Лесной край

Глава 18

Утро началось со звона железяки непонятной формы, которую Карно нашел в закромах разбойников и, после долгих раздумий, так и не поняв, что это такое, приказал подвесить на пустыре и по утрам бить в нее со всей дури, чтобы все слышали и знали, что ночная стража не спала и о том, что настало утро и пора на трудовые подвиги. Этот играющий на нервах пронзительный перезвон служил и сигналом общего сбора и тревоги, хотя в этом качестве еще ни разу не применялась. На непонятной железке как будто специально было приделано ушко, за которое ее было очень удобно подвешивать. А может именно для этого она и была сделана. Во всяком случае бить по ней было очень удобно, чем каждое утро и занимались с некоторой долей садизма очередные ночные стражники, одуревшие от бессонной ночи. Что, впрочем, совершенно не мешало Ольту, так как он, будто по некоей договоренности с солнцем, просыпался едва только первые лучи касались верхушек самых высоких деревьев. Но как бы рано он не вставал, Истрил всегда вставала раньше и Ольта всегда удивляло, как бесшумно может действовать женщина, пожелавшая не разбудить дорогое ей существо.

Как бы там не было, но к тому времени, когда он соскакивал со своей постели, на столе всегда стояли кружка с молоком или горячим отваром, приправленным ложкой лесного меда и краюха свежеиспеченного хлеба. Так сказать, завтрак по-деревенски. Но в любом случае он никогда не садился сразу за стол. Вначале на улицу, где он поставил небольшую будку. Ту самую, которую в другом мире стыдливо назовут «удобства во дворе». Когда он ее лично сколачивал из тонких бревен, а потом еще и обшивал корой с деревьев, то деревенские собирались вокруг и гадали, что же такое строит у себя во дворе этот Ольт, идеи которого часто сразу и непонятны, но потом, после воплощения в жизнь, довольно полезны. Так же они вначале обсуждали и выгребную яму, не понимая, зачем нужен такой узкий и глубокий погреб. Неудобно же будет в него лазить. На вопросы Ольт не отвечал, только усмехался, пока Карно на всех не рыкнул, чтобы не мешались. Кому какое дело, что строит? Если Ольту приспичило копать, то значит ему это надо и сам староста будет последним, кто этому помешает. Старосту народ уважал и побаивался, поэтому отстали от мальчишки, но обсуждать не перестали. Некоторые даже заключали пари. Одни доморощенные деревенские мудрецы говорили, что это будет курятник, правда не могли объяснить такие непонятные размеры, а яма будет для сбора яиц, другие, что это будет склад для лопат и прочего крестьянского инструментария, хотя, зачем для лопат нужен специальный склад, им тоже было непонятно. Опять же — эта непонятная яма. Короче, идей было высказано море, каждый изгалялся, как мог, но ни один из них не попала в точку, так как местные ходили по «делам» за деревню в ближайшие кусты или, если было совсем невтерпеж, вообще за ближайший дом и даже в самом фантастическом сне не могли себе представить, что для этих дел может понадобиться специальное помещение. Стеснительности в них не было совершенно, а тайга… она большая, всю не загадишь. Каково же было их удивление, когда Ольт, построив ладный домик, он даже поставил там некое подобие деревянного унитаза, взял с собой пару листов лопуха и использовал строение по его прямому назначению, чем очень удивил собравшихся. Когда он, справив все дела, вышел и пошел в дом, то все строеньице было в буквальном смысле изучено и даже обнюхано. Все были просто поражены такой расточительностью труда и материала. Единственными людьми, которые ничему не удивлялись, это были конечно Истрил, которая уже была знакома с подобными удобствами по жилищу Ольта в тайге, Карно, который, чтобы Ольт не делал, принимал это как данность и ничему не удивлялся, ну и конечно же Оли, которая вообще с восторгом принимала все результаты хитрых измышлений новоявленного братика.

Она тоже, вначале изучив домик снаружи, с интересом влезла вовнутрь, обследовала высокое сиденье с дыркой, поигралась с крутящимся дверным запором, для которого Ольт даже не пожалел гвоздя, и решительно запершись изнутри, пожурчала в свое удовольствие. И затем, уже выйдя и оправляясь, заявила во всеуслышание: «Хорошая штука! И мальчишки не дразнятся. Хочу такую же!». Что несомненно явилось для Карно руководством к действию. Такой же домик уже на третий день возник и у него во дворе, а затем они, как грибы после дождя появились и по всей деревне. Это было модно, да и чего греха таить — удобно. Никому не нравилось, выйдя на прогулку с любимой девушкой, нарваться в кустах на «мину». Вот такое прогрессорство получилось у Ольта, можно сказать случайно.

Он конечно думал о том, как привить крестьянам хотя бы начала гигиены, но дальше мысли о том, что это надо, дело не продвигалось. А тут случайный пример и на тебе — все дружно ходят в туалет, да еще свысока поглядывают на тех, кто до сих пор не обзавелся таким нужным и полезным девайсом, и по-прежнему, словно какой-то нецивилизованный дикарь, бегает в кусты. А уж свысока посмотреть на приезжих, с важным видом выходя из маленького домика, это вообще было круто. Тщеславие людское, оно неистребимо, но в данном случае хотя бы пошло на пользу.

Следующим новшеством, к которому Ольт хотел приучить местных — это баня. Еще в той жизни любил он это дело, с березовым или дубовым веничком да с деревенским квасом на каменку, что бы хлебный дух обволакивал и обжигал кожу, заставляя отступать все хвори и болезни. А после посидеть расслабленно в предбаннике с кружечкой-другой холодного пива. Не только для чистоты, но и для здоровья тела и духа. После хорошей баньки вымытое до скрипа тело дышит всеми своими порами, а мозги на какое-то время забывает о всех войнах и напастях мира и находится в умиротворенье и в ладах со всем окружающим. И о прогрессорстве он здесь думал в последнюю очередь, а в первую очередь о себе, любимом. И если получится так, как с туалетом, он будет этому только рад. Местные жители не сказать, что были большими грязнулями, но мылись от случая к случаю, по принципу: «О, вода есть, давай попьем, а заодно помоемся». Конечно время от времени, примерно раз в месяц, в крестьянских семьях устраивали общую помывку, грея воду в котле и выдавая каждому кувшин с кипятком. А там уже, насколько хватит собственной фантазии. Обычно хватало на короткую отсидку в деревянной шайке с применением золы вместо мыла и поливанием из того же кувшина и последующим ополаскиванием в ближайшей речке. Конечно никто не запрещал мыться и чаще, но это зависело уже от личных предпочтений каждого человека. Небольшая банька, человека на четыре, кстати уже строилась на заднем дворе и местные аналоги любителей программы «Что? Где? Когда?» уже описывали вокруг нее круги и строили предположения, зачем нужна такая маленькая избушка, в которой и ноги-то вытянешь с трудом и где строится такая непонятно несуразная печь. Впрочем, наученные горьким опытом, дальше предположений никто не пошел. Еще на постройку намечалась конюшня и сеновал. И на этом все, Ольт не намеревался обзаводиться подсобным хозяйством. Семья у них была небольшая, всем необходимым снабжали их крестьяне и зачем ему тогда нужны были свинарник, курятник или коровник? Разве что небольшой огородик для Истрил, чтобы совсем не заскучать от безделья, да и свежая зелень на столе никогда не бывает лишней. Так что единственное, на что он сподобился, так это на небольшой сарай с сеновалом под конюшню, в которую со всеми удобствами помещалось пяток лошадей. Правда он подумывал о коптильне, но вопрос о ней пока висел в воздухе. И так дел было по горло. За те пять дней, что прошли с приезда из города, был достроен их дом. Пока стояла только коробка, без внутреннего убранства, но уже было видно, что это далеко не типичная полу изба-полуземлянка, а нечто совершенно другое и у него получается то, что было задумано.

