Оливию наполнили дурные предчувствия. Она не должна была приходить сюда сегодня вечером, искать его, искать… чего? Возвращения в прошлое или нового начала? Или, может быть, просто ответов на новые вопросы.
— Ты знаешь, когда мы в последний раз пытались — у нас ничего не вышло, — напомнила она ему.
— И вот мы здесь, и у нас появился второй шанс. — Он наклонился и поцеловал ее нежно, почти целомудренно.
Только вот ее отклик был каким угодно, но не целомудренным.
— Нам повезло.
Он продолжал, и блузка ее распахнулась, подставляя ее грудь теплому вечернему ветру и его нежному взгляду. Она думала, слышит ли он, как стучит ее сердце. Думала, заметил ли он капельку пота, которая пробежала по ее горлу во впадину между грудями. Он заметил. Он потянулся и пальцем провел по оставленной ею дорожке.
— Жаркая ночь, — сказал он и расстегнул ее бюстгальтер.
— Да, — согласилась она, не делая движения, чтобы остановить его. Если она что-то поняла из всех ее неудачных свиданий прошлого, так это то, что не надо мешать себе, когда тебе так приятно. Надо просто позволить этому случиться. Время думать и анализировать ушло в прошлое. Теперь было время просто чувствовать.
— Тебе не следует вообще носить одежду, — сказал он. — Вообще.
— Прости?
— Зачем тебе скрывать это?
— Я не думаю, что ты хочешь это сделать, Коннор.
— Почему, черт побери, ты так думаешь?
Она не могла поверить, что он ее спрашивает. В ту ночь после поездки в город он практически заставил ее умолять его о сексе, а потом остановился безо всяких объяснений, оставив ее гадать о том, что случилось. Она наполнила их отношения ничем хорошим — сомнениями и подозрениями, недоверием, неприятными воспоминаниями. Но все превосходило горячее желание, не просто близости и интимности, но его сильных объятий и прижавшихся губ. Она думала, что он помнит об этой ночи, если он вообще об этом думал. Одна вещь, которую она поняла этим летом, что воспоминания — тонкая вещь, легко поддающаяся правилам поведения.
— В тот день, когда мы ездили в Нью-Йорк, — напомнила она ему. — В ту ночь я практически отдалась тебе, а ты указал мне на дверь.
Он рассмеялся над этим. Рассмеялся.
— Я не верю тебе, — сказала она, запахиваясь в блузку. — Ты думаешь, это смешно?
— Черт, да, это смешно. Я готов поклясться, что побил в ту ночь лагерный рекорд, принимая холодный душ. Я не мог успокоиться. Ты шутишь?
— Тогда почему…
— Ты была напряжена в тот день, после разговора с отцом. Я не хотел воспользоваться этим.
О! Она пыталась сообразить, на самом ли деле он это имеет в виду. Он не может говорить об этом всерьез. Может или нет?
— Вы выглядите слегка скептической, мисс Беллами.
— Я пытаюсь сообразить, оправдание ли это, или ты в самом деле так думаешь.
— Давай определимся кое с чем. В ту ночь у меня дома я хотел тебя так сильно, что это причиняло боль. Когда мы остановились, я только и мог что не расплакаться, как ребенок. Ни один парень в своем уме не подвергнет себя такой пытке, Лолли. Ты слишком важна для меня. Даже если я схожу с ума, я не собираюсь позволить, чтобы что-то случилось, пока не уверюсь, что это правильно для нас обоих. И если ты так считаешь, пусть будет так.
Она лишилась дара речи, глядя на него с открытым ртом. У нее, без сомнения, были ожидания, когда она приехала сюда сегодня вечером, но не того, что она услышала.
Он наклонился вперед и поцеловал ее с поразительной осторожностью, взяв руками ее голову и касаясь своими губами ее губ, постепенно углубляя контакт с нежным давлением. Она изогнулась ему навстречу, хотя он, похоже, особенно не торопился.
Он раздел ее до талии, и она прижалась к нему, и он, похоже, все еще интересовался только поцелуями, его язык осторожно двигался по ее губам и проникал вглубь медленно, в покоряющем ритме, который совершенно загипнотизировал ее.
Наконец, он оторвался от ее губ.
— Пойдем поплаваем.
Нет, несмотря на то что она позволила ему поднять ее на ноги, каждая клеточка ее тела протестовала. Она умирала от желания заняться с ним любовью — прямо здесь, прямо сейчас, — а он собрался идти купаться? Может быть, он передумал заниматься любовью? Может быть, поцелуй убедил его, что она не так уж привлекательна для него, в конце концов?
Одной рукой быстрым движением он стащил через голову рубашку.
— Ну? — подсказал он.
— Ты действительно этого хочешь или это только уловка, чтобы я разделась?
Он прикоснулся пальцем к ее голому животу, осторожно провел по поясу ее шортов.
— Миссия еще не исполнена. — Он расстегнул пуговицу ее шортов, «молнию», все время глядя ей в лицо. — Видишь ли, нам стоит пойти поплавать потому, что, если мы сделаем это прямо сейчас, это будет… слишком быстро. — Он провел пальцем по ее спине. — Это… гм… между прочим, комплимент. — И с этими словами он шагнул назад, разделся и нырнул в воду.
Оливия последовала за ним секундой позже, спрыгнув с конца дока. Прохладная чистая вода, омывшая ее, была потрясающей, пока они гонялись друг за другом и без всякой цели плавали, брызгаясь и ныряя и затем снова глотая воздух. Луна на воде отливала серебром, и, когда она наклонила голову назад, звезды, казалось, медленно кружились. Она подплыла к нему, и они взялись за руки, держась на поверхности, легко двигая ногами.
— Мы должны оттянуть момент, — сказал он.
— У тебя получается? — Она подплыла к нему ближе, пока он не поймал ее за плечи.
— Не очень хорошо. — Затем он поцеловал ее снова с быстрой жадностью, и она ощутила шок собственной реакции и острое, сладкое желание, которое было таким сильным, что причиняло боль.
Она отплыла достаточно далеко, чтобы прошептать:
— Давай выйдем из воды.
Это было потрясающе — стоять так перед ним, мокрой, и так сильно желать его, что она не могла больше ни о чем думать. Она чувствовала себя такой неловкой и покорной… Но когда он наконец поцеловал ее, она больше ни о чем не беспокоилась. Она думала только о том, что в конце концов она здесь, с ним, и что она может коснуться его всего, чувствуя изгибы его мускулов и прохладную гладкость его кожи.
У нее в голове пронеслась мысль, что все для них меняется, пока они опускались на пляжные полотенца, которые расстелили на песке. С тщательностью, которая была почти комичной, он вытащил пригоршню презервативов.
— Это производит впечатление, — пробормотала она.
— Не думаю, что этой ночью я захочу тебя только один раз, Оливия, — сказал он, поднимаясь над ней на локте.
Она лежала на спине, глядя на него и на звезды, и чувствовала себя совершенно беззащитной. Однако она доверяла ему, она хотела этого, и, что бы ни случилось после этой ночи, она разберется с этим позже. И наконец она поняла то, чего не осознавала раньше: предыдущие промахи с мужчинами имели серьезную причину, и эта причина была прямо здесь, в ее объятиях.
С теми, другими, у нее была некая отчаянная надежда, иллюзия, что это сработает, но каждый раз что-то происходило и разрушало иллюзию. Любовь не была любовью, как бы сильно она ни пыталась себе внушать ее. С Коннором все было совершенно по-другому. Она вовсе не пыталась ни в чем себя убеждать.