Лжец на троне 4. Возвеличить престол

Глава 10

Глава 10

Полоцк

14 февраля 1609 года

Морозы стояли жуткие. Если январь радовал комфортной и красивой снежной погодой, то с началом февраля птицы замерзали на лету. Поэтому задачи, которые стояли перед Юрием Дмитриевичем Хворостининым были не сложные, а на грани преступного авантюризма.

Чуть ли не треть личного состава вынуждено занималась не своими непосредственными обязанностями, а борьбой за выживаемость. Собирались дрова, разжигались большие костры, возле которых оттаивали воины и сушились бревна для разведения новых источников тепла. Это благо, что при подготовке к походу, командование расщедрилось и выдало стратегический запас: теплые тулупы, сапоги, с мехом внутри, которые шли для командиров, шерстяные портянки, пимы [валенки], хотя последние быстро намокали и их приходилось часто сушить. Так что русское воинство, не переставая жевать лук с чесноком и клюкву, справлялось с морозами… почти. Обморожения все равно случались.

Задачи, которые были поставлены командованием заключались в осуществлении полной блокады шведской группировки войск в Полоцке и его окрестностях. Первым этапом операции было лишение шведов любых поставок, как еды, так и фуража, оружия, дров, одежды. Сразу же, с приходом Хворостинина, у северных соседей отжали их склады в Великих Луках и в Опочке. Шведы как раз собирались сами оставлять свои складские помещения. Видимо, чуяли, что над ними нависает меч. Хотя, все же логично: они заключают мирное соглашение с Речью Посполитой, от чего становятся если не врагами, то предавшими союзниками. А какие это союзники, если предали?

Так что шведы не успели опустошить свои склады и вывезти достаточно немало всякого, в том числе и награбленного в Речи Посполитой. Россия до недавнего времени разрешала шведским войскам бродить по своей территории, так как у союзников не было прямого сообщения со своими, или временно, своими, землями в Полоцке, Витебске и окрестностях. Теперь усиленный псковский гарнизон, как и прибывшее пятнадцатитысячное войско Хворостинина закрывали границу и ставили в весьма неудобное положение шведские войска Якоба Делагарди.

— Боярин наказной воевода! — в дом, где расположился Хворостинин вбежал его посыльный.

Штаб армии, если можно так называть, когда штабов еще не создали, располагался в Великих Луках. Не то, чтобы командующий опасался морозов и отсиживался в тепле, нет, служба была поставлена вахтовым методом и командующий уже дважды выезжал к войскам. Часть войска дежурила на дорогах и у Полоцка, часть отогревалась, чтобы сменить своих сослуживцев. Сложнее приходилось пушкарям, которые безвылазно сидели у Полоцка, так как нужна была вся артиллерия, чтобы у шведов не возникло желания идти на прорыв. А так, вполне хватало восьми тысяч, чтобы сдержать шведов от глупости. Да и куда на прорыв? В польскую Ригу? Или к русскому Пскову?

— Чего врываешься, оглашенный? Али плетей твой горб давно не ведал? — разозлился Хворостинин.

Воевода вообще стал раздражительным в последние месяцы. Смоленский воевода Шеин все-таки вынудил вступить в местнический спор, в котором, даже при посредничестве государя, выиграть не реально. Государь-император не сможет пойти на подлог и принять совершенно не обоснованное местническими книгами решение.

А Шеин, видимо, провоцирует царя разобраться хоть с кем, пусть и с Хворостининым. Юрий Дмитриевич был уверен, что стал разменной фигурой в интригах смоленского воеводы, или, может быть кого еще, кто выступает вместе с Шеином.

Что же получится? Хворостинин проигрывает спор, Шеин с него стребует земли, или серебра, государю, за суд, так же нужно откуп дать и немалый, чтобы не оскорбить… По миру наказной воевода не пойдет, но несколько ослабнет и в богатстве, и в авторитете. А Шеин, повязанный с государем одним делом — разграблением его, Хворостинина, может продвинуться ближе к царю.

А может быть и другой эффект от этого спора. Брат Иван Дмитриевич Хворостинин, служивший воеводой в Астрахани осерчает и чего-нибудь, да вытворит.

— Ну, говори, ужо, коль пришел! — после продолжительной паузы, повелел наказной воевода.

— Так шведы, боярин-воевода, просять переговоров. Тебя приглашають в Полоцк, — сказал вестовой.

— Нет, — то не дело, мне бегать по морозам. Желают говорить, так пусчай и приезжают! Не досуг мне, — Хворостинин демонстративно отвернулся.

Конечно же, дело было не в том, что воевода не хочет ехать в Полоцк по холоду, а в том, чтобы показать, кто именно будет диктовать условия мира.

Через семь дней шведская делегация прибыла в Великие Луки. Недовольная прибыла, с обморожениями конечностей у некоторых воинов. Ну так теплой одежды шведы не дождались, перехватили войска Хворостинина все обозы с ней. Хотя, какая там теплая одежда?.. Шерстяные шведские жаки каппы, или феллтрои [куртки, пальто, сюртуки] не выдерживали морозов. А пальскаппов [шуба] или тулупов, у шведов оказалось не так и много, лишь на один русский полк и хватит.

— Как это понимать, господин воевода? — Делагарди начал разговор с нападок.

— О, ты речешь на русском языке? Добре, — Хворостинин попытался улыбнуться, но получалось лишь кривляние.

Юрий Дмитриевич готовился к встрече, волновался. Это же сейчас он, словно сам государь, должен принимать решения. А брать на себя ответственность Хворостинин не то, чтобы не любил, он обладал другим складом ума и характера. Исполнить все в лучшем виде? Да! Даже принять решение на оперативном или, но редко, на тактическом, уровне мог, но вот так, встречать полновластного представителя шведского короля? Или может? Он кто? В смысле, Хворостинин? Не кто иной, как представитель государя, при этом на своей земле и в своем праве. Так почему бы не действовать исключительно уперто и на тот результат, который ждут? Тогда и переговоры станут проще. Остается только упереться.