Заработала лесопилка, которая, хоть и с частыми поломками и остановками для заточки пил из дрянного железа, но выдавала по тридцать-сорок досок в день. Пока с нею управлялись Жаго с Вельтом, но рядом уже крутились два парня-подростка, которых выбрал лично Карно с наказом учиться, учиться и учиться. Тем более, что мастерам уже предстояла дальняя дорога, но Карно, а вместе с ним и Ольт, надеялись, что молодежь справится. Кстати одним из подмастерьев был второй сын Кронвильта-кузнеца. «Железная» семейка удивительно быстро и органично вписалась в жизнь деревни, что только радовало Ольта. Что греха таить, нужен был ему Кроно Кувалда, но пока его никто не трогал. Пусть обустроится сначала. Вся семья кузнеца дружно взялась за стройку, причем главным движителем этой четверки, отца и троих рослых не по годам сыновей, была маленькая худенькая женщина.

Доски получались толстоваты, сантиметров пять толщиной, а ширина так вообще была разнокалиберной, но это были вполне нормальные доски, да еще по сравнению с тем убожеством, что выдавали плотники раньше. Конечно их было мало, но и это не четыре-пять штук в день за то же время, как было раньше. Так что скоро можно было переходить к отделке стен и полов. Правда пока он еще не решил, будет обшивать стены досками или легче будет их оштукатурить. Местные-то еще не дошли до таких изысков, их вполне устраивал домашний дизайн с видом на бревенчатые стены. А пока детвора за деньгу малую конопатила щели мхом.

Ольт усмехнулся, вспомнив, какое столпотворенье творилось в день запуска лесопилки. Народ, забыв про все свои дела, крутился у механизма и всеми правдами и неправдами, несмотря на окрики Карно и Брано, стремился лишний раз посмотреть и потрогать это чудо инженерной мысли. Их удивляло все, а когда лесопилку запустили, то народ, как завороженный уставился на то, как спокойный мерных ход лошади, ходящей по кругу, чудесным образом превращается в такое же мерное движение пил и на землю одна за другой падают почти одинаковые доски. По местным понятиям — это было чудо.

Ольт же, глядя на них, решил, что не будет ждать следующего года и построит мельницу уже в этом. В деревне она была просто необходима. Его раздражало, когда он видел, как Истрил чуть ли не каждый день стучит каменным тяжелым пестиком в каменной же ступке. Нет, сам процесс превращения зерна в муку он признавал, как нужное и необходимое дело, но ему не нравился примитивизм сего действия, когда десятки женщин в деревне начинали свое утро с того, что брали в руки пестик. Мало того, что для местных это было вполне естественным, так еще — это было святой обязанность всех деревенских женщин. И еще хорошо, что их семья была немногочисленна и Истрил не приходилось перемалывать по несколько килограмм сразу, как в большинстве деревенских семей, где четверо-пятеро детей были отнюдь не редкостью, а скорее правилом. Правда и работало там людей побольше и если семья была большая, то мололи там чуть ли не круглосуточно, поочередно передавая друг другу орудие производства.

Истрил не жаловалась, но Ольт сам испытывал чувство недовольства и злился на себя, ибо совесть, которую он прихватил с собой из своего мира, просто не давала ему покоя при виде того, как каждое утро Истрил берет в руки пестик. Так что не стоит ждать, тем более, что необходимый опыт уже набран и постройка мельницы должна пойти легче и веселее. А тут еще крестьяне учудили, притащили три больших валуна из песчаника для жерновов, как три безмолвных намека на толстые обстоятельства. Где и откуда они их взяли, сами крестьяне все больше отмалчивались и на вопросы о том, как узнали о том, что староста собирается ставить мельницу, тоже только разводили руками, лишний раз показывая Ольту, что деревня, она и в Эде деревня. На одном конце чихнешь, на другом сделают перед ртом охранный круг. Ясно было только одно — видно не одного Ольт достал стук пестиков о ступку по утрам. На вопрос: «Зачем — три?», деревенские только пожали плечами: — «А чтоб было». Будет теперь один жернов запасным. Так что мельнице быть уже в этом году. Дом для этого уже возводился на берегу речушки и дело было только за отсутствующими Жаго с Вельтом, чтобы собрать и установить механизм, да и валуны обтесать надо. Чертежи Ольт уже приготовил, и они ждали своего часа. Правда первое время мельница будет тоже работать на конной тяге, но уже в следующем году он хотел размахнуться на небольшую плотину и тогда перевести мельницу и лесопилку на энергию воды.

Ольт плеснул в лицо холодной с утра воды из этой самой речки где он каждое утро умывался. Небольшая такая, примерно на часик, разминка и где там завтрак? Сидя за столом и уминая традиционную краюху хлеба и запивая ее отваром, размышлял о делах насущных и не очень. Что же он еще забыл? Так плотно он не был занят уже давно. С тех пор, как начинал свой первый серьезный бизнес еще на Земле, кстати — это был магазин. Тогда это было делом новым и неизведанным, после семидесяти лет социализма люди просто позабыли, что это такое иметь в собственности свою личную торговую точку. Пришлось тогда всему учиться заново и постигать тонкости торговли на себя любимого. О, точно, надо проверить, как там дела у Брано с его складами и лавкой. Надо собрать заказы на товар, а то запаришься за каждой мелочью в город ездить. И товару надо набирать с запасом… Бухнула дверь и в комнату ворвалась Оли. В первую очередь она вежливо поздоровалась с Истрил, на что получила улыбку и приветливый кивок, и подступила к сидящему за столом Ольту.

— Сидишь?

Ольт продолжал задумчиво жевать.

— Молчишь?

Челюсти все так же мерно двигались, пережевывая хлеб.

— Ну и ладно. А я пойду смотреть, сегодня батя будет испытательные бои проводить.

Точно! Сегодня же Карно хотел устроить проверку новонабранным дружинникам. Раньше все времени не было с этой стройкой, и новобранцы были заняты на возведении жилища для себя. Но казарму они отгрохали знатную. Еще бы — шесть здоровых лбов, да еще с уже частично напиленными по размерам бревнами и со штабелем досок. Так что в их руках стройматериалы так и порхали, как будто сами собой складываясь в крепкую казарму. Осталось поставить печи да установить нары на пятьдесят спальных мест. Да и отъесться после графского гостеприимства воинам требовалось и не мешало сил набраться. Почти неделя физического труда и хорошей сытной еды должны были привести воинов в хорошую форму и сегодня Карно как раз собирался это проверить. Так, быстро допить отвар, поблагодарить мать за завтрак, на что она только махнула рукой, и одеть неразлучный пояс со своим ножом в красивых кожаных ножнах.

— Я с тобой.

— Тогда побежали. Отец уже увел всех воинов на поле.

Полем в деревне называли открытое пространство, появившееся перед деревней с вырубкой леса. Сейчас на нем строились мужики, вооруженные короткими палками и шестами. Сейчас, когда они отмылись, отъелись и были одеты в более-менее приличную одежду, которую Карно выдал из запасов разбойников, было видно, что это в основном молодые парни не старше двадцати пяти. Среди них выделялся возрастом только один, тот самый кряжистый мужчина, которому было уже явно под тридцать. Они встали в какое-то подобие шеренги, кривой и виляющей из стороны в сторону. Карно хмурясь прошел вдоль всего строя, видно он тоже отметил неумение или нежелание стоять в строю кандидатов в дружину деревни, но пока молчал. Воины с любопытством провожали фигуру их будущего воеводы, водя глазами вслед его размашистым шагам. Наконец Карно остановился, встав прямо перед строем.

— Вы, двое, вышли вперед! — показал он рукой на двух парней, стоящих первыми. — Шесты пока отложите, оставьте только палки — это будут ваши мечи. Ну а теперь покажите, что вы умеете. Победителю — пять медяков.

Мужики встали друг против друга и начали махать палками. Ну что Ольт мог сказать, глядя на этих «меченосцев»? Не впечатлило. Право слово, как детишки какие. Как-то он по-другому представлял себе мечной бой. Они тупо били своими палками по незамысловатой траектории сверху вниз, стараясь силой пробить защиту противника. Бой, если это можно было так назвать, свелся к простому обмену сильными рубящими ударами, кто сильнее ударит. Они размашисто, с уханьем и надрывным кряканьем лупили один другого, используя свои условные мечи с грацией и силой простейшей дубины, в надежде, что соперник устанет быстрее и никто из них даже не попытался просто ткнуть палкой вперед. Конечно против любого крестьянина, вооруженного простой дубинкой, воин с железным мечом имел подавляющее преимущество, хотя бы за счет своего оружия, но если противник будет равен по вооружению, то исход схватки был непредсказуем.

