Лето длиною в ночь

Сумка с наклейками

Пропахшая бензином, битком набитая пассажирами маршрутка «Гатчина — Санкт-Петербург» летела по шоссе.

В сером сыром сумраке сплошной лентой тянулись вдоль обочины огни дорожных фонарей, горели красным габаритные огни машин, светились проплывающие мимо огромные буквы рекламных вывесок.

Маршрутка вильнула вбок, обгоняя сверкающий огромными окнами рейсовый автобус. Зажатый между чьей-то огромной сумкой и собственным рюкзаком с фотокамерой, пассажир в джинсах и видавшей виды линялой ветровке проснулся.

Поморгал красными заспанными глазами, с хрустом поскоблил подбородок, обросший трёхдневной щетиной («гарвардский стиль», вообще-то, если кто не в курсе), сделал попытку пошевелить затёкшими ногами в тяжёлых горных ботинках.

Не повернёшься, такая теснотища… И запах здесь… Бензином несёт, а ещё… Как после грозы будто. С улицы, видно, дождём тянет. Хотя… вроде все окна закрыты.

Он обернулся. На заднем сиденье никого не было.

Какого лешего он всю дорогу ехал, как селёдка в бочке! Пассажир с неудовольствием покосился на толстую тётку в лохматой кофте и цветастом платке, заполонившую весь проход своими сумками, и теперь мерно клевавшую носом в запотевшее оконное стекло. Поёрзал раздражённо, потому что тётка, к тому же, заняла две трети их общего сиденья. Снова оглянулся.

Нет, постой-ка, с самого начала сзади кто-то был… Ну, конечно, двое сидели! Похожие как две капли воды… Эти как их… Twins… Близнецы, во. Он сначала даже опешил — подумал, с недосыпу уже в глазах двоится…

А теперь пустое сиденье. Не приснились же они, близнецы эти. Вышли где-то, что-ли? Как они через заставленный сумками проход перелезли, а он даже не заметил, — загадка. Ну, видно, крепко заснул.

Да, и сумка! Сумка у них была приметная! — Яркая и с наклейкой каких-то авиалиний. Ого — сумка-то — вот она, стоит под сиденьем. Может — тоже тёткина? Он смерил взглядом грузную соседку в блескучем платке с розами. Что-то не похоже. Не тёткин стиль…

Исчезли. Ну дела. Не иначе, вмешательство инопланетного разума… Он усмехнулся, поскольку в инопланетян вообще-то не верил.

Может, террористы?

Сообщить водителю?

Пассажир засомневался. Если честно, ему хотелось скорее добраться до дома. Да и кто будет возить взрывчатку в такой приметной сумке. Да ещё с помощью не менее приметных близнецов! Которые, впрочем, умеют растворяться в воздухе… А скорее всего вышли, а сумку просто забыли под сиденьем, растеряхи. И теперь, не иначе, получают нагоняй от родителей.

Маршрутка тем временем лихо подрулила к остановке.

— Конечная!

Пассажиры зашевелились. Человек в горных ботинках помог проснувшейся соседке выгрузить багаж, задумчиво поскрёб подбородок, закинул за плечо фоторюкзак, а потом забрал из салона все оставшиеся там вещи.

…Озоном, кстати, там больше не пахло.

Близнецы спешат на помощь

…Из маршруток они ещё никогда не ныряли. А тут — пришлось.

Всегда благоразумная Луша, после дежурного разговора с Тоней (сообщить — мол, всё в порядке, минут через пятнадцать будем у метро) нервно затолкала телефон в карман, схватила Руслана за руку, бесцеремонно выдернула у него из уха микронаушник и выдохнула ему прямо в лицо:

— Я ныряю! Сейчас же!

— Что-о? — удивился Руся и выключил плейер. — Что случилось?

— Глеб потерялся! Тоня его везде ищет, уже в милицию заявила. Как ты понимаешь, здесь она его не найдёт.

— Та-ак… — Руслан сощурился, быстро прикидывая в уме варианты и последствия. — Без меня — не смей! — Вместе. — Здоровой рукой он достал из кармана надорванный билет в музей, сплюнул в него жвачку, скомкал, быстро сунул в карман. — Держись за меня. Двумя руками! Крепче!!!

Луша торопливо ухватилась за него двумя руками. Он слышал её частое, взволнованное дыхание.

— Поведёшь? — негромко то ли спросил, то ли распорядился он.

Она напряжённо кивнула, уже настраиваясь на прыжок.

И они сиганули. Прямо с заднего сиденья маршрутного такси «Гатчина — Санкт-Петербург». А сумка осталась. Не тащить же тётушкино варенье и пирожки с капустой в XV век?..

…Может его украли?