— Нет! — отвечал наказной воевода на одно требование. После того, как звучало другое требование, шведский генерал вновь слышал скупое. — Нет!

— Господьин воевода, а иные словы вы иметь? — Делагарди все больше раздражался бескомпромиссностью русского командующего.

Пусть не звучало витиеватых фраз, не плелись словесные лукавые кружева, как это часто бывает при переговорах, но даже шведский генерал признавал, что вот такая тактика Хворостинина на переговорах может оказаться самой действенной. Русский воевода закрывается волей государя и самое страшное для шведов, договариваться все равно придется. Кто-то поджег два склада в Полоцке с дровами. По таким морозам, в ход идут даже лавки и столы, разбирается часть хозяйственных построек. Шведское войско замерзает, того и гляди начнут разбирать деревянные конструкции с крепостных стен. В Нижнем замке уже такое пробовали делать.

— Нет, иные слова не имею! — отвечал Хворостинин и одаривал своего собеседника вполне удающейся теперь улыбкой.

Нервы наказного воевода пришли в норму. Может сыграло свою роль выпитый стакан царской водки, или то, что Юрий Дмитриевич понял — говори всегда «нет» и шведу некуда деваться.

— Так вы есть не желаете нашей сдачи? — спросил Делагарди.

— Нет… — Хворостинин замялся, понимая, что оказался в словестной ловушке от шведского генерала. — Желаю!

— Вот видеть, господьин воевода, вы иметь иные слова! — Делагарди ухмыльнулся, но так, вынуждено, лишь показать, что не сломлен и чуточку, но уколоть русского воеводу.

На самом деле генерал понимал, что он совершил большую ошибку, которую ему не простят. Король может и вникнуть в положение, но шведская знать не преминет упрекнуть Якоба Пунтусса Делагарди в некомпетентности и вредительстве. А что ему остается делать? Сидеть в Полоцке и замерзать, в надежде, что Господь смилостивиться и ниспошлет тепло? А дальше? За зиму припасы будут съедены, уже сейчас приходится сильно урезать рацион питания солдат. Тогда просто сил не будет отражать штурмы. Голодным воин быть не может. Да и не готовы крепости к полноценной обороне, не успели починить прорехи и разрушения в Верхнем замке Полоцка, взяв который, Нижний замок оказывается под плотным огнем артиллерии не только по стенам, но и по помещениям внутри замка.

Нужно было раньше выводить войска, требовать от поляков открыть свои города по Западной Двине, чтобы иметь склады не в России, а на польской территории. Так же наладить логистику через Ригу. Но… политика. Долго шли торги между Речью Посполитой и Швецией, Сигизмунд все-таки попробовал пропихнуть своего сына на шведский трон, чтобы Владислав после смерти Карла, стал править в Стокгольме. Конечно же, Карл IX на это не пошел. После шведская сторона потребовала выплат, якобы за Полоцк, но на самом деле этот город, после всех войн, не стоил стребованных аж миллиона полновесных талеров. Поляки, сами нынче не так чтобы и богачи, опешили и ринулись в дипломатическую атаку, используя те же серебряные талеры, но не на выкуп, а подкуп шведских чиновников. Шведы охотно брали деньги, тут, в Швеции, даже приближенные к королю, если сравнивать с польско-литовскими магнатами, нищеброды.

И вот все эти политические интриги и переговоры не позволили Делагарди вывести войска из Полоцка и приходилось продолжать снабжение своей группировки через условно недружелюбную русскую территорию. Ну и еще один просчет — Делагарди и не думал, что русские станут вести активные боевые, или, скорее осадные, действия. Снега, морозы, ветра — это время сидеть у камина, а, лучше, у добротно протопленной печи, но не воевать. Санитарные потери должны быть у русских невозможно огромными. Так что они сильно удивляли и заставляли завидовать даже шведского генерала.

Не слепой Якоб Пунтусс, видит, как чуть ли не с каждым месяцем русская армия преображается. Тренировки проходили и в гарнизонах Великих Луг и в Опочке, Пскове. Генералу сообщали об этом все офицеры, которые проходили через русские территории. Русские готовили новые тактики ведения боя, нечто, до того не используемое.

— Что вы предлагать? — после часа препираний и не менее двух десятков «нет» от русского воеводы, спросил Делагарди.

Хворостинин обрадовался, чего скрыть не получилось и шведский генерал вымученно ухмыльнулся. Теперь Юрий Дмитриевич может озвучить заученную формулу.

— Ты, генерал, становишься на время пленником. После войны с Польшей, возвернешься в Швецию. Так и с твоим войском. Кормить будут, в разных русских городах станут привлекать на работы по строительству дорог. Коли Швеция не вступит в войну, так и за плату твои воины работать станут, — выложил условия Хворостинин.

— Наше оружие? — раздраженно спросил Делагарди.

— Все вооружение вы оставите! Если Швеция не вступит в войну, то за оружие, как и за коней, шведскому королю будет уплачено честно, как за новое, — прояснил ситуацию Юрий Дмитриевич.

— Это есть произвол и попрание чести! Начнете войну, если я не есть сдаться? — вызверился генерал.

— А ты не кричи, швед! Ты у меня нынче, а не я у тебя. Тут я решаю, кто гость, кто враг! Насколько у тебя дров? А припасов съестных? — повышая голос говорил Хворостинин.

— Хватит нам еды! — продолжал противиться Делагарди.