Для Ольта было уже неважно, кто победит, оба показали полное неумение биться на мечах. Он понадеялся, что это первыми попались такие неумехи, но и остальные пары показали нечто подобное. Разве что коренастый мужик, которого, как оказалось, звали Свено, показал пару ударов похожих на выпады и одним из них ткнул своего соперника в живот, чего тот совершенно не ожидал, и естественно согнулся от боли. Этот тычок оказался единственным положительным результатом. Остальные парни просто измочалили свои палки так ни разу и не попав по телу противника. Самое интересное, что сами воины, и немногие зрители, пришедшие посмотреть на своих будущих защитников, были уверены, что они показали хорошее владение оружием.

Ольт вздохнул, он надеялся на лучшее. Благородное искусство фехтования здесь было явно в зачаточном состоянии. Впрочем, он это давно подозревал, еще когда устраивал тренировочные бои с Карно в лагере разбойников, которому только предстояло стать деревней. Тогда они спокойно жили втроем, не зная еще о будущем наплыве жителей. Но тогда он думал, что Карно просто не очень хороший мечник, а сейчас до него дошло, что Карно, по сравнению с другими, просто ас в мечном бое. Что он и доказал, когда опять выстроил все в шеренгу и приказал всей толпой нападать на него. Весь бой свелся к тому, кто быстрее увернется, кто сильнее размахнется и незатейливо рубанет палкой и в конце концов, кто лучше развит физически и, как следствие, наиболее вынослив. Никаких наработанных связок в нападении и никакой поставленной защиты в обороне. Каждый действовал, как бог на душу положит. Не было школы. Нападали то толпой, то поодиночке, о взаимопомощи никто и не вспоминал. Короче, все было плохо. Единственное, что давало хоть какую-то надежду сделать из этих «лесорубов» настоящих мечников — это то, что они были по-крестьянски выносливы и могли ну очень долго обмениваться тяжелыми и сильными ударами. И это дубовыми имитаторами мечей, которые были в полтора раза тяжелей настоящих. Утешало еще одно обстоятельство, что будущий противник наверняка будет не лучше. Даже та малая толика приемов, которую успел преподать воеводе Ольт, дала Карно такое преимущество перед местными бойцами, что победа его казалась легкой игрой. Минут через десять вся ватага лежала и стонала, а Карно все так же хмуро оглядывал поле боя.

Он не радовался победе, а трезво оценивал боеспособность отряда и это его не радовало. Чуть получше, оказалось, состояли дела во владении копьем. Это было понятно, в этих краях бой на шестах был национальным видом единоборства. Но конечный итог оказался таким же печальным. Всех шестерых староста «убил» за чуть более, чем пятнадцать минут. Немного реабилитировали себя воины, когда взялись за лук. Вьюн, тоже находящийся здесь, притащил свой боевой лук и пяток бронебойных стрел. Мишенью было дерево, стоящее на опушке, куда еще не добрался топор. На стволе содрали кору на высоте примерно в рост человека до пояса и вначале сам Вьюн показал мастер-класс. Отойдя метров на сто, он взял четыре стрел в зубы и одну наложил на тетиву. По знаку Карно он за каких-то полминуты выпустил все пять стрел по мишени. Руки мелькали столь быстро, что вместо них виделось какое-то размазанное движение. Дерево оказалось поражено на уровне груди и все пять стрел уместились в узком пятачке с ладонь диаметром. Зрители восторженно закричали, отдавая дань мастерству. Его результат не смог превзойти никто. После него стреляли остальные и все стрелы, за которыми бегали мальчишки, попали в ствол, точно в оголенный от коры участок, а один из стрелков даже вогнал три стрелы в условную грудь одну рядом с другой, а две остальных оказались неподалеку. Правда по времени никто даже близко не подошел к Вьюну. Но хоть и медленно, зато более-менее точно. Можно было подводить итоги тестирования. Карно отошел к Ольту, который с отсутствующим видом сидел в сторонке.

— Ну что скажешь? Может сразу на мастон? — «мастоном» называлось местное блюдо из мелко порубленного, жаренного со специями, мяса, которое подавалось завернутым в лепешку из пресного теста. Чтобы понять шутливый вопрос Карно следовало знать, что «мясом» называли молодых неопытных воинов.

— Мастон из них получится такой же, как и они сами. Никудышный из них получится мастон.

— Ну да, только другого «мяса» у нас нет. Эти хоть знают с какой стороны браться за меч. Ребята молодые, видно, что в армии не были. Наверно нахватались верхушек в охране обозов. Из них разве что Свено на что-то годится.

Этот Свено по возрасту был самым старым из шестерки. Судя по всему, он еще успел застать войну с северянами и наверно совсем юнцом успел послужить в войске короля Эдатрона. Сейчас он, запалено дыша, с затаенной тревогой посматривал в сторону Карно, единственный из шестерых понимая, что показали себя далеко не с лучшей стороны.

— Ну что я могу сказать, в крестьяне вы только и годитесь. — парни стыдливо опустили головы. — Если кто из вас еще думает, что он — воин, то пусть выкинет эти мысли из головы. Воинов из вас еще лепить и лепить. Я возьмусь за это тяжкое неблагодарное дело, но для этого вам придется сильно потрудиться. Трудиться тяжело и долго. Если кому что не нравится, то могу прямо сейчас перевести в крестьяне, а если кто-то решил, что ему ничего этого не надо и он и так проживет, то скатертью дорога, никого не буду держать. Это — вам надо, не мне. Ну, кто решил стать воином, поднимите руки.

Парни, довольные, что их не выгнали сразу, дружно, как один, подняли руки.

— Ну чтож, тогда предупреждаю сразу: тренировать буду жестко, и чтобы потом не было нытья, что такого не ожидали. И главное, что я буду требовать — это дисциплина. И не надейтесь, что кого-нибудь выгоню. Скорее накажу. Обратного хода не будет. Или я из вас сделаю воинов, или сдохнете. Никто еще не надумал отказаться?

Парни промолчали, но из строя никто не вышел и ни одного слова протеста не слышалось. Наоборот будущие вояки чуть ли не заглядывали в рот Карно, ожидая, что вот прямо сейчас он будет лепить из них непобедимых воинов, таких же, как он сам. Уж очень их впечатлило, как он обращался с тяжелой палкой, имитирующей меч. Карно еще раз оглядел строй и скептически хмыкнул.

— Тогда я, Карно Кривой, староста деревни Карновка заключаю с вами договор, что нанимаю вас воинами. Подходи по одному, получите свое первое жалование.

Карно выдал оговоренные раньше по десять серебряков на рыло и распустил строй. Все, теперь они считались официально нанятыми и не могли просто так, по своему желанию, уйти.

— Идите пока, приведите себя в порядок и займитесь казармой. Вечером зайду и обговорим насчет тренировок. Я все сказал. Свободны.

Бойцы, потирая шишки и ушибы, поплелись в деревню.

Карно проводил их взглядом и повернулся к Ольту:

— Ну, что ты там мне хотел показать и рассказать?

— Смотри сюда. — Ольт достал кусок бересты, — Я тут написал распорядок дня и как тренироваться. Сам понимаешь, если ты воевода, то и исходить все должно от тебя, а не от какого-то там мутного пацана. А вечерком в доме разучим еще пару приемов. Воевода ты или нет?

— Да я уже и сам думаю, воевода я или нет. — полушутливо произнес Карно.

— А вот этого не надо. Кроме тебя никто эту ношу не потянет. И не сомневайся. Лучше посоветуй мне, я вот решил детишек собрать и тоже тренировать. Как думаешь, нужное то дело или нет?

Честно говоря, Ольт уже решил этот вопрос для себя и давно хотел вырастить из местных детей свою собственную дружину, воспитав их на свой собственный лад. Он пока еще не видел конкретной цели, но то, что своя команда будет нужна, это в любом случае не помешает. У Карно он спросил только для того, чтобы того не заел комплекс неполноценности, и чтобы он чувствовал себя нужным и значимым человеком. Манипулирование людьми, если Ольт хотел жить хорошо, вещь совершенно необходимая при его положении, и он пользовался им без зазрения совести. Главное при этом было — чтобы этого не заметили окружающие. Местные, хоть и средневековые, ведь тоже были далеко не дураки.

