Лесной край

Глава 17

К деревне подъезжали сразу после полудня. Вначале навстречу вылетели собаки. Приученные к тишине, они почти не лаяли, только глухо рычали, но завидев Брано, сразу завиляли хвостами. И тут же, возле начавшихся строиться ворот, стала собираться любопытствующая толпа. Затем из этой толпы вылетел небольшой такой вихрь по имени Оли, как ласково называл дочь Карно, и с разбегу запрыгнула на спешившего Ольта. Дети есть дети, в каком бы из миров они не проживали. Первым ее вопросом был: «А что ты мне из города привез?» В ответ ей с улыбкой были преподнесены простенькие бусы из серебряных монеток, у которых края с четырех сторон были загнуты и держали собой разноцветные камушки. Это нехитрое украшение Ольт заприметил в ювелирной лавке еще в первую свою поездку, но не смог тогда купить, не хотелось светить своим золотом. Попросить взрослых не догадался, да и не каждого об этом попросишь, ведь любой мог заинтересоваться, а откуда у лесного мальчишки такие деньги? И хорошо бы если это произошло со знакомыми крестьянами — можно было прикрыться широкой спиной Карно, но могли в его карман засунуть свой нос и посторонние люди, от ювелира до стражников. А этого не хотелось категорически, подозрительно это, мягко говоря. Пришлось этим заняться во вторую поездку, слава Единому — у них появился такой знакомый как Бенкас, правда пришлось еще полчаса его уговаривать. Тот не понимал, зачем выкидывать такие бешеные деньги за какие-то камушки, пусть и довольно красивые. Ну ненужной роскошью были эти бусы для крестьян и охотников, для которых необработанные самоцветы не представляли никакой практической ценности. В похлебку их не положишь, с хлебом не съешь и даже одежду не украсишь. Сверкнешь где-нибудь, сидя в засаде, и вся маскировка насмарку, или кто из благородных увидит и тогда хорошо, если просто отберет, а то может и голову снести. Ибо не по чину. Ненужный и опасный блеск. Стоят дорого, а практическая ценность — никакая.

Ольт был не силен в знании драгоценных камней, но не узнать сапфиры, изумруды и рубины — это, даже для такого профана как он, было бы слишком. В свое время немало бижутерии прошло через его руки, поэтому отличить настоящее от дешевой имитации, на это его познаний хватало. Правда ювелирное дело было здесь в зачаточном состоянии. Все, на что были способны местные ювелиры, это придать камням более-менее правильную форму и отполировать их. Насколько Ольт помнил из земной ювелирки такие камни назывались «кабошонами», хотя сам воочию так их и не увидел. Устарела такая обработка камней, не ценилась. Но здесь и сейчас это было последним писком и даже в таком виде камушки выглядели очень даже ничего. Что такое огранка, здесь даже не слышали, но Ольт-то знал, как должны заиграть камни после правильной обработки. Сам он не был в этом большим специалистом, но хотя бы знал, что такое спектр, как и почему преломляется луч света на гранях и почему собственно возникает та неповторимая игра разноцветных переливов, которая и делает таким дорогими драгоценные камни. Осталось найти нужного человека и соблазнить его новым невиданным ремеслом. Но пока заниматься этим было рановато и ни к месту. Но он пообещал Оленте, что, когда ей исполниться пятнадцать лет, то он сделает из этих разноцветных камушков невиданное доселе украшение, которое не стыдно будет одеть и королеве. Навряд ли она поняла до конца, что ее ожидает, но она радовалась самому факту, что о ней помнят и хотят сделать ей что-то приятное. Подари ей Ольт бусы из обыкновенной гальки, это было бы одинаково приятно бывшей сироте.

Затем, уже с оседлавшей его Оли, Ольт подошел к нетерпеливо ожидавшей его матери. Будь ее воля, то она наверно так же, как и Олента, набросилась бы на сына, но положение обязывает и Истрил стояла на месте со спокойствием и величавостью королевы. И откуда такое в простой крестьянке? Наверно правы те, кто утверждает, что величие духа должно быть в душе и при этом не важно, где родился человек, под сводами дворца или под дырявой крышей убогой хижины. Ольт подошел к матери, и они обнялись. Ей он тоже купил подарок, но она только мельком глянула на кожаный мешочек с необработанными изумрудами, которые обошлись Ольту в десять золотых и еще полчаса уговоров Бенкаса. Что ей какие-то камни, когда ее сын вернулся из поездки. Из поездки, которой она противилась всем сердцем, но отпустила, потому что понимала, что иначе из мальчика не вырастить мужчину. А сама каждый день выходила за околицу, не находя себе места.

— Ну как съездили, Ольти? Все ли сделал, что хотел?

— Конечно, мама. Все просто отлично. Сделали даже больше, чем хотели. Ну, а как вы тут без меня?

— О, у нас тоже все хорошо. Приступили к строительству нашего дома.

— Хорошая новость. Ты извини, я переговорю с Карно, а то видишь, у нас новые люди.

— Конечно, сынок. — и, хотя уже прошло достаточно много времени с тех пор, как они нашли друг друга, было видно с каким вкусом и удовольствием она произносила это слово. — Иди доложись, а потом пойдем домой, обед еще не остыл. Как знала, что вы сегодня приедете.

Никто и не догадывался, что такой обед она готовила каждый день, а потом к вечеру, не дождавшись главного едока, для которого все и готовилось, относила к Карно на ужин. Ольт подошел к толпе, во главе которых стоял староста. Тот терпеливо ждал, когда Ольт скажет пару слов матери и не мешал.

— Приветствую тебя, староста. Вот мы и приехали. Принимай новых жителей Карновки. Я купил их на рынке, у графского управляющего. Самое главное — среди них есть кузнец. Я дал им свободу, но должок, сам понимаешь, на них висит. Остальное не при всех. Ты же зайдешь к нам? — на людях Ольт старался соблюсти хоть какие-то приличия. Хотя получалось у него откровенно плохо.

— И тебе привет, Ольт. Ты пока иди до дому, а то Истрил меня чуть не съела, пока тебя не было. Успокой мать. Я пока разберусь с поселенцами и зайду к вам.

Карно был в своем репертуаре. Ни одного лишнего слова, все по делу. Сказал и развернулся к приезжим. Те сгрудились вокруг телеги, настороженно поглядывая на встречающих.

— Мир вам, люди. С приездом вас в нашу деревню. Сейчас пройдем к моему дому. Там поговорим и определимся, кто на что годен. А пока… Вьюн, телегу к моей избушке, а ты Брано быстренько поздоровайся с семьей и сразу ко мне. Надо вопрос с людьми сразу решать. Потом вместе зайдем Истрил.

Брано тут же исчез в толпе встречающих. У него были жена и двое детей, дочка и сынок, совсем еще малолетка, которые с нетерпением ждали, когда он освободится. Мальчишки тоже уже ускакали по своим родным. Вьюн присвистнул и дернул за вожжи, направляя повозку к дому Карно. За ней тронулась и толпа приезжих. Они были растеряны и немного испуганы такой встречей. Годы оккупации не могли сказаться на людях, и они отвыкли от простого человеческого общения и тем более обычно никто не выходил на встречу такой толпой. Всем было известно, как северяне относятся к большим скоплениям людей. Поэтому обычно к приезжим относились с опаской, неизвестно, кто приехал и чем это обойдется для встречающих. Пусть их встречают те, кому это нужно. Все привычно боялись чего-то нового и неизвестного. А тут вдруг такая толпа, и не боятся ведь ничего. Может у них тут барон добрый, но все равно что-то слишком свободно ведут себя жители этой странной деревни. Так плотной молчаливой кампанией, приезжие, окруженные резко контрастировавшей с ними весело галдящей толпой местных, и прибыли к подворью Карно. Тот прошел сквозь расступившихся людей и зашел в дом. Вышел минут через десять уже с мечом на поясе, чем привел приезжих в еще большее смущение. Простой эданец, пусть даже и староста, и с оружием — дело необыкновенное. Или он — барон?

