Левая сторона (сборник)

ВОЙНА ЗА ИСПАНСКОЕ НАСЛЕДСТВО

Еще в начале 1991 года, незадолго до крушения нашей преподобной империи, Сергея Сергеевича Тюрина послали в служебную командировку в Испанию, налаживать связи с тамошними производителями полиэфирного волокна. А он возьми в Испании и осядь.

Сергей Сергеевич смолоду недолюбливал советскую власть, но на Западе он остался отнюдь не из-за этой, тогда еще экзотической, антипатии, а просто ему очень понравилось в Испании и, с другой стороны, донельзя надоела жена Римма Петровна, которая стесняла его в карманных расходах, обожала индийское кино и шпыняла по мелочам. Так, то есть, она Сергею Сергеевичу надоела, что даже трехлетняя дочь Вероника, которая оставалась с матерью в Нижнем Новгороде, не отвела его от судьбины невозвращенца, и он как без вести пропал на другом конце Европы, где круглый год зеленеют оливковые деревья, синеет чистое, словно помытое небо, и катит свои грузные воды Атлантический океан. При желании понять его было можно: все-таки тогда в Нижнем Новгороде постреливали средь бела дня, и слова такого не слыхивали – «морепродукты», штаны негде было починить, автобусы ходили не каждый день, а тут, как будто так и надо, катит свои грузные воды Атлантический океан. Другое дело, что желающих не нашлось.

Но вот прошли годы, и оказалось, что Сергей Сергеевич вовсе не пропал без вести на другом конце Европы, а довольно долго проживал в городе Коста дель Соль, где открыл свое дело по производству полиэфирного волокна, построил себе виллу, приобрел кое-какую недвижимость в России и, кроме всего прочего, сколотил убедительный капитал. В 2001 году он умер от лейкемии и, по сообщению из адвокатской конторы «Вольпин & Розенблюм», завещал своей дочери Веронике дело, дом, недвижимость в России и убедительный капитал.

Когда счастье свалилось на Тюриных, как снег на голову, Римма Петровна закатила сослуживцам вечеринку в кафе «Отдых», что в Конном проезде, напилась на радостях и всё повторяла известную бабью присказку:

– С паршивой собаки хоть шерсти клок!

– Ничего себе клок! – возражали ее подружки и смотрели на Римму Петровну не то чтобы сердито, а как-то нехорошо.

Что же до прямой наследницы, Вероники, которой шел тогда четырнадцатый год, то она никак не почувствовала крутой перемены в своем социально-имущественном положении, и это неудивительно, поскольку она еще шила миниатюрные платьица для своих кукол, занималась в музыкальной школе по классу аккордеона и больше всего на свете любила фруктовую пастилу. Впрочем, иногда в ее мимике проскальзывало что-то совсем не детское, даже нечистое, как у забубенных игроков.

Вероятно, это дело как-нибудь обошлось бы, то есть Вероника Тюрина тихо-мирно дожила бы в своем родном городе до совершеннолетия, вступила бы в права наследства и после уехала бы с матерью в Испанию наслаждаться жизнью по общеевропейскому образцу. И даже точно так бы оно и вышло, если бы в славном Нижнем Новгороде, некогда истоке благородного патриотического движения и цитадели наших национальных героев Минина и Пожарского, не обнаружилось бы целой компании претендентов на руку тринадцатилетней девочки, которые повели между собой отчаянную войну.

В частности, в ней участвовали: предприниматель средней руки Николай Владимирович Обмылков, студент-политехник Иван Веселовский и еще один гражданин без определенных занятий по фамилии Большаков.

Предприниматель Обмылков в то время остро нуждался в деньгах, так как накануне Дня железнодорожника в пух и прах проигрался в небольшом казино «Палас», что на Ветеринарной улице, точнее, он спустил в рулетку половину своего банковского счета, а другую половину прогулял в первом попавшемся кабаке.

