ЕРШ ЗАШЕЛ!

Под большими городами человек скоро опустошает природу. Разгоняется птица, уходит зверь, леса очищаются и скудеют, одни грибы долго спорят, упираются, каждое мочливое лето родятся в самых, казалось бы, истоптанных, исхоженных местах. Но, слышно, и они начали сдавать. Отступают грибы от городов. Раньше пешком за ними ходил полегоньку, теперь езжай на поезде, трясись на мотоцикле, и, как знать, не будет ли время, когда только с вертолетом разживешься настоящими сырыми ельничными груздями.

Но хуже всего приходится рыбакам. Число их год от году растет, а рыбы, как назло, уменьшается. Не действуют тут никакие мудренейшие блесны, прикормки и приманки. Мало рыбы, да не смущает это заядлых рыбаков.

Каждую осень в начале сентября бежит по городу бойкий слух:

«В Черную ерш зашел!»

И начинается тут нечто невообразимое. На вокзале не протолкнешься. За билетами очередь в километр. На перроне удочки, подсачки, соломенные шляпы. В вагоне только и слышно:

— Степан-то Иваныч вчера двести штук, говорят, достал.

— Ей-бо?!

— На́ вот…

— А этта я на самотряс…

Какой-то розовый старичок с голубыми мелкими глазками — ни дать ни взять Дедушка-Мороз — продает малинку спичечной коробкой.

Малинкой или мотылем называются красные, как кровь, червячки — личинки комара.

— Почем?

— По трисадчику!

— Что так дорого?!

— Зато в городе…

На станции Сагра высаживается целая рать.

По Черной (есть такая речка с темной торфяной водой, вся в елях, березах, в черемушнике) сплошь сидят рыбаки. Тянется речка далеко. Идешь по ней, идешь, и на каждом изгибе торчит соломенная шляпа, а то сразу две, костерок клубит синим дымом, удочки, снасти, котелки.

Плывет по воде яркий сентябрьский лист, и клева нет никакого.

А все-таки любители сидят, надеются, попивают чаек и водочку, благодушествуют. Тут же вспоминают, кто когда сколько рыбы «достал». Настоящий рыбак никогда не скажет «поймал» или «выудил» — «достал» его слово.

Вот на другом берегу у болезненного вида пенсионера что-то произошло. Приглядываюсь. В руках у него рыба. Живая. Все привстали, все смотрят, все молчат.

— Третий уж! — наконец говорит болезненный, и движение улыбки трогает его темные щеки.

— Ерш!

— Вон что?

— Вот как!

— Третий уж…

Расплывшийся одноглазый старик в канотье и в парусиновой куртке хочет узнать, на что клюнуло. Старик, должно быть, совсем не ведает рыбацких правил — на ловле о приманках не спрашивают.

— На дно поймал? — задает он прямой вопрос.

Молчание.

— На дно, говорю, поймали? — уже робче, почтительнее вопрошает старик.

Болезненный будто не слышит. Внимательно, сквозь очки изучает снятую с крючка рыбешку. Меж тем одноглазого разбирает любопытство.

— На что клюнуло, спрашиваю. А?

— Третий уж! — удовлетворенно отвечает пенсионер с того берега и, любовно огладив ершишку, опускает его в бадейку.

— Третий уж, — повторяют все, кто с восторгом, кто со вздохом.

И бежит, бежит рыбацкая молва по бережку, течет, как сама речка в широкое озеро.

— Слыхали? Сказывают, вчера на Черной один триста тридцать штук достал.

— Ерш все мерный, на четверть…

Загрузка...