Летний свет, а затем наступает ночь

Высшая степень блаженства

Как это возможно, чтобы водитель грузовика был настолько счастлив и ничто не омрачало его счастья?

Когда Симми и Гуннар отремонтировали проводку на складе, Маттиас с Кьяртаном сняли пол в кладовке, поставили крест. Маттиас произнес несколько слов, исходя из того, что принято говорить у могилы, — мы, правда, не уверены, что он делал это по чистосердечию или из особой учтивости, — и затем объявил Кьяртану и Давиду, что их общий долг — вежливо обходиться с покупателем, заботиться о том, чтобы ему было хорошо, даже если тот приходит просто поговорить; думая о нас, добавил он, люди должны испытывать умиротворение, так мы внесем свою лепту в то, чтобы сделать мир хоть чуточку лучше. Мы охотно подписываемся под этими словами, некоторые даже взяли за правило придумывать себе какие-то дела, чтобы к ним зайти; Бенедикт приезжает дважды в неделю поиграть в шахматы, и Маттиас иногда приглашает его на обед. А в первый день после открытия склада Маттиас попросил водителя грузовика Якоба привезти оставленный в Рейкьявике багаж, скарб, накопленный за шесть лет скитаний: статуэтку из Франции, чучело тарантула из Амазонии и так далее. Возможно, Кьяртан думал для начала снять небольшую квартиру, посмотреть, выдержит ли он жизнь в деревне, но Элисабет сказала: ты можешь жить у меня, пока я тебя люблю. Элисабет регулярно бывает на складе, часто проводит там много времени; Элисабет заботилась о Давиде, когда он был ребенком, она его близкий друг и знает о Харпе, только она и знает. Давид не обращает никакого внимания на то, как она одета, не то что Кьяртан: желтая кофта, думает он, черное платье, думает он, и волосы спадают на плечи. Но иногда они собраны, и тогда Кьяртан, вероятно, отдал бы один, два, три пальца за то, чтобы их распустить. Маттиасу нет нужды жертвовать пальцами, она входит к нему в офис с собранными волосами, распусти, просит он, и она распускает. Волосы, темные и длинные, восхитительные или дьявольские, падают вниз, и падают они так, что могут убить. Потом она оглядывается вокруг и смотрит на пол, где Маттиас приклеил огромную карту Южной Америки: карта покрывает весь пол в его двенадцатиметровом офисе, и Элисабет говорит: Маттиас, я хочу заняться этим в Перу. И мир такой красивый, что распирает грудь, когда Элисабет говорит это с пылкой страстью. Когда она так говорит, на ней узкое черное платье, расширяющееся книзу от талии, и, как он знает, под ним нет трусов. Арекипа, шепчет она, потому что город Арекипа как раз у левого уха Маттиаса, который лежит на спине, она же в горах на юге Перу, на высоте двух с половиной тысяч метров, и когда он начинает медленно поворачивать голову направо, Элисабет берет ее в руки, прижимается к нему так, что ее волосы закрывают их лица, и бормочет: любимый, любимый мой славянин.

Иногда Элисабет заходит к Астроному, этой зимой он приобрел новый компьютер, вероятно самый мощный в нашей деревне, такое сокровище, вероятно, нужно ему, чтобы охватить небо, латынь, конец света и венгерку. Подъезжая с компьютером к обшитому гофрированным железом дому, Якоб просигналил, словно хотел сказать: я привез компьютер. Вы никогда не спутаете водителя грузовика Якоба с другим Якобом из деревни, водопроводчиком, который давным-давно получил производственную травму и с тех пор живет на пособие по инвалидности, хотя некоторые говорят, что все дело в его лени, необузданном желании спать в свое удовольствие, до глубокой ночи разгадывать кроссворды, биться над сложными пазлами, бродить от дома к дому в надежде выпить чашку кофе, узнать сплетни и новости. Водопроводчик высокого роста, крепкого сложения, с широким мужественным лицом, сильными руками и низким голосом, слушать такой голос одно удовольствие, он внушает доверие, в нем сила убеждения: Якоба даже агитировали выдвинуть свою кандидатуру на выборах или вести программу на телевидении; когда мы здороваемся с ним рукопожатием, его сильные руки превращаются в песок, который почти незаметно струится между нашими пальцами. А водитель грузовика Якоб не похож на своего тезку: он счастлив, его жизнь наполнена смыслом и свободна от сомнений. Вы, конечно, удивитесь, как это возможно в то время, когда от нашей культуры исходит горький запах: когда, садясь на поезд или самолет, мы не можем избавиться от страха быть взорванными; когда за улицами следят камеры; когда все меньше остается возможностей выбирать и демократия загнивает с ног, — как это возможно, чтобы водитель грузовика был настолько счастлив и ничто не омрачало его счастья?