— Ты не знаешь, что склад с припасами в Полоцке сгорел четыре дни тому? — смущение у наказного воеводы переходило в самолюбование.

Сейчас Хворостинин мстил шведу за то, что Юрий Дмитриевич его опасался, боялся сорвать переговоры, дать слабину или закружиться в водовороте слов и фраз. Нет, позиция Россия непреклонна, а воевода непреклонно о ней вещает в то время, как шведский генерал явно растерян.

— Подлая война! Это уже подлая война! — шипел Делагарди, взявшись за эфес своей шпаги.

Хворостинин подобрался и так же положил правую руку на эфес сабли, пока не предпринимая попыток извлечь клинок из ножен.

— Я прибуду в Полоцк и посмотреть, как дела. После прислать ответ. Но ждать гарантии, бумага, где есть прописаны условия, — сказал Делагарди и, проявляя крайнюю степень невежества, не попрощавшись, вышел из комнаты, где были переговоры.

— Строптивы какой! — ухмыльнулся Хворостинин. — Куды ты денешься?

В Полоцке уже как полгода назад была внедрена группа из трех человек под видом ремесленников. Эти бывшие царские телохранители, действительно, учились на Матвеевских мануфактурах скорняжному и сапожному делу. Ну а шведы привечали хоть каких мастеров. Восьмитысячной армии нужно было постоянно чинить свою одежду и обувь. Пришло время, и склады начали гореть. После все трое законспирированных диверсанта смогли покинуть город.

Через десять дней, когда были перехвачены аж четыре группы вестовых от Делагарди, а обученные соколы свалили трех голубей с посланиями, пришли известия и к Хворостинину. Шведы временно, на один год, сдаются, оставляя свое оружие.

*……………*……………*

Бахмут

28 марта 1609 года

Степан Иванович Волынский был доволен своей судьбой. Ранее воевода не самого большого и значимого городка Болхова, теперь он стал большим человеком, боярином, членом Боярской Думы. Вот только, время, чтобы заседать в Думе у него не оставалось, кроме только декабрьского заседания, где были собраны почти все бояре. Ну так на той Думе решались важные вопросы о сложном предстоящем годе.

Даже отметить Рождество Степану Ивановичу было недосуг. Ему государь-император поручил очень важное дело — встречу и сопровождение огромного войска кочевников. Шли почти двадцать пять тысяч степняков из башкир, калмыков и Богу одному только известно, кого именно еще. Вот и союзники же, даже не так, а подданные государя-императора, а все войска, что есть у России на юге напряглись и изготовились к драке. Возможно, у русского человека все еще пробуждается чувство опасности при виде кочевников.

Вместе с тем, мероприятия по предупреждению разбойничьих дел со стороны кочевых союзников, были не лишними. Случаи, где кочевники возжелали похулиганить были. По крайней мере, одна армянская деревня была полностью разорена. Один из калмыцких родов решил, что ему незачем идти непонятно куда далеко, а достаточно разорить и полонить большую и не бедную деревню.

Отряды Телятевского, который должен был сопровождать степняков до Бахмута, среагировали на вероломство калмыцкого рода запоздало, но все же удалось настичь людоловов. Плетущиеся люди сильно замедляют ход. Калмыцкий отряд в три сотни человек был вырезан под чистую. Ни одного живым не оставили.

Такой сюжет вызвал неоднозначную реакцию в стане башкирских и калмыцких вождей. С одной стороны, кочевники прониклись. Многие до того считали, что русские слабы духом, хоть и имеют неплохих коней и оружие. Они призваны быть рабами для славных воинов Степи. Так внушали молодым воинам старики, а старикам говорили о том духи давно умерших славных воинов. А тут русские, будучи в меньшинстве, режут, как баранов провинившийся отряд степняков. Уважение!

Но было и иное — солидарность со своими сородичами. Ведь не менее половины всех калмыков, ну и чуть меньшей части башкиров, были и сами не прочь пограбить русские селенья. Вот только вели кочевников по местам, где нет незащищенных поселений. Тут или крепостицы, либо крупные крепости. Только недавно пришли армяне на земли, юго- восточнее Астрахани.

Так что пришлось срочно собирать в Астрахани совет всех вождей, ну и объяснять, что, да как. Причем в третий раз говорить о недопущении грабежей. Вожди частью поспорили, но после подтвердили свои намерения. Особенно воздействовал тот факт, что при еще одном грабеже, тот род, чьи воины не удержаться от преступления, будет обязан выплатить виру русскому государю-императору, а также выдать не менее десяти аманатов-заложников. Это род, а те, кто совершит грабеж, будут убиты. Решительные лица Телятевского, астраханского воеводы Ивана Дмитриевича Хворостинина и командира армянского стрелецкого полка Саргеса Милкояна, еще больше убеждали степняков, что соглашения нужно выполнять в полном объеме.

Тем более, что свою часть уговоренного, русские военные чиновники сделали, насколько только могли. Со всех мест, даже из Казани и Нижнего Новгорода, к Астрахани, а оттуда, по пути следования степного войска, шло продовольствие и фураж. При этом учитывались религиозные предпочтения, так что ни одна свинья не пострадала, а вот баранов пришлось закупать много.

Степняки шли, словно на прогулке. Их кормят, обеспечивают фуражом, погода благоприятная, так чего не прогуляться? Тем более, что государь обещал и оплату, если, вдруг, так станется, что воины Степи останутся без трофеев.