— Брано! Ты где потерялся? Потом с семьей пообщаешься, в начале дело сделаем.

— Туточки я. Уже иду.

— Давай первым — кузнеца. Потом семейных. Этих, — Карно указал на мужиков, стоящих тесной сплоченной группкой, — последними.

Тут появился Ольт. Не утерпел, не дождался и сам явился. Вот надо ему было везде сунуть свой нос. Оставил Оленту с матерью играться с совсем разбалованным Лакомкой, официальное имя которого уже сократили до панибратского Лако, сам пришел поучаствовать в приеме новых жителей деревни. По обыкновению, устроился в уголке. Карно уселся за стол. В хорошей добротной одежде, он совсем не производил того впечатления разбойника, которого Ольт увидел при первой встрече. И самое главное изменилось выражение лица. Когда-то мрачное, вечно хмурое, с единственным, сверкавшим недобрым светом, глазом, теперь оно прямо-таки дышало спокойствием уверенного в себе человека. Особенно его изменила встреча с дочкой и обретение какой-никакой семьи. Куда-то исчезло выражение подозрительности и ожидания удара. Наоборот, строгость и какая-то умиротворенность, делали его значительным и требовательным. Настоящий староста. Брано, обложившись кусками бересты, сидел рядом с ним. У двери стоял Вьюн, выполняя роль швейцара и дворецкого в одном лице.

— Давай первым кузнеца. — дал отмашку Карно.

— Ты что ли кузнец? Заходи. — высунулся за дверь Вьюн.

В избу вошел, или скорее вдвинулся, здоровенный, больше даже Карно, мужик. Даже вынужденная голодовка и длительный путь не очень сказались на его внешности. Разве что щеки впали. Но двигался он так, что было понятно, что сил в нем еще немеряно. Причем, если, например, в Карно при движении чувствовалась гибкая упругая сила хищника, то кузнец выглядел словно каменная глыба, массивно и непоколебимо. Он зашел, неловко задев головой притолоку, отчего вся избушка содрогнулась, но даже не заметил этого. Встал у двери и неторопливо содрал с головы крестьянский колпак.

— Имя? Род? Чем занимаешься, что можешь? — Карно был лаконичен, как спартанец.

— Кронвильт Кувалда, кузнец. — если староста был краток, то этот увалень ничем ему не уступал.

— Семья?

— Жена и три сына.

— Значит так, Кронвильт Кувалда, говорю один раз. У нас тут свободная деревня, баронов и графов нет, поэтому все свободны. Если останешься, то тоже будешь таким. Получишь золотой на обзаведение хозяйством и участок земли под кузницу и дом. Власти нет, кроме старосты деревни, но сам понимаешь — деревня свое требует. Будешь должен все, что на тебя потратили и еще потратят. Пока живешь в деревне, долг будешь отдавать три года, но можешь отдать и раньше. Как дела пойдут. Продукцией или работой. Захочешь уехать раньше — отдашь долг и можешь валить на все четыре стороны, никто держать не станет. Все понятно? Думать здесь и сейчас и сразу дай ответ.

— Что-то слишком хорошо, небось подловить хотите? И где тут западня?

— Ладно, недоверчивый ты наш. Даю тебе время на подумать, с семьей посоветоваться, с людьми поговорить. После того, как всех пропущу, дашь ответ. Пока свободен.

Кузнец развернулся, как будто шкаф передвинули, и вышел на улицу. Карно задумчиво посмотрел ему вслед.

— Ну и что думаете? Мне кажется — туповат и медлителен.

— Зато жена у него — умница, за двоих решает. И хозяйственная. Эта своего не упустит. — подал голос Брано, который за время пути успел со всеми перезнакомиться и худо-бедно узнать подноготную каждого.

Ольт видел в открытое окошко как кузнец вышел и подошел к своей семье, с волнением поджидавшей своего главу. Как к нему тут же подскочила маленькая стройная женщина и засыпала того вопросами, с тревогой заглядывая в глаза мужа.

— Я думаю, что он не тупой. Просто долго думает и каждый вопрос обмусоливает со всех сторон, но если что-то решит, то уже не свернет с пути. Нужный человек. — вставил и свои пять копеек Ольт.

— Хорошо. Потом еще посмотрим, каков он как кузнец. Вьюн, давай следующего.

— Следующий!

— Имя, род, чем занимаешься, что можешь?

Речь Карно не отличалась разнообразием, да и не собирался он тратить свое красноречие на рутинную в общем-то процедуру. Так и пошло у них дальше, как по конвейеру. После очередного посетителя — короткое обсуждение его достоинств и недостатков и в каком качестве он будет полезен деревне. В основном все были охотниками и землепашцами, но один оказался хорошим гончаром. Последними осталась четверка бывших графских пленников и двое одиноких мужчин непонятной принадлежности, которых Вьюн по предложению Ольта ввел сразу всей кампанией. После того, как они представились, назвавшись охотниками, Карно сразу озвучил им все то, что говорил крестьянам, но в конце добавил:

— Из вас такие же простые охотники, как из меня танцовщица. Вот ты, да — ты, — староста показал рукой на коренастого широкоплечего мужика средних лет, стоящего чуть впереди, — покажи руки. Ну вот так я и думал — мечник и судя по мозолям, меч взял в руки еще совсем малолеткой. Спокойно! Спокойно, я сказал. Никто тут вас сдавать не собирается. Наоборот, предлагаю службу. Служить деревне, обществу, то есть. Охрана самой деревни, барона у нас нет, сопровождение сборов и обозов в другие поселения, короче все, что потребуется деревне. Деревня в моем лице вас берет на полный кошт, оплата один серебряный дильт в месяц каждому, — вояки удивленно переглянулись, еще бы, так не платили даже в графской дружине, где верхом господской милости являлось пять серебрушек в месяц. — Но службу нести как положено, как в войске. Кто не хочет, тот может крестьянствовать. Кто хочет уйти на вольные хлеба, — при слове «вольные» Карно усмехнулся, — тот может уйти сейчас. С остальными буду разговаривать уже когда решите. А теперь выйдите, подумайте, после обеда мне нужен ответ. Все.

Мужики, перешептываясь о чем-то, с задумчивыми взглядами толпой пошли на выход. Ну да, им теперь было, о чем крепко задуматься. Навстречу им в избу прошла Истрил, за ней хвостиком прошмыгнула Оли и уже за Оли, недовольно ворча, прокосолапил Лако. Брано собрал свои берестянки и даже не попрощавшись выскользнул в дверь вслед за мужиками. А то, как приехали, так с бабой даже толком не поговорил. Сейчас его наверняка ждал роскошный обед и раздача городских гостинцев. Соскучился мужик по семье. Его можно было понять. С тех пор, как вся деревня переехала на новое место жительства, так начались сплошные хлопоты и поездки. С одной стороны — жить стало веселее, но с другой — совсем семью забросил.

