Лейк-Фроумский Кошмар

5

На следующее утро, чуть позже восьми, послышался шум мотора, и Бони с Каланчой пошли к воротам, чтобы открыть их приближающемуся грузовику. Рядом с водителем сидела молодая аборигенка, на руках у нее ревел малыш. В кузове сидели на корточках еще один абориген, двое маленьких детей и подросток. После общих приветствий Каланча представил проезжим Бони.

Телосложением Джек Леввей был очень схож с Нуггетом Ирли. Цвет кожи у него, белого, был почти такой же, как у Нуггета. Шея — короткая, живот — толстый; надеяться на долгую жизнь с такими пропорциями, пожалуй, не приходилось. В разговоре он глотал отдельные звуки, однако по интонации чувствовалось, что реакция у него быстрая. Это был явно неглупый человек. Его голубые глаза внимательно ощупали Бони.

— Рад познакомиться с вами, — сказал он. — Привезти вам что-нибудь?

— Разве что немного свежего мяса, — сказал Бони, сощурив глаза в узкие щелки.

— Это мы вам привезем. И, конечно, почту.

— Если что-то есть.

— Совершенно справедливо. Ну, Каланча, а где твой список? Можешь мне показать?

— Сейчас, Джек.

Леввей внимательно читал список. Рядом с ним юная лубра, не стесняясь, кормила грудью малыша. Дети в кузове приумолкли и смотрели на незнакомых людей большими серьезными глазами. Молодой абориген сидел, потупив взор. На сапогах у него были шпоры, кричаще-пестрая одежда полностью соответствовала вкусам черных.

Грузовик, похоже, не мыли с тех самых пор, как он покинул смотровой павильон торговца машинами. Кроме пассажиров, в кузове было несколько стальных столбов, моток колючей проволоки, клещи и натяжное устройство — стандартная оснастка любого фермера, которому (зачастую совершенно неожиданно) приходится чинить прорехи в ограничивающих его владения изгородях.

После громогласного прощания Леввей покатил дальше. Бони и Каланча вернулись к своим верблюдам. Они погрузили на вьючных животных канистры с водой, взяли полотенца и чистую одежду и, связав, как обычно, верблюдов между собой поводьями, пустились в путь. До сих пор Бони умышленно о Мэйдстоуне даже не упоминал.

— Хотел бы я знать, за что застрелили этого парня, — начал первым Каланча, мотнув головой в сторону дерева, возле которого был лагерь учителя. — По-моему, он встретил кого-то, кто не хотел быть увиденным или узнанным. Ведь Мэйдстоуна не ограбили. Просто застрелили. Слышал ты уже об этой истории?

— Да. В Брокен-Хилле только и разговоров, что об этом убийстве. И Ньютон мне тоже рассказывал. Тебя ведь тоже, наверное, полицейские допрашивали?

— Они еще были здесь, когда я притопал сюда. Вон там стояла их машина. Двое из уголовной полиции. Один был сержант. Хотели узнать, где я торчал, когда был убит этот парень.

— И что ты ответил?

— Сказал, что был на холме у десятимильного знака. Тогда сержант поинтересовался, какие у меня ружья. Я ответил, что у меня только одно — «винчестер». Он сразу оживился и спросил, стрелял ли я из него в последнее время. С чего бы это мне стрелять, скажи на милость? К тому же после убийства-то уже почти неделя прошла! Да я и вообще-то ни о чем таком даже и знать не знал, Эд. Как увидел полицейских под деревом у самых ворот — будто меня кто обухом по башке стукнул…

Все в основном совпадало с тем, что Бони читал в розыскных материалах. В день убийства Мэйдстоуна Каланчи у «Колодца 10» не было. Он ушел отсюда раньше.

— Конечно, я был здесь. Вон там, у колодца, я напоил своих зверей и пополнил запасы воды. Потом хорошо поработал и пошел дальше. А через два дня суждено было прийти сюда учителю. Чтобы быть убитым.

— И в тот раз Джек Леввей тебе тоже что-то привозил?

— Нет. В тот раз он мне сказал, чтоб я на него не рассчитывал. У него, дескать, какая-то срочная работа на озере. Ну а мне и не нужно ничего было, а когда я снова сюда пришел, Джек был там, в палатке у полицейских. В тот день он снова снабдил меня провиантом.

— Так кто же тебе все-таки рассказал об убийстве?

— Полицейские. После того, как засыпали меня прорвой вопросов. А когда Джек вернулся из Квинамби, то я узнал от него и еще кой-какие подробности.