Немногое в этом мире может сравниться с вождением грузовика.

Якоб был номером один в нашей деревне начиная примерно с 1980 года и, более того, водил большой грузовик в Рейкьявик и обратно, тогда дорога в одну сторону занимала в лучшем случае четыре с лишним часа, сегодня легковушки пробегают ее за два, а грузовик плетется меньше трех, настолько сжался мир, но расстояние между людьми короче не стало. Видели бы вы нас, когда три года назад открыли новую дорогу, прямую и широкую, вместо узкой старой, которая извивалась, то поднимаясь, то спускаясь, петляла, совершенно не заботясь о том, чтобы привести к конечному пункту, а зимой ее заваливало снегом, — как же мы радовались! В общественном доме устроили бал, мы вдрызг напились, женщины накрасили губы, и трава благоухала. Якоб был единственным, кто не радовался, когда впервые поехал по новой дороге: в его душе порвались струны — там, где раньше требовалось пятьдесят минут, теперь хватало и четверти часа, а старая дорога извивалась в никуда высоко над новой, на полпути к небу. Якоб, однако, не из тех, кто позволяет печали омрачать свои дни, он просто стал ездить медленнее, ведь, повторим, немногое в этом мире может сравниться с вождением грузовика, а потому торопиться — чистейшая глупость. Якоб в восторге от поездок, от движения машины: он выезжает из деревни и радуется мягкости руля, форме рычага переключения передач, мощности мотора, особенно когда идет дождь, ибо нигде нельзя почувствовать одновременно усердие и нежность, кроме как в прикосновениях дворников к стеклу, за которым сидит счастливый Якоб и держит руль. Раньше он ездил три раза в неделю — извилистая дорога, крутые склоны, четыре с лишним часа, насыщенных блаженством, — но хотя путь так незадачливо сократился и появился асфальтированный туннель, последние лет пять Якобу приходится ездить каждый день: нам нужно все больше и больше для жизни. Больше пачек печенья и скейтбордов, более тонких колготок, более современных телевизоров, мы уже не довольствуемся чтением газет двух- или трехдневной давности: мир меняется каждый день, и вчерашняя газета теряет смысл, равно можно пойти в библиотеку и почитать о девятнадцатом веке. Просто поразительно, насколько раньше время шло медленнее: когда мы смотрим фильм семидесятилетней давности с Хамфри Богартом, нас не отпускает ощущение, что в те дни минута длилась существенно дольше, между событиями проходило больше времени и поэтому было легче найти опору в жизни, даже ружейная пуля летела мед-леннее. Теперь все проходит быстрее. Фильмы и передачи монтируют так быстро и с такой скоростью меняется ракурс, что мы практически перестали моргать из страха что-либо упустить, и что же тогда нам делать со вчерашней газетой? Но наше нетерпение увеличивает счастье Якоба: он совершает рейсы на юг пять раз в неделю, выезжает из деревни рано утром: если еще зима, солнце крепко спит, а темнота настолько густая, что мы иногда сомневаемся, хватит ли солнцу силы вообще подняться из бездны над покрытыми льдом горами, чтобы разбудить в наших душах доброту и сострадание. Якоб направляется на юг, въезжает в столицу, освобождает машину от того, от чего нужно освободить, затем наполняет всем тем, без чего мы не можем жить. К полудню грузовик загружен, Якоб водит аккуратно, передвигается по столице, из природной застенчивости объезжая главные улицы, паркуется около автовокзала, обедает, в основном налегая на отбивные, беседует с другими водителями; некоторым везунчикам предстоит двенадцатичасовой путь домой, хорошо еще, что Якоб ни о чем таком думать не решается. Они ругают политиков, не жалеют пренебрежительных слов, говоря о министре транспорта, презрительно фыркают в адрес какого-то футбольного тренера, обсуждают женщин, но чаще всего машины, запасные детали, какой сервис лучше, но никогда не упоминают о ласковых щетках стеклоочистителя — не обо всем в этом мире люди склонны говорить, не хотят сглазить. Потом Якоб едет на запад. Иногда ему приходится ждать товар, тогда он отправляется в путь позже, в вечерних сумерках, а на запад приезжает, когда уже совсем темно: горы сливаются с темнотой, которую рассекает яркий свет передних фар, он перемещается по дороге, и за ним неотступно следует машина. Человек всегда должен идти за светом.