Истрил прошла в уголок и уселась рядом с Ольтом, а Оли тут же забралась на колени Карно. Тот сразу расплылся в глупейшей, по мнению Ольта, улыбке и лицо его сразу же потеряло всю свою строгость. Олента хвасталась подарком мальчишки, тыкала пальчиком в камушки и не зная их названия просто и бесхитростно называла их по цветам.

— Смотри — это красненький, будто капелька крови, а этот, ну смотри же сюда, этот синенький, как кусочек неба…

Карно сидел, осторожно поглаживая темный кудри на детской головке, и в буквальном смысле млел от присутствия дочери. Вообще-то по местным понятиям Оли была уже достаточно большая, чтобы ей было стыдно забираться на колени, но что отец, что его дочь во всю наверстывали то, что было упущено во время долгой разлуки и им было глубоко плевать на косые взгляды. Ольт даже завидовал им, он-то давно уже подзабыл, что такое — иметь маленьких детей. Выросли его детишки и он в полной мере познал, что взрослые дети — это не совсем то, что маленькие крохи, пахнущие молоком и от любви к которым аж щемит сердце. К тому же он сам оказался в роли тех самых детишек. Хорошо еще, что Истрил сама не любили сюсюканья и считала, чтобы вырастить из мальчика настоящего мужчину, надо давать ему больше самостоятельности. У Карно же с Оли была совсем другая ситуация, девочка есть девочка, и он не просто наслаждался присутствием дочки, но и посматривал на нее с некоторой опаской. Он все еще не мог привыкнуть к своему счастью и ему казалось, что она вдруг исчезнет, а с ней исчезнет и смысл жизни, как совсем недавно и было. Истрил посмотрела на него с мудрой понимающей улыбкой и потрепала по макушке Ольта.

— А что, сынок, не пора ли нам пообедать. Я прямо чувствовала, что вы сегодня приедете и сварила плов.

— О! Плов! Мама, ты просто чудо! Хочу, хочу плов. Пошли скорей. Оли, нас ждет плов!

— А что это? Ни разу не слышала.

— О, плов, это лесное блюдо, которое знают только старые умудренные медведи. Это… Это… Короче, плов — это плов! Пока не попробуешь — не узнаешь.

И дети, взявшись за руки, выбежали в дверь. Вьюн тоже убежал к своей вдовушке. Истрил с Карно, как уважаемые люди, не стали носиться, а вышли степенно и важно. Сам себя не будешь уважать — подавать другим дурной пример. Обед был… Он просто был. Его ценность была не во вкусно приготовленных блюдах, а в семейном общении с матерью, с Олентой, которую Ольт без слов стал считать тоже членом семьи, так как ее любила Истрил, с Карно, потому что он был отцом Оли, а также за его умную голову и готовность отдать жизнь за Истрил и Оли. И даже, пока еще маленький пушистый ворчун Лакомка стал небольшой, но полноправной частицей того, что он называл своей семьей.

Вспоминая свою долгую прошлую жизнь, своих жен и детей, он ругал себя последними словами за то, что связал свою жизнь не с теми, исключая конечно первую жену, свое первое и единственное состоявшееся, но такое недолговечное счастье, что не воспитал детей, так, чтобы они не выросли изнеженными барчуками, за многое… И сейчас он будто возвращал то, что утерял в прошлой жизни в вечной погоне за ложными ценностями, но понял это только в конце жизни: маленькие, но такие важные семейные радости. Правда уже не главой семейства, а скорее уж наоборот, но это даже не беда, а скорее, как бы — не достоинство, осталось только построить новую жизнь, используя весь свой богатый опыт.

Олента, проведя всю свою коротенькую детскую жизнь с Истрил, считала вполне естественным для себя жить вместе с ней и дальше, только навещая отца в его штабе, как называл землянку старосты Ольт. Сам Карно тоже проводил большую часть времени в их доме, обедая и ужиная у них, ну не готовить же ему самому, уходя к себе домой только работать и спать. Да и то, в основном его работа проходила на свежем воздухе, а в штабе чаще всего сидел Брано, обложившись своими берестянками и что-то подсчитывая, учитывая и делая какие-то свои выводы. Так что застолье было по семейному благостным и тихим, когда все понимают друг друга без слов. Обед был… и кончился. Пора было идти в штаб, работать.

Возле землянки толпился народ и не только приезжие, но было и много старожилов. И новоприбывшие обращались с ними вполне по-дружески, жадно расспрашивая тех о том, как им тут живется. На это и надеялись Ольт с Карно, когда разогнали всех на обед. Местные бабы организовали общий стол, что для деревенских было уже вполне обычным делом, а для новичков являлось чем-то неслыханным. Говорят, так раньше в деревнях так и было, но захватчики быстро отучили крестьян от привычки собираться больше трех человек. Ведь это уже толпа, а где толпа — это возможный бунт. Да и не каждый мог поделиться куском хлеба, ведь отданный на сторону кусок — это возможно жизнь собственного ребенка, оставшегося голодным. А в этой деревне жители жили будто по старинке и ни капли не боялись. Наглядная агитация в действии.

Прибывшие уже не косились на явившееся начальство, а с нетерпением ожидали зова в штаб. Опять расположились в прежнем порядке, только рядом с Ольтом сидела Истрил. Оли с Лако в избу не пустили, но ей не очень-то и хотелось. Гораздо интереснее было играть с новыми детьми, которые просто пищали от восторга, общаясь с медвежонком, который для местных уже стал обыденностью. Начальство уселось и Вьюну была дана команда запускать. Первым опять вошел кузнец, но не один. На этот раз за его спиной пряталась небольшого роста женщина с миловидным лицом. Кузнец был до того огромен, а она настолько мала, что не выглядывай она изредка из-за мощной спины, ее вообще не было бы видно. Но ее лицо, мелькавшее из-за могучей фигуры, было живое, любопытное и очень заинтересованное.

— Проходите, что у двери стоите, как не родные. Вот сюда, ближе к столу. Ну что надумал, Кронвильт Кувалда?

— Я это… Ну мы того… Посоветовались, подумали конечно… С семьей, имею в виду. Короче — согласные мы. — речь далась кузнецу не легко, так как закончив, он вытер со взмокшего лба пот.

— На что согласные? Уйти и не вернуться — согласные?

— Нет! — испугался Кувалда, — согласные уйти, то есть не вернуться… Я хотел сказать — вернуться… И не уйти… Короче…

Вконец запутавшийся мужик махнул рукой и нахмурил лоб, в усилиях сосредоточиться. И тут к нему из-за спины пришла помощь и мелодичным женским голосом произнесла:

— Господин староста, позволите ли слово сказать?

— Это еще кто там встревает в разговор мужчин? — нахмурил брови Карно. Не зная его, вполне можно было поверить, что он крайне недоволен. Но кузнец этого не знал и поэтому реально испугался за жену.

— Так это… То жинка моя…

— У этой жинки самой голос есть. Ну ка, красавица, выходи на свет божий. Имя у тебя есть?

— Так это… — наверно косноязычие заразительно подумал Ольт, глядя на зарумянившуюся и засмущавшуюся женщину, — Кувалда я, Кэтрин Кувалда. Жена я его.