— Гм-м, ты прав, Каланча, — это очень занятная история. Полиция, похоже, до сих пор топчется в потемках.

— Эти полицейские только в городе годятся, Эд. Оштрафовать за превышение скорости или прихватить кого за то, что малость перепил, — это они пожалуйста. А здесь-то, в буше? Ничего им здесь не добиться! За день до их приезда слегка подул ветерок и замел все следы. Через этот ветер и у меня работенки было выше головы. У меня этой проклятой колючей травки не меньше, чем у тебя.

Меж тем Бони и Каланча пришли к озеру. Верблюды жадно пили, потом улеглись на песке, и обходчики наполнили водой канистры. Бони захотел искупаться, и Каланча с готовностью пообещал присмотреть за верблюдами. Бони разделся и вошел в воду. Пройдя метров пятнадцать, он остановился и присел. Вода доставала ему только до груди. Он основательно намылился и долго плескался, а когда вылез наконец на берег, то почувствовал, будто снова на свет народился. Искупался и Каланча.

Потом — по предложению Каланчи — пошли к колодцу выстирать одежду. Они подвесили белье к концу длинного шеста и подставили его под бьющую из трубы струю.

— Не больше полминуты на нижнее белье, Эд. Иначе разлезется прямо на теле.

Если в воде много солей, то достаточно полминуты, и нижняя рубашка становится белой, почти как новая. Джинсовые штаны стираются таким же образом, разве что держать их под струей надо на несколько секунд подольше.

С переброшенными через плечо мокрыми вещами напарники вернулись в лагерь и развесили их сушить на ветках мульговых деревьев.

— Стирка не проблема, если рядом колодец, — сказал Бони.

— Это единственное, с чем нет проблем в здешних местах, — отозвался Каланча. — Как насчет того, чтобы к обеду сварганить тушенку? У меня есть луковица и сушеные овощи. А у тебя вроде бы была картошка? Готовить, правда, придется солонину, свежее-то мясцо только вечером привезут. У меня на обед всегда три блюда: бульон, потом соленая говядина с сушеными овощами. Все это со свежей лепешечкой, конечно. А на десерт мармелад.

— Роскошное меню! — одобрил Бони. — И к тому же очень питательно. Да, картошки у меня много, а еще есть несколько банок томата. Заправим — цвет будет красивее. Ну, что ж, коли так — за работу. Ты женат?

— Да нет, какое там. Так, иногда, когда в городе быть случается… Да и там больше промышляешь, как бы чем приличным брюхо набить. Я больше в трактир хожу, а иной раз в кафе, знаешь — внизу на Арджент-стрит? Это я про Брокен-Хилл говорю. Только очень уж сейчас там стало чинно да благородно.

— Охотно верю, — сказал Бони.

Мужчины побросали в котелок все, что требовалось для тушенки, налили воды, сдобрили перцем и солью и повесили котел над огнем. То, что мясо варится вдвое дольше, чем овощи, их нимало не волновало.

— Что мне в Аделаиде, да и в Брокен-Хилле тоже, отравляет жизнь, так это придуманное каким-то идиотом распоряжение закрывать все кабаки в десять вечера, — продолжал Каланча. Парню, похоже, и невдомек было, что с момента последнего его посещения городская жизнь круто изменилась.

— Так вот, я и говорю: раньше, когда питейные заведения закрывались уже в шесть, у меня по крайней мере было еще время отыскать местечко, где тайком все же подают виски. В Аделаиде, правда, того и гляди нарвешься на полицейского. А вот в Брокен-Хилле, скажу я тебе, все не так уж плохо. В Аделаиду-то я езжу редко, но спроси там кого насчет потайного кабака, так он враз начинает озираться, нет ли рядом полицейского. Что за недоверчивый народ пошел!

— Это еще что, Каланча, — отозвался Бони, — я вот слышал, что в Сиднее косятся даже на сидящих в парке. А ты много раз ездил в Аделаиду?

— Когда бывал в Брокен-Хилле, при случае ездил ненадолго. Большей частью в тот же день и назад возвращался. Там же не с кем добрым словом перемолвиться. В Брокен-Хилле все по-другому. Тут с каждым можно по душам поговорить.

— Да, в Брокен-Хилле люди куда доступнее, — Бони свернул сигарету. — А с сержантом, что приезжал сюда, ты тоже, наверное, был знаком еще раньше, когда навещал Брокен-Хилл?

