Господи, какая красота! И сколько их! Рыба-меч, вспарывающая воду длинным и острым, словно у Буратино, носом. Плоская, почти двухмерная камбала. Толстенькая рыбка канареечной раскраски, ни дать ни взять апельсиновый пирог – как, интересно, она называется? И десятки, сотни других. Каждая – маленький шедевр, созданный природой. Глаза-телескопы, хвосты-вуали, плавники-перья. Расцветки самые удивительные. Одни – словно небрежные мазки абстракциониста, другие напоминают искусную мозаику, а некоторые – точь-в-точь граффити! А вон плывет еще одна – ни дать ни взять морской леопард! Помнится, несколько лет назад очень модны были блузки в таких леопардовых пятнах. Но есть среди них и уродцы – вон мимо проплыл бедолага с выпученными красными глазами и таким искореженным тельцем, словно он жертва радиационной катастрофы.
– Потрясное зрелище! – говорит Иззи. – Ой, посмотри на этого – хвост, как ядерный гриб!
Сравнение не из банальных – но действительно очень похоже.
«Лица» у них тоже интересные. У одного челюсть выдвинута вперед, словно у упрямого ребенка. У другого уголки рта скорбно опущены: он открывает и закрывает рот, словно беззвучно жалуется на судьбу.
– Ой, акула! – восклицает рядом с нами какой-то малыш.
В самом деле, у самого дна воровато скользит серая тень длиной с человеческую ногу.
– А почему она не ест других рыбок? Папа малыша задумывается.
– Не знаю, сынок. Давай спросим у кого-нибудь, кто здесь работает.
И тут же, словно по заказу, возле нас вырастает девушка с укрепленным у рта микрофоном.
– Добро пожаловать в «Аквариум». Вы подошли очень вовремя – как раз сейчас мы кормим рыб. У нас здесь около пятисот рыб ста различных видов… А теперь смотрите.
Тут мы замечаем в воде чуждую морской среде форму жизни. Мужчина грациозными уверенными гребками спускается все ниже и ниже, мимо коралловых скульптур и рыбьих стаек. На поясе у ныряльщика пластиковая коробочка, вроде тех, в каких берут еду на пикники. Рыбы вьются вокруг него, открывая рты: наверно, каждая просит: «И мне, и мне кусочек!»
– Это наш ныряльщик Финн, – объясняет гид. – В воде он, как дома: многие шутят, что он родился с перепонками на пальцах!
У Финна очень короткая стрижка, а лица под маской не разглядишь. Он опускается на дно, и рыбы следуют за ним, словно дети за гаммельнским крысоловом.
– Держу пари, он и по гороскопу Рыба! – смеется Иззи.
– Так и есть! – слышу я голос Зейна.
Он пробрался через толпу и теперь стоит у меня за спиной. Руки кладет мне на плечи – в опасной близости от сверхчувствительной шеи. Я оборачиваюсь, чтобы улыбнуться ему – и застываю, заново пораженная шелковистыми черными волосами и легкой, едва заметной тенью щетины на щеках. И запах, уже знакомый мне. Толпа подается вперед, чтобы взглянуть, как Финн треплет по голове акулу, и я чувствую, как Зейн прижимается ко мне.
– Это не просто знак привязанности, – говорит женщина с микрофоном.
Я замираю, на мгновение вообразив, что речь идет о нас с Зейном.
– Финн приучает акулу к прикосновению человека. Если нам покажется, что акула больна или с ней что-то не так, мы сможем осмотреть ее, не подвергая дополнительному испытанию ее нервы.
– И собственные конечности, – добавляет Иззи.
В толпе снова начинается движение, и Зейн отступает. А жаль.
Большинство рыб бросается к своему кормильцу, а вот акула играет в недотрогу. Финн облокотился о камень и терпеливо ждет, пока Челюсти сменят гнев на милость. Иззи уже заскучала; но я не могу оторвать глаз от этого безмолвного столкновения характеров.
– По-моему, у мужика нездоровая страсть к резине, – шепчет Иззи. – Я думаю, он и на свидания ходит в этом костюме и в ластах…
– Ш-ш, Иззи! – предостерегающе шиплю я. Но Зейн, кажется, ничего не слышал.
– Наш аквариум вмещает в себя пятьдесят тысяч галлонов воды. Постоянная температура воды – семьдесят восемь градусов по Фаренгейту, – вещает гид.
Я слушаю и делаю записи в блокноте, пока не замечаю, что Иззи откровенно пялится по сторонам. Мы высвобождаемся из тугой толпы посетителей; однако, едва я собираюсь всерьез опробовать свои чары на Зейне, он вдруг говорит:
– Ладно, мне пора.
– Как так пора? – восклицаю я. – Почему?
