Лесной край

Глава 13

Сбор был готов тронуться в путь на третий день и выехал с утра пораньше. Обоз получился немаленький. Восемь телег — это вам не шутки. Правда телеги были полупустые, загруженные в основном пушниной, но обратно ожидались с полной загрузкой. Так что Ольт даже опасался, что их не хватит. На передней телеге, весело покрикивая и вспоминая подзабытые крестьянские повадки, ехал Вьюн. Это сейчас он ехал барственно развелась на охапке сена. Обратную дорогу придется провести на своих двоих, идя рядом с лошадью, держа вожжи в руках и частенько подталкивая телегу собственным плечом. Не потянет маленькая худосочная крестьянская лошадка груженный воз вместе с возницей по лесным колдобинам и ухабам. Но в данный момент Вьюну было полное раздолье, и он хватал счастье полной рукой и делился им с симпатичной соседкой, грудастой и разбитной вдовушкой, кстати хозяйкой транспортного средства. Ольт с Карно верхами сопровождали телегу, которая нашлась в запасниках разбойников, и которой управляла Истрил. Собственно, у них не было никакого товарного интереса, все, что им было нужно они взяли трофеями у разбойников, даже пришлось раздавать излишек чашек и плошек, а ехали они из интереса и по своим делам, о которых крестьянам знать было необязательно. Ольту было интересно глянуть на местный рынок, да и познанию здешнего мира посещение городка, как минимум, не помешает. На остальных шести возах расселись Брано и еще шесть мужиков и мальчишек-подростков, которым общество доверило охрану, распродажу меха и закуп необходимых вещей.

Дорога была привычно скучной. Вокруг тянулся поднадоевший от каждодневного лицезрения лес. Разве что ожидание хоть какой-то перемены обстановки да раскаты задорного женского смеха, доносившиеся с передней телеги, немного оживляли настроение. Единственные, кому не было скучно — это конечно мальчишки. Они шныряли по придорожным кустам, вооруженные прихваченными с собой охотничьими луками, и набивали дичь на ужин и на продажу. Если вычистить потроха и напихать вовнутрь тушек крапивы, то они спокойно выдержат два с половиной дня дороги. И пусть в городе они будут стоить медяки — все какой-никакой прибыток.

Ольт тоже взял в руки лук, но не столько ради охоты, сколько для того, чтобы лишний раз потренироваться. Хотя он считал, что уже неплохо его освоил, но в стрельбе из лука ему до Вьюна или даже того же Карно было еще, как до луны пешком. Хорошо еще детский организм, не отягощенный другими навыками, учился легко и быстро, во всяком случае от деревенских мальчишек он не отставал.

Ночевали на поляне, видно служившей постоянным местом остановки и ночлега проезжающих. Ольт так решил потому что мужики, не сговариваясь дружно повернули коней в сторону от дороги, а на поляне нашлось старое кострище, огороженное обгоревшими камнями и застаревшие следы от былых стоянок. Крестьяне распрягли лошадок и повели на водопой к протекавшей рядом с поляной небольшой речке. Ужин состоял из запеченной на углях дичи и лепешек, который бабы напекли в дорогу из остатков муки, оставшейся от предыдущих запасов. На ночь Карно выставил дозорных, поставив в пару к опытным мужикам по подростку и обговорив их смену. Себе и Ольту оставил утреннюю стражу. Ночь прошла спокойно. Поднялись все с первыми лучами солнца и после короткого завтрака стали запрягать лошадей. Наступивший день был точной копией первого, разве что мальчишки умудрились добыть косулю, да еще проехали памятное для Истрил и Ольта место, где был ограблен крестьянский обоз разбойниками Крильта. Где-то, не так уж далеко, находилась и землянка Ольта в которой он провел больше года. При виде знакомой картины ему взгрустнулось, как там его росомахи, а Истрил приняла какой-то задумчивый вид. Что ей там вспомнилось, он не стал спрашивать, но брови ее вначале нахмурились, а затем вдруг ее лицо разгладилось и на губах ее появилась легкая улыбка.

Разделка тушки косули не заняла много времени, мужики управились чуть ли не на ходу, поэтому неожиданная добыча не очень нарушила график движения. Зато вечером было гуляш, приготовленный Истрил по рецепту Ольта, с травами и корешками и с гарниром из остатков крупы. Крестьяне собрали в дорогу все, что оставалось с прошлого года, в надежде, что закупят свежих товаров. Так и ехали, не торопясь и не отказывая себе в маленьких радостях. И к утру третьего дня, проехав совсем немного после небольшого подъема, вереница телег выехала на берег широкой реки. Таких больших водных просторов Ольт здесь еще не видел. Противоположный берег терялся в легком утреннем тумане, который окутывал только окрестности реки. В этом месте ширина реки достигала километра два, если не больше. Весь сбор как по команде остановился, как бы приветствуя великую реку.

— Кромка. — сказал стоявший рядом с Ольтом Карно и затем пояснил. — Река так называется. Когда-то давно здесь проходила граница Эдатрона.

Вообще-то Карно произнес это на местном языке, что означало что-то вроде края или окончания земли, но Ольт уже привычно в уме перевел слово на русский язык — получилась «кромка». Так ему все-таки легче запоминалось

Река текла широко и привольно по равнине, густо усаженной лесами, не делая крутых поворотов и изгибов. Крутые высокие сопки, заросшие дремучей тайгой, вырождались тут в более мелкие и пологие холмы, практически не мешающие плавному и величественному течению, а плавно изгибающие русло. Да и невозможно было бы как-нибудь хитро извернуться при такой массе воды. Это не горные речушки, скачущие по своим крутым каменистым ложам и следующие любому капризу попавшей на пути скалы.

Дорога ползла вдоль реки, то вплотную приближаясь к мелкой волне, то отступая от нее почти на километр, вихляя как мужик после посещения кабака. Видно, был какой-то резон у тех, кто ее пробивал, именно так провести путь. Пришлось и крестьянскому сбору послушно повилять, следуя всем ее хитрым вывертам. Но слава богу ничто в этом мире не является вечным и вот уже вдали показался город. Покатый берег позволял ему подходить почти к самой реке, на которой было расположено какое-то подобие порта. Во-всяком случае наблюдалось что-то вроде пристани и нескольких строений, похожих на склады, сколоченных из бревен. К деревянному причалу притулилось несколько лодчонок и одно судно, похожее на ладьи древних славян. Расстояние от воды до самого городка, который располагался в метрах триста от самой реки на небольшой покатой сопке, было усеяно сотнями две землянок. Они были разбросаны хаотично, как кому в голову взбрело, поэтому дорога от пристани до городка виляла, послушно обходя жилища моряков и рыбаков. Единственное, что наводило мысль хоть о каком-то порядке были те самые строения, похожие на склады, расположенные четким рядами почти у полуразрушенных земляных стен. Сразу за ними начинались ряды городского торга, заставленные торговыми лавками и десятком харчевен. И уже за ними располагался и сам Узелок, центр графства Стеодр.

По мнению Ольта это поселение являлось образцом унылости и заброшенности и не тянуло даже на городок районного значения, а скорее являлось ну очень большим селом, тысяч так на пять населения, но это, если смотреть по его масштабам. По местным же меркам это скопление землянок и небольшого количества настоящих деревянных изб, расположенный в центре, было достаточно большим, чтобы вполне потянуть на звание пусть и небольшого, но города со странным названием «Узелок». Правда Узелок этот производил впечатление, позабытого и заброшенного своими хозяевами и пустившим все дела на самотек. Древесно-земляные стены оплыли и уже не способны были хоть кого-то защитить. От частокола, когда-то венчавшего вал, остались только сгнившие пеньки, а кое где даже их не было. Скорее всего пошло на дрова. Впрочем, городок уже и нуждался в этих защитных сооружениях, так как постройки, вместе с возделанными полями, давно уже выплеснулись за бывшие крепостные валы и беспорядочно расползлись далеко за их пределами.

