Часть вторая. До того, как

Ночная гроза

…Ей снился прогулочный аэростат — давняя мечта…

На нём улетали близкие. Друзья, их дети.

Глеб — среди них. Пока не в шинели, и не в нахимовской фланке с матросским воротником, — в белом пуловере, с длинными, волнистыми, ещё не остриженными по форме волосами… Счастливый, взволнованный, в компании таких же счастливых, взволнованных людей.

А она… Она почему-то должна была остаться — здесь, на земле…

Как же все они красивы! — Будто модели с обложки модного западного журнала конца 60-х! — Ветер, треплющий пряди стильных стрижек и концы шёлковых шарфов, ослепительные улыбки, солнцезащитные очки, приподнятые на лоб… Почти монохромная картинка — резкая, чёткая, как на отменного качества чёрно-белом фото. Однако и без цвета ясно, что позади — лазурный, благодатный простор южного итальянского неба.

…Тугой шар гудит, слегка вздрагивает на ветру. Друзья стоят у борта праздничной толпой, улыбаются и машут, машут картинно, и музыка звучит — будто в фильме Федерико Феллини.

И она — провожающая в толпе зевак — улыбается, вглядываясь в красивые и такие родные лица, и тоже машет им в ответ, в такт музыке, словно включаясь в эту красивую игру в кино.

Они что-то кричат по-итальянски. И музыка, музыка…

А потом… А потом шар вспыхивает и в одно мгновение превращается в чёрный обугленный силуэт на фоне пересвеченного, пустого, белёсого неба.

Под стон толпы он падает, падает, падает… бесконечно долго. И она понимает — это конец.

* * *

Этот сон приснился ей ровно две недели назад. Той самой ночью…

Тоня проснулась от собственного крика.

Села в кровати, переводя сбившееся дыхание.

Холодный свет луны, проникающий сквозь неплотно задёрнутые портьеры. Часы на стене: круглый бликующий циферблат. Начало четвёртого… Не тикают… Остановились, что ли?

Она откинула волосы с покрытого испариной лба.

Дурочка, это всего лишь сон — успокойся. Но страх не отступал, просто спрятался где-то под ложечкой, свернулся в тугой комок.

Пусть это был всего лишь сон, но этот сон имел отношение к Глебу, к её мыслям о нём, и ко всему тому, что последнее время происходило между ними. Это был всего лишь сон, и всё же над ним стоило хорошенько поразмыслить.

«Ох, только не теперь. Завтра», — решила она, откидываясь на смятую подушку и прикрывая глаза…

Вдруг ей показалось, будто бы Глеб не спит, а тихо всхлипывает за стенкой. Тревожные мысли вновь всколыхнулись, заклубились — словно чернила, взболтанные в стакане с водой.

Она прислушалась. Нет, в доме было тихо. Даже как-то чересчур тихо…

Пожалуй, всё же следовало заглянуть к нему и выпить воды. Она накинула халат, нашарила босыми ногами тапки. Пошла, тихо ступая, вздрагивая от каждого стука и чувствуя, как помимо её воли растёт и ширится внутри необъяснимая тревога.

Скрипнула высокая дверь, клинком блеснул в лунном свете старинный латунный шпингалет.

С огромного шкафа в прихожей, высовываясь меж обувными и шляпными коробками, подозрительно смотрели вниз тёмные бронзовые бюсты. Ночью вид у этих голов был таинственный и даже страшноватый…

В углу, у самых дверей что-то зашелестело, оборвалось со зловещим шорохом, стукнулось об пол. Тоня ахнула испуганно.

— Фу-у… — На полу валялись сумочка и шаль, соскользнувшие с плеча бронзовой статуи, стоявшей в прихожей на табурете. — В холодном голубоватом свете телефонного фонарика чуть курносое лицо бронзовой наяды казалось загадочным. Каким-то чужим, нездешним…

«Всё, хватит пугаться, что я как маленькая! Надо взять себя в руки».

Тоня прошла по коридору, стараясь не скрипеть рассохшимся паркетом, тихонько заглянула в комнату, где спал Глеб. Постель была пуста, смятое одеяло откинуто на сторону.

Он в туалете?.. Из-за приоткрытой в ванную комнату двери была видна тонкая полоска света. Оглушительно взревела колонка.

Спокойно. Это всего навсего водогрейная колонка, обычное дело. Она здесь такая. Всегда рычит…

Рёв и гудение почти тотчас прекратились, слышен был только шум воды, текущей из крана.

Тоня подождала ещё немного, прислушиваясь. Толкнула дверь. В ванной было пусто. Из незакрытого крана хлестала вода, на полу валялись флаконы, обычно аккуратно стоящие прямо на полочке умывальника.

