Лжец на троне 4. Возвеличить престол

Глава 11

Глава 11

Москва

8 марта 1609 года

Сегодня Международный женский день. Праздник, отмечающийся во всем мире… к сожалению, не во всем мире, но в моем мирке, точно. В голове одного пападанца, который все никак не может сжечь окончательно все мосты с прошлым-будущем, все еще не стерлись традиции будущего. Но женский праздник — это такой триггер, который не обязательно и сжигать. У русского человека на четыре праздника, как минимум, выделяется слюна и появляется острое желание что-то делать, но отпраздновать. Это Новый Год, 23 февраля, 8 марта и День Победы. Ну не могу я не выпить в такие дни, как и сегодня не мог не подарить что-нибудь этакое жене. Тем более, что нужно создавать тренд «императорская сокровищница».

Над ожерельем, что я захотел подарить Ксении, работали одиннадцать человек, это включая меня. Интернациональная бригада из высококлассных ювелиров и огранщиков трудилась две недели. А почему они не высококлассные, если, к примеру, Иванес Саргинян принимал участие в подготовке драгоценных подарков в султанский гарем, а за изделиями Якова Лейзеровича из Могилева охотились магнаты в Речи Посполитой.

Последний, кстати, вполне обжился в России. Удивительные они люди, евреи, умеют приспособляться к любым условиям и видеть перспективы там, от куда многие убегают. Лейзерович не потерял связи с родственниками из Литвы, что ему, безусловно, помогает в работе.

К сожалению, но часть ремесленников и мастеров, которые были взяты с набегов, убежала обратно, в Литву. Знаю, что уже некоторые из них вновь вернулись, но далеко не все. Зря! Я делаю все, что можно для создания внутреннего рынка и тем самым возможности для реализации своих изделий для многих мастеров. Мануфактуры есть, они появляются и большая половина из них работает вполне прибыльно, но и для мастеров найдутся свои клиенты.

Волей «сверху» я организовал Московскую ярмарку, в этом году должны пройти — есть все условия, что успешно — ярмарки в Нижнем Новгороде и Ярославле. Оптовые рынки создаются в Архангельске и Астрахани. Это для купцов-лентяев. Перс может приехать в ближайший крупный русский город, коим для него является Астрахань, и купить почти все, что можно приобрести в Центральной европейской части России. Дороже — конечно! Но безопасно и гарантировано. Хочешь дешевле — езжай на ярмарки.

Постепенно, но неуклонно, с 1 января, вводятся полновесные рубли, по 25 граммов серебра в каждом, а так же вводились копейки. Тут, арифметически высчитывали, чтобы в ста копейках были те самые 25 граммов белого металла. То есть в монете «50 копеек» было 12,5 граммов, в «20 копеек», соответствующе, а вот пять копеек были из билона [медь, с примесью серебра], копейка и полушка были уже медными.

Реформа сложная, по своей сути. Мы заменяли всякие «новгородские деньга», «московки», систематизируя денежное обращение. В условиях войны начинать такое большое дело опасно, я уже об этом говорил, но после посчитал, что воевать мы можем долго, если не постоянно. Так что, не развиваться из-за этого? Вот только вводить новые деньги стали дозированно, небольшими партиями и с разъяснениями в газете. Печатный двор работал медленно и даже за полгода не смог начеканить монет и на десятую долю нужного. И это при том, что и новгородский печатный двор был перевезен в Москву вместе с мастерами.

Монеты получились…Да плохо, очень плохо! Я видел в будущем, на экскурсии на Печатный двор, станок для чеканки монет, который использовали в начале XIX века. Это тот, что с двумя рельсами и мощным молотом. У меня есть Гаспар Леман — гений гравировки и работы хоть с камнем, стеклом, да и с металлами вполне может. Есть и другие, в том числе и, бывший ранее цесарским, мастер чеканки монет. Но… все равно уродцы. Хотя остальные люди из моего окружения восхищались. А по мне, так не лучше ефимок [талеров]. Правда, и не хуже, что тоже результат. Но хотелось, чтобы монеты, с надписями «рубль Российской Империи» были лучшими, когда двуглавый орел на аверсе не похож на ощипанную курицу, в то время, как мой профиль на реверсе хоть как-то походил на реальность. Только чтобы без выжженной каленым железом бородавки, где сейчас ожег. Мне обещали стараться улучшить монеты, а Василий Петрович Головин не разделял моего скепсиса вовсе, искренне гордясь русскими деньгами. Не видели они монеты, которые можно было бы назвать произведением искусства. Я такие в будущем видел, так что и от сюда скепсис.