Жилища представляли из себя такие же полуземлянки, как и в деревнях, кроме центра. Там, хоть и немного, но все-таки стояли дома, похожие на деревянные избы и наблюдался хоть какой-то порядок и там же стоял замок местного властителя. Хотя, это строение если и тянуло на замок, то с большой натяжкой. Ольт даже затруднялся в том, как назвать это деревянное укрепление, все достоинство и величие которого заключалось в высоте, которой было аж два этажа. Причем, судя по внешнему виду, в нем давно уже никто не проживал в отличие от небольшой пристройки, прилепившейся сбоку от замка и двух длинных бараков, расположенных тут же.

Сам городок производил впечатление тишины и спокойствия. Вся его активная жизнь переместилась в прибрежную зону, где между городком и рекой было пространство, отданное рынку. Туда и нужно было крестьянскому обозу.

Брано, весь в лихорадочном возбуждении, подскочил к Карно.

— Господин староста, к городу подъезжаем. Хорошо бы направить туда людей, пусть место на базаре подыщут, да и со стоянкой бы определиться.

— Ну вот ты и езжай.

Брано сел на одну из верховых лошадей и рванул к городу. Сам же обоз как двигался неторопливым шагом, так и не думал ускориться. Это что же должно было случиться, чтобы погнать лошадь галопом, когда она запряжена в телегу. Нет среди деревенских таких дураков. Так что до рынка они добирались еще с добрый час.

На сам рынок их не пустили. Для таких как они, то есть для приезжих из окрестных деревень крестьян, было отведено специальное место, чтобы не засорять конскими яблоками территорию рынка. Бывший староста уже ждал их и повел сбор на это место, где уже стояло несколько крестьянских телег, немного поодаль от основного торжища. Ольт не мог не признать целесообразность такого решения — запах лошадиного пота и навоза никак не добавлял аппетита посетителям различных трактиров и харчевен, расположенных на территории базара. Обоз притулился с краю основной массы таких же телег с окрестных деревень. Неподалеку, из-за вони им распространяемой, расположился и скотский рынок.

Торопиться не стали, время впереди было много. В начале с крестьянской основательностью разбили лагерь, и пока одни обиходили скотину после дальней дороги и устраивались благоустройством, несколько мужиков отправились на торги, прицениться, посмотреть на ассортимент. На распродажу мехов и закуп нужных товаров Карно отвел седмицу. Неспешно распрягли лошадей, поставили телеги в ряд и принялись варить кашу. С дороги хорошо бы отдохнуть, да набраться сил перед предстоящей торговлей и хождением по рынку. Не успели толком расположиться, как к ним подошел высокий, не столько мощный, сколько хорошо упитанный, светло-русый северянин в кожаных доспехах и с мечом на боку в сопровождении еще двух таких же молодцов.

— Я десятник Труерд, сборщик податей на рынке. Кто такие, откуда, зачем прибыли. — было видно, что ему скучно и вопросы он задает чисто для проформы.

— Так неужто не видно, деревенские мы, торговать прибыли. А то зима на носу, все разуты-раздеты, хлебушко кончился, последнее подъели, а в том году неурожай был, а тут еще в деревне пожар случился, но немножко мехов уберегли… — залебезил Брано, а пальцы его уже проворно развязывали кожаный мешочек, который служил ему кошельком. Впрочем, такие же кошельки тут были у всех. Только у одних из простой грубой кожи, а у других из тонкой замши, украшенные красивой вышивкой. Статус. Стражники, услышав звон монет, оживились и так мало слушающие, вообще перестали обращать внимание на то что говорит Брано, а тот неся откровенную чушь, доставал из кошеля медные монетки. Их, еще в лесу, отсыпал ему Карно именно на такие нужды.

— Вот, господа стражники, примите на благо и процветание графства нашего и лично господина графа, да будут года его длинными… — продолжал ездить по ушам стражников Брано. А те уже и забыли о собственных вопросах и с жадностью наблюдали, как ловкие руки крестьянина отсчитывают монеты.

— Что-то мало ты даешь на процветание графа, надо добавить.

— Так нету больше. Надо еще и на хлеб детишкам оставить…

— Обойдутся твои детишки. Что мы тут даром что ли ноги бьем? Нам еще за должность отдариваться перед графом. — и десятник Труерд выхватил из рук Брано кожаный мешочек вместе с содержимым. Его спутники весело захохотали, одобрительно хлопая его по плечам.

— Господин десятник! Как же так? — хотя Брано готовился к такому исходу и был к нему готов, в его голосе прозвучала неподдельная обида.

Но стражники уже забыв про него, весело гогоча, пошли дальше, обсуждая ловкость десятника и растяпитость местных крестьян. Ольт смотрел им вслед. Еще в той, другой его жизни, как же он ненавидел этих хамоватых и наглых служителей закона, которые прикрываясь купленными по блату корочками, фактически издевались над простыми рядовыми предпринимателями. Больше их он ненавидел разве что так называемых слуг народа, всяких депутатов и должностных лиц, которые, прикрываясь пафосными речами, грабили народ. Уже потом, когда вопреки всем издевательским законам, а иногда частенько и попирая их, он поднялся над толпой неудачников, которые не выдержали и сломались под напором системы, то с неким садистским удовольствием строил сержантов, лейтенантов и даже полковников гонял за сигаретами, а двери к депутатам открывал пинком. К старости это как-то сгладилось и позабылось, он даже посмеивался, когда какой-нибудь лейтенант-гаишник или народный избранник, в стремлении хапнуть кусок побольше, не без его помощи ловился на этом и садился на скамью подсудимых. Правда и судьи были такими же и обычно все эти мошенники в мундирах и хороших заграничных костюмах обычно откупались и отделывались в большинстве своем условными сроками. Он знал, что уже через месяц они будут гулять на свободе или на какое-то время просто пересядут в другое кресло, но сам факт, что они хотя бы на время будут напуганы, грел душу. Со временем он просто перестал обращать на это внимание, с системой не поспоришь. А с переходом в другую жизнь вообще старался забыть о том, что было, потому что автоматом об этих… нехороших людях невольно вспоминалось о ватерклозетах, горячих ваннах с набором шампуней, о компьютерах и смартфонах, о туалетной бумаге в конце концов. То, чего ему так не хватало в этом мире.

Но сейчас оказалось, что это чувство ненависти к представителям власти никуда не ушло, а просто спало в нем до поры, до времени, и сейчас он прищуренными глазами смотрел вслед уходящим стражникам и старался запомнить их лица. И пусть вокруг другой мир и другое время, но люди со всеми их достоинствами и недостатками были такими же. И он не изменился, несмотря на другую внешность и окружающую его обстановку, и остался тем же Витольдом Красновым, тем самым ВАКом, умеющим анализировать и делать выводы. И если на Земле в начале своей карьеры ему приходилось мириться с беспределом продажных силовиков, то здесь ему ничто не мешало адекватно ответить. Ольт еще не знал, что он сделает, но точно знал, что не оставит это дело просто так.

— Думаешь о том же, что и я? — рядом стоял Карно и тоже тяжелым взглядом провожал уходящих стражников.

— Не знаю, о чем ты думаешь, но если о том, что эти сволочи заслуживают хороших шиздюлей, то да.

— Не знаю, что такое, эти твои шиздюли, но полностью с тобой согласен. Только стоит подумать, чтобы сделать это тихо, без шума.

— Это — само собой. Подумаем. Пойдем пока прогуляемся? Пока эта каша дойдет.

— Пошли, посмотрим, чем народ торгует.