Вот и Степан Иванович Волынский перенимал эстафету у Андрея Андреевича Телятевского. Тут, в Бахмуте все было готово к встречи союзных степняков. Пять тысяч стрелецко-казацкого войска, да еще прибыл армянский полк нового строя в более чем тысячу воинов, семь тысяч донских и две тысячи терских казаков под общим командованием Ивана Мартыновича Заруцкого — это большая, огромная сила, особенно с восьмьюдесятью четырьмя пушками. Пушкарский Приказ в последнее время льет много пушек. Ну а то, что прошлым летом прибыл в Астрахань большой караван с селитрой от персов и государь все и без остатка приказал купить, позволило сделать немало пороха, который и остался на южных русских украинах.

— Мои казаки заприметили много крымцев… два войска татарвы на северо-запад от Перекопа. Там есть и турки, — ошарашил всех собравшихся на Совет наказной воевода Заруцкий.

— Не спутали ли чего? — недоверчиво спросил Андрей Андреевич Телятевский.

Большой отряд дворянской конницы Телятевского уже завтра должен был отправиться обратно к Волге, чтобы встать на оборону прибывающих соледобытчиков от Строгоновых к Баскунчаку. Да, ногайский мурза, что обитает рядом с солеными озерами, обещал, что рабочим ничего не будет угрожать. Но есть ли полное доверие к ногайцам, тем более, что часть воинов оставшихся лояльных России ногайских мурз отправляют свои отряды в общее войско на войну с Польшей. Так что Андрей Андреевич уже был весь в мыслях об устройстве земляных крепостей у соленых озерах, а тут новые вводные.

— Не спутали, — строго припечатал Заруцкий.

Телятевский переглянулся со Степаном Ивановичем Волынским. Они оба были на Боярской Думе, когда, кроме многих прочих, государь говорил об выгодной для России обстановке в Крымском ханстве. То, что в Крыму будет гражданская война между ханом Тохтамышем, сильно обозленным за убийство своего брата и калги Сефира, и Селяметом, оговаривалось. Вступающая в силу наложница султана Кесем смогла убедить османского правителя поставить на Селямета, ну а Тохтамыш решил побороться за свою власть и жизнь.

Теперь, когда стало известно о двух крымских войсках, скорее всего, изготовлявшихся к битве, появляется очень серьезное окно возможностей. Напрашивался главный вариант развития событий: крымцы бьются, а русские добивают победителя.

— Что? — от Заруцкого не прошли мимо переглядывания бояр. — Говорите и мне!

Атаман говорил жестко, он вскипал. Давно уже не ластился с любимой женой, почитай два месяца. Ну а другие девицы стали неинтересны. А тут еще давило на атамана, что он ведомый в семье и жена знатная, а он… Так что, становившийся покладистым и рассудительным, Заруцкий вновь ощущал последствия давления на разум разгоряченной казацкой крови.

— Охолони, атаман! — жестко ответил Андрей Андреевич Телятевский. — Ты казак лихой и буйный, потому и не хотели тебе говорить…

— Так что ж я в неведении томиться буду? Мои казаки по Степи бегают, да вести собирают, уже и некоторые головы сложили в стычках с крымскими разъездами, а вы решили не говорить что-то? — Заруцкий встал и даже положил руку на эфес сабли.

— Охолони, говорю! — жестко припечатал Телятевский, так же вставая, следом за ним поднялись и Волынский с полковником Саргесом Милкояном. — Нынче расскажу, но прыть свою охлоди!

Чинно, с видом победителя, Заруцкий сел на лавку и жестом руки, ерничая, издевательски, предложил сделать тоже самое и другим членам Совета.

— И как с тобой таким достойная женщина уживается? — проворчал Волынский.

— На тебе показывать, как мы уживаемся, не стану, ликом не вышел! — Заруцкий засмеялся.

Такие слова можно было счесть и за оскорбление, но в общении с казаками позволялось немного, но больше допустимого в разговоре, например, со шляхтичем. Ну а Волынский, как и Телятевский по долгу службы, вынуждены подстраиваться под манеру общения. Поэтому хохотали все, разряжая обстановку.

— Ну так что? — отсмеявшись, спросил Заруцкий.

Волынский с Телятевским и рассказали о том, что знали о крымских делах. Упомянули они и о том, что государь-император размышлял, как более выгодно использовать обстановку в Крыму. Звучали предложения даже заключить с Тохтамышем мирное соглашение и оказать военную помощь. Но хан, напротив, запросил не помощь, а выполнение неких обязательств Москвой, как вассалом, ну и выплатить все поминки за два года и еще за три года вперед. Россия была поставлено в неловкое положение. Да, хотелось оказать помощь, но любые поставки в Крым — это репутационные издержки. Какая Россия империя, если платит дань ханству? Правда, там что-то сладилось, но без участия Телятевского и Волынского, а больше по ведомству Захария Ляпунова.

— Посчитали, что я поведу своих казаков в битву с крымцами? — спросил Заруцкий. — Так я и думаю так поступить. Али иное решение видите?

— Не вмешиваться. Пусть собаки грызутся, у нас свои дела! — высказался Телятевский.

При этом Андрей Андреевич произнес свои слова неуверенно. Ему так же больше всего хотелось пощипать крымцев. Ведь может так статься, что, разбив большое количество крымских воинов, крымцы забудут дорогу на русские украины, хотя бы на десять лет. А там уже и новая засечная черта будет во всю работать. Да и казаки планировали совершать лихие набеги на крымские города в будущем. И, чем меньше в Крыме будет воинов, тем больше шансов на успех любого военного мероприятия против наследников Великой Орды.

— Правильно, что не рассказывали. Не знал бы, таки был уверен, что вы люди смелые, — Заруцкий продолжал провоцировать воевод.

— А не пошел бы ты, Иван Мартынович, к лешему. Уводи своих казаков, не нужна твоя помощь, сказал Телятевский, зло и с прищуром смотря на Заруцкого.