— Еще бы! «Мир тесен», — сказал он, увидев мою рожу, и тут же поинтересовался, где я был в ночь с девятого на десятое июня. Ну, я сказал, что его это не касается. А и расскажи я ему даже, так все равно он оттого умнее не станет. Однако он настаивал, сказал, что я должен нарисовать на песке карту и показать, где я был — этого ему вполне хватит. Ну, я взял палочку и изобразил ему карту, но, как я и думал, ни черта он в ней не разобрался и ясности никакой у него как не было, так и не прибавилось. А на другой день он махнул на все рукой и вернулся в Брокен-Хилл.

— А где же ты все-таки был девятого июня? — поинтересовался Бони. — Со мной здесь творится совершенно то же, что с тем сержантом. Я прямо-таки путаюсь в ориентировке. Все время говорят: «вверх по Изгороди» и «вниз по Изгороди». На «север» или «на юг» было бы куда понятнее и проще!

— Проще? Ну, ты даешь! — серьезно сказал Каланча. — А вот послушай-ка, я хочу сказать тебе кое-что неожиданное. Утром девятого июня я разбил лагерь неподалеку отсюда, по ту сторону дороги в буш. Потом напоил верблюдов и пополнил запасы воды. А около десяти снова был здесь и, поскольку в тот день Джека Леввея не ждал, то собрал свои пожитки и отправился вверх по Изгороди. Или — на север, раз уж тебе так понятнее. А ночью разбил лагерь у десятимильной отметки — надо было отремонтировать кое-что. Этой ночью я слышал, как мимо гнали стадо угонщики скота. Это было где-то часа в два пополуночи.

— Угонщики скота? Что еще за угонщики?

Каланча сплюнул в огонь и пожал узкими плечами.

— Вообще-то мне не следовало бы говорить об этом, Эд. Я хотел было и дальше молчать. Знаешь, неохота впутываться в такие истории. Короче говоря, два дня спустя разыгрался порывистый ветер, и на меня у четырнадцатимильной отметки навалилась куча работы. А когда я вернулся на юг, особенных дел не оказалось, и я решил в четверг снова прийти сюда, чтобы встретить Джека. Но вместо этого нарвался на полицию.

— И ты рассказал сержанту об угонщиках скота?

— Ну уж, нет! Ничего я ему об этом не сказал. А вот Ньютону рассказал, но он-то умеет держать язык за зубами. И ты, надеюсь, тоже, Эд?

— Я-то — сама скромность, Каланча!

— Скромность! Клянусь, я, не сходя с места, поставил бы на нее несколько фунтов! В каких скачках бежит эта лошадка? Ты забавный малый, Эд. Иной раз такие словечки выдаешь, каких я ни от одного фэнсера не слышал. Да, это были угонщики скота. Они ехали вдоль Изгороди в направлении «Колодца 10». Гнали большое стадо. Судя по топоту, не менее двух сотен голов.

— Но ведь угонщики, надо думать, знали, что по эту сторону Изгороди ночуют фэнсеры?

— Конечно. Но они знали также и то, что иной раз стадо и само вдруг снимается с пастбища и перекочевывает на новое место. И нет в том ничего необычного, Эд. Да я и сам не обратил бы на это никакого внимания, не услышь звяканья цепных пут, накинутых на конские шеи. Совсем как у наших верблюдов.

Он указал рукой на неподвижно лежащих на песке животных. Обычно, если путы не нужны, оба конца цепи скрепляются вместе и надеваются на шею вожаку.

— Не знаю уж, на шее какой из лошадей болтались эти самые путы, у вьючной или у заводной, которую угонщики брали на всякий случай. Темно было, и я ничего не мог разобрать, а бежать к Изгороди да пялиться на них, чтобы и меня, не дай Бог, заметили, этакую радость я, извините, в гробу видал. Какое мне дело до всей этой истории! Не мой же скот-то, в конце концов!

— Так ты говоришь, это было в ночь с девятого на десятое июня?

— Около двух часов ночи. Но время неточное, так — навскидку. И темно было — хоть глаз выколи. На небе — ни звездочки.

— А у тебя что, часов нет?

— Да я на них и не поглядел, — махнул рукой Каланча. — С чего бы это я стал время засекать? Пусть из Квинамби хоть весь скот уведут. Мое-то, в конце концов, какое собачье дело? Нет, подальше надо держаться от таких приключений! И тебе хочу посоветовать, Эд, — всегда держись правила: чего не знаю, о том не тужу!

— А быстро они гнали стадо? — поинтересовался Бони.