Рынок оказался не очень большой. Основное пространство занимали приехавшие на торги телеги с лошадьми. Каков городишко, таков и базар. Торговые лавки тянулись от деревянной пристани к воротам городка в три ряда и не сказать, чтобы были сильно осаждаемы покупателями. Сами торговые места представляли из себя обыкновенные прилавки с пристроенными позади них подсобными помещениями, которые служили местом складирования товаров, а для кое кого и жилищем. Рыбный ряд, который был расположен у самой реки, был почти пустой, редкие покупатели прибирали то, что оставалось от утреннего улова. Участок посередине торгов, надо сказать самый большой по территории, занимали товары из леса и продукты сельского хозяйства и был самым оживленным. Покупатели, в основном это были представители лесных деревень, искали строго определенные вещи и редко, когда глазели по сторонам. По-другому вели себя городские жители, которые в основном облюбовали для себя лавки, расположенные у самых разрушенных стен городка. В основном это были мужчины, для которых выход на базар был скорее прогулкой, где можно встретить знакомых, пообщаться за кружкой пива, так сказать — на народ посмотреть и себя показать. Этакий клуб по интересам. Поэтому в основном народ сидел в десятке трактиров, расположенных там и сям, сплетничал обо всем что видел и наливался дрянным пивом и местной спотыкаловкой. Изредка перед прилавками останавливался слуга, вышедший купить какую-нибудь мелочь, или служанка, чтобы прикупить зелень или кусок мяса к обеду.

Ольт с Карно тоже прошлись по торговым рядам, ничего не покупая, но присматриваясь к ассортименту и ценам на товар, которые зависели от сезона. По мнению мальчишки, видевшего базары и барахолки многих стран мира Земли, убогий ассортимент и такие же цены. Единственное из того немногого, что стоило дорого — это соль, которую возили издалека, от самого моря, немногие изделия из железа и меха, заботливо сбереженные с прошлого сезона и сейчас, в преддверии зимы, поднявшиеся в цене. Ольт притормозил возле этих прилавков, но разнообразие предоставленных товаров было до того бедным, что долго возле них ему просто было нечего делать. Разочарованный небогатым выбором, забывшись, он почесал несуществующую щетину на подбородке.

— А кузница у нас в деревне есть? — спросил у Карно, который, как и всякий мужчина, за неимением запрещенного к продаже оружия, рассматривал выставленные на продажу ножи.

— Откуда? Это же прежде надо найти кузнеца. Хорошие мастера все наперечет и не каждый поедет в глухую деревушку, а если кто и поедет, то пьяница или безрукий какой, а плохие крестьянам не нужны. Хорошо, если в замке барона есть. Какой-никакой центр. Туда из всех деревень и ходят, если надобность появится.

Остальные лавки тоже не отличались большим разнообразием. В основном торговали сельскохозяйственной продукцией, да и то в основном товарами повседневного спроса: мука грубого помола, мясо, причем в большом количестве было мясо диких животных, свежая рыба, молоко и его производные, дары садов и огородов, лесные орехи, ягоды и грибы. Так называемые — «продукты одного дня». Купил, в течении трех-четырех дней употребил, что не смог съесть — выкинул. Не было солонины, копченостей, соленного сала, хотя свинину продавали, ни прочих продуктов, предназначенных для долгого хранения. Ольта это удивило, и он обратился за разъяснениями к Карно. Оказалось, что что-то из подобного товара здесь знали и умел готовить, но в преддверии зимы все старались запастись продуктами, которые могли долго храниться, и на торги выставляли только в случае острой необходимости и стоило это втридорога. Например, то же соленное сало, которое очень здесь ценилось во время долгой и возможно голодной зимы. Вот если бы они приехали на торги весной, когда на прилавки выбрасывалось все, что не подъели зимой, то тогда — да, многое можно было купить.

Большее разнообразие предоставили меха и шкуры, которые занимали целый ряд. Тут был весь ассортимент, который мог предоставить лес. Самые различные шкурки и шкуры, от мелких бурундучьих и беличьих до больших косматых медвежьих и лосиных. Различное зверье только начало одеваться в зимние наряды, поэтому на торгу были в основном шкуры прошлого года. Рядом стояли несколько лавок, торговавших одеждами из кожи. Еще целый ряд занимал разный домашний скарб: горшки и горшочки, бочки и бочонки, деревянные ложки и чашки, отрезы домотканого холста… В общем все то, без чего средневековая семья не смыслила свое существованье. Пройдя по рядам, поговорили с торговцами и наметив будущие покупки, вернулись к обозу.

Лошади были распряжены и каждой брошено по охапке сена из телег, сами телеги выставлены в ряд, каша была готова и ждала едоков. Так как все хлебали из одного котла, то ждали только Карно с Ольтом, чтобы приступить к еде. Отложить их пайку никто и не подумал, не принято было здесь такое, да и не брали с собой в поход лишнюю посуду. Это не в родной деревне, где каждому подавалась отдельная чашка. Это поход, где каждая миска — это лишняя тяжесть и место, которое вполне может быть занято какой-нибудь полезной мелочью. Вся кампания была в сборе и скоро все хлебали горячее варево, по очереди окуная в котел деревянные ложки.

После обеда не стали долго рассиживаться, а сразу разбежались по своим делам. Перед этим Карно всех собрал и распределил обязанности. Трое подростков остались на охране, двое мужиков на продаже мехов, а остальные разделились по двое-трое и разошлись по порученным делам. Сам новоявленный староста, как лицо, наделенное определенной ответственностью, с Ольтом и с Вьюном пошли знакомиться с местным барыгой, или менялой, как они тут назывались. Следует сказать, что менялами они прозывались не только за то, что меняли деньги, а скорее или даже вернее совсем не из-за обмена денег, а за то, что меняли товар на товар. Это были скорее купцы, которые могли за те же шкуры предложить изделия из железа, а за кусок домотканого полотна отмерить пару мер зерна. Этакий валютный обменный пункт в соединения с магазином самообслуживания, причем оплата могла произвестись не только монетами, но и натуральными продуктами. В эти тяжелые времена недостаток денежной массы народ восполнял своей смекалкой и товаром, а что и сколько стоило показывало сама жизнь. Так, что на рынке в основном все и занимались обменом, просто менялы делали это с большим размахом.

Лесовикам надо было посмотреть на человека Крильта и определить, насколько он договороспособен и стоит ли с ним вообще иметь дело. И хотя Ольт сам еще не определился со своими дальнейшими планами, но по старой привычке везде где можно заводил связи. Никогда не знаешь, что может пригодиться в следующий момент.

Каждый из новоявленных лесных торговцев тащил мешок с мехами. Обменный пункт находился возле бывшего оборонительного вала, на самой границе между городом и торгом и представлял из себя такую же лавку, как и на рынке. Разве что подсобное помещение было гораздо больше и капитальнее и представляло собой скорее небольшой склад, чем комнату для хранения различной мелочи. И до караулки, где находилась базарная стража, рядом и от глаз начальства далеко. Если не дай Единый случиться ограблению, то позвать на помощь — дело одного мгновения. Ольт не сомневался, что вся стража куплена с потрохами — миры-то разные, но людские пороки одинаковы везде. На это он и рассчитывал при встрече с барыгой и на этом строил предстоящий разговор, изначально считая, что честный бескорыстный человек на таком месте сидеть не будет. Хотя корысть тоже бывает разная. Посмотрел бы он на того человека, который захочет обмануть его самого.