– Видишь ли, Ларс заболел…
– А что с ним?
– Растяжение паховых связок, – язвит Зейн.
– Только на меня не смотрите! – вопит Иззи, заслоняясь руками.
Поздно. Мы оба смотрим на нее. С большим интересом.
– Его заменит один парень из кордебалета, и я должен с ним позаниматься, – объясняет Зейн. – Финну я сказал, что вы будете ждать здесь. Он вас уже видел, так что вы друг друга узнаете.
– Ладно, – вздыхаю я.
– И помните, он очень застенчивый, так что… – он бросает предостерегающий взгляд на Иззи, – будьте с ним помягче.
– А он ласты снимет?
– Не обращай на нее внимания! – рычу я. – Спасибо, что устроил нам встречу.
– Не за что. Надеюсь, вам будет интересно. Да, кстати: обязательно зайдите в «Сырные лепешки» – вон там. У них потрясающие лепешки. Ладно, киски, пока!
И он уходит, но по дороге к выходу несколько раз оборачивается и смотрит на меня (хотелось бы думать, что с восхищением).
– Передавай привет Ларсу! – хихикает Иззи.
– Растяжение паховых связок! Боже мой! Что ты с ним сделала?
– Тебе в двух словах или подробно?
– Не хочу ничего слышать! – твердо говорю я. – По крайней мере, не сейчас. Мне нужен рабочий настрой.
Иззи бросает жадный взгляд на витрину гипермаркета «Дева».
– Нет! – твердо говорю я.
– Ну почему мне нельзя зайти в магазин, пока ты будешь брать интервью? – Потому что мне нужно произвести хорошее впечатление. Зейн наверняка спросит у Финна, как я ему понравилась. А ты у нас эксперт по мужчинам. Слушай внимательно и толкай меня в бок, как только я начну говорить что-нибудь не то.
– Куда он пропал, твой рыбовед? – ноет Иззи. – Торчим тут, словно две дурочки в ожидании автографа!
– Что ты сегодня такая кислая? – удивляюсь я.
– Я сюда приехала на мужиков охотиться, а не рыбу ловить!
– А что, если Финн тебе понравится? – спрашиваю я.
– О человеке, который полжизни проводит в воде, я и думать не хочу! Если бы не Зейн, я бы сказала, что он тебе идеально подходит. Помнишь, твоя мама рассказывала, как ты ныряла в ванной? Ее чуть удар не хватил: заходит, а ты лежишь на дне с открытыми глазами!
Воду я обожала, наверно, с рождения. Для меня не было большего счастья, чем поездка на море. От тех времен сохранился снимок мы с Надин входим в море. Она осторожно пробует воду ногой; я мчусь вперед, раскинув руки, словно хочу заключить в объятия всю морскую гладь. До сих пор помню это радостное самозабвение порой мне его очень не хватает.
– А вот и он! – объявляет Иззи. – Ну и рубашечка!
На Финне выцветшая гавайская рубашка с мятым воротничком, мешковатые шорты и сандалии.
– Добрый день, я – Финн! – здоровается он и нервно проводит рукой по затылку, приглаживая мокрые волосы.
– Это мы уже знаем! – улыбается Иззи. – Вы, похоже, местная знаменитость! От фанаток наверно, отбою нет!
Финн краснеет и смотрит в пол. Я сдвигаю брови и смотрю на Иззи.
– Я даже видела на стенках аквариума следы губной помады! – продолжает она свое черное дело.
– Ты, наверно, думал, что страшнее акулы зверя нет – улыбаюсь я, стараясь сгладить впечатление от шуточек Иззи.
– Акула – вовсе не самый страшный обитатель моря, – оживляется Финн. – Рыба-лев куда опаснее. Она ядовита. У нас есть одна – хотите, покажу?
– Конечно хочу! – подбадриваю я его.
– Вон она! – И Финн указывает на колышущееся в воде облако шифона, окраской напоминающее черепаший панцирь. – На вид красавица, но один укол ее плавника смертелен. Поэтому ныряльщики всегда поддерживают по радио связь с гидом, и тот предупреждает их если она подплывает слишком близко.
– Ух ты! – восторгаюсь я. – А кто здесь еще кусается?
– Морской окунь довольно агрессивен, но его укусы – как щипки, поранить они не могут. А серебристая рыба-лоцман любит подплыть и потереться о ныряльщика. У нас говорят: «Любви и ласки захотела!»
У Иззи на миг загораются глаза.
– А как называется вон то «апельсиновое пирожное»? – спрашиваю я. – Та желтенькая толстушка, которую вы кормили с руки? Видите, вон она!
– Это морская корова. Плавает она медленно. Если не класть еду ей прямо в рот, другие рыбы ее обгонят и все съедят. Она среди прочих – как весельная лодка среди моторок.