Изучил я и вопрос с таможнями. Вместо Приказа Большого прихода я ввел Таможенную избу. Приказ у меня — это министерство, а таможенные службы должны работать под началом человека, ответственного за все финансово-экономическое развитие страны. При этом, получалось, что таможня/мытня — это не что иное, как группа рэкетиров. Им не платили денег из казны, а разрешали «откупы». Упразднять такое кормление вовсе было сложно, на казну свалились бы немалые выплаты чиновникам, которые не факт, что отказались бы от привычной системы работы. Тогда пришлось бы направлять ревизоров, которых от слова «нет», сажать-казнить и тем самым оставаться без хоть каких, но специалистов.

Вместе с тем и оставлять как есть, не хотел. Поэтому приняли с Лукой решение, по которому каждая оформленная бумага с описанием товара и его примерной стоимости — это выплата, а за воеводой оставалось право, по согласованию с Царским Приказом, выплачивать процент от товарооборота сотрудникам таможни, но не более, чем определенная сумма. Определять эти суммы предстояло в конце каждого торгового сезона. Так я надеялся простимулировать и таможенников, но и упразднить серые схемы, где каждый работник таможни устанавливал свои правила прохождения досмотра купцов.

А еще я оставлял лишь Архангельскую и Астраханскую таможни, с перспективой таковой в Орешке, когда возобновиться торговля со Швецией, ну и в Москве центральные координирующие органы. Все потенциальные торговые отношения с Китаем оставлял без всяких мытней. Во-первых, такой торговли почти нет, если только не посредническая через киргизов, ну а во-вторых, хотел создать самые благоприятные условия для торговли с Поднебесной, или с народами, проживающими рядом, теми же маньчжурами, пока с ними не сцепились. Должны же выйти на китайцев, в той истории вышли и сейчас должны. И обкладывать сразу же налогами только зародыш торговли — не продуктивно.

— Государь! — в кабинет, нарочито степенно, явно сдерживая свою бурлящую энергетику, вошел Акинфий. — Государыня прибыла!

Мой помощник первым стал называть Ксению «государыней», обычно все обращались к ней «царица», но теперь перенимают у помощника новый титул. Я не противлюсь. Пусть будет государыней, но можно и короновать ее императрицей, отдельно, в угоду идеологии и пропаганды.

— Пусть подождет! — засуетился я. — Где ожерелье? А цветы?

Все было в соседней комнате с кабинетом и это «все» Акинфий принес уже через минуту. Шикарный букет роз, взращённый в пока одной и маленькой теплице-оранжереи, для начала марта выглядел волшебно.

— Зови! — сказал я, одергивая короткий кафтан.

В кабинет вплыла моя лебедь. Наверное, я любил эту женщину, а еще больше был признателен ей за детей, что она рядом, и больше помогает, чем вредит, за многое спасибо. Как и за то, что женитьба не Ксении чуточку внесла порядка в обоснования моего статуса государя.

— Акинфий! Вон пошел! — выкрикнул я, заметив, что мой помощник с любопытством стал наблюдать, что будет дальше после встречи государя и государыни.

Он знал, что я готовил подарок жене, видимо, хотел увидеть реакцию женщины на сюрприз.

— Государь! — поздоровалась Ксения, а я со злостью посмотрел на удаляющегося Акинфия.