Менялой оказался ничем непримечательный мужик средних лет. Чуть выше среднего роста, не полный и не худой, обыкновенное лицо, украшенное ранними морщинами от столь хлопотного бизнеса, которым приходилось заниматься, умные внимательные глаза и коротко постриженная борода, куда же без нее. Единственное, что хоть как-то отличало его от окружающих, это более богатая одежда, которая, кроме обычных рубахи и штанов из домотканого полотна вместо мехового кожушка была дополнена то ли кафтаном, то ли армяком, кое-где украшенного мехом, ну и присутствовало небольшое пузико, соответствующее возрасту, которое среди сухощавых поджарых эданцев смотрелось немного непривычно, но несомненно указывало на кое-какой достаток обладателя сего украшения. Положение обязывало, кто будет иметь дело с купцом, не имеющим явного доказательства своей профессии? А брюхо — это несомненное доказательство успешности его владельца. Чтобы подчеркнуть свой статус меняла даже подвязал свой кожаный пояс повыше, чтобы больше выпячивался не такой уж и большой животик. Чтобы любому сразу стало ясно, глядя на его фигуру: он не какой-то там вояка, он уважаемый торговец. Вместо привычного кожаного крестьянского колпака голова торговца была украшена головным убором из материи красного цвета с опушкой из дорогого соболя. Ольт не разбирался в местной одежде, но богатая вышивка серебряной нитью, и цепко прищуренные карие глазки, которые, в отличии от степенного поведения, так и бегали с одного посетителя на другого, ясно давали понять, что перед ними человек не простой.

Разговор, как и было оговорено заранее, начал Вьюн:

— Мир тебе, уважаемый Бенкас. Как поживет твоя семья, как жена и детки, не болеют ли?

— И тебе мир. Слава Единому, все живы здоровы. — кивнул головой меняла. — А как здоровье уважаемого Крильта? Что-то давно про вас слышно не было. Ничего у вас не случилось?

— Да нет, все хорошо. Вот человека прислал, это его правая рука. Зовут Карно. Он будет заниматься нашими делами на торжище. Если меня не будет, то можно через него дела вести. Он в курсе всего.

Вперед вышел Карно и прогудел:

— Здравствуй, купец. Не буду ходить вокруг да около, время нынче дорого. Есть немного товара. — все трое выложили на прилавок свои мешки. — Но это не все. Остальное после того, как примешь это.

Подразумевалось, что все зависит от поведения Бенкаса. Как товар примет, так и будут с ним и дальше разговаривать. Торговец это сразу понял и кивнул, принимая правила игры. Только укоризненно взглянул на Вьюна, мол столько времени вместе дела ведем, а доверия все нет. На что Вьюн извинительно пожал плечами и развел руки, он-то тут при чем? Если бы дело зависело только от него, то, о чем разговор, но не он сейчас главный, а новая метла метет куда захочет. Пересчитали шкурки, разобрали по сортам, оценили. Меняла явно занизил цену, но не на много, по-божески. Его можно было понять, берет оптом и все подряд, так что лесовикам не надо было днями стоять за прилавком, продавая шкурки по одной, хоть и подороже, но теряя время, да еще приплачивая базарной страже за каждый день торговли. Так что они с понятием отнеслись к торговой политике менялы. Ему тоже надо было заработать, так что условия, предложенные менялой, устроили обе стороны. Затем Бенкас из-под прилавка вытащил большой кошель с деньгами. Много меди и совсем немного серебра. Отсчитал сумму, в которую оценили меха. Вышло изрядно по весу, но не так уж и много по номиналу. Карно небрежно ссыпал всю эту медь в свой мешочек. Пришло время настоящего разговора.

— Нам тут немного повезло. Старый друг отдал должок. — начал Карно. — Но мелочи у него не было, так что рассчитался одним золотом. А зачем мне столько золота? Мне надо кое-что закупить, а платить золотом — это все равно, что на весь торг прокричать о том, что у меня оно есть. Вот я и хочу, чтобы такой добрый человек, как ты, уважаемый Бенкас, поменял мне все золотишко на медь и серебро.

— Без проблем, уважаемый Карно. Сколько желаешь обменять? — Бенкас был доволен. Взял хорошую партию мехов по дешевке и предстоит еще более выгодная валютная операция. Вид у него был самодовольным и покровительственным. — Могу прямо сейчас, не сходя с места поменять хоть пять золотых и даже с десяток золотых монет не будут мне в тягость.

— Ты меня не понял, уважаемый Бенкас. — вид у Карно был невозмутимый, а Ольт насмешливо фыркнул. — Мне нужно поменять немного больше.

— Больше?! — глаза Бекаса, до этого глядевшие с видом много повидавшего человека, впервые за всю встречу округлились. — Одиннадцать золотых? Пятнадцать? Неужели двадцать золотых?!

— Тридцать золотых «быков». Мне нужно поменять тридцать золотых «быков». Пока. А там посмотрим.

Наверно меняла должен был удержать на лице невозмутимость, долгая торговля таким специфическим товаром, как деньги накладывала свой отпечаток и держать лицо было непременным атрибутом его деятельности, но названная сумма даже у такого прожженного пройдохи вызвала какое-то подобие ступора. Еще бы, если за одну серебряную монету давали сто медных, а один золотой стоил сто серебряных. А за тридцать? Это сколько же меди надо. Его руки сами потянулись к примитивному абаку, на что мальчишка из леса, на которого меняла и не обратил сразу внимания, с самым невозмутимым видом заметил.

— Не стоит, почтенный Бенкас. Это будет тридцать раз по сто серебряных монет или по три тысячи медных монет за каждые сто серебряных. С учетом того, что у нас быки, а не короны и твоих комиссионных, одной двадцатой части, как я слышал от знающих людей, ты должен нам за тридцать золотых выдать две тысячи семьсот семь с половиной серебряных монет или двести семьдесят тысяч семьсот пятьдесят медных. Это, если считать по номиналу. Все зависит от того, какими монетами ты будешь с нами рассчитываться. Хотя я считаю, что будет справедливым немного убавить твои комиссионные за большой опт, но это решает Карно. — Ольт мысленно сказал спасибо Истрил, которая оказалась достаточно грамотной, что обучить его местному счету. Собственно, ничего трудного здесь не было, главное — это было выучить названия числительных, а сами расчеты были для Ольта, когда-то считавшего процентами от сотен миллионов, проще простого.

Карно с каменно-невозмутимым лицом, как будто перед ним каждый день считают сотнями и тысячами, кивнул головой.

— Не будем убавлять комиссионные, пусть человек немного заработает. — что для такого богатея, каким он хотел представиться перед торговцем, какой-то десяток серебряных монет в ту или другую сторону. Тьфу — плюнуть и растереть. — Но это с учетом того, что в следующий раз ты учтешь наше к тебе отношение.

Еще помня о своем достоинстве торговца, Бенкас не схватился за голову, но все-таки, уже плюнув на остальное, потянул из-под прилавка абак и стал лихорадочно перекидывать костяшки. Бешенные деньги! И как этот лесной дикареныш так быстро считает? И ведь — точно, так и получается. У местных крестьян хорошо, если в кошельке находилась одна, редко две, серебрушки, остальное обычно набиралось медью. Это кого же надо ограбить, чтобы заиметь такие деньги? Впрочем, его дело маленькое и не ему совать свой нос туда, куда и лиса не полезет. Что-то этот одноглазый говорил, что у них еще есть, так что наглеть не надо. Да и опасно, если судить по этой роже. Но Единый — свидетель, тридцать золотых! Во всем городке мало кто видел одновременно такую сумму золотом. Бенкас выглянул из-за прилавка, посмотрел вдоль рядов вправо и влево и не заметил ничего подозрительно.

— Хорошие у вас друзья. Тридцать золотых! Что же вы там стоите, как будто и незнакомые совсем. Проходите сюда в лавку, проходите присаживайтесь. Может пива?

— Можно. Но потом. В начале дело. Можешь поменять, или нам еще куда обратиться?