— Прости, Андрей Андреевич, не ведаю, что со мной. Жонка, сын, — сие не привычно. Они там, а я здесь. Еще бы в чистом поле, да с саблей наголо, ворога бороть, да, нет, — сижу здесь, сплю да чревоугодничаю. Скоро бражничать буду, — повинился Заруцкий.

— А что, Андрей Андреевич, может, и ударить по супостату, — решил высказаться Волынский. — Не быть нам никогда в союзе с крымцами.

— Думаете, я не хочу ударить по крымцам? Токмо сие вопрос державный. Коли турка там есть, то не след встревать. Мы не можем воевать нынче еще и с османами. Впрочем, — Телятевский посмотрел на Волынского. — Степан Иванович, тут тебе решать, я степняков привел, свое государево дело сладил.

Со скамьи приподнялся Саргис Мелкоян.

— Где увижу турку, бить его стану, грызть зубами его буду. Мне турка семью убил, — решительным взглядом армянина проникся даже Зарутский.

Наступила пуза, что и как делать было не особо понятно, хотя у Волынского появились взгляды на этот счет. У него под рукой просто невероятное количество степняков, не мало казаков, а после, если возникнет на это необходимость, всегда можно сказать, что это неуправляемые степняки сами решили напасть, а мы, официальные власти, приносим, значит, наш «пардон».

— Собирайте Военный Совет с командирами воинов степи! — принял решение Волынский.

*……………*……………*

— Сын собаки! Он решился выставить моих же воинов против меня! — сокрушался Селямет. — Мальчишка! С кем воевать собрался?

— И все же у Тохтамыша собралось немало воинов, — в отличие от крымца Селямета, османский чорбаджи [полковник] говорил спокойно, с ленцой.

Юнус Челык был единственным, кого смог, или захотел, выделить в помощь Селямету падишах и османский султан Ахмед. Уже вернулось часть османского войска из Анатолии, где окончательно покорены, либо замирены, восставшие племена и чернь. Блистательная Порта могла бы выделить значительно больше войск, чем один полк янычар и пятнадцать пушек. Таким жестом султан лишь подчеркивал, какую именно сторону он окончательно принял, и, что видит крымским ханом только Селямета. Хотя после засады на крымскую делегацию, которая возглавлялась калгой Сефедом, и направлялась на поклон к султану, никаких недомолвок больше не существовало.

Султан Ахмед посчитал, что только его слово и выделение лишь полка столичных янычар, упразднит любое желание противиться воли великого падишаха. Оказалось, что и великие султаны ошибаются. Впрочем, в последнее время, делают это все чаще.

— Отчего ты, Юсуф, пребываешь в таком спокойствии? — спросил Селямед.

— Оттого, что мы обязательно победим, — лениво отвечал османский офицер.

— Хм! Победа будет за мной, но сколько воинов я потеряю? И сколько татарских воинов сейчас стоят против меня? Ханство ослабнет и не сможет быть важным союзником великого султана, — сказал Селямет, хотя подумал немного иначе.

Селямет собирался быть в фарватере османской политики и имел острое желание сильно пощипать Московию. До Константинополя дошли слухи, что русский царь не против создать новую антитурецкую коалицию. Еще три года назад, подобные политические потуги московитов, вызвали бы иронию и улыбку, но в свете последних событий задумываются и в Константинополе.

Откуда вдруг Россия смогла собрать орду кочевников и вести ее на Польшу? Причем, если бы не было уверенности, что Орда идет именно на Речь Посполитую, то султану пришлось изменить свою политику и, возможно, тихо отравить Селямета, чтобы оказать поддержку уже Тохтамышу в отражении нашествия кочевников. Как же это необычно может выглядеть и звучать, когда степная Орда может пойти войной на наследников Великой Орды. Но что-то в последнее время многое меняется.

Те, кто вершит османскую политику от имени султана, возблагодарили Аллаха за то, что он не наделил польскую шляхту дальновидностью и смирением. Сейчас такой момент, что из-за внутренней распри в Крыму, русские, вероятно, не без помощи персидского шаха Аббаса, рискнули бы подойти к Перекопу, а, может, и дальше. Говорить о развитии турецких крепостей в регионе в таких условиях сложно. Но, русские идут биться к полякам, а султан улыбается, когда его враги грызут горло друг другу. В то, что Россия способна была стать врагом Османской Империи, уже мало, кто сомневался.

— Скажи, Юсуф, как перед Аллахом, скажи! Тебе же приятна ситуация, когда крымские татары воюют друг с другом? Теперь султан пришлет янычар в крепости из-за ослабления Крыма? — спрашивал Селямет, и без того зная правильные ответы на поставленные вопросы.

— У нас общий правитель, он один и никто иной — это великий господин, — решительно, с огнем в глазах, возможно, фанатичным, говорил командир янычар. — Мы все его слуги.

Юнус Челык должен был иметь имя Бранко Илич. По крайней мере, при рождении именно именем Бранко, был назван мальчик из сербской семьи. И Юсуф прекрасно знает, что он где-то оттуда, из славянского племени, что, вероятно, был крещен при рождении в православие, но он люто ненавидит иноверцев-гяуров и воспитан так, что до последнего вздоха, даже если руки отрубят, то будет кусать, но никогда не сдастся. В это время еще были славные янычары, хотя при вступлении султана Ахмета на трон, казалось, что верные воины, даже бунтовали.

На следующий день два войска стояли друг напротив друга северо-западне крепости Перекоп. Тохтамыш смог поднять восемнадцать тысяч воинов. Хотя в Крыму и Причерноморье сейчас было, может, и все семьдесят тысяч набрать.

В гражданской войне, при любой смуте, большинство людей занимает выжидательную позицию. Кто будет побеждать, к тому и примыкают. А стоит потерпеть одно поражение, так начинается отток вооруженных людей и денежных кошелей в противоположный лагерь.

