Лето разноцветно-косолапое

Мифы медведей мира Великий ворон

На отдых медвежий отряд устроился на опушке, примяв пахучие заросли крестовника. Пришла пора слушать обещанный рассказ. Набежал вечерний ветерок, шелестели деревья и травы. Солнце опускалось на западе, тени от сопок уже протянулись по земле. Но ещё сияли вдали нетающие снега вулкана, и ещё лежал золотистый отблеск на складках Вороновой скалы (той самой, которую чуть легкомысленно не свалил в реку медвежонок Тедди). Иногда сам хозяин скалы возникал на верхушке, как живая иллюстрация к рассказу.

— Это было давно, — начала Аксинья Потаповна, — когда ещё время не началось. Ни солнца не было, ни земли не было. Жил тогда Ворон, а откуда он взялся, никто не знает, потому что никого другого не было. Скучал Ворон в темноте и одиночестве, плакал от тоски, долго плакал, да и подумал: никто моих слёз не видит, никто не пожалеет. Чего зря плакать? Стал клювом долбить темноту — где ударит, там и звёздочка проклюнется, дырка в небе. При свете звёзд огляделся Ворон. Вверху — небо, внизу — море, вот сколько слёз наплакал. Посредине он сам, Ворон, летает, машет пёстрыми крыльями…

— Как же пёстрыми? — перебил Тедди. — Он же чёрный, совсем чёрный.

— Не торопи сказку! — сказала вожатая. — Слушай, и узнаешь. Так вот, перья у него были пёстрые, и негде ему было присесть отдохнуть: земли-то нет. Тогда спустился Ворон к морю, стал на лету в волнах лапами бултыхать. На лапах ведь у Ворона чешуйки — вот из чешуек рыбы народились, а из коготков — киты, тюлени и моржи.

— А медведи? — спросил Умка.

— Не торопи сказку, — цыкнул на него Тедди и пихнул в бок.

— «Ныряйте глубоко, звери морские, — сказал им Ворон. — Достаньте дно, принесите ила». Долго ныряли тюлени, долго ныряли киты, долго ныряли моржи — наконец один самый сильный морж достал дно, зачерпнул комочек ила, с песочком, с водорослями. И хватило этого комочка, чтобы всю землю посреди моря сделать. Вот такие большие моржи тогда были, что вся земля для них — комочек грязи.

— Однако! — не сдержал удивления Умка. Он один из всех медвежат видывал моржа — хоть и большого, но не такого же!

— Вот опустился Ворон на землю, прошёлся на лапах туда и сюда. Стал птиц делать. Вырвет из себя перо и пустит по ветру. Из чёрного пера баклан получится, из серого — сова, из цветного — селезень. Остались белые перья — наделал из них куропаток, чаек, лебедей, да и сам белый остался.

— Но ведь ворон же чёрный?! — сказал теперь Бхалу.

— Не торопи сказку, — одёрнул его Умка.

— Загалдели птицы, спрашивают Ворона: «А мы красивые? Мало нам света, не видим, какие мы красивые!» — «Ладно, — ответил Ворон. — Кто полетит со мной за море?» Вызвались Гусь и Трясогузка…

(Медвежата закивали: уже видели они на Камчатке и серых длинношеих гусей, и маленьких проворных трясогузок, раскачивающих длинными хвостами.)

Но тогда эти птицы иначе выглядели. У Гуся клюв был как у орла, горбатый и сильный, а у Трясогузки клювик тоненький и длинный. Гузкой она и тогда трясла презабавно, зато хвост имела короткий.

Вот взял Ворон Гуся и Трясогузку, и полетели они через море на восток и на север.

— Это к нам, к нам, — заволновался Умка.

— Долго летели, устали — дальше Гусь по морю поплыл. Лапами гребёт, Ворона и Трясогузку на спине везёт. До северных льдов доплыли, пешком пошли.

— Что такое льды? — потребовал объяснить Бхалу.

Аксинья Потаповна затруднилась с ответом: как объяснить индийскому медвежонку, что такое льды?

— Ну, обычные льды! — сказал Умка.

— Льды — это вода, закаменевшая от холода, — неожиданно подала голос бабушка Коала. — По ней можно ходить и не намокнуть. Это мне пингвин знакомый рассказывал, — пояснила она.