— А что? Хорошая мысль. И деревне польза — будет своя, а не наемная дружина.

— Точно, об этом я не подумал. Ты бы тогда объявил завтра, что детишки старше семи лет будут каждый день проходить воинскую учебу, ну допустим по три часика в день? Как думаешь, хватит?

— Да, а то наши крестьяне ворчать будут. По хозяйству ведь тоже кому-то помогать надо. Но я найду, что им сказать. И пусть только попробуют вякнуть.

— Вот за что я тебя уважаю, так это за решительность. Мужик сказал — мужик сделал.

— Да? — с подозрением посмотрел Карно на мальчишку.

— Вот Единым клянусь! — в ответном взгляде Ольта была только ничем незамутненная детская наивность и честность.

— Ну ладно, сделаю вид, что поверил. Пошли, что ли тоже в деревню? С этими лоботрясами даже и не заметил, как время к обеду подошло. Оли! Ты где?

Та уже билась с мальчишками на палках, изображая только что прошедшие бои. Остальные девчонки стояли вокруг ватаги пацанов и с интересом и восхищением смотрели, как те с гиканьем носятся по поляне, лупя друг друга хворостинами.

— Оли! Ну что с тобой будешь делать! Пойдем домой, милая, тетя Истрил нас уже на обед ждет. Опоздаем — ругаться будет.

— Ой, точно, пошли скорей! А ты видел, как я этому чернявому по башке заехала?

— Видел, доча, видел. Ты бы полегче с ним, а то мозги выбьешь, с кем нам потом дальше деревню строить?

— П-ф ф! — фыркнула Оли. — Если бы там были мозги… Там, по-моему, уже выбивать нечего. Одна голимая кость. Такой построит…

— Это почему у него мозгов нет? — озадачился заботливый папаша.

— Да потому что уже все мальчишки поняли, что со мной не стоит связываться, а этот Доно все лезет и лезет… Ха-ха, и каждый раз получает.

Так, обсуждая деревенские проблемы с точки зрения десятилетней девочки, вся троица направилась в сторону родного дома. Истрил уже ждала их за накрытым столом. Война войной, а обед по расписанию. С этим у нее было строго. Обедали по заведенной традиции в доме Ольта. Как-то так получилось, что к себе домой Карно и Олента уходили только спать, а все остальное время проводили в их доме, который просто притягивал к себе людей со своими проблемами. Ольт построил свой дом, в котором было что-то типа общего зала для общения, она же кухня, в которой стояла большая печь для обогрева и для приготовления пищи, и две личные комнаты для уединенного отдыха. Однако жизнь внесла в его планы свои коррективы. В доме постоянно толпилось множество людей, крутящихся вокруг двух стихийно образовавшихся центров местной общественной жизни. Одним из центров такого притяжения была несомненно Истрил. К ней шли бабы, которые стеснялись или побаивались обратиться со своими проблемами к Карно или Брано, у нее всегда можно было узнать какой-нибудь новый рецепт невиданного досель блюда или неизвестный никому фасон одежды и решить какую-нибудь бытовую мелочь. Да и просто услышать доброе слово, ведь как говорится, оно и кошке приятно. Ольт старался во всю, то и дело подкидывая матери, когда вокруг никого не было, все новые рецепты и фасоны, добывая их из своей бездонной памяти. Добавляла свою лепту и Олента, которую уже вся деревня ласково называла просто Оли. Считая Истрил второй матерью, а может и первой, она, когда не была занята драками с мальчишками или какой-нибудь очередной проделкой, все свое свободное время крутилась около Истрил. А с ней, конечно, и толпа девчонок и неизменный Лако, добавляющий свою лепту в неразбериху, окружавшую шебутную девчонку. В комнате же Ольта стояла очередь из мужиков. То плотникам требовалось уточнить устройство нового, еще невиданного в этих краях соединения у сруба, то кузнецу надо показать, как будут работать новые меха, то столярам объяснить устройство шкафа для одежды. Не устраивало Ольта, что одежду тут хранят в сундуках, периодически ее перетряхивая и пересыпая какими-то травами от моли. Пока достанешь нужное, приходилось иногда перебирать чуть ли не весь сундук.

Кстати кузнец Кронвильт уже построил себе дом-землянку и теперь доводил до конца постройку кузницы, которую строили по плану Ольта. Между делом он пережигал некондиционные дрова на уголь, готовясь к будущим работам. И это еще хорошо, что пока не было деревенских механиков, Жаго с Вельтом, которые доставали Ольта с постройкой мельницы. А тут еще Брано вечно крутился где-то недалеко с рядом вопросов по бухгалтерии, примитивные основы которой Ольт на свою голову решил ему показать. Теперь еще и Карно прицепится со своей подготовкой бойцов и… Короче дел было выше крыши и не было видно конца этому сумасшествию. А он так мечтал о тихой и комфортной жизни.

Но и бросить все начатое он не мог. Не мог бросить всех этих людей, доверившихся ему, и в нем вдруг проснулись те чувства, о которых он уже и думать забыл. Он много размышлял, лежа долгими бессонными ночами, закинув руки за голову и глядя в потолок, над вопросом, как он мог докатиться до жизни такой. И пришел к выводу, что причиной этого являются окружающие его люди. Что-то они задели в его душе старого циника, все эти крестьяне, охотники, воины и прочие, которые не ругались умными словами, сидя на своих кухнях, не норовили обмануть ближнего своего, стремясь первым ухватить сладкий кусок и вообще не занимались многими делами, которые вызывали у него только презрительную улыбку. Они просто брались и делали свое дело. Плохо ли, хорошо, они не рефлексировали, не думали о последствиях, они просто жили. И делали так не от тупости или недоразвитости, они просто были другие. И наверно поэтому нашли какой-то отклик в его душе и может поэтому и нравились ему. И если в той, разочаровавшей его жизни, он сконцентрировал все полученные им в детстве такие чувства, как верность, честь, бескорыстие и уважение на одном единственном армейском друге, оставив всему остальному человечеству только чувство презрения, то сейчас он принял в орбиту своего расположения всю деревню. Хотя иногда его раздражали их примитивные, по его мнению, желания и стремления. Но злясь на них и ругая себя за мягкотелость, он понимал, что они не сами такими стали, это жизнь их такими сделала. И он, сам того от себя не ожидая, решил сделать их жизнь лучше. Но без фанатизма, что легко дается, то не ценится. Уж эту мысль он запомнил еще из той жизни. Поэтому он не выдавал готовых решений, а подталкивал к ним самих крестьян, стараясь сам оставаться в тени. Хотя и понимал, что у него это плохо получается. Но уж тут как смог, так и построил.

Вот и сейчас на обеде присутствовали Брано, как бы случайно шедший мимо, и Вьюн, который и не скрывал, что его интересует устройство уже почти готового трактира. Что в деревне было хорошо, так это то, что даже в голодный год гостю не отказывали от стола. Что ели хозяева, то подавали и гостю. Ольт был уверен, что зайди он во время обеда в любой дом ему тут же наложат в миску лучшие куски. Хотя он конечно этим не пользовался. То, как готовит Истрил, стало в деревне легендой, а уж для своего любимого сыночка она старалась во всю и с довольной улыбкой вечерами, когда дом наконец освобождался от гостей, записывала новые рецепты.

Сегодня был бешбармак. Ели, как и положено руками, из-за чего у каждого на коленях лежало чистое холщовое полотенце, чтобы вытирать руки. Ели молча. Истрил вообще не была сторонником разговоров за столом и Ольт ее в этом поддерживал. Да и вообще в деревне считали, что еда — это слишком важное дело, чтобы, особенно в весеннюю или осеннюю страду, тратить время на что-то постороннее. Разве что, если это не праздничный обед, во время которого только перебрасывались короткими фразами с просьбами передать соль или блюдо, а основные разговоры оставлялись на послеобеденное время, и вести пустопорожние тары-бары во время такого важного дела, как поглощение еды, считалось дурным тоном. Такое могли себе позволить только маленькие дети.