В Крыму выжидали, кто победит. Многие беи не прислали своих воинов. Согласившиеся на вассалитет от Крыма, Кабарда, где были родственники Тохтамыша, прислали лишь три сотни воинов, что, с учетом обстоятельств, выглядело никчемно. Но, у Тохтамыша даже при поражении оставались шансы. Он приказал проверить на лояльность гарнизон крепости Перекоп, дополнительно укрепить эту твердыню, увеличить количество воинов и убрать всех османов оттуда. Русские прислали десять пушек, якобы не в счет поминок, а в качестве уплаты за то, что крымские отряды не будут ходить к Бахмуту и разорять окрестности и обозы. В другой обстановке Тохтамыш на такое бы не пошел. Ему было важно, чтобы унизить Москву, как следствие — возвеличить себя.

Сражение начали те самые триста кабардинцев. Зря Тохтамыш, узнав лишь о численности, ругал предателей-вассалов. К крымскому хану прибыли отличные воины на лучших, выносливых конях, с великолепными луками, пиками и саблями, а командиры имели в седле даже пистоли. Подобное снаряжение трехсот воинов — это стоимость экипировки более тысячи среднестатистических крымских воинов.

Лихая атака кабардинцев оказалась для войск Селямета неожиданной. Она началась рано утром, с рассветом, тогда воины мятежника Селямета растерялись и подумали, что на них напали основные силы того, кто занимает, по их мнению, ханский престол не по праву. Началась суета, позволившая кабардинцам изрядно обагрить свое оружие кровью правоверных.

Личная гвардия Селямета первая организовалась, но не пошла в лобовую атаку, а, определив пути отхода кабардинцев, и, послав быстрые разъезды в сторону войск Тохтамыша, чтобы предупредить в случае атаки основного воинства, просто стали ждать, когда кабардинцы, выполнив свою миссию, станут отходить. При этом воины Кабарды и не собирались ввязываться в ожесточенное сражение, и только заприметив объединение крымских отрядов, поспешили прочь.

Пики кабардинцев были сломаны о тела крымцев, лучники отложили луки, пистолеты разряжены. Не ждали северокавказские воины, что их ожидают одни из самых профессиональных воинов Селямета. Уйти удалось лишь десятой части из всех кабардинских героев.

Разозленные, решительные, желающие жестко покарать за свою растерянность и первую кровь, передовые отряды войска Селямета, двинулись в атаку. Остальное войско, которое не попало под удар кабардинцев, заразилось решительностью своих собратьев, и так же пошли вперед.

Кровь пролита. Путей решения конфликта миром, боле не существует. Теперь крымские воины, мало отличимые друг от друга, будут сражаться с остервенением, не задумываясь о том, что здесь и сейчас они кратно уменьшают мощь своего государства.

Еще не так давно крымские кони резвились на улицах Москвы, крушили лавки на Варварке, поджигали кузни на Неглинной, гарцуя и выкрикивая оскорбления закрывшимся в Кремле стрельцам и части боярства. Теперь же только глупый хан сможет надеяться на то, что ему удастся пройти к Туле и Кашире, не говоря о том, чтобы вновь спалить Москву.

* * *

Иван Мартынович Заруцкий нервничал, атаман не знал, что с ним происходит. И не было рядом психолога, который смог бы объяснить всю ту гамму чувств и эмоций, которую чувствовал вольный казак с безумно храбрым сердцем и с отсутствием чинопочитания. Мудрый священник мог бы понять и объяснить казаку, но слишком давно не исповедовался атаман.

В Заруцком боролись две стихии: любящий муж и буйный казацкий атаман. Побеждала первая ипостась. Особенно после того, как два дня тому пришло письмо от любимой жены Софии. Женщина, которая в предыдущем браке с нелюбимым мужчиной, либо долго не могла забеременеть, либо дети умирали, нынче вновь беременна. А еще давлело то, что пришлось взять фамилию жены. Второй, но все равно. И она выше по положению, а так в семье не должно быть.

Так что Заруцкий хотел забыть все свои эмоции в жесткой рубке с супостатом.

Нервное ожидание вестей, наконец, закончилось прибытием трех кассимовских татар. Атаман не знал, что это именно те татары, которые смогли подранить крымского хана, и весьма поднаторели в слежке и разведке в степи.

— Ну, что там? — нетерпеливо спросил Иван Мартынович.

Тон и интонации атамана не произвели на разведчиков сколь-нибудь сильное впечатление. Однако, об изменениях ситуации следовало срочно доложить, и не только Заруцкому, стоявшему передовым полком, но и Степану Ивановичу Волынскому, который взял на себя признанное вождями право отдать приказ степнякам на выдвижение.

Войско русского государя-императора и его вассалов заняло позиции в четырех часах от предполагаемого места сражения, сильно при этом рискуя тем, что при подходе к месту разворачивающихся событий, кони будут сильно уставшими и способными, в лучшем случае, на одну лихую атаку. Однако, нужно было найти золотую середину между вероятностью обнаружения и возможностью поучаствовать в сражении.

Заруцкий, на рысях, выдвинулся со своими казаками вперед, сильно опережая основное войско. Его задачей была атака с тыла войска Тохтамыша. Степняки же должны были атаковать войско Селямета.

— Быстрее! Быстрее! — подгонял Заруцкий своего коня, который большую часть пути до места сражения оставался заводным.

Атаман боялся, что не успеет, что кто-то из претендентов на крымский престол победит. И тогда можно получить вместо хаоса и неразберихи у крымчаков, организованный отпор и кровавое сражение. И пусть Заруцкий хотел драки, он еще больше, чем когда-либо, желал выжить. Так выжить, чтобы слава о нем в веках жила.