Для начала Николай Владимирович заказал два ящика французского шампанского, а затем обзвонил кое-кого из своих приятелей с тем прицелом, чтобы хоть на пару дней забыться среди добрых собутыльников, или, как говаривали прежде, залить глаза. Не считая холодных закусок, подавали: филейную часть молодой важенки под брусничным соусом, запеченные устрицы, луковый суп, осетрину по-монастырски, цыплят в вине. Однако, несмотря на такие изыски, заведение было какое-то подозрительное, словно на скорую руку декорированное под ресторан, и приятели сделали Обмылкову нагоняй:

– Ну ты, Николай, даешь! – говорили они в один голос, неодобрительно глядя по сторонам. – Ты куда нас завел? Это же народное место, век воли не видать! Какая-то шваль кругом сидит, чуть ли не с камвольного комбината, и прислуга такая, как будто ее наняли из бомжей.

На это Николай Владимирович возражал:

– Рубашки на официантах несвежие, это так. Но, во-первых, Россия, а во-вторых, ребята, нужно быть ближе к людям, к простым трудягам, тем более что мы их обчистили до штанов.

К этим доводам прислушались и без лишних комментариев допились к вечеру до такой степени, что решили немедленно ехать в Африку охотиться на крокодилов, благо у всех при себе оказались заграничные паспорта. Доехали на такси до железнодорожного вокзала, взяли билеты на поезд Оренбург—Одесса, еще выпили по маленькой на дорожку и, разместившись в двух купе, завалились спать.

Проснулись в Орле и некоторое время смотрели друг на друга в недоумении, трудно соображая, куда они следуют и зачем. Мало-помалу Обмылков восстановил-таки в памяти события вчерашнего дня, вспомнил с содроганием о давешнем чудовищном проигрыше и сказал:

– В России бизнес наладить – не штука. Штука – его в рулетку не проиграть.

Все стали спрашивать Николая Владимировича, что да как и к чему сей сон, совсем позабыв про Африку и охоту на крокодилов, которые, между прочим, внушали им доверие только временами, и не вполне. Тогда Обмылков поведал приятелям, как черт его дернул забрести в казино «Палас», где он проиграл добрую половину банковского счета, подорвав таким образом свое налаженное дело, которое сразу повисло на волоске.

Приятели с перепоя пригорюнились и стали давать советы: один предложил Обмылкову свернуть дело, пока не поздно, и завести новое, попроще, например, открыть летучий абортарий или основать газету для дураков; другой присоветовал нанять в Канавине банду налетчиков и в ближайшую пятницу взять штурмом Канавинское же отделение Сбербанка, куда по пятницам стекаются огромные денежные средства; третий ему сказал:

– Насчет дураков, которые читают газеты, вопросов нет. И по абортам мы занимаем первое место в мире. И банк взять – святое дело, потому что это будет типа компенсация за бесцельно прожитую юность на картошке и сухарях. Но есть еще одно средство поправить финансовое положение: можно жениться на одной телке, у которой есть большие деньги и недвижимость в Испании, а у нас в Нижнем ей как раз принадлежит казино «Палас».

В иных обстоятельствах Николая Владимировича вряд ли заинтересовало бы это сообщение, тем более что он уже был четыре раза женат, но его так раззадорила перспектива подмять под себя обидчика, то есть это самое злосчастное казино, что, поразмыслив, он остановился именно на матримониальной авантюре, да еще с такой отчаянной решимостью, с какой люди тертые, посидевшие решаются на побег.

Вернувшись из Орла, он навел необходимые справки, раздобыл домашний адрес Тюриных и не мешкая явился к ним на квартиру с огромным букетом роз. Вероника в этот час занималась в музыкальной школе, и Римма Петровна одна куковала на кухне под телевизор, который как раз показывал ее любимую индийскую дребедень. Обмылков был мужчина видный, с какими-то странно-вопросительными глазами, приятными ухватками, одним словом, «шармёр», и, увидев его в дверях, Римма Петровна была не просто удивлена, а приятно удивлена.

Николай Владимирович, как человек еще и прямодушный, сразу завел речь о деле, как только они присели к кухонному столу.

– Я деньги не люблю, – доверительно сказал он, – Я люблю делом заниматься, например, разводить цветы. К вашему сведению, у меня две большие оранжереи в Ардатове, в которых я выращиваю на продажу тюльпаны, гвоздики, пионы и (скажу по секрету) узбекскую коноплю. Как видите, я с вами предельно откровенен, и поэтому сразу беру быка за рога. А именно: я прошу руки вашей дочери и клятвенно обещаю вам обеим, пока то да сё, молочные реки, кисельные берега.