— Ага, значит муж такой большой и понятно, что его зовут Кувалда, эвон кулаками можно вместо молотов работать, но ты такая маленькая — какая же ты Кувалда? Скорее — молоточек. — развеселился Карно.

— Жена я его, — женщина поджала губки, — значит тоже Кувалда. Мы семья кузнецов и ничего зазорного в нашем имени нет. У нас и у старшего сына уже второе имя есть — Гвоздь зовут, Броно… Бронвильт Гвоздь.

— Ничего не имею против. — Карно шутливо поднял руки. — Просто имя у тебя больно тяжелое. Мало подходит к такой маленькой женщине. Но если тебя устраивает… Мда, железная семейка. Так что ты хотела сказать, Кэтрин Кувалда?

— Так я и говорю, — как только разговор перекинулся с ее личности на насущные проблемы, то тут же были забыты и косноязычие, и смущение. — Хорошо тут у вас и люди хорошие. Муж, ну и я конечно, хотели бы в такой деревне жить. И это правда, что у вас барона нет, а то старый барон продал нас не за что, просто кузнец дорого стоит, вот он на деньги и польстился. Придрался, будто мы налог не доплатили, а мы ведь все отдали. Жадный больно был… А муж у меня мастер хороший. А правда, что ли, что золотой на обзаведенье хозяйством дают? А то мы в чем были, в том нас и продали, а дом и имущество люди барона забрали. Сказали, что за долги. Ничего взять с собой не дали. Только то, что на нас одето. А у вас что землю под дом дают? Нам бы тоже… И под кузницу… Нет, конечно, если не положено, то… А под кузницу тоже золотой дадите? — Вся эта речь вылетала из уст жены кузнеца со скоростью пулемета и если в начале Карно еще что-то старался ответить, то потом просто смотрел на нее в ожидании, когда она закончит. Но видно так это могло продолжаться еще неизвестно сколько, поскольку судя по всему она и не собиралась останавливаться, поэтому Карно поднял руку, тормозя этот поток словоизвержения. Единственный его глаз слезился от смеха, Ольт в углу тоже подозрительно хрюкал, даже Истрил по-доброму улыбалась. Один Брано держал серьезную мину. Наверно на своей должности он видел и не такое.

— Женщина, давай вопросы по одному, а то, пока выслушаю последний, уже забуду про первый. Отвечаю по очереди: барона у нас нет, мы сами себе хозяева, только чтобы следить за порядком у нас есть староста, приказы которого и есть закон для каждого в деревне. Единственный налог — это на содержание дружины, но берем по совести, одну десятую часть с дохода. Во-всяком случае никто вас как липку обдирать не собирается. С каждого берется по-разному, с землепашца зерно, продуктов с огорода немного, полотна там на рубахи… С сапожника обувь, с гончара посудой. Вы будете железными изделиями расплачиваться. Брано у нас заместитель старосты, он следит за выполнением приказов. По всем вопросам, если что непонятно, то это к нему. С остальным со временем сами разберетесь. Брано, деньги давай и запиши там его. Каждому хозяину в деревне выдается один золотой на обзаведение хозяйством и выделяется участок земли в деревне под строительство дома. Тебе, Кронвильт, как кузнецу, положен еще участок под кузницу. Брано потом покажет — где. Если денег мало, можешь попросить еще, но учти, никто ничего бесплатно не даст. Придется отработать. Никто вас зажимать не собирается, поэтому вначале кормишь семью, а все что останется, сдаешь в кассу Брано. Когда должок отдашь, начнешь работать на себя, но будешь платить деревенский налог, как уже говорил — на дружину. Воинам заниматься хозяйством будет некогда, да и не за чем. Они должны быть постоянно начеку, вас же защищать. Налог — опять же в кассу к Брано. Остальное, если что не понял, спросишь у него. Все понятно? Свободны. Брано, выдай ему золотой, Вьюн, заводи-ка ты вояк. Разберусь с ними и пойду. С остальными Брано и сам порядок наведет.

Вояками Карно, с легкой руки Ольта, называл двух одиноких мужчин из загона и четверку «партизан». Те по очереди вошли и столпились возле двери, сняв шапки. Уже хороший признак. Если бы хотели уйти, то головы остались бы покрытыми, а так оказывают уважение в надежде на конструктивный разговор. Карно не стал тянуть, благо не жена кузнеца, а, судя по всему, воины, привыкшие именно к ясному и короткому разговору и поэтому не собирался с ними долго рассусоливать.

— Ну что, мужики подумали? Говорю сразу и не повторяю: десять серебрушек в месяц, десятнику пятнадцать. За каждый год выслуги надбавка в пять серебрушек. Жить будете в казарме, которую построите сами, место уже выделено. Если женитесь, выделяется место для строительства своего дома и выдается один золотой «бык» на обзаведенье. Кормежка, оружие, доспехи — все за счет деревни. Но деревня может дать, может и забрать, если ваша служба не устроит. Если будет бой, будет надбавка боевыми, но трофеи все старосте. Староста потом выделяет столько, сколько посчитает нужным. Мы — не разбойники. Понятно? Ваше дело — что бы жители деревни не знали проблем с безопасностью деревни, сборов, обозов и прочее. Но еще раз повторяю, чтобы потом не было разборок, никто вам платить не будет, если не оправдаете доверия, поэтому все как положено: тренировки и дисциплина. Кто думает, что будет вольница, может сразу уходить. Порядок будет воинский.

— А можно подробнее про трофеи? — спросил кто-то из толпы.

— Трофеи? Если будет добыча, то решает староста в зависимости от прошедшего боя. В каждом отдельном случае по-разному. Может быть так, что половина деревне, остальное делится на всех участников поровну, а может получите десятую часть. Все зависит от того, насколько пострадает деревня и ее жители. Сами понимаете, если она сгорит, то все пойдет на ее восстановление. Можете вообще ничего не получить. А без нее нам нельзя, деревня нас содержит, одевает, поит и кормит. Справедливо?

— Справедливо, а если пострадает кто из бойцов, если кого покалечит? — это спросил тот самый коренастый мужик, у которого Карно проверял руки. Сразу видно опытного вояку, знает, что в бою главное остаться живым, а трофеи дело последнее. И не просто остаться в живых, а желательно без увечий. Сколько их бродит сейчас по Эдатрону, безногих да безруких.

— Если будут увечные, и если увечье получено на службе деревне, то такого калечного деревня берет на содержание и находит ему дело по силам. Если же кто будет убит, то родичам убитого выплачивается его жалованье за год. Если родовичей не найдется, то деньги остаются в дружине на нужды остальных. Для того староста и распоряжается трофеями.

Мужики переглянулись и коренастый вышел вперед, показывая тем самым, кого они выбрали своим голосом, и кто будет говорить от их имени.

— Условия хорошие. Мы согласны.

— Ну смотрите, обратного хода не будет. Сегодня отдыхайте с дороги, а завтра посмотрим, на что вы способны. И годитесь ли вообще в воины. Может зря тут перед вами распинаюсь. И будет вам тогда прямая дорога в крестьяне.

— Обратно не повернем. Мы слово держим. А просто вопрос можно?

— Сегодня еще можно.

— А кто у нас будет воеводой? Ведь, если порядки будут воинские, то без воеводы никак нельзя.

— Воеводой буду я. И если я окажусь даже косоруким, ничего не понимающим и не знающим тупицей, то вы должны меня слушаться, как отца родного. За это вам будут платить. Всем понятно? Все, все свободны. Пока свободны.

