Лето больших надежд

11.

Лето 1993 года

Это было третье лето Коннора Дэвиса в лагере, и он знал, что оно будет последним. С одной стороны, на следующий год он переходил в девятый класс, а его мама и Мел всегда говорили, что у старшеклассников есть работа. С другой стороны, он не знал, что, черт побери, делать со своим отцом, и, приезжая сюда каждое лето, видел, как Терри Дэвис, пошатываясь, волочится сквозь дни посмешищем лагеря, и это заставляло Коннора ненавидеть весь мир.

Жить с Мелом и мамой было погано, а с отцом тяжело потому что, и это было больнее всего, Коннор любил отца. Терри Дэвис был хорошим человеком с проблемой, и Коннор просто не знал, как, черт побери, сделать так, чтобы этой проблемы не было.

«Что за черт, — думал он. — Это мое последнее лето в лагере «Киога». Я должен насладиться им». Он составил в уме список того, что хочет сделать. Выиграть состязания по танцам. Сходить в горы на Шаунганкс. Провести занятия по выживанию в пустыне, пробыть там два дня, не имея в руках ничего, кроме компаса. Может быть, принять участие в шахматном турнире. Проколоть ухо, просто чтобы позлить отчима. Поцеловать девушку и почувствовать ее. Может быть, даже прийти третьим в состязаниях по бегу.

Да, он хотел сделать все это и даже больше. Чтобы осенью, когда начнутся занятия в школе и ему придется писать сочинение «Как я провел лето», учитель подумал, что ему повезло.

По дороге в столовую он увидел мистера Беллами, директора лагеря и владельца, пожилого мужчину с морщинистым лицом и голосом словно у Лоуренса Оливье в этих старых черно-белых фильмах.

— Здравствуйте, сэр, — сказал он, расправляя плечи и протягивая руку. — Коннор Дэвис.

— Конечно, Дэвис. Я хорошо тебя помню. Как ты, сынок?

— Превосходно, сэр. — Что еще он мог сказать? Что его жизнь — дерьмо, что он скучает по своему маленькому брату, ненавидит отчима и свою жизнь в трейлере в окрестностях Буффало? Его мать, которая провела все детство, мечтая о карьере на сцене, научила его притворяться, так что он легко изобразил улыбку. — Как хорошо вернуться, мистер Беллами. Я в самом деле хочу поблагодарить вас и миссис Беллами за то, что вы позволили мне приехать.

— Глупости, сынок. Мы с Джейн считаем за честь, что ты к нам приезжаешь.

Да, конечно. Кто бы мог подумать.

— Ну, все равно, я по-настоящему благодарен.

Он хотел показать Беллами, что ценит их отношение. Но не знал, как это сделать. У этих людей было все. Они владели лагерем, этим потрясающим местом в пустыне, где, казалось, ты можешь встать на цыпочки и коснуться звезд. И у них была куча внуков, по которым они с ума сходили, и шикарная, сладкая жизнь. Коннору Дэвису нечего было им предложить.

Ужин первого дня всегда был праздничным, и этот год не был исключением. Коннор сидел за длинным столом со своими товарищами по хижине, шумной бандой подростков. Они слопали огромное количество говядины по-веллингтонски и запили ее большими стаканами молока. Даже дети, которые не любили овощи, лопали вареные брокколи и нарезанный салат. На десерт у них были знаменитые пироги с ягодами из булочной «Скай-Ривер».

— Кто-нибудь видел красотку, которая водит грузовик с хлебом? — спросил Алекс Данбар, который занимал койку в первом ярусе под Коннором.

Коннор покачал головой. В том возрасте для него каждое существо с Х-хромосомой было красоткой. Тогда ему еще предстояла эта горяченная сексуальная поездка, одна из тех, что заставила его почувствовать себя маньяком.

— Эта старшеклассница выглядит словно Вайнона Райдер. — Данбар потянулся к большой миске с жареной картошкой. — Ее зовут Дженни Маески. Я выяснил только это. Теперь все, что мне остается сделать, это выяснить, как пригласить ее на…

— Эй, Данбар. — Их вожатый, Рурк Макнайт, поставил ногу на лавку между Данбаром и Коннором. — На пару слов.

— Да? Что такое? — Данбар пытался выглядеть круто, но Коннор знал, что он боится Макнайта.

Все в хижине Ниагар его боялись. Только что окончивший школу, Макнайт был в том возрасте, когда пугать других было потребностью. Никто из ребят в Ниагаре не хотел познакомиться с его плохой стороной.

— Не заканчивай эту мысль, — сказал Макнайт. — Ни о мисс Маески, ни о любом другом лице женского пола. Понял?

— Понял, — ответил Данбар, вспыхивая.

— Хорошо.

Когда Макнайт ушел, Данбар пробурчал:

— Наверное, он сам делает это.

— Если он услышит, что ты это говоришь, — предостерег Крамер, сидя за столом напротив, — черт тебя побери, тебе не поздоровится.

Глупые шуточки начались снова, но Коннор не слушал. Когда что-то происходило с его отцом, у него возникало это странное шестое чувство. Он ощущал, как его скальп покалывает, словно какая-то холодная тень ложилась на него.

