда это пошло, но считалось, что такой лес может заменить церковь и даже, что молитвы, произнесенные среди вековых деревьев, будут услышаны скорее, чем в помещении под церковной крышей. И считалось, что даже обнажить оружие под сенью этих деревьев будет несмываемым грехом, а уж про убийство в таком месте здесь и не слышали.

Ольт сомневался, что Единый будет слушать чьи-то молитвы, произнесенные хоть где, но не собирался выносить свое мнение на суд людской. Кто он такой, чтобы вмешиваться в отношения между богом и людьми… Блажен, кто верует и не ему мешать в таком благом деле. Антипода Единому типа дьявола, шайтана или сатаны, как в земных верованиях, не существовало. Но зато была целая куча мелких и вредных вражин, которые, что по одному, что всем гамузом не могли составить Единому хоть какую-то конкуренции и он мог прихлопнуть их одним мановеньем, но почему-то не делал этого. Как подозревал Ольт, местному Всевышнему было глубоко плевать на них, с этими мелкими пакостниками люди должны были справляться сами. Этих врагов рода человеческого называли по-разному и каждой местности соответствовали свои разновидности нежити. Они существовали везде и только и ждали момента, чтобы впиться в душу зазевавшегося человека, ну или напакостить по-всякому, в чем были большие мастера. И только в храмах и некоторых святых местах, наподобие местного леса, они не могли существовать. А вообще отношения с богом здесь были просты и понятны, как и сами местные люди. Они молились ему и благодарили, что он не мешает им жить, как им хочется и только изредка вмешивается в людские дела, чтобы покарать совсем уж зарвавшегося преступника или вознаградить какого-нибудь героя, и, как и подобает богам, не обращал внимания на всякие мелочи. Как понял Ольт, надо было очень постараться, чтобы Единый обратил на тебя внимание, но если уж привлек к себе божественное внимание каким-нибудь совсем уже непотребным делом, то тогда показательно-жестокое наказание следовало незамедлительно. И наоборот, если ты оказывался достоин, то бог мог вознаградить тебя второй жизнью, вселив твою душу в ребенка. А вообще местный боженька, как понял Ольт из беседы с Истрил и Жаго, был довольно толерантен и терпимо относился к людским слабостям. Единственное, что он не выносил и за что наказывал бесповоротно и жестоко — это вера в других богов, в поисках которых в основном и заключалась служба его жрецов. Здесь он был очень даже ревнив, чего Ольт, вспоминая одну горбоносую рожу, понять пока не мог.

По такому святому лесу они сейчас и ехали и о чем-то говорить или еще как-то суетиться совсем не хотелось. Истрил с Жаго вообще благоговейно что-то шептали, углубившись в себя и не обращая внимания на окружающее. Ольт не стал донимать сопутников разговорами, главное — он узнал, что никто его в ближайшее будущее не потащит на костер, и не мешал им молиться, а сам любовался невероятной для Земли картиной. Вот и все развлечения за три дня. Ну еще и охота. Причем, при местном изобилии дичи это даже охотой назвать было бы большим преувеличением. Так, Истрил попутно, между делом, сшибала рябчиков, фазанов и прочих пернатых и тут же на ходу, сидя в седле, их ощипывала. Единственное, что радовало Ольта — это прогресс в искусстве верховой езды. Не джигит, но уже что-то. Так что он был рад, когда Жаго, едущий первым, остановился, поднял руку, зачем-то глубоко втянул воздух и произнес:

— Деревня близко.

Ольт тоже остановил лошадь, принюхался. По нему так обыкновенный запах трав и прочих лесных ароматов. Но Жаго в таких случаях можно было поверить.

— Привал. Отдохнем, поедим по-человечески. Жаго, ты местные места лучше всех знаешь. Выбери местечко получше.

Каторжник завел их в какой-то овраг, хорошо укрытый зарослями лещины. Он уверял, что место тайное и никто про него не знает. Развели небольшой, почти бездымный костерок. Запекли на углях дичь, поели и завалились немного вздремнуть. Впереди вполне возможно предстояла бессонная ночь, так что надо было быть к этому готовым.

Уже начало темнеть, когда Жаго всех поднял и, после приведения себя и места стоянки в порядок, повел в деревню. Пока дошли на землю опустилась ночь. В темноте нелегко было сообразить, куда и как идти. Хорошо, что Жаго знал дорогу, да и сама деревня оказалась не так уж далеко. Единственное, что сама деревня оказалась почти незаметна для случайных людей, не знающих, что здесь живут люди, так как состояла из землянок, крыши которых поросли травой и даже мелкими кустиками и почти утонувших в земле. Но для знающего человека заблудиться в двух десятках полуземлянок, расположенных вдоль единственной улицы, было нереально. Вообще-то Ольт представлял себе местные деревни несколько по-другому. Сыграли стереотипы его мира. Он ожидал увидеть какое-нибудь подобие бревенчатых изб, а тут было что-то похожее на блиндажи, укрытые крышами в один накат чуть ли не на уровне земли. Что бы войти в такое жилище, надо было наполовину спуститься в яму перед входом, а затем еще и пригнуться перед дверью.