— Отчего же не поменять, можно и нужно. Только таких денег в лавке я не держу. Сами понимаете. Придется подождать, пока сюда принесу, а еще лучше — домой сходить. Там сразу и рассчитаемся. И это… хорошо бы сначала проверить денежки-то. Нет-нет, я вам верю, но могут и вас обмануть, сами понимаете.

Ольт с усмешкой смотрел на засуетившегося менялу. Все его тайные мысли светились в его глазах и были прямо написаны на его лице, окончательно потерявшим свое выражение безразличия. И боязно ему, с большими деньгами обычно идут плечом к плечу и большие неприятности, и такой куш грех упускать, когда еще выпадет такая возможность. Тут еще и одноглазый разбойник намекнул на друзей. Это же страшно подумать, кого они грабанули. Меняла, в силу своей профессии знавший всех богатых людей в округе, по пальцам одной руки мог пересчитать всех гуляк и мотов, которые могли позволить себе такой размен. Ведь дураку понятно, что этот одноглазый разбойник, а кем он мог быть с такой рожей, меняет золотые не для того, что спрятать их подальше. Но это не его дела, тут надо аккуратно, что бы не обиделись и с крючка не сорвались. А вот то, что он будет денежки тратить, так у него на лбу написано и не мешало бы тут подсуетиться. У него ведь тоже есть товар, который можно и нужно продать. И тот же одноглазый намекнул, что это не последняя сделка. Так что, если даже не хватит денег, то придется подзанять. Нельзя упускать таких клиентов.

Лесные гости не отказались от приглашения и всей кампанией отправились к дому Бенкаса. Такие дела и правда лучше проворачивать где-нибудь в помещении, где посторонние не ходят. Жил делец в добротной избе, огороженной высоким крепким частоколом. Ольт наконец-то увидел настоящий дом, а не крестьянскую землянку. Добротные деревянные стены, оконные проемы, не очень большие, но все же похожие на настоящие окна, заложенные мутными непрозрачными осколками стекла в оплетке из свинца, настоящее крыльцо с нормальной дверью на железных петлях. Вдоль забора стояли крепкие добротные склады из толстых бревен, сразу было видно, что хозяин занимался не только обменом денег. Во дворе бегали три здоровых злых волкодавов, которых слуги криками и пинками загнали в сарай и подперли дверь колышком. Двор и сам дом Бенкаса внушал уважение и сразу показывал, что хозяин всего этого хозяйства — далеко не последний человек в городке.

— Прошу, гости дорогие. Проходите в дом. Вот присаживайтесь, сейчас хозяйка отвара принесет, а я как раз монетки пока проверю.

Карно понял намек хозяина дома и достал из-за пазухи кожаный кошелек, в котором глухо звякало золото. Вытащил наугад одну монету и кинул на стол.

— Все остальные такие же. Проверяй.

Тут зашла хозяйка, которая занесла отвар из лесных трав, который здесь заменял чай. На отдельной тарелке было поданы заедки к отвару: ягоды, орехи и соты с медом. Хозяин же, принеся из соседней комнаты кувшинчик с какой-то жидкостью и небольшие настольные весы, занялся проверкой золота. Пришлось достать и остальные монеты, что, впрочем, было на руку и лесным жителям. Все-таки деньги были от разбойников и не грех было их проверить. Все закончилось благополучно и Бенкас, опять сходив в соседнюю комнату, вывалил на стол целую кучу меди и серебра. Меняли деньги по весу, для чего использовали весы. Одна золотая монета весила примерно десять грамм, отсюда и плясали. Пришлось Ольту хорошо поработать. По уму ничего сложного, но физически отсыпать соответствующее количество серебряных и медных монеток оказался еще тот труд. Но ничего, справился, удивляя всех присутствующих быстротой и точностью расчетов в уме. Бенкас не мелочился, при такой крупной сделке он и так хорошо наварился, выиграв на комиссионных около ста сорока серебряных монет — очень хороший доход за день.

Наконец все было подсчитано и уложено в соответствующие кошельки, медь к меди, серебро к серебру. Мешочки с деньгами получились внушительными, особенно по весу, но слава Единому кому таскать их было. Довольный меняла хлопнул в ладоши и послал явившегося слугу за пивом в ближайший трактир. На стол был поставлен и кувшинчик с спотыкачом. Все денежные дела, как только кошельки были убраны со стола, прекратились и разговор пошел о делах повседневных. Ольту было все интересно, что творилось вокруг их деревеньки и вообще во всем известном мире. Меняла не лез в политику, но общую обстановку в Северном Союзе знал. По его словам, вялотекущая война с Империей Венту шла не прекращаясь, так как ни мира, ни перемирия никто не заключал. Да и с кем было говорить на эту тему, если Северный Союз, завоевав половину Эдатрона, сам пошел вразнос. Северяне, поначалу сильные в своем единстве, завоевав новые земли, расслабились. Вспомнились и начались свары, принесенные сюда еще с родных земель, а кто-то, недовольный разделом новых земель, затеял и новые. Остальные окопались каждый в своем уделе и растворились в бескрайних лесах Эды. Северные князья, получив завоеванные земли в управление, плюнули на Высший совет, и каждый извращался на своих землях как мог. Да и распределение земель многих не устроило, и передел продолжался до сих пор. Барончики, графья и даже князья и герцоги все делили и делили, и не могли остановиться. Страдали от этого беспредела в основном простые эданцы, но их слово было последнее. И все это на фоне непрекращающейся грызни с Империей Венту, вторым завоевателем, захватившим южные земли Эдатрона.

Рассказывая новости, Бенкас если и преувеличивал действительность, то не много. Как представитель одной из народностей, искони проживающих на территории Эдатрона, он тоже терпел гонения от новых властей. Итонцы испокон веков жили в Эдатроне и считались такими же эданцами, как и все остальные. Они даже внешне не отличались друг от друга. Разве что большее количество кучерявых голов да некоторые словечки в речи, присущие только им отличали их от эданцев, в большинстве своем имевшими прямые или чуть вьющиеся волосы, но это отличие было столь незначительно, что на него просто не обращали внимания. Итонец — это скорее было нарицательное имя, которым называли очень хитрых или умных людей, так как в основном они занимались торговлей и наукой, ну или тем, что здесь называлось наукой. Отличить иного итонца от эданца можно было только по имени. Чем-то они напоминали Ольту евреев с Земли, но только напоминали, ибо все они, включая и итонцев, считались сыновьями Эды и не представляли себя вне ее. Иной торговец или ученый мог с пеной у рта доказывать о своем итонском происхождении в споре с каким-нибудь местным бродягой, но с таким же рвением, находясь где-нибудь в других землях уже с такой же настойчивостью утверждал, что он чистокровный эданец. И как не странно, был бы совершенно прав. В Эдатроне проживало свыше десяти народностей, выходцев из племен, когда-то объединившихся в государство Эдатрон. И хотя национальное самосознание еще было в зачаточном состоянии и друг перед другом какие-нибудь представители того или иного племени спорили о величине, крепости и силе предков, то перед представителями внешнего мира они вставали одной стеной, название которой было — эданцы

Ольту понравилось, что, рассказывая про свою жизнь, Бенкас не жаловался, как плохо стало жить при новой власти, а просто констатировал факты. Информация в чистом виде, без эмоций и всяких выражений типа нравится-не нравится. Хотя конечно по тому, как он иногда вздыхал, было понятно, что — нет, не нравится. Что никак не влияло на его рассказ о том или ином случае, случившимся в жизни страны. Торговец был бесстрастен, как абак, на котором он считал цифры.