Он услышал звон бьющегося стекла, не извиняясь, бросил салфетку на стол и быстро зашагал к двери. Точно, в фойе стоял его отец, совершенно в отключке, у стеклянной витрины, которая теперь была разбита.

— Пап, ты в порядке? — пробормотал Коннор, хватая его за рукав рубашки.

— Просто немного крови, — пробормотал Терри Дэвис, слегка покачиваясь и изучая свою руку. — Я менял эту проклятую лампочку.

Сердце Коннора застыло. Он был таким идиотом. Каждый год он надеялся, что это не произойдет, и каждый год это происходило. Его отец благоухал, как пивоваренный завод, и самое худшее было то, что он пытался делать вид, что все хорошо.

Разумеется, разбитая витрина привлекла любопытных. Большинство из них не знали, что Коннор и Терри Дэвисы — родственники. Терри убеждал Коннора не рекламировать этот факт, что заставляло Коннора чувствовать ложность его положения.

— Эй, сколько пьяниц нужно, чтобы сменить лампочку? — спросил кто-то из ребят.

Коннор непроизвольно вздрогнул, но не показал виду, что готов растерзать парня на части. Он знал, что это конец всему, потому что он провел все свои годы в средней школе, работая над собой. Зачастую выдержка была его единственной защитой.

— Назад, — сказал он.

— А тебе какое дело? — возмутился мальчишка.

— Да, — поддержал его другой мальчишка. — Это что, твоя проблема?

— Идите сядьте. — Это произнес Рурк Макнайт, его высокая, около шести футов, фигура возникла в дверном проеме и заставила детей прекратить насмешки. — Я здесь уберу.

— Нет, подождите, — запротестовал Терри Дэвис. — Я должен сменить эту лампочку. Я должен…

Откуда ни возьмись появилась Лолли Беллами.

— Мистер Дэвис, вы здорово порезались. Позвольте я отведу вас в лазарет, и мы промоем рану.

За день Коннор едва нашел время сказать ей «привет» и сейчас кивнул ей через комнату. Он не собирался с ней дружить, но был рад ее видеть. Она ему нравилась, потому что была умная, смешная и толковая. И потому, что только она могла взять его отца за руку и вывести за дверь, проводить в лазарет, найти для него время, спокойно справиться с неприятностью.

Подавленный ее простым актом доброты и слишком благодарный, чтобы найти нужные слова, он последовал за ними в старый офис, где располагался хорошо оборудованный медицинский кабинет и четыре койки, застеленные хрустящими белыми простынями. Лолли решительно отвернула кран.

— Просто держите руку под водой, мистер Дэвис. Нам нужно убедиться, что в порезе не остались стекла.

— Да, — согласился отец Коннора.

Весь пропитанный пивом и окутанный его запахом, он не вздрогнул, пока промывали рану, брызгали антисептиком и накладывали аккуратную повязку.

— Большое вам спасибо, — сказал Терри. — Вы настоящая Флоренс Найтингейл.

Лолли просияла:

— Да, это я.

Пока она убирала лекарства и бинты, Коннор попытался увести отца.

— Послушай, папа, почему бы тебе не пойти домой. Хочешь, чтобы я тебе помог?

— Черт, нет. — Терри выглядел хмурым. — Я думаю, что в конце концов найду дорогу домой.

«Дом» для Терри Дэвиса означал коттедж-сторожку на краю лагеря, который использовали круглый год. Благодаря этому коттеджу отцу Коннора не надо было ездить на работу, он всегда был на работе. И это было хорошо, потому что если бы он сел за руль, то оказался бы за решеткой.

— Хочешь, я пойду с тобой? — предложил Коннор.

— Черт, нет, — рассердился он и потопал из лазарета, хлопнув дверью.

Коннор не двинулся. Как и Лолли. Он не смотрел на нее, но чувствовал, что она рядом и ждет. Она мягко дышала. И внезапно для него это оказалось чересчур — ее доброта, ее понимание, готовность помочь и делать вид, что ничего ужасного не произошло и нет никакой беды, разрушающей его жизнь. Коннор почувствовал унизительный ожог слез в глазах и горле и испугался, что вот-вот разрыдается.

— Мне надо идти, — пробормотал он, хватаясь за ручку двери.

— Хорошо, — тихо сказала она.

Это было многозначительное «хорошо». Коннор был совершенно уверен: она знает, что он это понимает. Она была Лолли, в конце концов. Несмотря на то, что они были всего лишь летними друзьями, она понимала его лучше, чем кто-нибудь еще в его жизни, может быть, даже лучше, чем он сам. Он справился со своими эмоциями. Четыре года жизни с Мелом научили его делать это. Никогда не показывай своих чувств, потому что какой-нибудь осел заставит тебя об этом пожалеть.

«Я ненавижу это, — думал он. — Я ненавижу, когда мой отец пьет».

— Знаешь, что я хочу сделать? — неожиданно спросил он Лолли.

— Пробить лбом стену? — предположила она.

Он не мог удержаться от горестной улыбки. Боже, она знает его. Затем улыбка увяла, и слова, которые он никогда не осмеливался сказать другой душе, слетели с его языка прежде, чем он успел передумать.