Мужики потянулись к выходу. Последний пассаж Карно их явно смутил. Когда в избе не осталось никого постороннего, Истрил спросила из своего угла.

— Интересно, много ли их останется, после того, что ты им тут наплел

— Сколько бы не осталось, это будут воины, а не разбойники. — усмехнулся Карно. — Но я думаю, что останутся все. Видно же, что все служили, а воину главное, чтобы платили, а от дурного начальства они сами уберегутся. Ты, Истрил не переживай, мы с Арнольдом и не таких обламывали.

Истрил пожала плечами.

— Да я и не переживаю. У меня вот, есть защитник. — и она погладила по голове на миг прильнувшего к ней Ольта.

— Это да, с таким защитником ничего не страшно. — серьезно ответил Карно. — Ну что, защитник, пойдем, посмотришь, как идет строительство наших домов?

— А пойдем.

В дверях Карно приостановился и несмело обратился к Истрил:

— Как думаешь, Истрил, может на вечер организуем праздничный ужин в честь новых поселенцев? — он замялся, не зная, как еще выразить свои мысли.

Но Истрил уже все поняла и улыбнулась в ответ:

— Да ладно, все я поняла. Сейчас с бабами переговорю, будет вам праздник. Идите уже, защитники.

За то время, которое Ольт отсутствовал, крестьяне закончили с постройкой своих домов. Да и что там строить. Рыли глубокую яму и обшивали стены бревнами, которые выводили наружу на высоту примерно метр. Покрывали настилом из тех же бревен и все это строение засыпали землей, оставляя только просветы для окошек, которые затягивали бычьим пузырем или редкой и дорогой слюдой. Дешево и сердито. Получалось что-то вроде вросшей в землю избушки. Блиндаж-не блиндаж, но очень похоже. Выглядели местные шедевры архитектуры неказисто, но зато зимой хорошо держали тепло, а летом прохладу. В самом доме, который состоял из одной большой комнаты, где-нибудь в уголке ставили печь, собранную из камней и глины. Зимой она служила для обогрева жилища и готовки. Летом готовили на улице, для чего возле каждого дома ставили навес с открытым очагом, который чаще всего представлял из себя просто место для костра, огороженное тремя-четырьмя большими камнями. Единственным усовершенствованьем, которое ввел Ольт и которое с большим скрипом приняли консервативные крестьяне, была труба для печи, выведенная через крышу на улицу. До этого местные топили свои печи по-черному, страдая от въедливого дыма и замерзая при периодически устраиваемом проветривании. Большего Ольт не добился, но не расстраивался. Нет ничего лучшего для наглядной агитации, чем собственный личный пример.

Ольт критическим взглядом окинул уже явно прорисовывающуюся улицу. Не нравились ему местные образцы народного зодчества. Но заниматься прогрессорством, ломать местные устои и обучать крестьян строительству настоящих изб он не собирался. Хуже нет — наплевав на традиции, учить людей чему-то новому. Придет время и народ сам разберется, что ему больше подходит.

А чтобы до людей дошло быстрее Ольт и затеял строительство домов по своему проекту для себя любимого, ну и заодно и Карно с Олентой. На месте стройки были вырыты котлованы и заложены фундаменты из речных валунов, который заодно служил и стенами под будущий подвал. Сами камни скрепили между собой гашенной известью, смешанной с речным песком. Известняка в округе было много. Ольт даже не поверил своим глазам, когда увидел один давно совершившийся оползень, который обнажил целый бок у сопки, состоявший из отличного известняка. Приготовить из него известь было делом всего лишь времени, затраченных физических усилий и некоторых воспоминаний из той жизни.

Он уже и не помнил, как и зачем его закинуло в тот дальний горный аул, но на всю жизнь запомнил, как местные жители без всяких котлов и печей делали на продажу известь. Так сказать — семейный бизнес. Ничего сложного там не было, все чуть ли не на первобытном уровне. Так, что перенес всю технологию в этот мир, ничего не меняя и не совершенствуя. Один раз показал местным процесс, а затем просто назначил плату за каждый мешок негашеной извести и дело пошло. Дело-то не хитрое, были бы дрова. Заработать хоть какую-то деньгу, да еще в местах, где во всю процветала в основном меновая торговля, для крестьян это было неслыханной удачей.

Сейчас котлованы с заложенными в них фундаментами были готовы и уже почти перекрыты толстыми массивными бревнами из лиственницы. Груда сосновых бревен лежала на просушке рядом, приготовленная для возведения стен. Работать с деревом здесь умели. Задействовано здесь было всего четыре мастеровых, умеющих держать в руках топор, но больше пока и не надо.

Остальных Карно поставил на возведение защитных укреплений для самой деревни. Ольт не стал сильно мудрить, чай не линия Мажино и обороняться придется не против танковых армад, а против средневековых воинов с мечами и копьями. Поэтому все было просто, наподобие римских военных лагерей. Ров, вал и поверху вала двойной деревянный частокол. Пространство между двумя бревенчатыми стенами было засыпано землей и валунами, плотно утрамбовано и армировано теми же бревнами, которые заодно скрепляли два частокола в одно целое. По этому пространству могли спокойно разойтись два человека, не задевая друг друга. Внешний частокол был повыше и служил защитой для обороняющихся. Единственным усовершенствованием обороны были четыре сторожевых вышки по углам и по небольшой башенке над каждыми из четверых ворот, выдвинутые вперед для того, чтобы вести с них фланговый обстрел нападающих, штурмующих стены. Он с Карно как раз обсуждали высоту будущих башен, когда к ним подошли будущие дружинники.

— Господин староста, нам бы с местом определиться, где казармы стоять будут. А то заместитель Брано занят, а нам невтерпеж делом заняться.

— Хорошо, смотрите. Это — мой дом, а здесь будет стоять ваша казарма. Вот тут будет плац, на котором вы будете тренироваться и где будет проходить построение. Вторая казарма будет вон там, у ворот. Помещение будете строить человек на пятьдесят. Чтобы одна полусотня могла вольготно расположиться.

— Не много ли для нас будет? Нас всего шесть человек.

— Это сейчас вас шесть человек. А будет гораздо больше. Я думаю не меньше, чем в любой баронской дружине, а то и больше. Так что, думаю, как бы еще и мало не было. Поэтому на это и рассчитывайте. Впрочем, план застройки у нас уже есть. С завтрашнего дня получите у Брано инструмент и приступите к стройке. А сегодня, я уже говорил, отдыхайте. Вечером будем праздновать.

— Ага! Вот вы где! Тетя Истрил так и сказала: ищи на стройке. А как искать, если стройка — вся деревня. А потом я подумала, военные должны быть там, где военная стройка, а это значит: стены, башни или казармы. — сияющее личико Оли возникло будто из ниоткуда.

Карно сокрушенно вздохнул, глядя на дочь. Вроде только недавно виделись и на вид была вполне себе приличная девочка из приличной крестьянской семьи. Прошло совсем немного времени, а перед глазами какой-то сорванец, с ссадинами на коленках, большущей шишкой на лбу и прической а-ля копна сена после ветра. Совсем она не походила на девочку, тем более, что, не смотря на возраст, когда девочки начинают ощущать себя именно девочками и одевать платьица, а не непонятные длиннополые рубашки, в которых щеголяли все деревенские дети, она, без зазрения совести, пользуясь отцовским всепрощением и отсюда своей вседозволенностью, залихватски носила рубаху и штаны, сейчас закатанные до колен. В лапотках хлюпала вода, уже где-то успела и в лужу залезть. Единственным признаком того, что это непонятное чудо было все-таки женского рода — это красиво вышитая лента на длинных волосах. Чуть в отдаленье сидел неразлучный Лако, отвернув от говорящих свою хитрую мордочку и делая вид, что он тут не при чем.