Возле одного из таких недодомов Жаго оглянулся и прижал палец к губам. Ольт с Истрил и так крались тихо, но тут вообще замерли. Хорошо хоть собаки не лаяли. Северяне не очень любили, когда их облаивали четвероногие охранники, поэтому особо тупых и брехливых перебили, а остальные, как хорошие помощники при охоте, благоразумно молчали. В деревне царила темнота и тишина. Только иногда ночную темень прочерчивал полет светлячка и изредка скрипела чья-нибудь дверца, когда кто-нибудь выбегал перед сном по нужде. Жаго спустился по земляным ступенькам к двери дома, у которого остановился. Стучаться не стал, только громким шепотом проговорил в дверную щель:

— Трини, Трини, вы уже спите? — и замолк, прислушиваясь.

Какое-то мгновение стояла тишина, а затем испуганный женский голос, но также шепотом, прошелестел:

— Кто здесь?

— Трини, это я, Жаго. Милая, не бойся, открывай.

— Единый! Неужели это ты, Жаго?

Слышно было, как торопливые руки сбрасывают с двери засов. Встреча отца и мужа с семьей была тихой, но бурной. Все это время Истрил с Ольтом, впущенные хозяевами вовнутрь, стояли возле стенки и не мешали домочадцам в полной темноте проявлять свои чувства. Средством освещения здесь служили лучины, но никто и не подумал, для сохранения тайны, их зажигать. Да и глаза, уже привыкшие к темноте, худо-бедно различали темные силуэты. Наконец первый порыв от встречи, сопровождаемый слезами и судорожными объятиями, прошел и Жаго представил гостей и домочадцев друг другу. Семья представляла из себя жену Трини, моложавую симпатичную женщину, и трех детей — сына Серьгу, от чего Ольт, услышав это, только хмыкнул, и двух дочек малолеток Бри и Кси, шебутных чернявых погодков лет семи-восьми. Жаго не стал тянуть время и быстро утихомирив семью и послал Серьгу, ровесника Ольта, тайком привести жену Вельта. Уже через пятнадцать минут все тайное общество потенциальных беглецов было в сборе. Жена Вельта оказалась примерно тех же лет, что и Трини и тяжелая жизнь еще не успела наложить на нее свой тяжелый отпечаток. Ее лицо сохранило остатки былой красоты, да и фигура, даже одетая в старую изношенную одежду, была еще довольно стройной. С ней была и дочка, девчонка лет четырнадцати, которая, не смотря на старую потрепанную одежду, свой свежестью напоминала нераспустившийся бутон цветка, и судя по всему, обещала стать такой же красавицей, как и ее мать. При виде на нее сразу становилась понятна страсть, которой воспылал к ней местный барон.

Истрил тоже не стала тянуть кота за хвост, время было дорого, передала привет от Вельта и тут же предложила собираться и переехать к их мужу и отцу. Быстренько расписала сплошные плюсы и отсутствие минусов при таком решении проблем. Основная проблема стояла тут же, то краснея и бледнея, но молча, не смея подать голос, когда говорят старшие. Но по ней было видно, что она прямо сейчас была готова сорваться с места. Видно крепко ее прижала ситуация с местным властителем. В сущности, все были согласны на бегство, но не всех устраивали сроки. Хоть обе семьи и не были особо богатыми, но все равно у каждой скопился какой-никакой домашний скарб. И им было просто непонятно, как можно было бросать незатейливое крестьянское имущество. Но Истрил быстро обрубила все возражения, заявив, что купит им и плошки с ложками, и перины с подушками. Хотя последнее было сказано скорее в шутку, так как ничего подобного крестьяне в жизни и не имели. Но шутка помогла разрядить обстановку, которая стала несколько напряженной из-за скорого и тайного отъезда. Наказав Трини вязать узлы с домашним скарбом, Истрил с Ольтом пошли с женой и старшей дочерью Вельта, которых как оказалось звали Лейнсвил и Криста, из-за которой и завертелась вся эта история. Надо было поторапливаться и следовало помочь им со сборами. В избушке, которая тоже зарылась в землю по самые уши, их ждали еще двое детей: мальчишка примерно тех же лет, что и Ольт и маленькая девочка лет пяти-шести. Из-за постоянного недоедания было трудно сразу с налета определить возраст детей. Плотно прикрыв дверь, чтобы даже лучик света от лучины не пробивался наружу, вся семья вместе с добровольными помощниками принялись собираться в дорогу. Впрочем, и собираться было особенно и нечего. Парочка ношеных рубашек и штанов, девичье платье, видно готовящееся в приданное, небольшой ворох зимней одежды, несколько одеял и тощих матрасов — вот и все, что увязалось в несколько узлов. Основной груз составляли те самые чашки и плошки, которых у Лейнсвил, как у хорошей хозяйки было на удивление много для крестьянской семьи. Дело близилось к концу, когда вдруг послышался топот ног и еще издалека донеся грубый голос:

— Эй, Лейнсвил! Просыпайся, сука эданская! Открывай гостям!

Хозяйка испуганно прижала младшую дочку к себе и круглыми от страха глазами уставилась на дверь. Замерли и все остальные. Только если крестьяне замерли от страха, то Истрил просто спокойно посмотрела в сторону Ольта, готовая к действию, а Ольт тут же прижал палец к губам и шепотом спросил:

— Кто это?

— Стражники барона Бродра. — испуганно прижала ладонь ко рту Лейнсвил. — Никак за Кристой пришли. Ох горюшко… Не успели мы.