Ольт знал несколько способов приготовления бешбармака. Но больше всего ему нравился один рецепт, с которым его познакомили в Туркестане, куда его специально пригласили поговорить об одном деле, обещавшим хорошие дивиденды, торговые партнеры. После того, как обоюдно выгодный договор был заключен, довольные хозяева пригласили его отобедать. В зал внесли широкое плоское блюдо, на котором тонким слоем были разложены лепестки варенного в мясном бульоне теста, а на них возвышались горой большие куски нежнейшей молодой баранины. Никаких специй, кроме соли. Только чистый душистый вкус свежего мяса, оттеняемый пресными листиками теста и все. Кому не хватало остроты, тот добавлял ее в бульон, подаваемый к мясу в глубоких мисках. Каждый едок заправлял этот бульон по своему вкусу и запивал им по мере надобности. Именно такой бешбармак и подала Истрил. Правда вместо баранины было мясо молодой лесной косули, но от этого блюдо немного потеряло. Наверно старый гурман Виктор Андреевич и поморщился бы, мол мясо для такого блюда могло бы быть и пожирнее, но Ольт с удовольствием смолотил всю свою немаленькую порцию и попросил добавки. И не он один. Кушать в деревне любили и умели. Вставая из-за стола, Карно притворно сокрушался:

— Ох, Истрил, так готовить нельзя. Оторваться же невозможно, а что я буду за воевода, если буду так нажираться? Брюхо вырастет, что я и в дверь не пройду.

Истрил в ответ только улыбнулась. Ей нравилось, когда едоки ценили ее старания на кухне. Только Ольт не удержался и догрызя попавшуюся сочную косточку заметил:

— Будешь проходить в двери боком… или со своими вояками жирок растрясай.

Карно в ответ только усмехнулся. Брано и Вьюн, не желая задевать начальство, почтительно промолчали на реплику Ольта, но зато хозяйке выложили все заслуженное, не пожалев комплиментов и ее внешности, и ее кулинарному искусству. Это уже вошло в традицию и Истрил, привыкшая к таким восхвалениям и уже переставшая от них краснеть и смущаться, только благодарно махнула рукой, мол поели, поблагодарили, а теперь — свободны.

Обед закончился и тут же как по сигналу дом заполонили бабы со своими дочками. Зал, он же — кухня и столовая, оказался заполнен до предела и все мужское население поспешили ретировалось в комнату Ольта. А то бабы… Они такие бабы, зацепятся языками и будешь искать пятый угол. Особенно доставалось Брано. Истрил с Оли стали убирать со стола и опять накрывать стол для гостей. Будут теперь бабы чаевничать, или скорее отварничать.

Карно долго не засиживался, и по-быстрому решив вопрос об оружии для дружины из запасов, оставшихся после разбойников, ушел. По-настоящему о своих делах они говорили только наедине, оставшись вдвоем. Единственным человеком, который частенько присутствовал на этих совещаниях и чьего присутствия они даже не замечали, считая это вполне естественным — это была Истрил. Ее молчаливое одобрение или наоборот неудовольствие принималось как указание к действию. Перед ней у них секретов не было и наоборот, было к кому обратиться, если возникал спорный вопрос. Ее решение обоими воспринималось безоговорочно.

После Карно настала очередь Брано. Вот уже неделю Ольт показывал и учил его простой системе подсчета: дебет-кредит, прибыль-расход. Чертил таблицу и показывал на своей пишущей доске и при этом задумался — хорошо бы иметь книгу или журнал для записей, наподобие тех амбарных книг, в которых кладовщики в его мире ведут учет. Хотя в последнее время все перешли на компьютеры, но все равно такие книги были востребованы до сих пор. Надо будет посмотреть на базаре, может здесь найдется что-нибудь подобное бумаге. Или все-таки придется изобретать самому. Брано был доволен, и его мечтательная улыбка так и напрашивалась на то, чтобы стереть ее ластиком, ну или чем-нибудь еще. Радуется черт нерусский и не понимает, что еще добавил проблем своему юному учителю. Ведь теперь придется вводить и арабские цифры, Ольта никак не устраивали местные методы счета с громоздкими, наподобие древнеримских, цифрами. Поэтому даже с неким злорадством испортил ему все настроение и озадачил заместителя старосты отводом еще двух зарезервированных участков под очередное строительство. Один под «сельсовет» и второй под гостевой дом. Озабоченный представитель местной власти сразу убрал с лица довольную ухмылку и поспешил убраться с глаз маленького злобного мальчишки.

Вьюн, впечатленный бегством Брано, молчал, но упорно стоял возле двери, сверля умоляющим взглядом разгоряченного Ольта. Стойкость его и настойчивость была вполне объяснима. Трактир — его, можно сказать лебединая песня, в которую он вложил всю свою душу, не давал ему ни есть, ни спать спокойно.

— Что не дает покоя трактир? Внимания требует? И как там наши дела? — сжалился над ним Ольт.

— С делами все нормально, «землекопов» отвез. — так они для конспирации решили назвать добытчиков соли. — А при слове «трактир» я скоро вздрагивать буду, но сам же говорил: стойка какая-то нужна, мебель обещал показать, кровати опять же… Крышу уже заканчивают, а внутри все еще пусто. И эта… Как его… Масранда… тьфу, мадсрадна, да тьфу ты, духи леса, никак запомнить не могу…

— Мансарда.

— Во-во! Она самая. Ты же обещал показать, как и что с ней делать.

— Все, все, я понял. Пошли смотреть на месте, так будет нагляднее.

— Я и говорю, наглядеться не могу, такая красота получается!

Строительство «красоты» и впрямь подходила к концу. Два этажа плюс высокий, в рост человека, чердак, из которой Ольт и хотел сделать мансарду, не дающуюся языку Вьюна, и которая добавит полезной площади постоялому двору, возвышались посреди низкорослых строений, как величественный дог среди стаи подзаборных дворняжек. Внутри вкусно пахло свежей стружкой и древесной смолой. Большой зал окружала и нависала над ним анфилада комнат-номеров второго этажа, установленного на толстых дубовых столбах. Вдоль всей анфилады проходил широкий крепкий помост, служивший для входа и обслуживания номеров, которых получилось ровно десять. Мужики заканчивали обшивать стены досками. В зале и номерах было пусто, дело и вправду стояло только за мебелью. Ну и за барной стойкой, которую Ольт намеревался расположить сразу налево от входа, и за которой должен будет сидеть трактирщик, принимать и контролировать заказы и наливать пиво. В местных трактирах такого еще не знали. Трактирщик обычно стоял или сидел возле дверей на кухню или находился в самой кухне, оттуда следя за порядком. Ольт же предложил сделать барную стойку, куда официантки приносили заказы на блюда и на выпивку, а там уже хозяин распоряжался, что куда. Так было легче контролировать поток заказов и следить за порядком в общем зале. Тут же рядом находился вход на кухню, где выкладывалась печь вместе с уже вделанными в кладку котлами.

Взяв чистый обрезок доски, Ольт тут же стал рисовать эскизы стойки, столов и кроватей. Вместо табуретов решили делать двух и четырехместные лавки. И делать легко и, если что случится, поднять неподъемно. А то ведь трактир, оно дело такое. Подопьют мужики и начнут выяснять отношения с помощью подручных средств. А лавка, даже двухместная, но сколоченная из крепких дубовых плах, не всякому по силам. Конечно бывают такие индивидуумы, как Карно или Кроно-кузнец, но слава Единому встречаются они не так уж и часто, да и навряд ли им понадобятся какие-то подручные орудия, чтобы вразумить какую-нибудь бедовую головушку.

Мужики столпились вокруг обсуждая невиданное здесь дело — кровати. Тут же крутилась Веретрил, которая стараясь не докучать строителям, стремилась всюду сунуть свой любопытный носик. Для местных, знавших только нары, на которые ложились спать всей семьей, кровать для одного человека — роскошь несусветная. Как же — отдельное спальное место!

