Лейк-Фроумский Кошмар

11

До вечера было еще далеко, как вдруг как-то странно помрачнело. Уже несколько дней на небе не было ни облачка. Бони решил было, что наконец-то надвинулись тучи, и взглянул вверх. Однако солнце сияло как и прежде. И все же дневной свет заметно потускнел. Оттого, может быть, что открытая, поросшая голубоватым кустарником местность сменилась унылой серой равниной, покрытой высохшей травой, из которой лишь кое-где торчали пропыленные деревца.

Бони шагал вдоль Изгороди, ведя в поводу верблюда-вожака. Мирно побрякивал колокольчик на шее замыкающего животного. День был как день, местность знакомая, ничего экстренного не намечалось. Один из столбов следовало заменить, и Бонн уложил верблюдов на колени. Он срубил мульговое дерево, освободил трухлявый столб от проволочной сетки, вытесал новый столб, вбил на место прежнего и закрепил на нем сетку и обе нитки колючей проволоки. На все ушло полчаса.

Покончив с работой, Бони прислонился спиной к горбу Кошмара и свернул сигарету. Солнце сияло как и прежде, и все же казалось, что день какой-то слегка притушенный. Весь мир погрузился в реденькие сумерки, однако тени прочерчивались, как всегда, резко.

Занятый думами, Бони не спеша курил сигарету. Похоже, причина непонятных сумерек средь бела дня — в нем самом. Депрессия — вот что это такое. А может, и желудок дает о себе знать. Хотя до сих пор соленую колодезную воду он воспринимал вроде бы вполне удовлетворительно. Так или иначе, но психологический кризис здесь налицо, это уж точно.

Он продолжил свой обход, автоматически оглядывая тянущуюся мимо бесконечную Изгородь. Снова и снова задавал он себе один и тот же вопрос: уж не аборигены ли пошли в атаку? Где-то на гигантской этой территории, где на одного жителя приходится десять, а то и более квадратных миль, сидит на корточках у маленького костерка человек. А может, даже и не один, а двое-трое черных. Старики глядя на которых и не подумаешь, что они все еще активно участвуют в управлении племенем. Этим людям ведомы секреты, доставшиеся им по наследству от тысяч предыдущих поколений. Они обладают способностями, которые из страха перед законами белых и по собственной лености до поры до времени держат втуне.

Когда Бони прибыл в Квинамби и к Изгороди, аборигены вели себя совершенно спокойно. Однако теперь он распустил через Ньютона слух, будто он — Бони — на самом деле вовсе и не фэнсер, а сотрудник уголовной полиции. И этим всполошил черных. Они спорили несколько дней и ночей и наконец пришли к заключению, что от метиса необходимо отделаться. Ибо они хранят тайну, которую он раскрыть не должен.

Что могут говорить о нем старики у костра? Как оценивают они ситуацию? Этот метис живет как белый и кормится случайной работой на фермах. Так, по крайней мере, кажется. Говорят, правда, будто он полицейский, но доказательств тому нет. Поэтому силу применять здесь не следует, а вот попытаться пустить в ход искусство внушения, пожалуй, стоило.

Так вот и сидели они на корточках у костерка, объединяя свои силы внушения, чтобы лишить Бони душевного равновесия. Первым делом они попытались усыпить его, как поступает всякий гипнотизер, чтобы сделать пациента восприимчивым к его приказам.

Заподозрив, что странное недомогание объясняется отнюдь не употреблением колодезной воды, Бони уверился в том, что черные с помощью телепатии начали свою первую осторожную атаку. А это уже доказательство, что аборигены что-то скрывают и это что-то определенно связано каким-то образом со смертью Мэйдстоуна. Нельзя не учитывать и другую причину, хотя и очень слабую: может, Нуггета просто не устраивал перевод с «его» участка Изгороди на другой, и он попросил свое племя что-нибудь предпринять. Одно не вызывало сомнений — Бони был метис, и хотя в нем смешались пополам черная и белая кровь, наследство, полученное от черных предков, было все же сильнее, чем доставшееся от белого отца. Поэтому для або он представлял собой более легкую жертву, чем белый человек.

Бони знал, что это был страх, который может убить. Несмотря на все врачебное искусство, множество людей умирает от чистого страха. Давно ведь известно, что между психическими заболеваниями и душевной дискомфортностью существует определенная взаимозависимость. Он знал также, что передача мыслей — не фантазия. Было доказано, что телепатическая передача возможна даже на большие расстояния.

Бони ясно понимал: наследство черной расы в нем доминирует, а предания або гласят, будто человек должен умереть, если направить на него колдовскую косточку. Здесь дело не только в суевериях, как у белых, страх как переживающих, если черная кошка перебежит дорогу, потому что родители с детства говорили им, что это сулит несчастье. Бони и прежде страдал уже от конфликта между интеллектом и эмоциями. Однажды он тяжело заболел. Тогда на него направили целых пять колдовских косточек да еще в придачу орлиные когти. Это была месть племени кальхутов — всего лишь за то, что он разыскивал убийцу человека, причинившего вред кое-кому из их племени. Одно лишь редкостное стечение счастливых обстоятельств спасло его в тот раз. А теперь, значит, снова? Нет, воля к жизни в нем сильна, и просто так его не возьмешь. Впустую стараются черные волхвы добывать чародейный порошок, отворяющий тело, чтобы в него могло проникнуть исходящее из колдовской косточки волшебство. И все же депрессия с усталостью — начальные стадии колдовства с косточкой — могут изрядно помешать его розыскам.