Ее безнадежность в голосе можно было понять. Если бросится защищать дочку, то вполне могут тут и полечь. Бывали случаи. А тут еще двое детей, которые тоже могут попасть под раздачу. Но и дочку отдавать на поругание барону, это как же? Нелегкий выбор. Она замерла, не зная, что делать, а ее сын набычился, сжал кулаки, упрямо выдвинув нижнюю челюсть. Ольт понял, что без смертоубийства здесь не обойдется.

— Вот блин, оборотни в погонах. Ну чтож, сами напросились. Хозяйка, детей в угол, пусть заткнут рты и отвернутся, не надо им видеть, что здесь будет. Матушка, ты за стол, лук спрячь под столом, но держи наготове. Валишь первого.

Истрил спокойно кивнула головой и уселась за стол, чуть поодаль и держа в опущенных под столешницу руках еще не взведенный, но уже со стрелой на тетиве, лук.

— А ты, Лейнсвил, открывай дверь и сразу отходи в сторону. И зажги еще одну лучину. Свету мне мало.

Сам встал так, чтобы, его прикрыло открывшейся дверью. Все засуетились и после небольшого переполоха замерли каждый на своем месте. Только Лейнсвил вставила в специальный держак на стене зажженную лучину и пошла ко входу. Да только не успела дойти, как дверь сама вылетела от сильного пинка снаружи. Не помог даже запор. В комнатенку, пригнувшись под низкой притолокой, вошел мужик в кожаных доспехах и в конусовидном, тоже кожаном колпаке, в руках поблескивал обнаженный меч. С темноты даже тусклый свет лучин заставлял его щуриться и мигать. Он не оглядываясь прошел до середины комнаты и заорал во весь голос:

— Дочка где!? Наш барон решил ее осчастливить и взять к себе в служанки. Давай собирай ее быстрее! — привык видно не церемониться с местным населением.

Он еще не кончил орать как в комнату вперся еще один стражник, копия первого. Этот молчал, только радостно щерился и жадным взглядом окидывал комнату. Понятно, девку-то барону, но стражникам тоже надо за труды праведные хоть что-то получить. Ольт пропустил обоих вояк в комнату и осторожно выглянул наружу. Больше никого видно не было. В этот момент первый стражник заметил сидящую за столом Истрил:

— А это тут кто? Что-то я такую не помню…

В это время Ольт решил, что пора действовать и подкрался сзади ко второму, который тянул шею в попытках разглядеть, с кем это разговаривает приятель. На последних трех шагах мальчишка взял короткий разбег и в прыжке, со словами: «Чтож вы дома не сидите, сволочи!», со всей силы ударил мечом в правой руке по так удобно вытянутой шее. Он сам не ожидал того, что получилось. Хотел сильно поранить, чтобы стражнику стало не до обитателей землянки, и потом как-нибудь добить, а смахнул голову одним ударом. Она слетела с шеи, как кочан капусты и с глухим стуком упала на земляной пол. Тело еще немного постояло и затем с грохотом и звоном повалилось вслед за головой. Все присутствующие на какое-то мгновение замерли, с испугом глядя на отрубленную голову, и тут встала Истрил и подняла лук. Ее каменное лицо и прищуренный глаз оказали на первого стражника гипнотизирующий эффект. Открытый рот силился что-то сказать, а в глазах плескался ужас. Позабытый меч бессильно повис в парализованной от страха руке. Пауза продлилась недолго. Свистнула стрела и в глазу стражника вырос невиданный цветок из гусиных перьев, а сам он, запрокинув голову, с таким же лязгом и грохотом, как и первый убитый, упал на спину. Все замерли, глядя на два трупа. И тут в открытую дверь со своим мачете в руке вломился Жаго. Он ошарашенно замер, как до этого стражник и только переводил взгляд с Истрил, в руках которой был опять поднятый лук со стрелой, на убитых воинов. Ольт, мимо которого каторжник проскочил даже его не заметив, шумно выдохнул и тихонько спрятал в ножны свой меч.

— Ну вы даете! — Жаго отмер и первые слова были не восхищения, а скорее удивления от увиденного.

— Сам удивляюсь. — пожал плечами Ольт. — Клянусь, ничего не сделал, только зашел.

И тут все будто проснулись. Заговорили все разом. Причем никаких истерик и паники. Даже дети опасливо поглядывая на трупы, только обсуждали удар, которым с одного маха сносят головы с плеч. Однако, крепкий тут народ обитал.

— Бросайте все, уходим налегке и быстро. Тут их оказывается целый десяток. Бродр решил заодно с дочкой Вельта еще и налог с деревни собрать.

— Какой налог?! — возмутилась Лейнсвил. — Только в том месяце забрали.

— Это ты барону Бродру скажи…

— Стоп, никуда спешить не надо. — взял командование в свои руки Ольт. — Уж если так получилось, то надо выжать из ситуации все что возможно.

— Это как это? Из чего выжать?

— Некогда, все потом. Жаго раздевай этого, — Ольт указал на мертвеца со стрелой в глазу, — а мы с тобой, тебя кстати, как зовут?

— Кольт…

— Как?! Впрочем, неважно, мы с тобой займемся безголовым.