– То есть? – не поняла Римма Петровна и сделала испуганные глаза.

– Объясняю: происками конкурентов мой цветочный бизнес поставлен под удар и его могут спасти только пара миллионов в условных единицах и ваше треклятое казино. Ведь взаймы вы мне два миллиона не дадите?

– Не дам! – твердо сказала Римма Петровна и осеклась, испугавшись того, что вот она сдуру проговорилась и невзначай посвятила незнакомца в свои денежные дела.

– Поэтому я честно-откровенно и прошу руки вашей дочери, чтобы все обделать на законных основаниях, как водится у людей. Ваш капитал, плюс мой капитал, плюс казино «Палас» для бесперебойной подпитки цветочного бизнеса – ведь это же десять тысяч лет процветания, как говорят китайцы, когда желают кому добра.

– Вы с ума сошли! – воскликнула Римма Петровна, всплеснув руками. – Ведь девочке только тринадцать лет!

– Ну и что, что тринадцать лет?! Глазом не успеешь моргнуть, как стукнет восемнадцать, когда у нас заключают законный брак. А пока мы будем считаться женихом и невестой, даже договорчик составим по всей нотариальной форме, и даже Веронику в это дело можно не посвящать. Я, в свою очередь, в течение пяти лет обеспечу вам круглосуточную охрану, обещаю исполнять каждый ваш каприз, включая идиотские, и гарантирую защиту состояния Тюриных от поползновений со стороны. Ведь без меня вас не сегодня-завтра обдерут как липку, и почесаться не успеете как останетесь на бобах!

– Это правда, народ у нас ушлый, на ходу подметки режет.

– Я скажу больше: поганый у нас народ! Они даже ухитрились опустить институт нищенства, старинный русский промысел, без которого большинству населения никуда! То есть я хочу сказать, что сейчас нищему подать невозможно, потому что 99 % побирушек – это мафия, которой руководит настоящая уркота!

Мало-помалу Обмылков с Риммой Петровной уклонились от главной темы и забрались в такие туманные дали, что договорились до нервно-сосудистых заболеваний, которые вызывают «куриную слепоту».

Тем временем студент-политехник Иван Веселовский разузнал об испанском наследстве от своей тетки по матери, маникюрщицы из салона красоты «Психея», что на Артельной улице, которая раз в две недели обслуживала Римму Петровну и, женским делом, была в курсе ее житья. Со временем у Ивана созрела дерзкая идея насчет того, как завладеть тюринским состоянием и натворить таких несусветных дел, чтобы содрогнулась вся Центральная Россия, если, конечно, повести ту или иную интригу с настоящим размахом, перед которым никакая сила не устоит. Он надумал жениться на Римме Петровне, удочерить Веронику, а затем упечь супругу в сумасшедший дом и таким образом наложить лапу на капитал. Разумно используя кучу денег, можно было построить гигантскую финансовую пирамиду и обобрать до нитки весь Приволжский а дминистративный округ, можно было купить депутатство в Государственной думе и натворить там чудес, чтобы прос лавиться на всю страну, например, провести закон о легализации скотоложества, можно было сколотить наемное войско и силой оружия отделить от Федерации республику Татарстан.

Ваня Веселовский вообще был чудак и беспардонный выдумщик, а кроме того, он действительно умел сорить деньгами, как никто. Однажды он заработал на шабашке что-то около трех тысяч еще имперскими рублями, купил на них мартышку в передвижном цирке-шапито, выгнал ее на улицу в День птиц, когда детвора выпускает на волю своих пернатых, и бедное животное с неделю безобразничало в Сормове, покуда его с перепугу не застрелил какой-то милиционер.

Накануне Дня защитника Отечества, предварительно сговорившись со своей теткой, Иван явился к ней делать маникюр в тот самый час, когда в салоне красоты «Психея» уже расположилась за теткиным столиком Римма Петровна Тюрина, растопырив пальцы обеих рук. Студент тоже был парень видный, с выразительным взглядом из-под бровей, и Римма Петровна стала время от времени косить в его сторону и строить загадочные глаза. Вдруг она сказала:

– Вот уже и мужики ударились в маникюр. Видимо, наступили последние времена.