Хлипкий заслон перед обозом, казаки как будто не заметили. Но не ждал Тохтамыш удара в спину. Хотя ему доложили, что какие-то силы степняков, явно не крымцев, уже потому, что мелькают русские стяги, расположились в пяти-шести часах от места сражения. Крымский хан поставил все на сражение и уже не мог ничего предпринять, кроме, как биться с Селяметом до последнего.

Тохтамыш проигрывал эту битву. Часть его отрядов уже бежала. Верные воины сейчас совершали безумно смелую и отчаянную контратаку и нарвались на пушечные выстрелы османских орудий. Так что молодой человек, прямо сейчас терявший свое ханство, безмолвно взирал на то, как его личная охрана, в вооружение и выучку которой, Тохтамыш вкладывал большие средства, с лихвой отрабатывает потраченное серебро.

Заруцкий увидел скопление хорошо вооруженных крымских воинов. Это стало для атамана, словно красная тряпка для быка. Он шел сюда, чтобы захватить в плен собаку крымского хана. Атаман хотел, чтобы о нем больше говорили ни как о муже знатной княжны с большим богатством, а как о том воине, который пленил самого хана. С его именем на устах казачата будут играть в свои игры, а в Москве, еще помнящей разорение от крымских набегов, станут славить великого воина.

И все это пронеслось в голове Ивана Мартыновича Заруцкого лишь за мгновение, а потом он влетел в скопление воинов, которые до того сами начинали разгон для атаки.

Сабля в правой руке, рука вытянута вперед и успела немного замлеть. Стрела ударяется в кольца кольчуги, ниспадающей из-под шелома. Боли Заруцкий не ощущает, адреналин начинает замещать любые болезненные ощущения. Только вперед. Короткий замах вправо, замах влево — рука крымского воина падает под копыта казацких коней. Открытая шея у противника, укол и подрезание горла. Что-то бьет в плечо, но нет времени подумать об этом, так как впереди еще много противников.

К атаману устремляется множество крымских воинов, стекающихся к хану, но Заруцкий этого не замечает, он на острие казацкой атаки. Дорогу крымцам, желающим срубить наглого гяура, преграждают верные Ивану казаки. Православные воины часто просто ставят своих коней поперек, создавая коридор для своего атамана. И лишь хорошие брони позволяют станичникам не умереть в ту же секунду, а продлить свою жизнь на бесконечные пять-семь секунд. Но благодаря этой жертве в узкую горловину, сразу за атаманом, устремляются новые десятки воинов. И динамика атаки, пусть и замедлилась, но еще не выдохлась.

Атаман плохо видел, по его глазам стекала кровь. Он не думал о том, чья это кровь, вероятнее всего, не чужая. Но цель уже была впереди. Молодой парень в богатом доспехе на великолепном коне был всего в метрах двадцати и были бы не разряжены пистоли, то Иван Мартынович, не позволил себе промах. За спиной же шла ожесточенная драка. Крымцы стремились сомкнуть свои ряды и у них это получалось.

* * *

Тохтамыш ничего не предпринимал. Он проиграл еще до того, как в сражение вступила третья сила. Молодой мужчина не был трусом, он лишь растерялся, не понимал, что делать. Нужно бежать, Перекоп ждет, там спасение. Вот только со всех сторон теперь кипел бой. Где-то солнце тускло светило, заслоняемое взаимным дождем из стрел. Порой, пущенные стрелы встречались в полете, столь плотным был взаимный обстрел.

Контратака войск, подконтрольных Тохтамышу, захлебнулась, но кое-что успела сделать, и теперь противнику, этому ненавистному Селямету, приходилось проводить перегруппировку своих отрядов, чтобы вновь собрать их в кулак и ударить.

То, что казаки прибыли с тыла, стало неожиданным. Тохтамыш сперва был уверен, что это Селямет купил запорожских воинов и вступил с ними в сговор. Не было стягов, подтверждающих присутствие российских войск, а казаки часто были сами себе на уме. Лишь позже, когда было видно вооружение и брони казаков, хан подумал, что московиты всех переиграли и сейчас будет разгром всех и его и Селямета. Последнему обстоятельству Тохтамыш порадовался, но все равно очень не хотелось умирать.

То, как атаковала казацкая конница, было необычным. Создавалось впечатление, что казаки пришли не за добычей, а чтобы за что-то покарать, слишком злые они были. Но больших набегов ни в русские украины, ни в польские, за последний год не было, а русским, так и вовсе позволили начать окапываться в Диком Поле. Тогда почему такое остервенение, от чего казацкий предводитель стремится умереть?

— Если бы за меня вот так умирали, я был победителем всегда и везде, — сказал Тохтамыш, наблюдая, как одни казаки жертвовали собой ради того, чтобы атака не захлебнулась и атаман продолжал пробиваться вперед.

— Великий хан, янычары обстреляли наших воинов и начали свою атаку. Долго сдерживать натиск воины не смогут, — сообщил Тохтамышу один из его верных командиров.

— Мансур, сделай так, чтобы вот этого казака, — Тохтамыш указал рукой на смотрящего прямо на него Заруцкого. — Окружили, но не убили. И прикажи нашим воинам обороняться, но не атаковать казаков.

Лошадь атамана Заруцкого еле держалась. Не менее изнуренный вид был и у атамана. Кипел бой, и основная часть казачества была только на подходе. Тохтамыш поднял руку вверх, для того, чтобы атаман точно его увидел, не прошел без внимания казака и тот факт, что хан бросил свое оружие.

— Ты говоришь на моем языке? — выкрикнул Тохтамыш, обращаясь к Заруцкому.

— Нет, — отвечал хану хриплый голос уставшего человека.