Столы, вроде такая мелочь, тоже требовали внимания. Четырех и восьмиместные, при желании можно было объединить в одну общую вереницу. Стандартизация. И никаких ножек, которые можно обломать и использовать как оружие, снизу только две широкие доски по краям столешниц, соединенных перекладиной. Что-то еще крутилось в голове. Люстра! Для нее сойдет обыкновенное тележное колесо, как он видел в каком-то фильме. Его надо будет подвесить в середине, чтобы свет равномерно освещал всю комнату и постояльцам можно было сидеть допоздна. Конечно лампочками здесь и не пахло. Вместо них Ольт предполагал расположить масляные светильники. Будет темновато, но местным жителям, не избалованным цивилизацией, и это будет верхом культуры. И по масляному светильнику в номера. Или не стоит, а то устроят тут пожар? Да, лучше не надо. Пусть, как солнце сядет, так и постояльцы спать ложатся или сидят в темноте. А лучше пусть выходят в общий зал, выпьют кружку пива. Все трактиру прибыль.

Мужики в это время вникали и проникались изысками мебельного производства. По их внимательным и изучающим взглядам Ольт понял, что подобные же изделия столярного искусства вскоре появятся и в домах строителей. Напоследок напомнил Вьюну, что уже завтра им опять ехать в город, пусть еще раз посидит в Вертой и обсудит с ней все, что требуется для трактира.

Закончив с делами насущными, призадумался: ничего не забыл? Вроде сделал все, что намечал на сегодня. Еще нужно было начертить чертежи мельницы для механиков, но это он решил делать ночью, перед сном. Значит, что? Значит тренировки, тем более, что бешбармак уже улегся.

Тренировался он на берегу речки, на небольшой полянке, расположенной неподалеку от строящихся мастерских. Здесь было небольшое, расчищенное от деревьев место, поросшее ласковой изумрудной травкой и одним краем подходившее к самой речке. Ровное, без кустов и бугорков, идеальное место для тренировок. Разогреться успел по дороге сюда, пробежав в темпе метров пятьсот. Так что теперь — растяжка, потом отработка ударов на скорость, на силу. Не забыть бы для тренировок мешок скорнякам заказать. А лучше два, для ребенка и для взрослого. И макивара, как же без нее. Старая осталась на прежнем месте жительства, вкопанная в землю. Чем тащить ее сюда, легче сделать новую.

Потом упражнения с оружием… Копье, мечи и что бы выбрать сегодня для боя с тенью? Нунчаками он и так владел на неплохом уровне, ножевой бой с натяжкой можно отнести к упражнению с коротким мечом… Бой на топорах! Давненько он им не занимался. И что это там кусты так подозрительно шевелятся? Впрочем, ответ он знал заранее. Уже на третий день, как он заприметил это место и стал проводить здесь тренировки, его выследили деревенские мальчишки и стали подсматривать за его занятиями. Он им не мешал, наоборот надеялся, что они сами к нему выйдут. Но они видно смущались, да и побаивались его. Ведь они явно видели отношения к нему старосты деревни, да и остальные взрослые мужики разговаривали с ним уважительно, как с равным. Непонятный мальчишка, а все непонятное вызывает опасения. Так что уже третий день дело дальше сидения в кустах не продвигалось. Впрочем, завтра Карно обещался, что он привлечет деревенских детишек к тренировкам, так чего тогда ждать до завтра, если они уже здесь? Но вначале надо закончить тренировку, так что он еще два часа мучил команду в кустах.

— Эй, там, в кустах! — в зарослях зашевелилось и заерзало, раздалось пара тихих вскриков и опять наступила тишина. — Когда цыпляток на бульон пустим?

— Каких таких цыплят? — раздался из кустов ошарашенный мальчишеский голос, напрочь забывший о конспирации.

— Ну которых вы там высиживаете?

— Да с чего это ты решил, что мы тут цыплят высиживаем?! — из кустов возмущенно поднялся знакомый чернявый парнишка.

— Ну так в кустах сидите? Сидите. На яйцах? На яйцах. А кто сидит на яйцах? Значит скоро ждем прибытка.

— Так — яйца-то — наши! — из кустов поднялось еще несколько голов, возмущенных таким незнанием обыкновенных вещей. — Как же из них цыплята выйдут-то?

— Ну так, откуда я знаю, как из ваших яиц цыплята выходят? То вам виднее, кого вы там высиживаете. Давайте выходите все сюда, поговорим.

Из кустов вылезло толпа мальчишек различного возраста, но все примерно от восьми до двенадцати лет. Пока они вылезали Ольт быстро всех пересчитал: «О как, чертова дюжина». Тут же он увидел и Серьгу с Кольтом, которые стояли позади всех с виноватым видом. Стало понятно, откуда эта ватага узнала об Ольте и его тренировках. Вперед выступил тот самый чернявый мальчишка, оппонент Оли, который, по ее словам, постоянно от нее получает.

— Что ты там про яйца наши говорил и про цыплят что-то плел?

— Я!? — изумился Ольт. — Так это же вы, вы сами сидите в кустах на яйцах! Я только спросил, когда потомства ждете. Блин, ведь такие большие уже, неужели верите, что кого-то высидите?

— Мы!? — удивился в ответ чернявый.

— Ну а кто? Я что ли? Ладно, что это мы все о ваших яйцах. Лучше расскажите, чего это вы за мной следите? А? Не слышу! — резко и вдруг напер на них Ольт. — Отвечать, когда с вами разговаривает подпоручик!

Мальчишки совсем растерялись и испуганно поддались назад, прячась за спины друг друга. И так получилось, что впереди оказались Серьга с Кольтом. Они не стали долго мяться, все-таки были хорошо знакомы и сразу коротко поклонились, как взрослые мужики при встрече со старостой.

— Ты уж извини, Ольт, — начал Серьга, как более бойкий, — мы тут с Кольтом рассказали ребятам, как ты каждый день прыгаешь и когда в город ездили, постоянно по вечерам этим делом занимался. Интересно нам очень. Это ведь борьба какая-то? Мы тут подумали, а не могли бы мы тоже поучиться?

По мере того, как он говорил, мальчишки осмелели и уже не пытаясь спрятаться собрались вокруг них полукругом. Ольт сделал вид, что задумался. Затем тряхнул головой, будто решившись на поступок и заговорщицким голосом произнес:

— Да, это тайная борьба, которая делает обыкновенного человека сильным непобедимым бойцом. Не каждый может ей научиться, но тот, кто пересилит себя, перетерпит все трудности станет таким воином, что один сможет десятерых побить.

— Врешь! — выдохнул чернявый, но в глазах горел азартный огонек, который просто упрашивал его убедить в обратном и готовность в этом убедиться.

— Вот еще. — Ольт презрительно выпятил нижнюю губу. Затем задумался, будто решая какой-то сложный вопрос и решив его махнул рукой. — Вот хочешь, тебя научу?

— Врешь! — уже восторженно прошептал чернявый.

— Да что ты заладил: «врешь» да «врешь». Что-нибудь другое знаешь? Научу, слово даю! Только и ты должен понять, я — то научу, но и ты должен учиться.

— И я! И меня тоже! Я тоже хочу! — тут же загалдели остальные мальчишки.

— Ша! Тихо. Беру всех, но с одним условием — слушаться меня как отца родного и обязательно спросите разрешение у своих родителей. Понятно?

Все-таки лояльность населения — прежде всего и он не хотел, чтобы про него шептались, что он, как колдун из сказки, забирает детей из семей. Все должно быть основано на добровольных началах, да еще и с радостью. А уж мальчишки наверняка сумеют уговорить своих отцов и матерей, как умеют канючить и добиваться своего дети он помнил еще по своим, уже выросшим двум дочерям и сыну.

— Да! Конечно! Пусть мой язык отсохнет! — опять загомонили мальчишки.

— И последнее, если у кого-то есть братишки старше семи лет тоже приводите, и вообще всем мальчишкам скажите, завтра на этом же месте, в это же время. Все поняли? А теперь, разбегаемся по домам, а я к старосте, надо его предупредить.

Мальчишки заулюлюкали, засвистели от избытка распиравших их чувств и, сигая прямо через кусты, помчались к деревне. Будет сегодня разговоров в крестьянских семьях. Ольт почесал затылок.

— Ну вот, а ты боялась, даже платье не помялось. — произнес он непонятную для местных фразу и усмехнулся.