— Вот, — удовлетворённо кивнула Аксинья Потаповна. — Пошли Ворон, Гусь и Трясогузка по льду пешком. Чуть совсем не замёрзли, но добрались наконец туда, где край моря с краем неба соединяется. У Трясогузки клювик острый, тонкий, вот и стала она им небо ото льда отковыривать. Ковыряла, ковыряла, только маленькую щель проделала. И оттуда в мир алый свет просочился — заря. Да обломала Трясогузка свой клювик — с тех пор он у неё короткий.

Но тут уж Гусь свой мощный клюв в дело пустил — поднатужился и чуть-чуть приподнял край неба. Пролился оттуда свет яркий, красивый, переливчатый. «Вот так и держи небо!» — сказал Гусю Ворон, а сам взял Трясогузку под мышку и протиснулся туда, в Занебесный Мир. И видит: там занебесные жители…

— Медведи? — спросил, не утерпев, Тедди.

— Нет, не медведи! Сказано — занебесные жители. Сияющими шарами играют, перекидывают их друг другу с одного края неба на другой. Стал Ворон просить: «Жители занебесные, у вас много шаров, дайте мне один». «А что у тебя есть взамен?» — спрашивают занебесные. «У меня есть Трясогузка», — сказал Ворон. И выпустил он из-под крыла Трясогузку. Стала она прыгать по Занебесью, головой вертеть да гузкой своей трясти — расхохотались тут жители занебесные, шары пороняли, за животы схватились. Тут Ворон два шара под мышки спрятал да и скорей домой, в свой мир, поднебесный. Там уже Гусь из последних сил край неба держит. Проскользнул Ворон в щель, Трясогузка за ним шмыгнула, тут Гусь свой клюв убрал, небо и захлопнулось. Но — ай-яй-яй! — прищемил край неба маленький Трясогузкин хвостик. Рвалась она, рвалась, насилу вырвалась, а хвост вытянулся, длинный стал. Ну, а у Гуся клюв от тяжести неба сплющился.

«Ну-ка, теперь спрячьтесь за меня, — велел им Ворон. — И закройте глаза». А сам вынул из-под мышек принесённые из Занебесья шары. Запустил под небо первый шар, что пожарче, покатился он с востока на запад — солнце получилось. Запустил ему вдогонку второй шар, побледнее, — луна получилась.

Когда открыли глаза Гусь и Трясогузка, обрадовались, как светло в мире стало, и удивились: Ворон стал чёрным — опалил перья горячим солнцем.

— А когда же медведи-то? — вздохнул как бы про себя нетерпеливый Тедди.

— Посмотрел Ворон вокруг: птиц в небе много, рыб в море много, а земля большая, но зверей на ней нет. И стал он свою бороду выщипывать и зверей разных делать. Из самого лучшего пучка сделал Медведя, из двух других — Лося и Оленя. Потом Волка, Рысь, Лису и Росомаху. Чем меньше перьев в бороде оставалось, тем мельче звери выходили.

— А слона когда сделал? — решил уточнить Бхалу.

— Встретишь слона, сам у него и спросишь, не перебивай… Сделал зайцев, сурков, евражек, белок, мышей. А когда поредела борода, не заметил Ворон, дёрнул у себя голую кожу — людей сделал. «Ай, ай, глупый, что натворил, всё испортил!» — закричал Ворон. Да поздно — разбежались люди по земле, не воротишь. Обиделся на себя Великий Ворон и ушёл из мира. А вместо себя оставил главным Медведя, велел за порядком следить, всем управлять. Чтобы весной снега таяли, чтобы летом всё зеленело, а к осени ягоды поспевали…

А Бхалу догадался:

— Я знаю, как того Первого Медведя звали, — это же сам царь Джамбаван!

— Нет, нет, — перебил Тедди, — у нас в Америке говорят, его звали Мише-Моква!

— Миша Мокрый? — недослышал Умка. — Это правда, Первый Медведь любил купаться. А теперь он живёт на небе…

Стемнело. На западе ещё розовела заря — та самая, которую когда-то выпустила из-под неба отважная Трясогузка. На востоке поднималась жёлтая луна — её принёс из Занебесья Великий Ворон. Всё ярче светились звёзды, которые Ворон проклевал когда-то давным-давно. Не поленился Ворон, много звёзд наделал.

— Вон та звезда, на севере, — наша, Полярная, — показал Умка. — А вон то созвездие — это Медведь вокруг Полярной звезды ходит. Медведя зовут Аркуда. А север в честь него называется Арктика.

Коала смотрела на небо с удивлением. Коалы — звери по преимуществу ночные и хорошо знают звёзды. Но здесь она не узнавала ни одного созвездия, ведь над Австралией светят другие звёзды, южные.