— Я хотел бы, чтобы этот ублюдок остановился. Я хотел бы, чтобы он был трезвым и был собой, и, если это не случится, мне нет дела, что станется с его жизнью. Он может играть в крибедж и строить скворечники целый день, и мне нет до этого дела, пока он пьет.

— Может быть, однажды он бросит, — сказала она, ничуть не смутившись его словами. — Моя бабушка Лайтси — мама моей мамы — алкоголичка, но она больше не пьет и ходит на специальные собрания в церкви. Моя мама ведет себя так, словно это большой семейный секрет, но я не знаю почему. Я горжусь своей бабушкой, тем, что она справилась с собой.

Он не мог решить, рад он ее словам или нет. С одной стороны, они давали ему надежду, что, может быть, его отец вдруг изменится. С другой стороны, было так не похоже, что его отец вдруг просто бросит пить и станет ходить на собрания, и Коннор подумал, что будет дураком, если всерьез станет надеяться на такое.

— Я не знаю, почему твои бабушка с дедушкой его держат, — пробормотал Коннор. — Не похоже, чтобы он был работником, на которого можно положиться.

Она нахмурилась:

— Он никогда не говорил тебе?

— Говорил мне что?

— Боже, Коннор, ты должен попросить его рассказать тебе. Или моего дедушку. Твой дед и мой были вместе на корейской войне. Твой дед спас жизнь моему деду.

— Моего деда убили в Корее, когда мой отец был ребенком, но это все, что я знаю.

— Тебе стоит спросить у моего деда. Это целая история о том, как они сражались в местечке под названием Уолд-Сити, и твой дед спас целый отряд, включая моего деда. Поэтому, когда мой дедушка вернулся с войны, он дал слово, что будет присматривать за семьей твоего деда, что бы ни случилось.

Даже несмотря на то, что сын Эдварда Дэвиса вырос пьяницей, думал Коннор. И все же история, рассказанная Лолли, заставила его почувствовать себя немного лучше.

— Так что в любом случае, — торжественно произнесла она с раздражающей начальственной ноткой в голосе, — ты должен попросить моего деда рассказать тебе эту историю.

— Я могу попробовать, — сказал он.

Они надолго замолчали. Затем он пересек медицинский кабинет и открыл белый эмалированный шкафчик. — Я хочу проколоть себе ухо.

— Прошу прощения?

Теперь он по-настоящему рассмеялся. Она была такая смешная, когда вела себя официально.

— Я просто собираюсь проколоть себе ухо.

— Ты сумасшедший.

— Ты думаешь, я не осмелюсь? — В шкафчике он нашел ланцет в стерильной упаковке. — Это должно сгодиться. — Он начал зубами открывать упаковку.

— Подожди. — Она смотрела на него расширенными от испуга глазами, очки комично перекосились на ее лице. — Не будь глупым, Коннор. Тебе больше не нужно дырок в голове, у тебя их и так достаточно.

— Еще одна не сделает погоды. — Он остановился, сунув руку в карман за маленькой серебряной сережкой, он таскал ее с собой многие недели, пытаясь собраться с духом. Мэри Луи Саррутерс, которая была влюблена в него со второго класса, подарила ему ее в прошлом году. К сережке была прикреплена черная пластиковая карточка. Он отцепил ее и положил на стол.

— Не может быть, чтобы ты это всерьез, — сказала Лолли. Ее щеки пылали.

— Я серьезен, как сердечный приступ, — заверил он.

— Ты занесешь инфекцию. Твое ухо отвалится.

— Чушь собачья. Люди все время прокалывают уши.

— У доктора или у профессионалов.

— Или они просят об этом какую-нибудь умную девочку.

— Ни в коем случае. — Она замотала головой, отступая. Она больше не заплетала волосы в косички, а укладывала их в узел, схваченный эластичной резинкой. Несколько прядей выбилось из прически, обрамляя ее лицо.

— Отлично. Я сделаю это сам.

— Нас обоих выгонят из лагеря.

— Только если поймают. А нас не поймают, Лолли. — Он открыл ланцет и двинулся к зеркалу. Черт. Это было не так просто, как он думал. Протыкая ланцетом ухо, он может задеть череп. И если он его заденет, много ли будет крови? И как, черт побери, вдеть в отверстие сережку?

В зеркале он увидел, что Лолли смотрит на него. Ну хорошо, назад пути нет. Он примерился ланцетом в ухо, надеясь на лучшее, сделал вдох и подтолкнул его, но поймал себя на том, что закрывает глаза. Нет, так не пойдет, он должен видеть, что делает.

За спиной он услышал звук шагов и чуть не уронил ланцет. Это была Лолли, уже надевшая пару хирургических перчаток.

— Ну хорошо, чудо-мальчик, — сказала она. — Не вини меня, если твое ухо почернеет и отвалится.

РЫБАЛКА НА ОЗЕРЕ УИЛЛОУ

Озеро Уиллоу — богатый источник великолепной форели.

Лимит — три форели для спортсмена с лицензией.

Большее количество ловли и продажи запрещено.