Иван в ответ:

– «Быть можно дельным человеком и думать о красе ногтей», как сказал поэт.

– Это какой же поэт сказал?

– Да Пушкин!

– А.

– Я вообще считаю, что каждый мужчина, особенно если он защитник отечества в запасе, должен постоянно следить за своей внешностью, а не быть чем щи хлебают в скоромный день. Я правильно говорю?

Римма Петровна подумала и сказала:

– Я, в общем-то, тоже терпеть не могу наших вахлаков, которые обувь не чистят и одеваются кое-как. Настоящий мужчина должен пахнуть дорогим одеколоном, и чтобы стрелка на брюках была, как железная дорога Санкт-Петербург – Москва. Но маникюр – это все-таки перебор.

– Совершенно с вами согласен! Если мужчина – молотобоец, то, конечно, маникюр лишнее, а если он по специальности пианист?

– А вы разве пианист?

– В том-то все и дело! И если у меня ногти не в порядке, то это уже по-нашему, у пианистов то есть, будет нарушение трудовой дисциплины, потому что из-за несчастного заусенца я могу выдать не тот аккорд!

Словом, они разговорились; они так славно разговорились, что потом не могли остановиться ни на улице, ни в кафе, куда забрели выпить по чашке кофе, ни в Кремле, где они ближе к вечеру надумали погулять. Парочка и на другой день договорилась встретиться, и, кажется, роман стал потихоньку складываться к великой радости студента-политехника, тем более что ему в голову пришла ослепительная идея: поскольку финансовые пирамиды – дело хлопотное, заседать в Государственной думе довольно скучно, а он, безусловно, великий человек, которому не дано состояться, то надо заказать на испанские деньги гроб из листового золота и покончить жизнь самоубийством, чтобы мир, наконец, вздрогнул, осознав всю глубину своей черствой неправоты.

Тем временем гражданин без определенных занятий по фамилии Большаков тоже прослышал об испанском наследстве и вот каким образом: еще до того, как его выгнали с работы за покражу двадцати метров телефонного кабеля, он случайно напал на разговор Риммы Петровны с представителем адвокатской конторы «Вольпин & Розенблюм», когда починял подвод в одном из домов по Нижневолжской набережной, а стороны как раз обсуждали убедительный капитал. Большаков тогда лелеял мечту о новой экуменической церкви, очищенной от религиозных предрассудков, из-за которых человечество какое тысячелетие не может прийти в себя; в частности, он намеревался упразднить трефно-кошерность и, главное, субботу у иудеев, потому что по этим дням они не смеют даже воду спустить в туалете, и весь культурный мир их держит за дураков; планировалось также уничтожить христианскую практику покаяния и очищения от грехов, которая подразумевает безнаказанность и хроническую преступность в качестве даже вполне евангелического пути; наконец, он счел за благо искоренить фанатическую идею всемирного халифата и наставить ислам на экологическую стезю. Вот только пропасть денег требовалась для осуществления этого грандиозного проекта, а у Большакова, кроме однокомнатной квартиры, летнего костюма и двадцати метров телефонного кабеля, не было ничего.

Позже он был вынужден отказаться от своей затеи по причине неожиданной и, кажется, совсем не идущей к делу: у него пропали за открытым акционерным обществом «Прометей» полтора миллиона старыми да еще материны гробовые, и он решил посвятить себя борьбе против капитала хотя бы в масштабах Нижегородской области, а для этого как раз и требовался капитал. То есть поскольку он нацелился основать революционную организацию крайне левого направления, оснащенную по всем правилам, именно со своим арсеналом, транспортом, типографией и штатом узких профессионалов, постольку ему понадобился капитал.

Тут-то и подвернулось испанское наследство, которое следовало только умело взять. Проще всего было похитить тринадцатилетнюю наследницу и потребовать за нее солидный выкуп в какой-нибудь экзотической валюте, например, в южноафриканских рандах, чтобы сбить с толку противника и семью. На вырученные деньги можно было поднять полноценную революционную партию, стоящую за рабочее дело, и последовательно травить нижегородскую буржуазию до той критической точки, когда жульничать и грабить простых людей станет уже смертельно опасно и это занятие оставят все местные прохиндеи, от негодяя Бровкина, который держит табачный ларек в поселке Вузстрой, до финансового воротилы из бывших уркаганов по прозвищу Огонек.