Сообща быстро раздели трупы. Во время процесса Ольт выяснил у Жаго, где другие стражники. Оказывается, пока десятник с одним дружинником выполняли поручение барона, другие трясли старосту насчет несуществующих недоимков. Пока было неизвестно насчет недоимков, но спотыкач они нашли и сейчас совмещали полезное с приятным. Заодно выяснилось, что вся деревенька уже или еще не спала и сейчас с покорностью ждала погрома с последующим грабежом.

— Вот что Жаго, сейчас быстро переодеваешься и давай сюда пару мужиков посмелее. Дело есть.

Жаго только молча кивнул, как будто, так и положено, что командует какой-то малец. Быстро натянул на себя кожаный, с нашитыми железными бляхами доспех, и скрылся в ночной темноте. Вернулся не с парой мужиков, а привел с собой целый десяток бородачей. В землянке сразу стало не протолкнуться. Ольт только злобно зашипел:

— Я же сказал пару.

— Так они это… Сами… Как тут одному скажешь, когда они вместе?

— А под топор палача они тоже вместе пойдут?

— А… — махнул рукой Жако. — Так — деревня же. Все равно, если один напортачит вся деревня отвечать будет.

Пока они так препирались, мужики, увидев трупы, растерялись, загудели, встревоженно глядя на середину деревни, где в избушке старосты горел огонек.

— Что, испугались? Тьфу, будто и не мужчины вовсе. — сразу взял быка за рога Ольт.

— Э, а ты кто такой? Это ты на кого? — еще больше потерялись мужики.

— Неважно, кто я. Важно — кто вы. Вспомните, вы — эданцы! — начал агитацию Ольт, впрочем, тут же сменил пластинку, вспомнив, что для местных лесовиков это слово мало что значит. И уж если говорить о патриотизме, то никак не к стране, а скорее к родной семье и деревне. — Или может вы — твари дрожащие? Сегодня пришли за дочкой Вельта, завтра придут за вашими детьми. Сегодня отберут предпоследний кусок хлеба у семьи Жаго, завтра придут за последним куском к вам. А вы терпите? Вы же овцы, которых стригут. А когда не останется шерсти, то с вас снимут и последнюю шкуру, а остальное возьмут мясом?

Мужики затихли, яростно скребя косматые затылки. Вроде как не к лицу слушать какого-то приблудного мальчишку, а с другой стороны ведь правильные вещи говорит. И как тут себя вести? Но тут сквозь толпу мужиков продралась грудастая бабенка с шалыми глазами и сразу накинулась на толпу:

— Что молчите?! Когда Бродр, чтоб Единый переродил его в червяка, вешал моего мужа вы тоже молчали! Вы молчали, когда Пельтова мальчонку запороли насмерть за то, что он плюнул на глазах барона и попал тому на сапог. Ты, Пельт, тогда смолчал и опять молчишь? А когда барон чуть ли не каждый год берет себе новую служанку из деревни и ни одна не вернулась назад, вы тоже молчите! Да ведь у каждого в семье барон кого-нибудь да обидел, если не уморил смертью. Забыли, как нам предки завещали? Кровь за кровь! Из памяти страх выбил, что такое кровная месть. Тьфу! Не мужики вы! Юбку мою оденьте!

Крестьяне виновато примолкли. Кто-то нахмурился, но ни слова оправдания в ответ не прозвучало. Женщина махнула рукой, в глазах ее стояли слезы. Ольт в восхищении смотрел на неожиданную защитницу. Валькирия! Марианна! Жанна Д’Арк! Он и сам не смог бы придумать лучшую агитационную речь. Видно и мужиков проняло. Один из них, тот самый Пельт, молча и остервенело стал натягивать на себя доспехи убитого стражника. У других встревоженный и испуганный тон сменился на угрожающий. Настрой у толпы изменился и теперь все припомнили обиды и жаждали крови. Все уже позабыли о малолетнем агитаторе. Пришлось напомнить о себе.

— Э-э, мужики! Только одно слово! Всех не убивайте, одного оставьте в живых, пусть убежит и весть до барона донесет…

— Ты что, пацан, смерти хочешь? Ты о чем говоришь? — прорычал доведенный до исступления Пельт. Остальные тоже угрожающе загудели.

— А когда будете их убивать, кричите «За барона Кведра!» — не обращая внимания на угрозы крестьян продолжал Ольт. — Да погромче. Надо, чтобы выживший услышал и запомнил, что мол напал и погубил его людей барон Кведр. Пусть так своему барону и доложит. Пускай бароны меж собой хлещутся. Первыми пойдут Жако и Пельт, у них доспехи, а кто там разберет, чьи они стражники. Доспехи-то у всех стражников одинаковые. И еще, луки у кого есть? Если есть боевые со стрелами из железа, вытаскивайте из заначек. Вы же лесовики, не поверю, что что-то не спрятали.

Луков оказалось целых семь штук. Нашелся даже один боевой с колчаном бронебойных стрел. Так же откуда-то из тайников были вытащены два меча и пять железных наконечников для копья. Ольт потирал ручонки. Ведь если нашлось оружие, то наверно найдутся и хозяева, которые умеют с этим оружием обращаться. Осталось только распланировать нападение.

— Сделаем так: Жако с Пельтом под видом дружинников Кведра зайдут в дом, будто и не знают, что там такая толпа. Заранее кричите, что мол барон Кведр решил деревеньку по свою руку привести…

— Не поверят. — в сомнении произнес Жаго.