— Ну ты, конечно, умничка, правильно подумала, но где тебя носило, что опять ноги в царапинах, ходить разучилась? И откуда это украшение? — палец Карно уткнулся в шишку.

— Ай! Больно же! Пап, ну разве можно спокойно пройти по стройке? Там же везде кучей навалены камни, бревна, доски… О-о-о, чего там только не навалено! — в ее голосе явно слышалось восхищение тем беспорядком, который позволял ей вдоволь попрыгать и побегать по препятствиям или через них.

— Да где ты нашла у нас на стройке беспорядок?

— Ну… Как говорит Ольти, свинья везде грязь найдет. Или он это не про свиней? А, неважно. Я и нашла на стройке трактира. Там… Там такая стройка… Там…О-о-о… — Оли закатила глаза, не в силах словами выразить обуревавшие ее чувства.

— Вообще-то, говоря про свинью, Ольт имел в виду совсем другое… Вот, Ольт, уже и эта оторва твоими словами заговорила. Пойдем к трактиру, что ли.

Будущий трактир уже на треть возвышался над окружающими его домишками и уже сейчас обещал стать местной достопримечательностью. В краю, где любое строение выше двух метров считалось чуть ли не небоскребом, дом в два этажа был вообще делом неслыханным. И таки — да, бардак здесь творился еще тот. Было такое ощущение, что вся деревня собралась тут, чтобы каждый внес свою лепту во всеобщий хаос. Единственный, кто оставался равнодушным в этой круговерти человеческих страстей — это был Лакомка, который уселся рядом с Оли и невозмутимо чесал задней лапой себе за ухом. Если раньше, при начале стройки народ спорил вообще о возможности постройки столь высокого здания, то сейчас, видя с какой скоростью поднимаются стены, разговор шел уже о целесообразности такого строения и о трудностях эксплуатации такой большой площади. Это же только одного мытья полов хватит, чтобы загнуться. Кое-кто из баб откровенно жалел молодую вдову, которая уже и не скрывала своих планов на будущее. А та, не обращая на них никакого внимания, расцвела как полевой цветок при свете солнца. Вьюн был посдержаннее в своих чувствах, но все было написано на его глупом от счастья лице. Правда или нет, что люди от счастья глупеют, Ольт не был в этом уверен, но что они теряют при этом львиную часть своего чувства самосохранения, он в этом убедился, когда увидел, как лихо Вьюн взобрался на самую верхотуру, чтобы закрепить там очередное бревно. Вроде и не мальчик уже, а туда же. За что и получил втык от Карно, когда спустился вниз.

— Блин, лимон бы съел, что ли. — добавил и Ольт. — Ты долго еще будешь морочить голову бедной женщине? Или так и будете в грехе жить?

Вьюн давно уже не обращал внимания на возраст Ольта и обращался к нему, как даже к более старшему товарищу, имеющему немалый авторитет.

— Так у нас уже давно все решено. И с Веретрил обговорено. Верта! Иди сюда!

К ним подошла, прикрывая зарумянившееся лицо платочком, вдова.

— Вот, атаман — Верта, Веретрил согласилась стать моей женой. Как построим трактир, так и сыграем свадьбу. Ведь так, Верта?

— Ну а ты, Верта, что язык проглотила? Когда сюда ехали, я помню у кого-то рот не закрывался.

— Так у меня теперь хозяин есть. Невместно мне. Есть теперь, кому за меня говорить. — И Верта со смущенной улыбкой, но по-хозяйски взяла под руку подбоченившегося Вьюна.

— Ну смотри, Вьюн. Слово воина, сам знаешь… Если что — сам с тобой разберусь.

— Все будет хорошо, атаман. Не подведу.

— Ладно, и не форси здесь, тебе еще маленьких вьюнов делать.

— И, Вьюн, на пару слов. Ты уж извини хозяюшка. — вмешался Ольт. — Дела деревенские, хозяин твой — не последний человек, надо с ним кое-что обговорить.

Вдова, хотя какая она уже вдова, вполне себе такая замужняя женщина, понятливо кивнула головой и плавной походкой солидной и знающей себе цену хозяйки удалилась.

— Вьюн, ты не забыл, через десятину тебя ждет Оглобля? Да и Бенкасу еще соли обещали привезти. Слово наше твердое. Поэтому завтра забирай Жаго и Вельта, отвезешь их на соляные копи. Пусть рубят товар. Через седмицу будем ждать их на стыке дорог, ты знаешь где. И это… Вьюн, не буду говорить о том, что об этом знаем только мы четверо. Дальше говорить?

— Обижаешь, Ольт. Я все понял. Завтра отвезу Вельта и Жаго.

— Инструмент не забудь. Впрочем, я им и сам скажу. Они будут в курсе.

— Все понял. Можно вопрос?

— Ну спрашивай.

— Что значит «в курсе»? Нет, я понял конечно по смыслу, но откуда такие слова?

— Все просто. Когда корабль идет по морю, его путь называется «курс» и знает его только капитан. Так что теперь и ты в курсе. Понял?

— Ага. А что такое «лимон»? Откуда только ты знаешь столько…

— Лимон — это такой, ну очень кислый фрукт. Как съешь, так сразу сморщишься, а то у тебя рожа так сияет, что аж завидки берут, так и хочется ее начистить. А это не хорошо — вводить в искушение ближнего своего. А откуда я столько знаю… А это тебя не должно волновать. В тайге знаешь ли многому можно научиться. Все, иди. Вон Верта твоя заждалась уже.

— Мда, чего только в тайге не узнаешь. — покачал головой Карно и тут же поднял руки в защитном жесте — Впрочем, меня это ни капли не волнует.

И они рассмеялись. Тут же подскочила Оли. Личико уже было измазано где-то найденной сажей, а на коленке добавилось пара царапин.

— Че смеетесь? Я тоже хочу.

— Мы не смеемся, мы радуемся. Слышала, у Вьюна с Вертой свадьба ожидается?

— Тю, да это уже всей деревне известно. Эх вы, мужики… Пока до вас дойдет. А я уже давно все знаю и тетушка Веретрил так счастлива, за нее все бабы переживают. И я переживаю. А куда мы идем?

— А идем мы за деревню, к будущей лесопилке, где я надеюсь найти двух лентяев по имени Жаго и Вельт.

— И ничего они не лентяи. — насупилась Оли. — Работа у них сложная очень. Прежде, чем колышек вытесать, хорошо подумать надо. Вот они и думают. А со стороны кажется, что просто сидят, а они, — Оли важно подняла палец, — они думают!

— Ну да. Вот и посмотрим, что они там надумали.