Большаков нашел в телефонной книге домашний адрес Тюриных и, в предвкушении красногвардейской атаки на капитал, две недели дежурил возле их подъезда, поджидая Веронику, и после следовал за ней по пятам, куда бы она ни шла. На практике план похищения сразу осложнился тем, что в квартале от дома Вероника садилась в автобус, возле школы № 31 всегда было слишком многолюдно, а возле музыкальной школы постоянно торчал милиционер дорожной службы, который покуривал и зевал. Но главная закавыка состояла в том, что наследницу неотступно сопровождал какой-то бугай, стриженный наголо, и Большаков мучительно размышлял, как бы этого паршивца запутать и обойти.

В День борьбы с табакокурением дело решилось само собой. Когда Вероника выбралась из автобуса на остановке «Музыкальная школа» в сопровождении проклятого бугая, на Большакова точно озарение нашло: он подскочил к милиционеру дорожной службу и сообщил, что-де некую девочку-подростка преследует взрослый тип, похожий на уголовника, что он явно замышляет какую-то гадость и что злодея нужно остановить. Милиционер даже несколько опешил от этих слов, тем более что операции такого рода никак не входили в его служебные обязанности, но то ли у него самого была малолетняя дочка, то ли на него произвела впечатление искренне-напуганная физиономия Большакова, – милиционер выплюнул сигарету и подозвал к себе жезлом несносного бугая.

Пока он о чем-то беседовал с паршивцем и, в конце концов, даже потребовал у того водительские права, Большаков догнал Веронику, попридержал ее за нотную папку с надписью «Musik» и уже открыл было рот, чтобы соврать что-нибудь соответствующее случаю, как вдруг ему наследница говорит:

– Пятьсот рублей в подъезде и тысяча – на дому.

Поначалу до Большакова не дошел смысл этой декларации и он даже смешался от неожиданности, но тут же сообразил, какой счастливый случай ему открылся для похищения девочки, и сказал:

– Разумеется, на дому! Только тысячи рублей у меня при себе нет, но зато в качестве залога могу предложить часы.

– Китайские, поди?..

– Нет, почему китайские?.. Настоящие, японские, называются «Риволи».

Вероника вздохнула и велела ловить такси. Поскольку у Большакова и на такси денег не было, то им пришлось трястись в автобусе с полчаса, как ни глупо это было в положении похитителя, а впрочем, вполне в демократических правилах революционера и левака. Большаков тупо смотрел в окно, а в лице Вероники проглядывало что-то затаенно-веселое, точно ей только что рассказали уморительный анекдот.

Когда Большаков привел Веронику к себе на квартиру, он сразу запер ее в ванной комнате и присел у двери на табурет. Наследница заголосила:

– Ты чего, мужик, окончательно обалдел?!

– Если не прекратишь орать, – строго сказал похититель, – я тебе свет выключу. Будешь сидеть впотьмах.

Вероника сызмальства боялась темноты и тут же прикусила язычок, задышав из-за двери часто и тяжело.

– Теперь слушай меня внимательно. Придется тебе томиться у меня в ванной, пока твоя драгоценная мамаша не заплатит за тебя выкуп хоть в африканских рандах, хоть в долларах, хоть в рублях. А чтобы не было скучно, я тебе устрою политпросвет.

– Это еще как?

– А так. Почитаю тебе вслух кое-какую литературу, будешь слушать у меня революционные песни, например, «Варшавянку», или «Вы жертвою пали в борьбе роковой», или «Ради вольности веселой собралися мы сюда».

Вероника сказала:

– Я вот только не понимаю, зачем вы затеяли эту дурацкую канитель?

– Затем, что я вашего брата капиталиста в сыром виде готов сожрать! Стало быть, начинаем с «Манифеста коммунистической партии». А если твоя драгоценная мамаша будет дурака валять, то и за «Готскую программу» возьмемся, а там, глядишь, наляжем на «Капитал»…