— Поверят. Когда их убивать начнут, во все поверят. Значит, заходите в избу, кричите, видите толпу, будто с испугу убиваете, до кого дотянетесь и быстро-быстро уносите ноги. Они конечно побегут за вами…

— А если не побегут?

— Да чтож вы за люди такие недоверчивые. Людям верить надо. Вот если бы у тебя друга убили и побежали и этих гадов всего двое, ты бы побежал в погоню?

— Ну наверно…

— Да не наверно, а точно. Вы там еще гадость какую-нибудь про них придумайте. Тогда точно побегут. Как выбежите из дома, тут же падайте, ну а мы тут их стрелами. Только, стрелки, не забудьте — один должен остаться живым и убежать.

— А кто? Пока мы будем выбирать, нас всех порубят в капусту.

— Крайнего, кто окажется справа. Постарайтесь его не трогать. Оттуда и к лесу ближе. И если он не догадается куда бежать, то кто же будет виноват, если он окажется таким тупым? Гасите тогда и его. Как-нибудь выкрутимся. Все поняли? Тогда вперед

Мужики видно поймали кураж. Долго сдерживаемая и копившаяся злость, ожидание расправы над ненавистным врагом, оружие в руках зажгли огонь в потухших глазах, лица кривились в многообещающих оскалах и ухмылках. Толпа шла убивать и им уже не нужен был вдохновитель и предводитель. Все было расписано, как по нотам, осталось исполнить. Перед жилищем старосты все охотники рассредоточились полукругом и взяли наизготовку луки, а Жаго с Пельтом, совсем не боясь, накачанные злостью по самые уши, пошли вовнутрь. Ольт даже побаивался, что они, войдя в раж, позабудут то, о чем было говорено. Из землянки доносился пьяный гогот и какие-то крики.

— Сейчас упьются и начнут баб таскать. — с ненавистью произнес кто-то из крестьян.

До женщин дело не дошло. В начале в землянке старосты настала тишина, как перед бурей, а затем грянула и сама буря. Крики, звон оружия и две фигуры выметнулись из дверей и тут же упали в разные стороны. Выбравшаяся за ними толпа пьяных озлившихся полураздетых стражников на мгновение замерла, привыкая к темноте и тут, по маху руки Ольта, в них впился залп из оперенной смерти. Лесные охотники были хороши, ни один выстрел не пропал даром, с десяти-то шагов. Пока ошеломленные стражники приостановились, пытаясь разобраться в чем дело, в них пошла вторая волна из стрел. За какую-то долю минуты вся, только что стоящая и матерящаяся, орава была буквально скошена смертоносной косой. Со стонами и криками боли стражники повалились на землю, только крайний стражник тенью метнулся в сторону. Он уже почти скрылся среди деревьев, когда мужик с боевым луком пустил стрелу вслед. В ответ раздался вскрик. Ольт присел на лежащее рядом с домом старосты бревно и грустно подпер рукой голову:

— Эх, как же так? Я же говорил…

— Не переживай, — лучник, еще не старый, но как и все крестьяне бородатый, мужик весело оскалился, — я ему только правую руку проткнул. Быстрее бежать будет. А то, как это? Убег и ни одной царапины. Не бывает так.

— Прямо-таки правую руку? А если в спину попал?

— Не, в руку. Мог бы и в любое ухо, но разве это рана? Только в руку. И не смертельно и больно.

— Не сомневайся, — сказал подошедший Жаго. — Если Клево сказал в руку, значит в руку. Сказал бы — в яйцо, то я только спросил бы «в какое»?

— Не-е-е, в яйцо нельзя. Умереть можно. — серьезно ответил Клево.

— Ну если так, то все у нас получилось отлично. Потери есть?

— Нет, обошлось. Пельту правда древком копья в ухо прилетело, вон стоит, головой крутит. Ну так за дело, уж больно стражники на его слова разозлились. — ответил Ольту Жаго. Как-то естественно и незаметно он стал кем-то вроде посредника между жителями деревни и пришлыми.

— С чего бы? Это что он такое сделал, что они так всей толпой за вами ломанулись?

— Да он им сказал, что они дерьмом питаются.

— Ну и что, стоило из-за этого так копья ломать?

— Так он им сказал, что из-за этого даже их дерьмо в два раза хуже нашего. А уж что тогда говорить про них самих?

— Ох-ха-ха, ну рассмешили! А-ха-ха, дерьмо жрут, дерьмом срут, и за-за этого их дерьмо хуже вашего? Обиделись, значит? Ха-ха-ха, дерьмо из дерьма! Ой, не могу… И если даже их дерьмо хуже, то что тогда говорить про них самих? Хи-хи. Ну и мастер, этот ваш Пельт, обзываться.

Ольт смеялся, выгоняя смехом запоздалый страх, а возбужденные, еще не остывшие после схватки крестьяне, собрались вокруг трупов, о чем-то спорили, указывая на торчащие стрелы. Кто-то уже весело рассказывал о том, как лихо они разделались с супостатом. Повылазившие из землянок жены и дети жадно слушали своих отцов и братьев, попутно глазея на мертвецов. Какой-то непрошибаемый народ. Тут еще из землянки вылез староста, такой же мужичек, как и остальные, разве что пояс у него был чуть наряднее, чем у окружающих, с огромным на пол лица кровоподтеком. Он злобно плюнул на первый же попавшийся труп и пихнул его ногой:

— Напился, кровопивец? Спотыкач им подавай, а ты его ставил, гад? — а затем набросился на толпу, — Чего столпились?! Делать нечего?! А кто будет трофей снимать? Я что ли? Так я — потерпевший, а вы здоровые бугаи, только и умеете бахвалиться. Думаете, посшибали головы и все? Быстро за работу.