Она вспоминала все эти исчезновения, все эти странности…

Секта? Но как? Когда?

Может, я сама виновата? Слишком многого требовала. Была вечно занята, озабочена бытом, своими проблемами на работе, итальянским, этой постоянно откладывающейся поездкой — не нашла времени понять, разобраться, что происходит… А ведь чувствовала, видела — творится что-то странное. Фантасмагория какая-то, чудовищная, невероятная!.. А может это я сама постепенно теряю рассудок? Просто схожу с ума?

Оглушительно зазвонил телефон. Тоня вздрогнула. Господи, неужели нашёлся! Или… Она долго не могла попасть пальцем в нужную кнопку.

— Да, слушаю! — не своим голосом крикнула наконец.

Звонили из опеки. «Всё замечательно, — радостно сообщал ей женский голос. — Ваше дело сдвинулось с мёртвой точки, скоро все документы будут оформлены, и можно будет поздравить и вас, и мальчика, и нас тоже. Ну как же, конечно — мы ведь всегда радуемся за ребёнка, который нашими общими усилиями обретает близких… Алё, алё, вы слышите меня? Ой, видимо, что-то со связью…»

Антонина молчала. Отвечать просто не было сил. Надо же было получить это известие именно сегодня…

Она долго глядела на погасший экран телефона, не понимая, что теперь делать, куда идти, и вообще — как жить дальше…

А потом — пропали близнецы. Не вернулись к назначенному сроку.

Их мобильники замолкли… Снова, опять — «вне зоны доступа»! Это звучало как приговор…

…Тяжёлые дубовые створы стонали под тяжкими мерными ударами тарана.

Наконец, не выдержав напора, двери храма треснули и разбойники ввалились внутрь.

Застучали под древними сводами конские копыта, забряцала сбруя, загремели сорванные, сбитые наземь иконы в дорогих окладах. Снаружи, сквозь разбитые двери, донеслись в храм жалобные вопли, стоны, надрывный женский плач.

Глеб оглянулся, попятился к столбу. Отступать было некуда. Схватив в руку увесистый обломок деревянной лестницы, замер, готовый живым не сдаваться.

Один из ордынцев, перешагнув опрокинутый подсвечник, пошёл прямо на него, поигрывая плетью и скаля зубы в хищной ухмылке.

Удар. Хлёсткий, стремительный, молниеносный.

Глеб даже дёрнуться в сторону не успел, не то что увернуться. Голова будто раскололась. На мгновение ему показалось, что глаза больше нет. Он пошатнулся, почти ослепнув от боли, прижал ладонь к лицу. Под рукой стало горячо и мокро.

Глеб провёл по штанине, стирая с ладони кровь, и решительно сжал обеими руками увесистый деревянный обломок.

Размахнулся — яростно, так, что хрустнуло в плече, и со стоном обрушил палку куда-то вперёд себя.

Ударил снова. Ещё, ещё!

Он рвался вперёд, чувствуя, что сзади его уже ловят, хватают чьи-то руки — настойчиво, цепко, с двух сторон, повыше локтя… Уже! Окружили!!! Скрутят и — конец… Он рычал от злости и отчаяния, и рвался, всё рвался вперёд…

— Держи! Держи его крепче! — по-русски заорал прямо над ухом срывающийся, ломкий голос. — Луша, держи! Не отпускай!

— Глеб! Глеб!!! Это мы! — надрывалась та. — Постой, остановись! — Надо вернуться! Ты слышишь, нет?

Глеб мотнул головой. В ней со звоном пульсировала боль. Всё сильнее, всё громче. Лоснящиеся от пота смуглые, скуластые лица напирая, тесня друг друга, завертелись каруселью. Он качнулся, но не упал, с двух сторон стиснутый плечами друзей.

— Руся-а-а!!! — Луша сорвалась на визг. — Окружают!

— Кия! — выдохнул Раевский, неожиданно высоко и резко вскинув ногу. Низкорослый ордынец, замахнувшийся на девочку, и совсем не ожидавший удара сбоку, получил в ухо. Безвольно мотнув головой, он покачнулся и выпустил плеть из рук.

— Уходим, ну???

— Давай!!! — Сорванный мальчишеский голос взлетел над всей этой чёрной, шевелящейся как саранча ордой налётчиков — вверх, под самый купол. — На раз, два, три-и-и!

Глеб почувствовал, как разрывая грудь, сорвалась, распрямилась в нём до последнего предела сжатая пружина.

Мгновение, — и сквозь звон, головокружение и тошнотворный туман он, увлекаемый друзьями, уже летел прочь — всё дальше и дальше от заполонившего собор пронзительного конского ржания, от гулкого топота копыт, от хриплых гортанных криков стремительно накинувшихся на вожделенную добычу ордынцев…