Все оказалось гораздо проще, чем он думал. Дети в любом из миров остаются детьми и, если честно говорить, ему с ними было гораздо легче со взрослыми. Они легко и как должное перенимали его манеру говорить, непонятные словечки, которые то и дело срывались с его языка и понимали его с полуслова. Это не с тугодумами-взрослыми, с которыми надо было подбирать каждое слово и соблюдать внешние приличия.

Срочно надо домой, завтра вся эта орава навалится на него, а у него и конь не валялся. Для начала успеть бы расписать список упражнений, их количество, порядок движений, чтобы занять их хотя бы на месяц. Этого времени ему хватит, чтобы расписать каждую минуту будущих тренировок. Пускать на самотек такое дело он не собирался. Он уже чувствовал, что его будущее неразрывно связано с будущим этих детей. Не с мужиками же строить новое общество на новых принципах. Сломать и снести старое они еще способны, но построить что-то новое они навряд ли смогут. Не то воспитание.

И не забыть про чертежи мельницы, может что-то новое вводить с этими мужиками и трудно, но других у него пока нет, а кушать что-то надо. Ольт покачал головой. Кажется, опять он взвалил себе на плечи очередной неподъемный мешок. Точно когда-то говорил у них в роте старшина: «кто везет, того и грузят». Ну чтож, он будет везти и надеяться только на то, что не сломается на полпути.

Так, задумавшись о будущих и настоящих проблемах и дошел до дому, который при открытии им двери неожиданно встретил его изнутри криком: «фас!» Кто-то, одетый в коричневую меховую куртку мехом наружи с непонятным нечленораздельным ворчанием накинулся на него, стараясь повалить на пол. Ольт тут же очнулся от обуревавших его мыслей и, автоматически шагнув в сторону, резко пробил нападающему двойкой в голову. Уже когда бил, пожалел о том, что у него рефлексы быстрее разума. Пусть и с опозданием, но до него дошло, кто мог на него напасть. Получив двойной удар в голову, Лако резко затормозил, молча и ошеломленно замотал башкой, а затем, плаксиво взревев кинулся к своей хозяйке за защитой. Он-то игрался и явно не ожидал такого приветствия от старого друга. Оли, а кто же еще, вначале оцепенела, не зная, как поступить, но жалобные стоны мохнатого плаксы побудили ее действовать.

— Ты чего маленьких обижаешь? — уперев руки буквой «Ф» грозно надвинулась на Ольта малолетняя нахалка.

— Скажи спасибо, что совсем не убил. Ты чему зверя учишь, совсем сдурела?

— Сам же рассказывал, как собак командам обучают. А у нас, представляешь, медведь, обученный будет. И вообще, даже пошутить нельзя!

— Так это — собак. А ты представляешь, что может быть, когда он вырастет? Чем могут шуточки твои кончиться. А вдруг кто-нибудь другой зашел? Какая-нибудь женщина с маленьким ребенком?

— Ой! — видно Оли представила себе картину с младенцем. — Я дура, да?

— Тебе виднее. Думаю, что ты дурью маешься. Делать тебе нечего. Надо бы тебя занять чем-нибудь. Вот что, с завтрашнего дня я начну заниматься с мальчишками воинской подготовкой. Ты как, не против присоединиться?

У Оли округлились глаза:

— Это мы что, с настоящим оружием… Ха! Побежали!

— Эй, я сказал — завтра. А сегодня собери-ка ты девчонок, которые тоже захотят вступить в нашу дружину… Да, точно, назовем мы это безобразие «младшей дружиной». И завтра все вместе и подходите на мою поляну.

— Я тогда побежала? — глаза у нее загорелись лихорадочным светом и от желания действовать прямо сейчас она аж подпрыгивала на месте.

— Да беги уж.

За ней, все еще жалобно ворча, ломанулся и Лако, опасливо обогнув стоящего на пути Ольта. Все, вроде дома никого не осталось и можно наконец приняться за эти чертовы чертежи. Он не считал себя Юлием Цезарем и мог честно признаться, что не умел, не хотел и потому не очень любил заниматься несколькими делами одновременно. Он считал, что делами лучше заниматься последовательно, и чтобы при этом ни что и никто не висели над душой. Так у него лучше всего получалось решать проблемы. Вся его прошлая жизнь была доказательством этому, и он не собирался менять свои правила, только из-за того, что его закинуло в другой мир. Уж лучше пускай этот мир приноравливается жить по его правилам.

До позднего вечера он чертил и стирал на своей доске различные прямоугольники, линии и окружности, тут же сбоку что-то считал и пересчитывал… Короче, занимался техническим творчеством, сам не замечая, как при этом по-детски высунул и прикусил язык. И даже не видел, как один раз к нему в комнату заглянула давно пришедшая Истрил, но увидев, что он занят творческими муками, не стала ему мешать. Как заглядывали и Карно с Оли, но тоже тихонько удалились. Все уже знали, каким язвительным он становился, если ему мешали работать и никому не хотелось попасть к нему на язык под дурное настроение или стать причиной такового. Все близкие люди уже знали такую его черту и в такие минуты держались от греха подальше. Зато знали каким веселым и добрым он становился, если у него все получалось, и сколько было радости и удивления у окружающих от очередного чуда, которое рождал его мозг. Поэтому оставалось только переждать трудные моменты.

Наконец вчерне у него что-то получилось, с остальным придется разбираться на месте, и принялся писать пояснения для механиков. За ними его и застало приглашение на ужин от Истрил — единственного человека, к которому он всегда относился с любовью и уважением, чем бы он не занимался и какое бы настроение у него в тот момент не было. Он быстро дописал и поставил точку. Теперь ему было что показать Жаго с Вельтом.

Карно с Оли уже сидели за столом. Такие ужины вчетвером уже вошли в традицию. Единственное время, когда они могли встретиться и собраться всей семьей. По молчаливой договоренности Карно относился к Истрил, как к сестре, не забывая, что она является женой его погибшего боевого побратима, а уж про детей и говорить нечего. Оли сразу и без всяких сомнений всем сердцем приняла нового брата, ей было достаточно одного простого факта, что он являлся сыном Истрил, а Ольт просто не мог не ответить этой чистой незамутненной душе тем же. Несмотря на всю изнанку жизни, которую она уже познала, ее не по-детски твердая цельная натура не поддалась всей той грязи, которая ее окружала, и она продолжала верить в благородство и честность окружающих ее людей.

Сам же Ольт таких людей встречал только в книгах, прочитанных в далеком наивном детстве. А потом жизнь внесла свои коррективы, и он перестал верить, что такие персонажи вообще существуют наяву, а такие чувства, как верность, благородство и любовь — это всего лишь измышления писак, которые таким образом зашибают деньгу на свой маленький кусочек хлеба с маслом. Тоже какая-никакая работка. Уже одно то, что они сели и написали, уже требовало к себе уважения. Ну хочется людям читать такую хренотень, так почему бы не дать им того, чего жаждет их душа. Люди всегда любили фантастику, от коротеньких сказок до длинных и нудных сказаний о непобедимых богатырях, бедных, но красивых золушках, находящих своих неотразимых принцев, или о непризнанных гениях, с вдруг проснувшимися способностями. Ну нравится некоторым людям почитать и помечтать о том, чего лишены сами. Так с чего ему быть против? Он и сам любил иногда подержать в руках книжку, так ему легче засыпалось. Поэтому и не понимал некоторых читателей, которые, казалось, читали только для того, чтобы найти в тексте побольше ошибок, а потом с апломбом высказать свое «фи» автору. Ну интернет им в помощь. Сам он, если ему не нравилась написанное, просто откладывал книгу в сторону, запомнив имя непонравившегося писаки. Не для того, чтобы потом высказать в комментариях все свое благородное негодование или какую-нибудь пакость, а, чтобы впоследствии, если вдруг опять попадется, можно было не читая, сразу убрать с глаз долой. Слава Единому, в этом мире не было ни интернета, ни доморощенных критиков.