Крестьяне, добродушно отмахиваясь от разошедшегося старосты, принялись собирать трофеи и складывать их у крыльца. Вынесли и из избы оставленное там оружие и доспехи убитых дружинников. Ольт в последнем избиении не участвовал, так как лука у него не было, поэтому на добычу не претендовал. Да и не нужно ему было это добро. Он отозвал в сторону Трини с Лейной и напомнил им, что их дело еще не завершено и хорошо бы с утра выехать. Торопиться и скрываться уже нужды не было, поэтому к делу можно было подойти более основательно.

У Трини была телега. В нее решили запрячь лошадь Жаго, а уже на телегу все барахло, благо у обоих женщин его было не так уж много и должно было уместиться. Принялись за погрузку. Но тут Единый принес неугомонного старосту, который принес Истрил вырезанные из тел мертвых вояк ее стрелы с железными наконечниками, настоящее ценность по местным меркам. От доклада о трофеях и их доле Ольт отмахнулся, щедрой рукой подарив крестьянам. Уж чего-чего, но такого добра у него в лагере было навалом. Но староста не унимался, заинтересовался, а куда это умыкают двух жительниц деревни. Увидев и узнав Жаго, обрадовался, обнял, а потом слово за слово вытянул из простодушного крестьянина всю подноготную. Жаго и не скрывал ничего и рассказал про тайное поселение в тайге и про то, что получит деньги на обзаведение и еще про многое. А староста, тот еще жук, призадумался. Короче утром, вслед за Жако и двумя женщинами с детьми, из деревни выезжал целый обоз. Никто не захотел оставаться в месте, куда возможно нагрянет мстительный барон с карательным отрядом и тогда веревка с петлей, перекинутая через ближайший сук, будет самым малым из того, что их ожидает.

На месте бывшей деревни остались только разоренные и пустые домишки и возле землянки старосты лежала вереница голых трупов стражников. Крестьяне, узнав от того же Жаго, что их ждет неустроенный лагерь с всего лишь с несколькими землянками, подчистили все, что можно, чтобы легче было устраиваться на новом месте. Даже курятники разобрали. Ну а что? Люди-то пока тепло, где хочешь переживут, а вот курочкам защита нужна от разной лесной живности. На одной из телег визжали поросята, а уж собаки веселым лаем сопровождали каждый тяжело груженный воз и каждую меланхоличную корову. Не на охоту же. Собаки были умные, таежные и знали, когда следует молчать, а когда можно и порезвиться. Жаго ехал немного ошеломленный, не понимая, как это так получилось, что поехал за женой, а обратно вел целый караван. Девять мужиков-лесовиков, три вдовушки без кормильцев и целая куча жен и детей, от грудничков до подростков, которым совсем немного оставалось до совершеннолетия. Целый табор и, хотя лесовики знали, что лес любит тишину, но так ведь не на охоте и не каждый день переселяешься неизвестно куда, так что шума хватало. И никуда не денешься, людей беспокоила неизвестность и туманное будущее. Только Ольт ехал посмеиваясь, довольный жизнью и собой. Все получилось гораздо лучше, чем он ожидал.

Всю дорогу он переговаривались с Жаго о крестьянской жизни. Ольта интересовало все, ведь он не знал ничего. Для него каждая крупица знаний о местной жизни, все было в тему. Так они и ехали, обсуждая огород, сорта зерновых, породы кур и свиней и оценивая стати настоящей таежной лайки. Истрил им не мешала. Она быстро сдружилась с бабами и ехала где-то в их окружении. Ее можно было понять, и так сколько времени провела в чисто мужском обществе, а с мужиками-то не очень языки почешешь. Из-за обоза дорога растянулась на два дня больше, чем до этого, но для Ольта оказалась очень познавательной, и он был этому по-настоящему рад.

Но все хорошее когда-нибудь кончается, заканчивалась и на третий день они подъезжали к лагерю. — Ты это, Жаго, как приедем, сразу устрой собрание. Объясни народу политику партии и правительства.

— Чего?

— Эх ты, темнота. Говорю, что Карно тут главный и если кто будет недоволен, то он их как Крильта, или как тех медведиц… Короче в живых останутся, но я им не завидую. Так-то он мужик не плохой, кормить только вовремя и не злить — большего и не надо. Понятно? А то он быстро загнет недовольным ноги в обратную сторону. Объясни людям.

— Агась.

— Вот тебе и «агась». Вон Карно встречает, не оплошай. Это на прииске вы его видели только, когда он вам хлеб приносил. А тут постоянно видеться придется. А он в жизни не совсем то, что иногда видится на расстоянии. Главное не злите его, особенно не упоминайте про медведиц, не любит он этого. Все, что скажет — выполнять быстро и без пререканий… О, Карно! Мир тебе! А вот и мы. Как ты тут один? Не скучал?

Карно выглядел чуток ошалевшим, но марку держал.