Пахло свежестью, как во время летней грозы.

Верно какой-то шампунь вытек… Тоня наклонилась на лужицей, дотронулась пальцем, поднесла к лицу… Нет, не то…

В воздухе ванной комнаты торжествовал, заполнив её целиком, совсем иной запах — будоражащий воображение, электризующий пространство запах озона.

Тоня выпрямилась, поспешно завернула вентиль. Шум льющейся воды прекратился. Толстым ватным одеялом навалилась тишина.

— Да что здесь такое творится?!

Вдруг разом — ударило, раскатисто громыхнуло, словно гром небесный. Это — там, в глубине квартиры — с чудовищным грохотом упала крышка бехштейновского рояля. Охнули, долгим эхом застонали струны…

Мистические пчёлы

Антонина кинулась вон из ванной, оскальзываясь на мокром кафеле и больно ударившись большим пальцем ноги о высокий порожек. Пронеслась по длинному коридору, влетела в комнату — ту, где стоял рояль.

В нос опять ударил сильный запах озона. Точь-в-точь как в ванной, только гораздо мощнее, пронзительнее. Даже глаза защипало…

Глеб был здесь. Он прятался под роялем, делая странные движения руками, словно отмахиваясь от кого-то… И плакал, плакал навзрыд.

Тоня бросилась к нему, опустилась на колени, схватила за плечи, пытаясь понять, что происходит. Он отворачивался, рыдая.

Наконец, ей удалось повернуть к себе его лицо. Что-то оборвалось у неё внутри, стало трудно дышать: в лунном свете лицо Глеба показалось ей страшным, белым блином, глаз на нём почти не было видно…

— Господи, да что же это?

Она дёрнула за нитку торшера. Ярко вспыхнула лампа. Глеб, всхлипывая, закрылся рукой, наклонил голову.

— Что это? Что? — Что случилось?

— П-п-пчёлы… — заикаясь, выдавил он. Зарёванный, отёкший, с заплывшими глазами… — На…на…наверное, п-пчёлы…

* * *

Действительно, мальчик выглядел так, будто его покусал по меньшей мере целый рой… Оставив на потом вопросы о том, откуда в начале октября в городской квартире могли появиться пчёлы, да ещё в таком количестве, и куда потом бесследно исчезли, Тоня среди ночи стала звонить бывшему ухажёру — педиатру.

Тот, совершенно ошалевший от столь позднего звонка, хриплым со сна голосом принялся давать советы.

Объяснить, откуда взялись «пчёлы-невидимки», Глеб тоже оказался не в состоянии… Точнее, ту невообразимую историю, что он рассказал ей, Тоня списала на нервное потрясение, болевой шок и ещё бог знает на что. Потому что в здравом уме человек двенадцати с половиной лет такое на полном серьёзе рассказывать бы не стал… Какой лес, какая земляника? В октябре-то месяце! Ну ладно бы клюква…

Весь остаток ночи она просидела у его постели, меняя компрессы…

Усы для проклятого итальянца

Две недели назад это случилось.

Накануне всех этих невероятных происшествий спать он лёг довольно рано. Настроение нулевое было. А лучший способ победить хандру — просто заснуть. Он ещё в детдоме научился так грусть отгонять. Когда спишь, время летит незаметно. Хоп — и утро уже. А там — другой день, другие заботы…

И потом, сны ему обычно снились цветные, интересные. Когда он Тоне про них рассказывал, она восхищалась — ну надо же, хоть записывай и кино снимай.

Словом, лёг спать, да и всё тут.

А Тоня села кино смотреть на ноутбуке — его не позвала. Скачала какой-то триллер мистический… Не потому не позвала, что триллер и страшно, просто — это опера была. Пели там вместо разговоров. Да ещё на английском. Ясно, Глебу не сильно бы понравилось.

Может, в другой раз он и заинтересовался бы. Триллер всё-таки! Просто перед тем расстроился сильно. Было отчего.

* * *

Не первый раз он думал об этом…

С недавних пор Глеб вдруг понял — Тоню, которую уже привык считать своей, можно и потерять.