Наконец, сочтя, что все правила приличия соблюдены, гости, выпив весь отвар и съев все прикуски и обговорив будущие встречи, пошли на выход. Обратно шли молча, каждый обдумывая свои мысли. И если Вьюн думал о том, что надо не забыть купить то да се, а Карно о том, как распределить деньги, то Ольтовы задумки шли гораздо дальше. В свете многих новых открывшихся фактов, он размышлял о том, как жить дальше. Он-то надеялся устроить рай для себя лично в отдельно взятой деревне, но судя по рассказу Бенкаса, местная действительность навряд ли даст ему шанс устроить по его желанию. Во всяком случае, даже спрятавшись в глухой лесной деревушке, никуда ему не деться от проблем. Не даст местная аристократия. Да и вяло текущая война с Империей Венту могла предоставить те еще проблемы. Близкое дыхание войны ломало все его планы на светлое будущее. Он не сомневался, что война рано или поздно заденет и его. И что, спрашивается, делать?

Так и не придя к какому-нибудь решению, он и пришел к обозу, хмурый и злой. Здесь им и была выложена еще одна новость, отнюдь не поднявшая им настроения. Оказывается, приходил тот самый десятник, собиравший подати и содрал с них налог на торговлю. На возражения Брано, что они уже заплатили, он ответил, что-то был налог за место и указал тупому крестьянину то самое «место», отчего Брано лишился одного зуба и на пол-лица красовался здоровенный синяк. Обещал прийти и завтра, чтобы снять налог на прибыль. Карно, услышав это и посмотрев на кряхтевшего Брано, насупился и решительно пошел в сторону города. Вид у него при этом был такой, что попадись ему сейчас городской дружинник, сразу становилось понятно, что с ним станет. Пока он не натворил чего-нибудь непоправимого, Ольт его догнал и стал что-то нашептывать на ухо. Одноглазый атаман мрачно выслушал, постоял, о чем-то раздумывая, и развернулся обратно. Остаток дня прошел без происшествий. Распродали почти всю пушнину купцам из столицы, которые в преддверии зимы тоже спешили закупиться. Зимы здесь были не то, чтобы очень суровые, но длинные и меха поднимутся в цене. И пока лесовики, припертые к стенке закупом на зиму, распродают шкуры подешевле, надо было торопиться.

На ужин была похлебка из рыбы, наловленной и продававшейся местными тут же, благо река была рядом. Ольт получил чашку с огромным куском белорыбицы и немного впал в прострацию. На его памяти такой деликатес подавали в избранных ресторанах, нарезанным тонкими прозрачными ломтиками, по ценам опять же для избранных и уж конечно не таким порциями и никак не в ухе, предназначенной для простого неприхотливого ужина. Впрочем, он быстро вышел из ступора и взял пример с других крестьянских детей, которые, не задумываясь о тот что едят, запихивали в рот огромные ароматные куски и заедали обыкновенной чернушкой, крестьянским хлебом. Крестьянская жизнь — она такая, жри, что дают и не привередничай. Ольт и не привередничал. Может в его мире это и было деликатесом, но тут и сейчас это было пищей бедных, огромный кусманище то ли осетра, то ли белуги. Поужинали. Что в деревне, что в городе спать ложились с наступлением темноты. Поэтому немного поболтав о впечатлениях, которые произвел на них город, крестьяне утихли. Завтра с утра предстоял очень ответственный день — закуп продовольствия и товаров на зиму.

Подождав где-то до полуночи, Ольт тихо поднялся и толкнул Карно, который лежал рядом. Тот не спал и, поднявшись, так же тихо пошел будить Вьюна. Все, уморенные тяжелым днем, дрыхли без задних ног. Только Истрил подняла голову, она была в курсе всех дел Ольта, и увидев, как он прижимает палец ко рту, лишь кивнула. Она должна была успокоить людей, если вдруг кто-нибудь обнаружит отсутствие старосты. Вьюн, как посох, держал в руке свой длинный лук, который он прятал в телеге под сеном. Тетиву пока не натягивал, идти надо было к городу и неизвестно, кто мог по пути встретиться. Ольт одел под рубаху перевязь с ножами, сшитую ему матерью. Карно же спрятал в правую штанину длинные ножны с мечом. Пришлось правда хромать, так как нога не сгибалась, но он и так хромал от не до конца зажившей раны.

Стараясь никому не попадаться на глаза, что для лесных охотников было нетрудно, быстро дошли караульной избы, где несли службу стражники. Раньше тут проходила защитная стена, и караулка стояла у нее, охраняя ворота. Сейчас ворот не было, от стены остались лишь небольшие земляные валы и только караульное помещение еще стояло, как пережиток, оставшийся с когда-то славных времен и продолжало нести свою нелегкую службу, правда сменив свое амплуа, став пристанищем для базарных стражников. Первая злость у Ольта уже прошла, но кто сказал, что вторая будет мягче? Неизвестно, как там сложится его дальнейшая судьба, но сцепиться с местной властью придется однозначно. Так почему не начать сейчас, да еще за свои кровные. Хотя дело конечно же было не в деньгах, но терпеть подобные посягательства на его накопления, лично заработанные честным разбоем — этого он позволить не мог. Весь его жизненный опыт говорил, что такое спускать с рук нельзя. А то один раз позволишь безнаказанно ограбить себя и все, завтра же выстроится очередь из желающих пощипать карман бедного лесовика.

Не задумываясь над диспозицией, не те были времена и не те люди, они с Карно сразу пошли к дверям. Правда в начале осмотрелись и оставили Вьюна, который уже натянул на лук тетиву и держал наготове стрелу, присмотреть за окнами и окрестностями. Мало ли кого может принести на ночь глядя. Сперва в приоткрытую дверь проскользнул Ольт и сразу кинулся в сторону, давая дорогу двигавшему за ним Карно с обнаженным мечом в правой руке. Для того щель была маловата, и он, не очень заморачиваясь, просто открыл дверь настежь, спокойно вошел и плотно прикрыл ее за собой. Понятно, что их никто не ждал. В единственной комнате находились пятеро стражников, пьяные до изумления. Двое уже вырубились, не выдержав неравного сражения с зеленым змием, но трое еще держались. Причем один фактически сразу понял, что несет в себе неожиданный визит. То ли он был самый трезвый, то ли что привиделось спьяну, но он сразу ломанулся к окну, так как проход к двери был заблокирован вошедшими. Небольшое оконце было открыто от вечерней духоты и ставни лежали рядом, но это не помогло бегуну. Не успел он высунуться в оконный проем, как в лоб ему ударила стрела. Даже не вскрикнув, стражник завалился на спину. Остальные еще не поняли, что произошло, как в воздухе промелькнули метательные ножи и один стражник повалился на стол, а второй скорчился от двух ножей в плечах. В это время Карно спокойно и деловито прирезал двух спящих, которые даже не проснулись. Так и умерли, счастливые в своем пьяном угаре. Жалости к ним ни у Карно, ни у Ольта не было. Разбойник — он и есть разбойник, хоть в погонах, хоть без. А то, что одноглазый их зарезал как баранов, так каков противник, таковы и методы. Ольт подскочил к раненому им и первым делом вбил ему рот заранее приготовленный деревянный кляп. Карно же уже связывал его руки и закончив с этим делом приблизил к нему страшный, налитый кровью глаз.

— Что, Труерд, так вроде тебя зовут, помнишь нас?

Судя по всему, стражник помнил, не так уж часто встречаются такие одноглазые рожи, потому что глаза его, до этого слезившиеся и прищуренные от боли, широко открылись и он что-то отчаянно замычал.

— Смотри-ка, помнит. А я думал, мы все для тебя на одно лицо. Мало ли крестьян, которых ты ограбил. — удивлено протянул Ольт, вытаскивая и обтирая об его же одежду свои ножи, отчего Труерд болезненно выгнулся. — Так ты говорят завтра обещал прийти за налогом, уж и не помню за каким?

Стражник замотал головой и замычал еще сильней.

— Что, уже не надо? Ненасытный ты наш, когда же вы нажретесь?