— И вам мир, люди добрые. Жаго, отведи пока лошадей к загону, распрягайтесь, оправьтесь с дороги. Вьюн с Вельтом тоже вернулись. С новостями, потом потолкуете с ними. Сейчас они на охоте, вот-вот должны подойти. Жаго, разберетесь с лошадьми, потом соберетесь у атаманской землянки. Слово скажу. — если он и был удивлен таким количеством народа, то никак этого не показал. Будто так и надо отдал распоряжение, а сам вместе с Истрил и Ольтом отправился в землянку.

Ему было интересно, как прошла дорога, откуда такая толпа народу и почему они подзадержались. Он-то ждал их еще позавчера. В помещении Истрил сразу же захлопотала по хозяйству, готовя нехитрый перекус, а Ольт коротко рассказал о том, что с ними произошло. Затем обсудили приезд людей. Ни Карно, ни Ольт не рассчитывали на такое большое количество приезжих. Конечно бывший разбойник слегка офигел, когда узнал, что теперь по факту является главой деревеньки, но не бросать же теперь крестьян на произвол судьбы. Так что оставлять, не оставлять — это даже и не обсуждалось. Разговор шел только по существу и первым делом, где же их всех разместить? Возникший квартирный вопрос надо было решить. И чем быстрее, тем лучше, пока этот самый квартирный вопрос, согласно классикам, не испортил народ. И это было не единственное, о чем им стоило подумать. Но обговорив самые насущные проблемы, решили остальное оставить на потом. Сейчас наиболее насущным стоял вопрос о людях. Ну а свои личные проблемы можно оставить и на потом, когда будет свободное время. Ну а что еще им оставалось делать, если нетерпеливый староста деревеньки уже заглядывал в двери.

Обоз в это время уже остановился на окраине полянки, где располагался загон для лошадей. Там их распрягли и запустили за изгородь, где уже лежала большая охапка травы. Видно Карно, пока их ждал, не сидел без дела. Освободившись, мужики по одному собирались возле Жаго, который во время долгого пути о многом успел переговорить с Ольтом. Там же кучковались и бабы, окруженные детишками. Они вполголоса шушукались, настороженно оглядываясь вокруг. Дождавшись, когда соберутся все хозяева семейств, Жаго повел рукой, указывая на раскинувшийся перед ними лагерь:

— Вот здесь был лагерь разбойников. Теперь их нет и здесь будем жить мы. Места много, всем хватит. Если согласны, то отныне здесь будет и ваш дом, во всяком случае я с Вельтом уже определились и наши семьи будут с нами. И в нашей деревне мы сами будем себе хозяевами, без всяких графов и баронов.

— Что, совсем без хозяина? Так не бывает. — осторожно подала голос Трини.

— Правильно, не бывает. Поэтому у нас будет староста. Это и будет хозяин. Но хозяин, которому не нужны будут подати и налоги. Наоборот, он еще будет и платить, если будет работа на него. Мы должны будем только снабжать его продуктами, ибо ему некогда будет сажать огород, растить хлеб, ходить на охоту и вообще заниматься своим хозяйством. Его дело — обучить достойную дружину и правильно ею командовать, чтобы защитить деревню от таких, как наш бывший барон. Содержание дружины будет на нас. Это и будет налогом, сами понимаете, это нужно прежде всего нам самим. И постарайтесь не злить его. А то плюнет и уйдет. Честно сказать — мы ему не нужны и то, что он согласился нас принять и защищать я считаю нашей большой удачей. А так что, неужто одного мужика не прокормим?

— Это смотря какого мужика. Мужики они тоже разные бывают… — подала из толпы голос крутобедрая бабенка, та самая вдовушка, которая науськивала крестьян на дружинников.

— Видели того одноглазого, с которым я говорил? Вот это он и есть. Зовут — Карно.

— Хромает. Калека что ли? — на это раз голос был мужским.

— Нет, это когда он банду разбойников изничтожал, ранило его. Зато банды теперь нет, а место для житья есть.

— Страшен, однако. Злой наверно, страсть.

— Это да. Я уже говорил, лучше его не злить. Так-то он ничего, всегда можно договориться. Но если разозлится… Сразу разбегайся кто куда. Особенно бабы.

— А чего это бабы? Чем это они ему не угодили? — подбоченилась та самая ядреная бабенка с шальными глазами, как оказалось — молодая вдова с двумя детьми — мальчишками погодками лет семи-восьми.

— Так в том-то и дело, что тут дело как раз наоборот обстоит. Если его из себя вывести, то только баба какая может утихомирить, уж не скажу каким образом, а если бабы рядом не найдется? — Жаго многозначительно прищурился. — Видите, какой он здоровый? Так он под настроение, когда вокруг никого не было, окрестных медведиц гонял…

— Медведиц? — раздались удивленные голоса. — Это зачем же? А что он с ними делал? Уж не хочешь ли ты сказать, что он их…

— Ша! Тише вы. Еще услышит. Не знаю, что он с ними делал и вам не советую интересоваться. Да только, когда он после битвы с разбойниками раненый в горячке лежал, то проговорился, мол где тут эти медведицы, а ну, подать их сюда.

— Да зачем!? — с надрывом и полным непониманием возопила вдова.