Это Ксенька при посторонних обращалась ко мне так официально. А не было бы помощника, так и обняла и поцеловала. Так что Акинфий, гад, лишил меня поцелуя любимой женщины. Вот не сосватаю ему дочь богатого купца Миронова, будет знать! Хотя, нет, сосватаю, уж больно купец шустрый, да грамотный, быстро оценил возможности торговли и работает и на английском направлении и на персидском, порой перепродавая товары и имея хороший барыш. Акинфий же дворянин и мной обещан подарок к его свадьбе — деньги на обустройство двух мануфактур и усадьба в Москве. Вряд ли, конечно, купчина позариться на такое, как раз серебра у него должно хватать, Миронов нынче, наверняка стотысячник, но на то он и разумный, чтобы через зятя иметь выход на меня. Более того, я становлюсь чуть ли не сватом Ивану Миронову.

Кстати, а не ввести ли градацию для купчин? Миллионников нам в ближайшие десятилетия не видать, да и не нужны они такие, хватит Строгоновых. А вот стотысячники, вполне. Надо вспомнить, как оно было в Российской империи и почему купцу нужно было подтверждать свои торговые обороты. Не для единых же зарисовок перед коллегами это делалось?

— С праздником Весны! — сказал я и протянул изящную малахитовую коробочку, выделки самого Лемана.

А внутри было ожерелье. Красные рубины великолепной огранки, обвитые золотыми цепочками — это было очень красиво и ярко. А стоило!.. Ну да все деньги в семье. Не будет за что купить хлеб, продам. Шучу, конечно!

— Матерь Божья! — восхитилась Ксения.

Женщина посмотрела на меня и глаза ее увлажнились. Сорока! Любимая птичка сорока, столь падкая на яркие блестяшки!

— Нравится? — задал я глупый вопрос, наверное, больше для своего самолюбия.

— Слов нет! — отвечала Ксения, рассматривая бирюзовую шкатулку из малахита.

На малахите настоял я. Сказки Боженова, прочитанные в детстве, не давали спокойствия. Или еще что, но всем рудознатцам еще год назад было доложено, что лучистый минерал зелено-бирюзового цвета будет оценен мной, государем. Привезли, на радость и удивление Лемана немало малахита. Гаспар проявил бурю эмоций по этому поводу. Он всего два раза за свою жизнь работал с малахитом, который в очень малых количествах добывали во Франции под Леоном. Для того, чтобы найти минерал, из которого возможно создать поделку, не одну тонну малахита стоит перебрать. А вот уральский минерал оказался крепким и большим. Или рудознатцы могли выбирать нужные куски, не отягощая себя мелкими и с трещинами осколками.

— А что за праздник такой? Весны? — приходя в себя после первого шока, спросила Ксения. — Новый год наступил седмицу назад.

Да, я пока не поменял празднование Нового года, его отмечают 1 марта. Но я сделаю это, если, конечно не переболею жаждой праздников из прошлой жизни.

— Ты пригожа, природа оживает и наливается красотой. Вот и праздник! — сказал я, хотя распирало выдать историческую справку про феминизм и Клару Цеткин.

Про то, как голые дамочки ходили по площадям и что?.. Уж пусть меня простят женщины, что заразились феминизмом, который я считаю последствием ослабления мужчин, но мужик не родит, он не способен полноценно вырастить ребенка на первых годах его жизни. Природа создала так, так кто мы такие, чтобы переть против нее? Если есть какие отклонения, то это всего отклонения, которые не могут становиться нормой для всего общества.

— А ты зело занятой, муж мой? — лукаво спросила жена.

— До прихода Захария Ляпунова час есть, — ответил я, посматривая на дверь, чтобы быстрее ее закрыть.

Не должны зайти, это запрет, да и Акинфий развернет всех, но не все сознание человека из будущего выветрилось. Потому, чтобы никто не нагрянул и мне не пришлось приказывать точить кол, я закрыл дверь на ключ.

— Час это мало! Такие дары… м-м… три часа благодарить могу, — сказала Ксения, а я чуть не поперхнулся.

Моя жена… проститу?.. Прости Господи! Пусть так, но лишь со мной. И как же хорошо, что я попал в это время, а не, скажем, в галантный XVIII век, где все изменяли друг другу. Такого принять бы не смог.

Час пролетел феерично. Настолько, что я уже собирался дать приказ выкупать красивые камни и привлечь Караваджева к моделированию украшений. Хотелось такие страстные часы периодически повторять. Получалось бы, что царская сокровищница пополняется от неуемной похоти государя. А не так ли это было и в иной реальности?