— Не то чтобы вскачь, но довольно быстро. Я думаю, угонщики хотели быть у колодца еще до рассвета. В это время там не бывает ни одного человека. Для Джека и его людей — слишком рано, и фэнсеры тоже позднее за водой приходят. Ясно, угонщики хотели еще затемно напоить животных, а потом сразу же гнать их на юго-восток, чтобы к рассвету оказаться подальше от Изгороди.

— А в датах ты не путаешься?

— Обижаешь!

— Ну, тогда, значит, они должны выехать из Квинамби примерно через восемнадцать часов после Мэйдстоуна, пройти через ворота и пересечь дорогу по ту сторону Изгороди.

— Полностью согласен, Эд.

— Но ведь ты, кажется, не считаешь, что эти угонщики имеют какое-то отношение к убийству, или…?

— Нет, я так не считаю, — ответил Каланча. — У них одно было на уме — как можно быстрее стадо отогнать. Ведь свяжись угонщик с чем-нибудь, могущим возбудить интерес полиции, и не видать ему удачи, как своих ушей. И потом, на пути к колодцу они с Мэйд стоуном столкнуться никак не могли. Я думаю, что к тому времени он был уже мертв.

— Значит, ты полагаешь, что об этом угоне скота нам следует спокойненько позабыть?

— Совершенно верно, — в голосе Каланчи послышалось облегчение. — Чуешь, какой дух аппетитный идет от нашей тушенки? Еще чуть-чуть, и будет готова.

Он добавил немного муки, чтобы соус стал погуще, и снял котелок с огня. Тушенка удалась на славу.

После еды обходчики стреножили верблюдов и, растянувшись у костра, снова продолжили беседу. В разговоре Каланча упомянул Нуггета, и Бони тут же задал ему несколько наводящих вопросов, чтобы услышать его мнение об этом человеке. Оказалось, что Каланча оценивает Нуггета весьма невысоко.

— Терпеть не могу этого Нуггета, Эд. Он задавака. И болтун, каких поискать. Я слышал, что он давно уже якшается с полицией, а сам знаешь, всякий порядочный парень этих ребят сторонится. Нуггет утверждает, будто, когда случилось убийство, находился где-то посередине своего участка. К верхнему же его концу — сюда, значит, к этим воротам — он подошел лишь через день после прибытия полиции. Он пробыл здесь два или три дня и даже принял участие в поисках следов. Все, конечно, окончилось безрезультатно, потому что в те дни, как назло, налетела буря и все замела песком.

— Ты часто с ним здесь встречался — ну, так вот, случайно, как мы с тобой?

— Нет. Очень редко. Уже несколько месяцев прошло, как мы в последний раз оказались тут в одно и то же время. И вообще мы с ним, как говорится, не стыкуемся. Сорит деньгами, будто босс какой. Приняли его на должность фэнсера, он и завоображал, будто лучше всех прочих або. А сам целыми днями сидит на своей толстой заднице, а лубры и детишки на него работают. Потому Ньютон его на этот участок и назначил. А теперь, значит, он тебе это удовольствие перепоручил? Ну-ну, не думаю, что очень уж оно тебе будет в радость.

— А как у тебя с Ньютоном?

— Хорошо! Пока ты аккуратно выполняешь работу, он с тобой по петухам. Ну а если ты нерадивый лодырь — берегись. Тогда он хуже Сатаны. Это же Его Изгородь! Никогда не забывай об этом!

— Это он мне уже успел внушить вполне доходчиво, — сказал Бони.

— И еще один совет, Эд. Если подвернется вдруг случай сделать что-то приятное управляющему скотоводческой фермы — непременно сделай. Ну, заметишь, скажем, что-то необычное, заблудившуюся скотину, к примеру, — вот и сообщи ему. Можешь быть уверен — свежее мясцо бесплатно получишь. Так что с этими людьми всегда старайся ладить. Надо быть дипломатом!

— А как же с угоном скота? — отпарировал Бони.

— Ну, это уже из другой оперы: они разводят свой скот, а я ремонтирую свою Изгородь, — разозлился Каланча. — Я всего лишь маленький фэнсер. И что там происходит со стадами на скотоводческих фермах, меня не касается. Мое дело иное: если, к примеру, скотинка в Изгороди запутается или в канаву свалится — тогда я ее высвобожу. Или спросят меня, как на том или ином месте сейчас насчет кормов или водички, — я расскажу. Понял ты меня или…?

— Да уж понял, чего там, — постным голосом протянул в ответ Бони.