Знания Заруцкого наречия, на котором общаются в Крыму, возможно, и позволили бы худо-бедно изъясниться, если бы речь шла только о сдаче в плен, но атаман был настолько уставшим и эмоционально выжатым, еще и раненный в плечо, что не нашел в себе силы объяснить хану степень изученности языка.

В окружении Тохтамыша были опытные воины, которые не раз ходили за ясырем и в Московию, и в Польшу. Один из них и предложил свои услуги в качестве переводчика.

— Ти, вилей хватит бится. Мой хан вилей воинам не бить гяур, — коверкая русские слова, с нотками пренебрежения, командир отряда крымцев перевел Заруцкому.

Отяжеленная рука атамана, чуть трясясь, медленно поднялась вверх. Казаки видели своего предводителя, и многие из них поняли, что происходит, и попробовали выйти из схватки. Одновременно прозвучал приказ остановиться и защитникам хана Тохтамыша. Однако, не все в порыве боя смогли увидеть или услышать своих командиров, и еще с десяток секунд очаги сражения просуществовали, унеся жизни почти двум десяткам казаков и шестнадцати крымцев. Войска вошли в клинч, и командирам было сложно докричаться и вразумить своих бойцов.

— Что ты хочешь? — вымученно спросил Заруцкий, чуть не свалившийся из седла, но возле атамана уже стояли десять его ближников, двое и которых подперли плечами предводителя казаков, не позволяя ему свалиться с коня.

— Сопроводя хана к Перекоп. Ти буде богат, много золот, — сообщил ханские условиям крымский военачальник.

— Только в Москву сопроводить могу, — зло ответил Заруцкий

Атаман, конечно, был падок на деньги, однако нынче ему важнее была казацкая слава великого воина. Он станет по своему положение вровень жене, или не быть семейному счастью. Государь справедлив, он введет казака в Боярскую Думу, ну или, хотя бы одарит чем существенным.

Наступила пауза. Тохтамыш видел, как и все его воины, что казаков стало слишком много. Против менее, чем шести сотен, пусть и лучших крымских воинов, сейчас распекалась лава более, чем в пять тысяч казаков. И это были не лапотники, сражающиеся в нижней рубахе со ржавым топором, а воины в тигеляях, кольчугах, бахтерцах. Было среди них и много лучников, которые ждали только отмашки своего атамана.

— Кто мой хан, коли поеде? — спросил крымский военачальник и зло, пренебрежительно, посмотрел на своего хана, или уже не своего.

Заруцкий задумался. В это время ему на ухо прошептали, что нужно срочно на что-то соглашаться, иначе придется вступать в бой с поддерживающими Тохтамыша отрядами. Даже не отступающими, а уже бегущими. А после подоспеют и татары Селямета, так можно и в ловушку угодить.

— Слово мое, что до Москвы ты, великий хан, — гость. И никто обиды не учинит, но перед волей государя я слаб, ибо слуга государев. Что в Москве скажет Димитрий Иоаннович, то и будет. Не теряй времени, хан! Иначе защитить тебя не смогу, — сказал Заруцкий, и из него будто стержень вынули.

Атаману подвели свежего коня и помогли перебраться, а другой казак за уздцы стал уводить коня Заруцкого. Когда Тохтамыш согласился ехать в Москву. У него созрел план, по которому за то, что крымский хан освободит Московию от дани и вассальной зависимости, царь даст войско и Тохтамыш еще собственноручно отрубит головы предавшим его беям. Молодой хан цеплялся за жизнь, при этом она неразрывно была связана с престолом в Бахчисарае. Он проиграл Селямету, но и дядюшка изрядно потрепан. Русский царь даст ему степняков, стрельцов и пушки, а он… Тохтамыш верил, что русские не потребуют никаких вассальных клятв, может, золото только, оно нужно всем гяурам, а его Тохтамыш найдет в закромах казненных беев. Тем и откупиться от московского царя.

Когда Тохтамыш, не считая шести тысяч казаков, в сопровождении меньше, чем пятидесяти своих бойцов, остальные предпочли уйти в Крым, или по поручению хана отправились в Бахчисарай, удалялся, бесформенная лавина, которой не было конца и края, с улюлюканьем и гугуканьем обрушилась на, уже празднующие победу, войска Селямета. Уставшие крымские воины не смогли оказать действенного сопротивления. У некоторых кони отказывались идти в бой от усталости. Профессиональное сопротивление оказали янычары, которые смогли не только выстоять при атаке, но и контратаковать под прикрытием своей артиллерии. Ни башкирам, ни калмыкам умирать не хотелось, а добычи они очень желали. Потому у янычар, после первой атаки, стали уходить стороной, устраивая загонную атаку на крымских воинов.

Но вот за степняками вышла тысяча армянских стрельцов. Полковник Мелкоян не видел никого, только турку, а еще перед глазами были изуродованные тела матери, жены, брата и двух сыновей. У янычар не было шансов, их шли убивать те, кто годами жил лишь мечтами о мести. А тут еще пушки нужно развернуть, огромные, неповоротливые пушки. Янычары были обречены.

Селямету доложили, что Тохтамыш бежал с гяурами и что он послал всего сотню воинов, чтобы вывезли из Бахчисарая казну и гарем. Селямет поспешил перехватить воинов своего племянника. На третий день пути усиленный разъезд из Перекопа, остававшийся верным Тохтамышу, не оставил свидетелей полного уничтожения Селямета и его окружения. Со страха, что политическая ситуация изменится и они сейчас убили кого-то важного, воины добили и раненых, ну а в крепости сказали, что трофеи от какого-то отряда, который сразу атаковал, не представившись

Крым остался без хозяина и лишь только в турецкой крепости Буджак предавался молитвам Михмед Герай, вдруг, ставший главным претендентом на ханский престол.