Якоб получает жалованье за поездки, из этих денег он оплачивает счета за электричество, погашает кредит на машину, дом, новую плиту, покупает молоко и хлеб, однако в его случае нелепо говорить о вождении как о работе, это скорее стиль жизни, миссия, наслаждение, и в добавок к тому, что мы уже перечислили (мягкость руля, форма рычага переключения передачи, нежность стеклоочистителя), необходимо упомянуть магнитофон и кассеты, которые слушает Якоб, если нет дождя, сухо и дворники спят. Кассеты записывает его жена Эйгло, собирая вместе лучшее из репертуара Гильви Эгиссона, Хаука Мортенса, Элли Вильхь-яльмс, Элвиса Пресли, «Битлз». И если бы кто-то взялся объяснить Якобу слово «блаженство», тот бы кивал и думал о дворниках, жужжании печки, магнитофоне.

Никому в голову не приходит напроситься к Якобу в попутчики, ни в столицу, ни обратно, и вовсе не потому, что он мог бы отказать. С ним ездит только Эйгло — ведь она его жена, — да и то раз в год, всегда около пятнадцатого декабря, это их рождественская поездка. Последние десять лет Эйгло работает: неполный рабочий день сидит дома и заносит в компьютер записи и цифры для фирмы в Рейкьявике, монитор освещает ее круглое лицо, грубую кожу; она собирает мужу еду в дорогу, стирает одежду, покупает продукты и готовит, вытирает пыль, а он моет посуду, полы, унитаз, они вместе меняют постельное белье, заботятся о саде, принадлежат друг другу, как правая и левая рука. Какое облегчение, что такие люди до сих пор существуют, значит, свет над головой еще не погас. Испытав оргазм, Эйгло кусает Якоба в правое плечо: она закрывает глаза, мир расширяется, она разрывает связи с землей и вцепляется зубами ему в плечо, отчасти от удовольствия, но не в последнюю очередь из глубинного страха, что потеряется, стоит только оторваться от мужа. Потом они лежат неподвижно, пока мир приходит в порядок, каждый фрагмент возвращается на свое место, это кропотливая работа, затем она приподнимается, тянется за баночкой с целебной мазью, стоящей на ночном столике, осторожно наносит ему на плечо, он тем временем пытается поцеловать ее лицо. Якоб думает и говорит, ты такая красивая, и она всегда краснеет, сколько бы лет ни прошло, он единственный, кто это говорит; она невысокая, полная, даже толстая, с короткой шеей, почти бесцветными волосами, напоминающими перепревшее сено, из-за таких женщин никогда не бывает войн, грудь крохотная, ляжки толстые, но ее светло-карие глаза легко могут напомнить залитую ярким солнечным светом пустошь. Она, как девочка, бежит на кухню и возвращается с молоком и пачкой шоколадного печенья, Якоб тут же забывает о боли в плече и что-то говорит, однако мы не будем передавать его слова: из уст они звучат красиво, осененные его дыханием, голосом, насыщенные его взглядом, но, оказавшись обнаженными на бумаге, лишь его опозорят.

Рождественская поездка для супругов — кульминация года; когда она приближается, их лица начинают светиться, многие из нас непроизвольно обретают радостный вид, мы сами наполняемся предвкушением. Их поездка пронизана таким светом, что Бог непременно замечает: когда они отправляются в путь, он лежит на спальном месте за сиденьями. Задернув занавеску, отдыхает от маеты Вселенной, болтовни ангелов, слушает рокот мотора, жужжание печки, беседы Эйгло и Якоба, возможно, неслышно подпевает Элвису Пресли. Если же в супругах просыпается радость плоти, если Эйгло говорит, к примеру: меня так возбуждает, когда ты берешься за рычаг переключения передач, — и гладит правую ляжку Якоба, а тот при первой возможности сворачивает на малооживленную дорогу, то Бог выходит из машины, отлучается по нужде, идет разбрасывать камни, что-то насвистывает себе под нос, пока они занимают спальное место. Затем поездка продолжается. И все такое красивое: и свет в горах, и дорога, и облака, и канавы, и хутора, и реки, и эти двое.