— Да что ты с ним разговариваешь? — вмешался в разговор Карно. — Ты думаешь, он тебя понимает? Ни фига он не понимает. Просто жить хочет. Хочешь жить, сволочь?

Стражник утвердительно закивал головой.

— Вот видишь. Все они такие. Под крылышком графа или барона они — орлы, а как прижмет, так сразу начинают плакать, что их заставили, что они люди подневольные… Гады короче. Падальщики, а не воины. Эй, ты, деньги где? Скажешь, тогда я тебя не убью.

Стражник показал глазами на деревянные нары.

— Под ложем, что ли? Ага вот и они. Ну-ка, посмотрим почем ныне жизнь стражников ценится. О! Как дороги нынче стражники. А меди-то сколько! Много крестьян ободрал? Наверно от голода помираешь? Так на, жри! — и Карно, ухватив полную пригоршню медных монет, вытащил кляп и мгновенно впихнул в освободившийся рот рассыпающуюся медь. Видно несколько монет провалилось в пищевод, потому что Труерд беззвучно открывал рот, стараясь заглотнуть хоть немного воздуха, как рыба на берегу. Из широко открытого рта вываливались медные монетку, вперемешку с выбитыми зубами. Язык еле ворочался среди набитых до самой глотки монет. На мычание, издаваемое стражником в окошко заглянул Вьюн.

— Долго вы еще тут?

— Вьюн, все спокойно? Ну вот и хорошо. Добей эту падаль, а то я ему обещал, что не буду его убивать.

Вьюн запрыгнул прямо в низенькое окошко и подошел к задыхающемуся, с выпученными глазами, стражнику, вытащил нож и деловито, как делают поднадоевшую, но нужную работу, перерезал тому горло. Недвусмысленные звуки и поднявшаяся вонь, вкупе с пятном на штанах, свидетельствовали, что стражник, умирая, обделался. Карно, пряча за пазуху кошелек с отобранными деньгами, сплюнул:

— Даже перед смертью не удержался. Обгадил все, что можно. Собаке — собачья смерть. Быстро собрали здесь все свое и пошли отсюда.

Пока Вьюн вытаскивал из трупа свою стрелу, остальные проверили на следы обстановку, обыскали комнату и, найдя в тайнике под полом еще один маленький кошель с серебром, никем незамеченные ушли. Никто из них не сказал ни слова по поводу произошедшего. Молчком, как будто, так и положено, бывалые вояки Карно с Вьюном, у которых эти убийства были наверняка не первыми, спокойно приняли в свою среду мальчишку и как данность приняли его право на убийство себе подобных. Может здесь сыграло роль и то, против кого оно было направлено. Все-таки воины были уже не первой молодости и помнили еще всю ожесточенность той, хоть и оставшейся в прошлом, но видно не забытой войны и все они, мягко говоря, недолюбливали северян. Общее дело будто связало их незримыми нитями и поставило Ольта на одну ступень с ветеранами.

В обозе все спали, и никто не заметил их кратковременного отсутствия. Только Истрил, увидев их довольные рожи, улыбнулась. Ольт заснул с чувством глубокого удовлетворенья. Ну не любил он оборотней в погонах, и была эта ненависть чистой и незамутненной как детская слеза. Еще с тех пор, как открыл свой первый магазин и к нему нагрянул первые проверяющие, налоговый инспектор на пару с участковым. До смерти не любил. Но если в той жизни приходилось сдерживаться, то здесь ему ничто не мешало дать своим чувствам волю. Этакий немаленький бонус к шансу прожить еще одну жизнь. Главное — не спустить ее в унитаз раньше времени. Ему все больше и больше нравилась здешний мир.

Утром, как обычно, встали с восходом солнца. Народ не торопясь поплелся к кустам на реке умываться и по прочим надобностям. Все было тихо и спокойно, но уже к завтраку поползли слухи, один невероятнее другого. Говорили всякое, но сходились в одном: кто-то ночью ограбил базарных стражников. Расходились в количестве нападавших, кто-то утверждал, что была целая банда жестоких разбойников из леса, кто-то грешил на городских бандитов, которым вороватые стражники составляли конкуренцию. Но одно было неизменно: никто не пожалел об убиенных, и все только плевались и желали им не переродиться в посмертии. Видно крепко они допекли народ. На месте убийства копошились какие-то люди из графской челяди, но никаких последствий пока не было. Один раз только проскакала кавалькада во главе с высоким хмурым северянином, которая на некоторое время задержалась у сторожки. Но как появились, так и исчезли, оставив после себя только испуганные шепотки. Поэтому крестьянам не было до них никакого интереса. Поговорили и будет, своих хлопот полон рот. До обеда продали заезжим купцам остатки мехов, и после плотного перекуса всей толпой, кроме мальчишек-охранников, пошли на закуп товаров.

Главным лицом здесь несомненно был Брано, который нес в руках писаные на бересте списки заказчиков и товаров. Он важно подходил к очередной лавке и по списку соотносил, кто чего заказал. Затем выяснял у продавца наличие товара и имеющееся количество. И уже затем вступала в действие сама торговля. Брано бился за каждый медяк, то и дело делая вид, что уходит, бил шапкой о землю и кулаками себя в грудь, клянясь Единым, что его хотят обмануть, такого доверчивого и безобидного крестьянина из глуши. Не отставал от него и хозяин очередной лавки, с вечной песней о том, что на базаре все дорого и если сбросит цену, то и сам пойдет по миру с протянутой рукой. Это был целый ритуал, в котором с удовольствием и азартом участвовали и покупатель, и продавец и за этим спектаклем с наслаждением и интересом наблюдали базарные зеваки. Туговато было с развлечениями в средневековом городе. После долгих споров и клятв, наконец переходили непосредственно к закупу по ценам, которые были известны заранее, и спорщики, довольные прошедшим представлением, били по рукам. Брано делал отметку в своем списке, мужики таскала купленное к телегам, а важный староста переходил к следующему прилавку, где в предвкушении уже потирал руки очередной купец. Суматошный выдался денек и таких дней предстояло как минимум три, попробуй закупиться на всю деревеньку, а это самое меньшое — около двадцати семейств.

Ольт с Истрил и Карно отделились от общего шествия и решили прогуляться по торговым рядам. Тут Истрил и встретилась со своими односельчанами, которые уже закупились и теперь собирались домой. Ограбление сбора, при котором ранили вдову Арнольда, сильно подкосило достаток крестьян, ведь в том ограбленном обозе была и их телега со сбором со всей деревни. Сейчас их телеги были полупустыми. Набрали то, что смогли, однако на многое их не хватило. Они были рады видеть Истрил, порасспросили об ограблении их первого сбора, попечалились об убитых, порадовались, что сама Истрил осталась жива. Рассказали ей про ее воспитанницу, с которой все было хорошо, но видно было, что голова их забита совсем другими проблемами. Ведь закупленного зерна оказалось совсем мало, денег на большее не хватало, и деревня была обречена на полуголодное существование, а скоро еще и барон Кведр проведет сбор налогов. На их лицах лежала печать обреченности и готовности к самому худшему. Уезжать они собирались с утра, а сейчас увязывали на свои телеги то немногое, что удалось закупить. Впереди их ждала голодная зима и мысли их были только о том, как ее пережить. Так что прощание было не долгим и скомканным. Не до потерянной вдовы было крестьянам, нашлась — вот и хорошо. Тут мысли только о том, как бы их жены не остались вдовами. Единственное, что Истрил успела сказать на прощание, это то, чтобы односельчане предупредили Оленту о ее скором приезде.