Оказалось, что то, что надумали механики, они уже претворили в жизнь. Возле какого-то непонятного механизма, в котором что-то вертелось, скрипело и щелкало, склонившись над ним, стояли обычно невозмутимые и спокойные, Жаго в Вельтом, сейчас с непривычно весело-шальными глазами. Меланхоличная старая лошадь, уже еле таскавшая плуг и груженный воз, неторопливо перебирала ногами, наматывая круги. Ее-то и отдали двум сумасшедшим механикам, потому что она никуда больше не годилась, только как крутить колесо. Настоящий механический привод в одну лошадиную силу. На мясо отдавать было жалко, чай не голодный год, а в дело пускать некуда, разве что детишек учиться ездить, так и то слишком тихоходна. А тут как раз нашлось дело по силам. Увидев Ольта оба бывших каторжника не просто обрадовались, они ликовали как дети, которым взрослый дядя принес новую игрушку.

— Ольт, посмотри, они вертятся…

— А здесь глянь, они ходят туда-сюда…

— А тут иногда заедает, а почему — непонятно…

Ольт поднял обе руки вверх:

— Ша! Во-первых — здравствуйте. Во-вторых — это все и должно вертеться, и ходить туда-сюда. И в-третьих, здесь у вас не совпадает шаг зубцов. На этой шестеренке чуток сдвиньте зубцы поплотнее. А теперь просто ответьте — все работает, как я говорил?

Ольт, сам того не замечая, вел себя так, как привык вести незабвенной памяти Витольд Андреевич в общении с работниками своих многочисленных фирм. И что самое странное — если вначале это многих удивляло и даже коробило, то впоследствии воспринималось как должное. Его снисходительно-покровительственный тон в начале нагонял оторопь несоответствием внешнего вида с содержанием разговора, а затем ставил собеседников в тупик — как же себя вести в такой ситуации. Очень помогало то, что сам он почти не замечал всего неудобства, в которое ставил своих визави, и если не обращать на это внимания, то в конце концов получалось действовать вполне продуктивно. Помогало еще то, что в этом мире люди взрослели рано и какой-нибудь юный отпрыск барона или графа в пятнадцать вполне мог оказаться во главе дружины, где воинами могли оказаться и опытные и битые мужчины. Так сказать — по праву рождения. Правда Ольт не был каким-нибудь графенышем, но его отец был тысячником, а это было первым званием в Эдатроне, которое давало право на благородное сословие. Так что в деревне, где все уже знали его историю, признавали его право командовать, а всех вновь прибывших просвещали насчет необычного воспитанника их старосты и воеводы. Тем более, что из-за отсутствия мужчин нередко во главе семьи вставали четырнадцатилетние подростки. Семью кормишь — значит мужик и никого не интересовало сколько тебе лет. Ну было ему чуть поменьше лет, так и судьба ему досталась потяжелее других. Повзрослеешь тут.

— Если бы я сам своими руками это не сделал, то не поверил бы, но пусть Единый меня прихлопнет — это работает! — Жаго чуть не закатывался в экстазе.

— Кто бы мне раньше сказал, что одна старая лошадь может пилить бревна, как десять мужиков, я бы плюнул ему в лицо! — не отставал от него Вельт.

Удивительно, но за десятицу с небольшим, что Ольт отсутствовал, эти двое прирожденных механика собрали редуктор для лесопилки. Конечно он был примитивным до нельзя, и в мире Ольта даже десятилетний пацан разобрался бы в этом за полчаса, но сейчас и здесь — это было невероятным достижением. Конечно, уезжая, он оставил подробные рисунки, но никак не думал, что они смогут воплотить их в жизнь. Недооценил он местных жителей. Имея в руках только самый примитивный плотницкий инструмент, они смогли собрать редуктор для превращения одной лошадиной силы в поступательно-возвратные движения блока из четырех пил.

— Что я могу сказать? Молодцы! И будет вам премия от деревни — по золотому каждому. Достойная работа — достойная оплата. — Хотя про себя Ольту было немного стыдно, что так дешево оценивает труд мужиков. — Карно, ведь заслужили мужики?

— А это я скажу, когда лесопилка заработает и когда увижу первую доску.

— Господин староста! Да бьюсь об заклад…

— Да я голову кладу…

В два голоса возопили «механики». Они были уверены в успехе и Ольт был с ними согласен. Но виду не подал, не дай бог носы задерут, потом замучаешься вниз опускать.

— Ша, мужики. Староста сказал, премия после запуска в работу, значит так и будет. Но поработали вы славно, отрицать не буду. Поэтому пора подумать о мельнице, опыт у вас уже есть. А пока у меня к вам одно дельце. Кроме вас никому и никто, вы понимаете — никто, не должен об этом знать.

Мужики сразу построжали и зыркнули по сторонам. Старая каторжная жизнь, когда приходилось опасаться всего и постоянно быть настороже, давала о себе знать. В сущности, Ольт мог и не говорить о тайне, сказалась привычка, когда он жил совсем в другом обществе и постоянно приходилось напоминать определенным людям о сохранении хоть какой-то секретности. Здесь люди были другие и сразу понимали, о чем можно болтать, а о чем лучше держать язык за зубами. И Ольт был уверен, что даже жены не знали о некоторых делишках их мужей. Впрочем, здесь жены и не лезли в мужские дела.

— Я тут нашел соль, много соли. Первую партию мы уже накопали и отвезли в город на продажу. Теперь нужно еще одну партию отправить, да и нам в деревне не помешает солью запастись. Знают об этом только Брано с Вьюном да староста. Ну на то он и староста, что быть в курсе всех дел. И еще Серьга с твоим, Вельт, сыном. Их тоже возьмете. Пока вы будете копать, они будут мешки тарить. Да и поесть там, за водой сходить. Мало ли дел, лишними не будут. Поэтому завтра готовите все к отъезду, а послезавтра с утра берете три телеги у Брано, мешки, у него же припас на седмицу, охотиться там будет некогда и езжайте на копи. Надеюсь лесопилка без вас не заглохнет. Вьюн вас проводит и покажет дорогу. Потом уедет, у него тоже дел невпроворот. Останетесь только вы двое, ну и пацаны ваши. Опыт у вас богатый, копать вы умеете, кому как не вам доверить работу в тайном месте, — Ольт намекал на золотой прииск. Мужики приосанились и со значением переглянулись. — Будете копать соль. Инструмент не забудьте. Работа вам знакома, сами знаете, что для этого нужно. Не мне вас учить. Добывать соль будете ровно седмицу. Потом выезжайте на дорогу сборов. Не забудьте следы заметать. На дороге вас будет ждать Брано. Он поедет на торги в Узелок. Две телеги с товаром отправите с ним, а на одной езжайте в домой. Дома тоже с солью не рисуйтесь. Телегу сразу заведите на склад и там закроете, потом Брано приедет и разберется. Все понятно?

— Да все понятно. — получив поручение мужики сразу посерьезнели и даже намека на шутку больше не проскальзывало в разговоре. — А малых куда? Тоже домой?

— А это, как хотите. Но я думаю, что будущая премия за лесопилку, да и за работу по соли что-то получите… Неужели у вас дома уже все есть и женам вашим уже всего хватает? — Вопрос — даже не намек, а прямое указание на дальнейшее.

— Да-а, этим утробам ненасытным только подавай. — проворчал Жаго, впрочем, безо всякой злости, а даже с какой-то нежностью.

— Вот и попросите старосту выдать задаток, можете часть или все получить той же солью, а малых отпустите с Брано в город отовариться.

— И то дело! Надо им список написать. — обрадовались мужики.