И вот тут, на другой планете, совершенно в чужом мире, он вдруг встретился с людьми, имеющими совсем другой менталитет. Наученный в своем мире тому, как умеют люди притворяться и скрывать свои истинные, не всегда идущие ему во благо, мысли, он в первое время все ждал от них каких-нибудь подлостей, так умело скрываемых за показным дружелюбием. Но время шло и со временем он понял, что они такие и есть, открытые и на любовь, и на вражду, способные отдаться чувству всей душой и без остатка и не затаившие за пазухой камней. Может когда-нибудь в будущем цивилизация и достаток и испортят их, но пока этим даже и не пахло.

После приема пищи, проходившего в деловом, совсем не тяготившим едоков, молчании, обычно следовали посиделки с чаепитием, на которых уже наоборот языки развязывались и порой разговор мог закрутиться вокруг самых неожиданных тем, но в основном обсуждался прошедший день и строились планы на завтра. Но самое главное — на этих импровизированных совещаниях никто не обращал внимания на возраст Ольта и почти не замечал странности в его речи. Все это принимали, как должное. Во время таких полубесед-полусовещаний решались многие проблемы и принимались решения, затрагивающие конкретно их будущее и будущее всей деревни. Расставались обычно далеко за полночь. Вот и в этот раз Карно, подхватив на руки сонную Оли, пошел к себе на хату, когда уже и сам Ольт стал клевать носом.

На следующий день после обеда Ольт с Оли и сопровождающим их Лако пошли на поляну тренировок. Там их уже ждала толпа детишек. Пришли даже шестилетние малыши с решительными насупленными лицами, готовые отстаивать свое право присутствовать. Ольт все еще иногда забывал, как рано здесь взрослеют дети. Он не стал им ничего говорить, только поощрительно улыбнулся, отчего их рожицы расцвели ответными улыбками, в которых чувствовалась большая доля облегчения. Это ему не детский сад из его мира, когда самым большим огорчением для детей — это драка за свой горшок или за наиболее красивую игрушку. В этом мире дети уже с четырех лет заняты сбором пищи и каждый четко знает свое предназначенье, а лучшей игрушкой служит свой первый детский лук.

— Мужики! — обратился он по-взрослому к галдящей толпе, затем покосившись в сторону небольшого табунка девчонок, добавил, — и бабы!

Орущая толпа, удивленная столь нестандартным обращением, сразу притихла и со всем вниманием уставилась на юного оратора.

— Сейчас я начну упражнения, которые позволяют простому человеку стать воином. Вы, кто захочет, просто повторяйте за мной. У кого не будет получаться, ничего страшного, делайте как сможете. Кто устанет или не сможет, отойдите пока в сторонку. А сейчас — начнем.

Тренировку он начал с пробежки километров так на три для первого раза, которую некоторые, особенно малышня, которая хоть и отстала почти сразу от старших детей и еще долго тянулась по лесной тропе, но выдержали все. На отставших никто не обращал внимания и они, появившись на поляне, сразу молча присоединялись к занятиям. Занимались все с усердием, пыхтя и даже стоная, но не прерываясь даже на миг. Не выдержав темпа и сложности упражнений вначале по одному по двое, а потом и пачками стали просто падать на месте. Сначала самые малолетние и слабые, тяжело и запалено дыша отползли к кустам, а потом свалились и самые выносливые. Последними выбыла из тренировки шестерка мальчишек, куда входили трое ребят постарше, Кольт с Серьгой и как ни странно тот самый чернявый пацан, причем кажется он продержался до последнего чисто на самолюбии или на упрямстве. Дольше всех продержалась Оли, но и она легла без сил, когда Ольт перешел к упражнениям с двумя палками. Затем была ката с шестом и напоследок немного боя с тенью.

Все участники импровизированной тренировки завистливо вздыхали и уныло смотрели друг на друга. По этим взглядам и тоскливым вздохам и слепоглухонемому стало бы понятно, о чем они думают. Но вот Ольт в гордом одиночестве закончил с тренировкой и побежал к речке, благо протекала она совсем рядом. По пути стянул рубаху, потом, после быстрого споласкивания до пояса, ею же и вытерся. Довольный вернулся на полянку, натянул на себя влажную рубаху и уселся в центре, куда стала стягиваться и вся ребятня. Никто не ушел, хотя многие уже и считали, что шансов у них нет. Ольт осмотрелся, с серьезным выражением лица вглядываясь в глаза ребятишек.

— Ну что я могу сказать… — по-актерски выдержал пауза, смотря на хмурые виноватые лица, — молодцы! Вы все достойны стать членами младшей дружины. Да-да, не смотрите так, я не шучу. И запомните первый урок: побеждает в первую очередь дух, если он у вас есть, то вы все и всех победите. А теперь тренировка закончена. Сегодня все скажите родителям, что три часа в день вы заняты. Завтра на этом же месте в это же время. Я все сказал.

Поднявшийся гвалт забил его последние слова. Дети радовались как… дети и, хотя они по причинам, связанными с суровой и тяжелой жизни в лесу, в основном привыкли вести себя тихо, сейчас ликование и непосредственная радость вырвались наружу, и никто не сдерживался. Одна Оли не участвовала в этом празднике жизни, как не принимала участия и в тренировке. Она с насупленным видом стояла рядом и ковыряла носком сапожка землю. Ольт понимал ее чувства, хотя и не разделял. И поэтому надо было срочно приводить ее в чувство, пока не разразился скандал.

— Ну чего надулась, как мышь на крупу? Понимаю, что тебе сегодня было скучно и не того ты ожидала, но с тобой заниматься теперь будем дома, отдельно. Так будет лучше. А завтра возьмешь отдельно девчонок и под твоим руководством будете учить вид борьбы для женщин. Ты только подумай, — он поднял палец, — специальный, для баб, вид борьбы.

Вот чем она нравилась, так это своей отходчивостью и непосредственным выражением чувств. Впрочем, так она относилась только к тем, кого считала членами своей семьи. По мере того как он говорил ее лицо понемногу прояснялось, а в конце его речи она уже забыла из-за чего хмурилась.

— Честно-честно? Именно для баб? А чем оно отличается от того, что ты мне показывал? — она уже и не спрашивала, откуда он это все знает. Знала, что все равно ответа не получит — или будет шутка в ответ или вообще многозначительное молчание и будет она себя чувствовать, как последняя дура. — И что тогда мы с тобой учили до этого?

— Именно для баб. — он уже решил, что будет учить девчонок айкидо, которое хоть и не знал так хорошо, как дзюдо, но основы ему были известны, а в теории он разбирался не хуже иного мастера. Ну и надо будет подучить точечным ударам, где нужна не большая сила, а точность и аккуратность. Ну и еще кое-что, где не требуется большая физическая сила и не корежит женское тело, делая из хрупких девичьих фигурок некое подобие мужеподобных горилл. Например, хорошо подойдут некоторые приемы из тхэквондо. Упругие изящные прыжки и удары ногами, это будет то, что надо. Красиво и смертельно, Оли должно понравиться. Ну и конечно упражнения с коротким легким мечом. Средневековье же вокруг, без железа никак. — А то, что мы изучали до этого — это была общая подготовка. Чем ты завтра и займешься. Помнишь, о чем я тебе говорил?

— Конечно. В начале физическая подготовка тела и только потом приемы.

— Вот.

Ольт опять поднял указательный палец. Вообще он заметил, что этот жест становится у него постоянным. Впрочем, ему это не мешало, а наоборот помогало заострять внимание окружающих на нужном вопросе. Они тоже уже шли к деревне вслед за гомонящей толпой детей. И уже перед самыми воротами Оли спросила:

— Ольти, миленький, а как это мышь на крупу надувается?

— Что? Какая мышь…

— Ну ты же сам сказал мне: «надулась, как мышь на крупу».

— А… Единый ее знает. Надулась и надулась. Может сытая уже была и обиделась, что больше не влезает, может крупа несъедобная попалась, вот и надулась. И надувалась, надувалась, пока не лопнула вот так: — Ольт склонился к уху девочки, — Бах! — Крикнул он вздрогнувшей от неожиданности Оли.

Та опешила, и этого мгновения хватило ему, чтобы, хохоча во все горло, отпрыгнуть от нее и рвануть по деревне к дому. Тут Оли пришла в себя и с веселыми криками: «держи вора» кинулась за ним.