Вечером карновские крестьяне не легли спать с заходом солнца, а разожгли большой костер. Возбуждение, которое охватило их в связи с закупом, не давало им покоя. Ведь сборы бывают только два раза в год, весной и осенью, и именно они определяют, как пойдет дальнейшая жизнь, как крестьяне проведут предстоящую зиму и весну. Поэтому сейчас обычно молчаливые мужики хвастались купленными вещами и озабоченно вспоминали, что еще нужно и не забыть бы прикупить того или этого. Ольт с матерью сидели поодаль у отдельного маленького костра и тихо беседовали об ее односельчанах. Их не касались общие заботы, гораздо важнее были другие проблемы. Мальчишка вздохнул, продолжая начатый разговор:

— Да, матушка, я все понимаю, но дать голодному рыбу или удочку — это разные вещи. Надо хорошо подумать, что сейчас важнее. Я предлагаю не торопиться. Они ведь не сегодня начнут умирать с голоду. Время еще есть. А мы как раз разберемся с Кведром и есть у меня еще одна задумка. Думаю, твоим односельчанам она понравится.

— Ольт, я знаю, что у тебя доброе сердце и ты не оставишь моих и твоих односельчан в беде. Мне просто жалко их, ты же видел их лица. Вот и хотелось помочь тут же. Но если ты говоришь… Я подожду. Я верю в тебя, сынок.

— Матушка, все будет хорошо. Не надо переживать. Если хочешь можешь езжать с ними, заодно повидаешь Оленту. А я подумаю и приеду попозже с готовым решением. Да и Карно не мешало бы наведаться в деревню за дочкой. А то думает я не вижу, как он копытом бьет, как про дочку услышал.

— Ну нет уж, что бы я еще раз бросила тебя одного! Все равно потом наведаемся. И Олента никуда не денется, соседи у нас хорошие, не дадут чему случиться. А Карно… Столько лет думать, что у него никого не осталось, а тут почти взрослая дочь. Забьешь тут копытом. Как еще сразу не помчался в Шестую.

— Дело у нас еще одно есть. Вот и терпит. Но как сделаем, думаю его уже ничем не удержишь.

— Дело-то не Кведром прозывается?

— Да, матушка, ничего от тебя не скроешь. Думается мне, что хватит ему кровушку людскую пить. Да и пора ответить за свои дела, ведь получается он через Крильта и на тебя посмел руку поднять. Ведь разбойники не только обоз разграбили и обозников поубивали, они еще и тебя ранили. Чтобы я делал, если бы они и тебя убили? Урою гада.

— Тише, Ольти, тише. И где только слов таких нахватался. Не говорят у нас так. Упустила я с твоим воспитанием. Набрался всякого, пока в лесу жил, вот и выскакивают у тебя словечки всякие. Чувствуется, что Архо Мед, дай Единый ему хорошего посмертия, был скорее воином, чем ученым. Твой отец хоть умел сдерживать свою горячность, а ты, хоть и весь в него, но ничему неученый. — Истрил пригорюнилась, по бабьи подперев щеку ладонью.

— Ничего, какие мои годы. Ты же у меня есть, научишь еще всему, что я упустил.

— Ох, Ольти, ну конечно же. И насчет Кведра… Я тоже с вами еду, не забудь.

Ольт только вздохнул. Забудешь тут, как же. Даже лучше не пробовать, не хотелось бы испытать на что способна его матушка, если пойти ей наперекор. Видно незаурядный мужчина был Арнольд, коли такая женщина, как Истрил его полюбила и уважала его память.

Утром Истрил с Карно, а за кампанию и Ольт, по предложению одноглазого пошли провожать материных односельчан. Уехали крестьяне чуть-чуть повеселевшими, обнадеженные атаманом, неожиданно подошедшим к крестьянам и обнадежившим, что ничего еще не потеряно и пусть обязательно дождутся их в гости. Лишь бы они проследили, чтобы с Олентой ничего не случилось и передали ей весточку, что тетушка Истрил жива и что нашелся ее отец. Крестьяне дружно пообещали присмотреть за девочкой в надежде на будущие дивиденды.

А затем начался очередной трудовой день, заполненный хождением по рядам прилавков и тасканием мешков с зерном и разной крестьянской утвари. Один раз им повезло, когда подъехал торговый обоз с юга. Они как раз привезли на продажу урожай зерна этого года и редкие здесь овощи и фрукты. Тут же на ходу Карно с Брано с ними сторговались и все пять телег с зерном были куплены вместе с транспортом, так сказать, не отходя от кассы. О хлебе уже можно было не беспокоиться, даже появились некие излишки. Но запас карман не тянет, а лишнее зерно всегда можно было продать по окрестным деревням. Довольные крестьяне, бренча кошельками с остатками деньгами, теперь ходили по базару только для того, чтобы потешить свое самолюбие и покупали все, чего не могли себе позволить себе в другое время. Когда еще, благодаря выданным им старостой золотым, мог выпасть такой случай, походить по рынку ни в чем себе не отказывая? Такого удачного сбора не помнили даже старожилы.

В этот вечер возле обозного костра было еще веселее, чем в предыдущий. Веселья добавил и бочонок пива, купленный Карно на собственные деньги и преподнесенный обществу в ознаменованье успешной торговли. Крестьяне хвастались друг перед другом купленными вещами и представляли, как будут радоваться их хозяйки. И никто не заметил, как в самый разгар веселья из темноты вынырнула какая-то фигура и не подходя к общему костру, сразу подошла к небольшому костерку в отдаленье, возле которого расположились Истрил с Ольтом. Тут же сидел довольный и разомлевший Карно, державший в руках огромный кувшин с пивом. Тихий свист, поданный определенным образом, привлек его внимание. Он встал и ушел в темноту. Вернулся обратно с подростком, оказавшимся из их деревни. Им оказался Серьга, сын Вельта Кандальника.

— Тут все свои. Рассказывай.

— Барон Бродр вчера утром выехал со своей дружиной. Завтра в полдень, если ничто не помешает, должен подъехать к замку Кведра. Жаго и мой отец сторожат на месте. — Серьга, несмотря на молодость, говорил, как и все таежные жители, короткими емкими фразами, стараясь при минимуме слов передать как можно больше информации. Выглядело это солидно и совсем не смешно. Ну да, мальчишки, выросшие в дебрях тайги, взрослели рано.

— Молодец. Иди пока к костру, отдохни, поешь и позови сюда Брано и Вьюна. И не говори там лишнего.

Мальчишка только фыркнул и ушел, а через некоторое время к костерку подошли Брано с Вьюном.

— Брано, я должен отъехать по делам. Со мной уйдут Вьюн и Истрил с Ольтом. Ты еще три дня торгуешь, потом собираешься в обратную дорогу. Отъедешь на полдня пути и станешь на стоянку у реки, возле поворота к нашей деревне. Там два дня ждите нас. Если не придем, езжайте сами. Мы вас по пути нагоним. Все понял?

— Чего уж непонятного, три дня еще торгуем. На четвертый с утра выезжаем. На той стоянке, у реки, ждем еще два дня. Если не появитесь там, едем дальше домой. Только вы уж появитесь. Больно богатый сбор получился. Уже пол города знает, как бы лихие люди не позарились на добро.

— Как позарятся, так и получат в грызло. — не утерпел Ольт со своими пятью копейками. — Ты сам начеку будь, зубами не щелкай и намекни всем посторонним, что у тебя зубы имеются. Как отъедете подальше, сразу людям оружие раздай. И не ссы, все будет пучком. — Наткнувшись на оторопелый взгляд Брано, чертыхнулся про себя, вот же блин, опять из него пацан полез.

Карно хохотнул, а Истрил, тая улыбку, укоризненно посмотрела на сына. Брано растеряно почесал затылок:

— Оно конечно… Не ссы… Тогда да… Конечно, пучком…

— Ну тогда все. — усмехнулся Карно. — Брано, ты к обозу, а ты Вьюн готовься. Как Серьга передохнет, так сразу и выдвинемся.