— Добрый ты, — больше для порядка проворчал Карно. — Ладно. Сейчас с женами обсудите, списки составьте. Вечерком зайдите. Но если лесопилка не будет работать… Сгниете у меня на соляных копях, вот Единый — свидетель. И кстати, не задерживайтесь здесь, у нас сегодня праздник. К нам еще жителей прибыло… Короче, сами на празднике узнаете. Оли! Ну куда ты полезла, пацан без письки! Оли, упадешь!

Совершенно бесшабашная девчонка взобралась на каркас строящейся лесопилки, не очень-то кстати и высокий, и оттуда дразнила Лако, который, не в силах взобраться за ней, встревоженно суетился снизу.

— Ой, пап, сверху так все видно. Вон бабы большой котел потащили, а вон охотники возвращаются… Пап, они оленя тащат, большущего… А там…

— Оли, слазь сейчас же. Прыгай ко мне, я тебя поймаю

Оли заинтересованно глянула на отца с верхотуры, это же какой аттракцион, и немного подумав с визгом ринулась вниз.

— Ух-ты, здорово! Еще хочу. — приземлившись в объятия отца, заявила она.

— Нет, нет. Пойдем, нас уже ждут.

— Кто ждет?

— Ну, это… О, Истрил ждет. Надо организовать праздник, а кто же ей поможет, если не ты?

— Это точно. Куда же вы без меня. Пошли.

Взявшись за руки, отец с дочкой пошли к деревне. За ними, жалобно покрикивая, совсем как ребенок, вприпрыжку косолапил медвежонок. Мальчишка и два мужика посмотрели им вслед и все, не сговариваясь, покачали головами. Но затем Ольт махнул рукой и произнес непонятное:

— А-а, делай, что должен! И пусть будет, что будет! — лихо свистнул и помчался за уходящей троицей.

Мужики переглянулись, почесали затылки и пожали плечами. Странный у них конечно глава деревни и дочка у него совсем не образец для подражания для деревенской детворы. А этот непонятный Ольт, вообще непонятно, что такое, но это их руководители и дела их для родной деревни несомненно полезны и нужны. И чего тут думать? Как сказал этот мальчишка: «Делай, что должен…»

А те, мысли о которых так и крутились в головах мужиков, уже подходили к пока пустому проему ворот. Будущая дружина, желая поскорее увидеть свой новый дом, раскрутила освободившегося Брано на инструмент и две из них уже несли бревно, в то время, как остальные занялись рубкой деревьев, добавляя свою лепту в ту сутолоку, которая уже который день кипела в деревне. Деревья кстати рубили не как попало, а планомерно очищали землю вокруг деревни, чтобы в будущем вокруг было пустое пространство, и никто не мог подобраться незамеченным. Хорошие стволы шли на стройку домов, из которых похуже делали частокол, а совсем не кондиция складировалась на дрова. Как раз к зиме и подсохнут. Сразу за будущими воротами они встретили ругающегося Брано.

— Ну куда ты ухватился за бревно? Я тебе что сказал делать? Копать ров, ров, Единый тебя забери! А ты что? На стройке интереснее? А мне пиво пить интереснее, однако я тут стою и рычу на всяких…Всяких… Марш копать ров!

— Дядя Брано, ты и в правду рычишь, как Лако, когда он злится. — Оли спряталась за широкую спину отца и потому не боялась такое говорить.

— Я скоро не только рычать, я скоро кусаться начну. Всего десятину не был и что тут творится? Бардак!

Карно усмехнулся. Рядом стоял Ольт и дергал его за рукав, понуждая говорить по делу.

— О, Единый, ну что за дети!? Да говорю я уже, говорю… Брано! Хватит людей пугать. Давай отойдем на пару слов.

— Ну, если только на пару…

— Ты вот что, Брано, присоедини к своему участку еще один по соседству. Надеюсь ты еще не все наделы раздал?

— Как можно? Ты как сказал, несколько наделов возле нас не трогать, так я и сделал. По пять участков в обе стороны свободны.

— Это хорошо. Так ты соседний участок к себе-то и прирежь. И на том участке выстрой склады.

— Какие склады? У нас народ такой, все свое при себе держит. А у меня столько добра не будет, чтобы для этого склады держать.

— А я тебе говорю — строй склады. Объясняю один раз. Надо где-то держать соль, много соли. Еще прикупим зерна, много зерна. Впереди зима, а вдруг еще люди будут, как ты их накормишь? Потом тебе где-то надо держать инструмент, опять-таки — много инструмента. На следующий год много работы запланировано, чем работать будешь? В следующем году планирую построить мельницу, своя мука будет. Где держать будешь? Потом… Потом, куда десятину складывать будешь?

— Все, все… Я понял. И как это я до сих пор без складов жил?

— Это потому что ты лавочником не был.

— Каким лавочником? Я и сейчас…

— Теперь будешь. Спереди будет лавка, за ней склады. И подумай, кого в лавку посадить. Вся прибыль с нее твоя будет, только не забывай деревенскую десятину отстегивать. Все понял? План потом у Ольта возьмешь. И чтобы в следующий раз не спрашивал меня. Если я сказал — лягушка, значит просто громко квакаешь. А то: зачем да почему. Что надо — я и так скажу, когда время придет. Все, я сказал.

— И главное — не спутай своих баранов с государственными. Я хотел сказать — с общественными. — не смог удержаться Ольт.

— О, Единый! Каких еще баранов?!

— В смысле — денег.

— О-хо-хо. Дела наши тяжкие. Когда за планом-то зайти, Ольт?

— Так завтра с утра и заходи. Сегодня-то праздник, а завтрака обо всем как раз вместе и подумаем: что, где и как, чтобы тебе удобнее было.

— А если…

— Ква…

— Все, понял. Вопросов нет. Скоро точно заквакаю. — и горестно покачивая головой Брано пошел к своему новому дому. Надо же посмотреть, с какой стороны участок прирезать.

В это время дело уже шло к вечеру. Мужики поставили козлы и на них постелили готовые доски. Временные столы были готовы. Так же соорудили лавки — пара чурбачков, на них доска. Вот и вся мебель. Скатертей естественно не было. Бабы уже начали носить и выставлять на столы еду. Пришел Брано и кряхтя от натуги поднял и поставил на стол бочонок со спотыкачом. Пир желательно было начать и закончить до темноты. Никому не охота было сидеть в ночи, разглядывая при свете факелов то, что суешь в рот. Карно, как старосте, поставили настоящую лавку, взятую из его же дома. Лавка была широкая и длинная, на ней он и спал, уступив нары Оленте. Сейчас на ней легко уместились, помимо самого Карно, и Истрил с детьми — Ольтом и Оли. С шумом и гамом разместились за столами и остальные деревенские. На ближних местах, рядом со старостой сидели мужики, чем важнее, тем ближе, подальше разместились бабы. За дальним столом сгрудились новички, чувствующие себя еще неловко и стеснительно. Детей меньше пятнадцати лет за стол вообще не сажали. Ольт с Оли были исключением. Местные не обращали на это внимания и принимали как должное, а приезжие просто боялись подать голос, справедливо считая, что в каждой избушке — свои погремушки и не им устанавливать свои правила. Подождав, пока все усядутся, со своего места встал Карно и поднял руку в знак тишины. Все разом утихли.

— Односельчане, мужики и бабы, сегодня к нам прибыли новоселы. Давайте отпразднуем этот день, чтобы они запомнили, как стали карновцами и были нам в будущем добрыми односельчанами и соседями. Я все сказал. Брано, наливай!