Тем более, что опекунство оформить до сих пор так и не удалось. Где-то там документы его застряли. Потерялись, что ли. Он до конца не разобрался, только получалось — пока документов нет, Тоня ему вроде как — чужая тётка. Хотя какая она чужая. Он так и написал на своей страничке «ВКонтакте»: мать — Антонина Ковалёва. Кто-то против??? То-то же…

* * *

Первый раз он испугался, по-настоящему испугался, ещё в каникулы. Она ему сообщила, что если получится — поедет летом в Италию, хотя до того собиралась провести июль в Питере. И он-то, ясное дело, рассчитывал коротать вечера не в огромной пустой казарме Нахимовского училища. Он у Тони собирался ночевать. В её комнатке на Васильевском острове — тогда Антонина ещё временно не переехала в эту огромную квартиру на Итальянской…

Глеб любил ночевать у Тони. Спать на кровати-чердаке (классная штуковина, Антонина специально для него в Икее купила). Болтать с Тоней о разном любил. Любил с её друзьями чай пить.

Правда, однажды, ещё в самом начале, он из-за этого чая понервничал изрядно.

Гости пришли, Тоня поручила заварить, а Глеб… Чуть не сплоховал! Сказал ей — умею конечно, это я мигом… А сам — первый раз… Не, заварил всё как надо. Согрел чайник, потом заварка, потом вода. Вот только… Попробовал, а чай — не сладкий! А в детдоме чай всегда сладкий был. Его там из большого бачка половником по стаканам разливали…

Сейчас смешно, а тогда прям живот заболел от того, что дураком себя выставил, чай как следует заварить не смог. Потом поглядел — все пьют, и никто не удивляется, что не сладко. Только некоторые гости сахар ложечкой из сахарницы к себе в чашку добавляют. Ну, тут и до него дошло…

А вообще у Тони всегда было шумно, весело. Конфет, опять же, полно. Правда, Тоня много не давала, следила — чтоб не облопался. Да не конфетах дело. Интересно было. А главное — к нему здесь обращались… ну, как равному, что ли. Приятно ведь, когда интересуются твоим мнением, и не дают понять, что ты мал, не дорос, что не твоего ума дело…

Впрочем, тогда, летом — что-то не получилось у неё с поездкой. И Глеб благополучно забыл об этом. Но вчера, как выяснилось, своих намерений посетить Италию Тоня ни на секунду не оставляла!

* * *

Началось всё со звонка.

Нет, не так.

Началось с разговора о Рублёве. Ну, не о нём, Глебе Рублёве, воспитаннике Нахимовского училища. Говорили о его, Глеба, великом однофамильце.

На уроке истории Глеб вдруг выяснил, что был такой иконописец — Андрей Рублёв. Иконы писал, храмы расписывал. Иконы его до наших дней сохранились — не все конечно, только некоторые. И прям ценные они необычайно, оказывается.

Вот Глеб и решил Тоню поподробнее расспросить — искусствовед она, или нет, в конце-то концов. А то вдруг Рублёв этот ему, Глебу, родственник… Всякому хочется родственников хороших иметь. Особенно когда у тебя их — кот наплакал. А знаменитых — особенно.

Тоня страсть как обрадовалась. Её хлебом не корми, дай об искусстве поговорить.

Глеб, конечно, всегда был не прочь вместо музея в футбол погонять — во дворе дома, с ребятами. Но — ничего, привык постепенно по выставкам с Тоней ходить. Без нытья. Без жалоб на уставшие ноги…

Словом, тем самым вечером Тоня толстый альбом по древнерусской живописи с полки достала. Давай рассказывать, репродукции показывать. «Троицу», то да сё… Объясняла, почему раньше так странно рисовали, что все предметы будто навыворот, что-ли. Не так, как теперь принято. Обратная перспектива называется. Ну это ладно. Глеб-то больше Богоматерью с младенцем заинтересовался.

Тоня всё хотела, чтобы он новые слова запоминал. Всё про одежду почему-то… Он и запомнил — мафорий, ну так накидка с капюшоном называется, что ли, и этот, как его… гиматий — синий такой…

Потом ещё что-то велела запомнить, но это уж забылось. Голова-то не резиновая… Не, Тоня вообще-то всегда очень интересно рассказывала. И картины — вот на удивление просто — словно оживали, когда она говорила о них! И Глеб обычно старался запомнить всякие слова мудрёные, чтоб сделать ей приятное. Ну и в училище на уроках можно было блеснуть иной раз…

Но в этот раз запоминать особо не хотелось. Как-то не до того стало. Он просто увидел, как она, Богоматерь, обнимает младенца и замолчал. Все мамы так и делают, ясное дело… Ну, обнимают они своих детей, любят… Только не все при этом плачут. А у этой глаза были полны слёз…

Он вздохнул. Маленький и какой-то нескладный, длиннорукий Иисус обнимал Богородицу — и она его обнимала, любила, и ей, видать, было совсем неважно, что он такой нескладный, и грустила она не об этом, конечно, совсем о другом…

Захотелось… ну так же захотелось…

Обниматься Глеб, конечно, не полез. Не маленький уже… А к плечу Тониному — да, привалился. Ну так, слегка…

* * *

Тоня почувствовала, что Глеб притиснулся к ней правым боком. Обняла его одной рукой, другой взъерошила коротенькую, по форме остриженную чёлку.