Правда, у него было и преимущество. Аборигены отлично знали, что смерть человека здесь, в буше, неминуемо вызовет полицейское расследование и, чего доброго, может грозить им даже процессом по обвинению в убийстве. Тут следовало все очень точно взвесить и лишь после многодневного обсуждения у костра решить, доставать или не доставать один из священных камней Мауиа. Эти камни обладают волшебной силой, и их тщательно прячут. Камень надо скрести, пока не наберется достаточно пыли, которой можно бы посыпать спящего инспектора Бонапарта.

«У меня остается лишь один выход! — думал Бони. — Я должен немедленно пресечь акцию аборигенов. В жизни много всякого, но одно-то уж я твердо усвоил: опасности надо смотреть в глаза!»

Он посидел немного, глубоко уйдя в свои думы. Ему вспомнилось вдруг, что в день отъезда из дома он совсем упустил из виду кое-что. Бони открыл свой потертый чемодан и ощупал карманы спортивной куртки, что была на нем, когда он прибыл в Квинамби.

Инспектору потребовалось на это всего несколько минут, потом он оседлал Рози и отправился в Квинамби. Это была долгая, утомительная скачка, поскольку место расположения лагеря аборигенов он точно не знал. Наводить справки в центральной усадьбе ему не хотелось: незачем настораживать або раньше времени. Важно было приехать до рассвета, а это вдвойне затрудняло поиск лагеря. Да и отыскав его, все равно пришлось бы искать Старого Мозеса и знахаря, ибо Бони не сомневался, что оба они — главные закоперщики направленных против него козней.

Бони обогнул центральную усадьбу и поехал дальше, пока не достиг тропы, которой пользовались работающие на ферме аборигены, и поскакал вдоль нее, держась, однако, на некотором удалении. Наконец он добрался до скопления примитивных, сооруженных из древесной коры и оцинкованной жести хижин. Это, надо полагать, и был аборигенский лагерь.

В небе сияла полная луна. Кроме нескольких страдающих бессоницей собак, ничто не нарушало ночной покой. Бони остановился и огляделся. Чуть поодаль темнела стайка мульговых деревьев — то, что ему и требовалось. Он подъехал, спешился и привязал Рози к одному из стволов. Позади лагеря громоздились скалы. Не иначе именно там и находилось тайное убежище знахаря и его помощников. Инспектор крадучись двинулся туда. Пройдя первую скальную гряду, он оказался на обрывистом берегу затерявшегося в скалах пересохшего ручья.

Бони осторожно двинулся дальше. Лунный свет был столь ярок, что он без труда мог обходить сухие ветки, не выдавая себя преждевременно громким треском. Ночь была холодная, но ладони его взмокли от пота. Он все еще никак не мог стряхнуть с себя страх — кровное наследие своих черных предков. Вдруг он остановился. Из-за скалы поднимался дым маленького костерка. Бони продолжал свой беззвучный путь, зорко вглядываясь в ночь и оставаясь невидимым для других.

Три аборигена сидели на корточках вокруг костра. Все трое были совершенно наги. Только на лодыжках у них болтались браслеты из птичьих перьев. Черные тела або лоснились в зареве костра.

Они отрешенно уставились на пламя. Один из них — Бони предположил, что это знахарь Чарли, — скреб небольшой камень и собирал сыплющуюся с него пыль на кусочек древесной коры. На фоне костра четко просматривались три черных, неподвижных, словно высеченных из камня лица. Бони едва осмеливался дышать. Он показался себе вдруг маленьким и беспомощным: ему довелось одновременно стать и объектом, и свидетелем древнейшей церемонии, постичь же ее суть ни ему, ни белым, на которых он работал и среди которых жил, было не дано.

План, с которым он спешил сюда, показался вдруг ему мальчишеским, вздорным, но менять его Бони все же не хотелось — он во что бы то ни стало должен нарушить это телепатическое действо, должен — без оглядки на последствия — показать кукиш всей их церемонии. У Бони было ощущение, будто все его суставы налились свинцом, и двигаться он мог лишь огромным напряжением воли. Он молча шел дальше, пока в каких-нибудь пяти ярдах от костра не обнаружил большой камень, за которыми притаился.

Трое сидящих, как в трансе, вокруг костра аборигенов ни на что вокруг не реагировали. Бони вытащил из кармана маленький пакетик и швырнул его через головы черных прямо в костер. Тройка аборигенов испуганно вскочила. И тут грянул поистине пушечный гром, разметавший горящие сучья во все стороны. Это было уж слишком! Страх перед духами тьмы, которых они сами только что заклинали, неистребимо сидел в сердцах аборигенов. В паническом испуге они мигом ударились в бегство.

Бони сразу ощутил, как нервное напряжение, от которого он так страдал, будто ветром сдуло. Пакетик с зарядом для фейерверка, что он обещал своему младшему сыну, да так и позабыл отдать, разметал по всем ветрам всех злых духов вместе с остатками костра. Шутка сняла все чары. Теперь никакая колдовская косточка не страшна, теперь Бони снова чувствовал себя надежно защищенным от всякой чертовщины. И наплевать ему теперь, видит его кто или нет. Бони, не таясь, вернулся к Рози и поскакал обратно, к своему лагерю.