– Что-то она все время одна. У нее друзья есть? Я хочу сказать, она как-то общается с другими? – спрашиваю я, сама удивляясь тому, что беспокоюсь о рыбьих чувствах.
– Иногда кружит вокруг рыбы-дикобраза, но в общем, да, она все время одна. Что-то вроде изгоя в рыбьем царстве.
– Как грустно! – Я смотрю на одинокую смешную толстушку, и на глаза наворачиваются слезы.
Финн объясняет мне, что у тех двоих, которые плавают кругами друг за другом, очень напоминая астрологический знак Рыб, идет борьба за территорию. А у тех двоих, что словно целуются, на самом деле поединок взглядов – кто кого пересмотрит.
Я оглядываюсь, чтобы проверить, где Иззи. Ей явно не стоится на месте.
– Слушай, – говорит она как, бы невзначай, – я пойду займу столик, ладно? Снаружи, чтобы мы могли и оттуда любоваться рыбками.
Я прищуриваюсь.
– Официант?
– Что?
– Заприметила симпатичного официанта?
– Гораздо лучше! – сияет Иззи. – Только что в кафе вошел Элвис!
– Настоящий? – смеюсь я.
– Самый настоящий! Высокий, стройный – не чета тем пузатым коротышкам, что обычно косят под Элвиса, Нет, это настоящий Элвис в расцвете лет – а значит, он создан для меня!
И Иззи со всех ног мчится в кафе. Бедняга Элвис, он еще не знает, что его Присцилла уже идет по следу.
Маленький мальчик дергает Финна за рубашку.
– Это вы ныряли в аквариум? – интересуется он. Финн кивает.
– Почему умерла моя золотая рыбка? – без перехода спрашивает мальчик.
Финн переводит взгляд на его папу. Тот объясняет:
– Несколько дней она дрейфовала у самой поверхности: такое впечатление, что она была не в силах пошевелиться. А потом умерла.
– Видимо, проблемы с плавательным пузырем. Когда он поражен, рыба теряет способность плыть.
– Значит, мы ничего не могли сделать?
– Кое-что могли. Эта болезнь вызывается бактериями: вам следовало поместить рыбку в отдельный аквариум и распылить в воде антибиотик.
– А почему только одна рыбка заболела, а остальные нет? – вступает в разговор мальчик.
– У рыбок все, как у людей, – улыбается Финн. – Почему одни твои друзья заражаются гриппом, а другие нет? Так и рыбы: одни крепче других. Но теперь, если такое повторится, ты будешь знать, как спасти малыша, верно?
Мальчик радостно кивает. Поблагодарив, они удаляются; мы слышим, как мальчик говорит:
– Папа, папа, я тоже хочу здесь работать!
– И я, – признаюсь я.
Финн резко поворачивается ко мне; от смущения он покрылся красными пятнами. Тяжело иметь дело с застенчивым: при виде его мучений тебе Самой становится неловко, но, поскольку ты то не застенчива, приходится стиснуть зубы и поддерживать разговор. Естественно, я говорю первое, что приходит в голову, – лишь бы что-нибудь сказать.
– Знаешь, этот мальчик напомнил мне о двух золотых рыбках, которых мне с сестрой купили на ярмарке. Мне было семь лет, а сестре четыре. Я поставила аквариум на подоконник в спальне и часами любовалась на рыбок Рыбка Надин было оранжевой, а моя – серебристой. Однажды прихожу я из школы – а рыбка Надин плавает брюшком кверху. Надин, конечно, разрыдалась. И знаешь, что тогда сделал папа? Он сказал: «Теперь у тебя есть рыбка, а у Надин нет. Это нечестно. Надо отправить их обеих обратно в море». И с этими словами спустил их в унитаз – и живую, и мертвую.
«Молодец, Джейми. Нашла, какой историей развлечь человека, обожающего рыб!»
– А я, когда мне было десять лет, устроил у себя в комнате целый морской заповедник, – рассказывает в ответ Финн. – Мы жили на побережье: я целыми днями пропадал у моря, возвращался с полными карманами ракушек и водорослей и полными банками всякой морской мелюзги. Отца это страшно раздражало, а вот мама скоро обнаружила, что из водорослей получаются отличные маски для лица!
– Значит, твое увлечение принесло пользу близким. Держу пари, у нее до сих пор прекрасная кожа!
– Была, – грустно улыбается он. – Видишь ли… собственно говоря… мама умерла. Уже почти три года…
– О, прости! – ахаю я, инстинктивно прикрыв рот ладошкой.
– Ничего, все нормально.
– М-м.
– Может быть, пойдем перекусим? – спрашивает он. – В «Сырных лепешках» в самом деле очень вкусно кормят.