А потом звонок — мама позвонила. Тоня чуть отстранилась, чтобы вытащить мобильник из заднего кармана джинсов. Со вздохом встала, прижав трубку к уху, подошла к окну. Начался трудный разговор… Тоня уныло и неохотно объясняла маме, что не собирается замуж за Каштанова Колю. И никогда не собиралась! Мама похоже, была разочарована, потому что этот роковой разговор длился очень долго. Гораздо дольше обычного…

* * *

Всё было хорошо, и тут — звонок. Уже по мелодии звонка Глеб догадался, что Тоне звонят из дома.

Альбом пришлось отложить, потому что разговор, видимо, намечался долгий.

Тоне этот разговор был явно не по душе. Она вообще нервничала — переминалась с ноги на ногу, потирала средним пальцем бровь…

Да, да, тоскливо соглашалась Тоня в трубку, Коля, безусловно, хороший человек. Но она, Антонина, никуда с ним не поедет. Ну и что, что приглашал. Она предпочитает ему компанию… м-м-м… Да кого угодно! Вот хотя бы — Франчески…

Глеб никогда к Тониным разговорам по телефону особо не прислушивался, но тут, услышав итальянское имя, уши-то навострил!

За Тоней, ясное дело, ухаживали какие-то друзья — то актёры, то художники. Ну да, ухаживали, она же красивая. И весёлая. И вообще…

Ухажёры и таскали ей то книжки, то билеты в театр или на концерт, то шоколадки…

Глеб, любивший сладкое, но не любивший думать, во что могут вылиться для него все эти ухаживания (да по-любому ни во что хорошее), поедал шоколад, и раз от раза не без мрачного удовлетворения убеждался, что Тоня не отвечает им особой взаимностью. Не, он конечно желал ей счастья, да только… Ну неважно, что — «только»…

Этот Коля Каштанов тоже дарил Тоне цветы и конфеты. Очередной букет Тоня обычно ставила в вазу, а конфеты, как водится, лопал Глеб. Ну а что. Тоня — не ела, фигуру берегла…

У Коли, ясно, с самого начала не было никаких шансов. Но сейчас Глеб даже обиделся за него. Не за себя, вот ещё! За Каштанова, конечно… Променять Колю на какого-то зализанного Франческо!

Почему этот Франческо должен быть зализанным? Да кто его знает. Глеб его и не видел никогда. Просто представил себе надутого лощёного клерка в мерзкой розовой рубашке с сиреневым галстуком. Вроде того дядьки с обложки затрёпанного каталога «Отто», что валялся рядом на тумбочке. Глеб дядьку этого тут же возненавидел, вместе с его дурацкой рубашкой. Да так, что не удержался, зачеркал слащавое лицо фломастером. Чёрным.

* * *

— Глеб, твоё художество?

Она обнаружила «рисунок» сразу же, как только закончила долгий телефонный разговор с мамой. Впрочем, Глеб его и не прятал. Нарочно на видном месте оставил. Похоже, из чистой вредности.

— Ну что за детство? Тебе тринадцатый год, а ты всё усы пририсовываешь… Вон, свои скоро расти начнут!!!

Она расстроилась. Глеб, похоже, даже не ожидал, что она расстроится так сильно. Но извиниться даже не подумал.

— Спрашивать нужно сначала! — Хочешь предаваться столь странному занятию — флаг тебе в руки, я б тебе другой журнал дала, который не жалко. Этот мне, вообще-то, отдать нужно было…

— Я думал, он тебе не нужен… — Он нахально ухмыльнулся, нарочно не выказывая ни малейших признаков сожаления или раскаяния. — Валяется здесь с сентября…

— Мне — нет, но это не мой журнал… — ответила она, чувствуя, что против воли в голосе звучат усталость и раздражение, даже злость. — Ну ты, Глеб, даёшь!

Она не удержалась, с досадой хлопнула испорченным журналом по столу, и вышла из комнаты.

* * *

Может она и не на него так сильно разозлилась, просто — под руку попался, но Глебу было до лампочки. Давайте, езжайте к своим итальяшкам, к этим дурацким макаронникам в идиотских сиреневых галстуках и розовых рубашках. А он спать пойдёт.

* * *

…Раскрытый альбом так и остался лежать на столе. С его страницы грустными, полными слёз глазами глядела на этот мир Богородица, нежно обнимающая младенца Христа…

Загрузка...