— Да затем! Дура — баба! Сама подумай своим бабским умишком, зачем одинокому мужику медведица? Заметь, не медведи, а именно медведица. И ведь не одна. Вот и представьте, что будет с той бабой, если даже нескольких медведиц для его успокоения не хватает. Ольт говорил, что все медведицы окрест боятся к лагерю подходить. Так что со старостой лучше не спорить. А то придушит. Он, когда сильно зол, не просто убивает, а душит насмерть. Так и бывшего атамана придушил голыми руками, у того ажно глаза вылезли. А я вам так скажу, Крильт, ну атаман разбойников-то, мужик был ого-го, сам на медведя похож. Мда, был… И банда у него была — полтора десятка душ.

— Так что ж ты нас к такому живодеру привел? — влез уже Пельт. — Это мы получается из огня да в полымя?

— Ну я вас не звал, сами собрались. А Карно я уже знаю, его не тереби, так и он к тебе со всей справедливостью.

— А этот Ольт, ему сын что ли? И баба эта, Истрил, тогда кто она ему? — опять подала о себе знать молодая вдова.

— Это мать с сыном. Точно не знаю, но не родичи ему. А мальчишка этот в лесу считай три года один прожил и не умер, пока матушка его не нашла. Всей помощи было — только воин иноземный. Говорят, откуда-то из-за моря прибыл и здесь в лесах обосновался. Он-то мальчонку и воспитал, а как там у них случилось, что мать так надолго была разлучена с сыном, того не знаю. С воином тем иноземным, там длинная история, как-нибудь потом расскажу. Сразу хочу предупредить, не лезьте к ним. Карно за них любому в глотку перегрызет. Да сами они не просты. Уж если сам атаман их уважает и побаивается…

— Это точно. Мальчонка-то сразу видно — ловкий, а баба…стрелы в людей мечет, как будто тараканов давит.

— Они такие. Я вас предупредил, а там сами думайте. А теперь пойдем к его землянке. Там он сам слово скажет.

Мужики недоуменно чесали головы, переваривая новости, бабы же пришибленно молчали. Где же это видано, и кто же все сказанное примет на веру? И не променяли ли они одно зло на другое, и зло ли это вообще? Вопросов возникло столько, что голова ходила кругом. Всей толпой, шушукаясь и перешептываясь, пошли к атаманской землянке, возле которой их уже ожидали Карно с Ольтом. Мужики и бабы испуганно и в то же время оценивающе воззрились на новоявленного старосту.

— Еще раз — мир вам, люди добрые. Честно скажу, стольких мы не ожидали, но говорю всем добро пожаловать. Сегодня передохнем с дороги. Бабы получите продукты у Истрил, варите ужин. Вещи не распаковывать, достаньте только посуду. Мужики, осмотрите землянки, выбросьте оттуда мусор, подремонтируйте, если что-то сломано, там пока поселите детей. Пока не построим жилища для всех, пусть хоть детишки будут под крышей. Взрослые пока поночуют под открытым небом. Мою землянку и кладовую не трогать. У меня все, остальное завтра на спокойную голову. Тут из толпы раздался голос:

— Ты нам про налоги скажи. — очень животрепещущий вопрос для крестьян. Можно сказать — основополагающий. Узнав, сколько отстегивать хозяину, можно рассчитать, сколько запахивать землицы, что бы от урожая что-то осталось и для семьи, чтобы она не голодала. — Сколько на душу положишь и сроки, сроки, если можно, определить надо?

Карно с недоумением воззрился на сразу затихший народ своим единственным глазом.

— Хм. Налогов не надо. Отсыплете немножко зерна или с огорода чего толику малую дадите на пропитание, ну овса немного для лошадок — вот и ладно будет.

— А если медведицы овес пожрут? Ведь мы хотим овса посеять озимого. И нам еда и лошадкам. Можно ли их побить или только пугать можно?

— Да сколько еще до того овса!? Может и вовсе не посадите. И почему медведицы, а не медведи? Да и нету их в округе. Распугали их всех. Ну если какой и полезет, то тут уж как повернется. Можете и забить, но лучше на кабанов внимание обратите. А сейчас давайте, расходитесь до завтра. С утра, на свежую голову все об решаем.

Поднявшийся было шум остановил поднятием руки:

— Я сказал — остальное завтра. Готовьте вопросы. И подумайте, поговорите между собой и завтра каждый хозяин скажет мне: сколько членов семьи, сколько из них детей и стариков, чем хотите заняться, что есть и чего не хватает. Все.

Народ разошелся, тихо переговариваясь и косясь в сторону Карно. Из толпы неясно доносился боязливый шепоток.

— … медведей, говорит, бейте…

— … сам же их и распугал…

— … а про медведиц промолчал…

— Ох, Единый, что нас ждет?

Одноглазый проводил их задумчивым взглядом и сказал в сторону Ольта, стоящего рядом:

— Странный народец нынче пошел. Непонятный.

— Да, я тоже заметил. Еще в их деревне.

— А, ну их к Единому. Пойдем лучше, нам тоже не мешало бы подумать насчет завтрашнего дня.

И они пошли в свою землянку, хоть и уставшие за такой долгий день, но довольные. А у загона для лошадей стоял и обнимал Лейнсвил Вельт. Стояли тихо и только шептали что-то друг другу и также тихо вели себя их дети, облепившие своих родителей со всех сторон. Только лица сияли от переполнявшей их радости.