Что касается художника, то тут вновь были нюансы. Ему без ярких эмоций явно не живется. Подрался, скотина, с одним из моих телохранителей, который сально смотрел на Лукерью. К слову, Матвей, действительно, тоскует по красавице, которая, гадость такая, умеет состроить глазки, пока темпераментный муж отвернется.

Так вот, Михаил, это так нынче зовется бывший ранее Микеланджело, выхватил шпагу и вызвал телохранителя. Когда Матвей отказал бывшему итальянцу, оскорбленный муж стал покалывать шпагой моего человека. Вот Матвей и вступил в бой и… проиграл. Караваджев, мало, что художник, но никогда занятия шпагой не забрасывал, а итальянская школа фехтования весьма неплоха.

Матвей лишился права быть рядом со мной и охранять мое бренное тело. Во-первых, он поддался эмоциям и повелся на провокацию, и второе, — проиграл в схватке художнику. Будет наука остальным, что телохранитель — это не сибарит, который кичится статусом, а работяга и лучший из лучших. И нынче я наблюдаю, как, с удвоенным остервенением, с привлечением итальянских и французских специалистов, учатся мои волкодавы шпажному бою. Периодически и я тренируюсь с ними и начинаю сильно отставать, что бьет по самолюбию, но что закономерно.

Ну а Караваджева так же наказал. Он отправился в Гусь работать на полгода, где должен расписывать тыльную сторону зеркал. Подобного, насколько я знал, еще не было в Венеции, а у нас будет. Бывший итальянец из тех творцов, что пишут картины без эскизов или условных «черновиков», а сразу и основательно. Уверен, что русские зеркала станут еще более дорогими.

Гусь становится суперстекольной столицей мира. По словам однорукого мастера из Венеции Якобелло Баровье, еще год и Гусь перекроет масштабами производств и номенклатурой товаров и знаменитый остров Мурано. Единственно, что не нравилось именитым мастерам, так то, что половину мощностей перекинули на изготовление прозрачного, можно сказать, оконного, стекла. Хотя, нет, не только это не нравится. Недовольство у мастеров вызывает и то, что они уже полтора года работают на склад, лишь изредка стекольная продукция уходит либо на подарки послам, либо в царские палаты.

А все для того, чтобы уже в этом году «взорвать» формирующийся российский рынок, как и английский с голландским. На ярмарках в Нижнем Новгороде, как и в лавках Архангельска и Астрахани этим летом появится товар, который, я почти в этом уверен, станет ассоциироваться к Россией, как ранее стекло с Венецией. Но мы знаем качество и уловки конкурентов, потому будем опережать мурановских мастеров. В Англию, Голландию, да и в Персию, отправятся и стеклянные украшения. Это в Венеции за них руки отрубали, так как их выдавали за драгоценности. Мы же будем сразу говорить, что это стекло. На каждом изделии будет специальный знак в виде герба Российской империи, а на хрустальных украшениях знак «Х». Пусть думают: или это 'Х’русталь, или место, куда мы посылаем всю Европу.

— Я пойду! — отдышавшись сказала Ксения, поправляя одежду.

— Ага! После обеда продолжим! — отвечал я.

— Сточишься так, если часто продолжать! — жена улыбнулась.

— Не сточусь! — рассмеялся я.

Нет, точно буду дарить жене подарки, если она продолжит дарить мне такие эмоции.

— Государь, боярин Захарий Петрович Ляпунов, как двадцать минут ожидает, — сообщил Акинфий, как только Ксения, подхватив в коридоре, словно магнит иголки, своих невест, удалилась.

Вот же, слышал, паразит, как мы тут двадцать минут назад резвились. Тогда кульминация момента случилась. Но правильно делает, если предупреждает, что и Ляпунов слышал ахи-охи. Начхать! Тут, чтобы только Ксения не узнала, она все еще смущается такими неловкостями. Зря! Здоровый секс царской семьи — это даже в государственном масштабе важно и еще одна скрепа державы.

— Государь-император! — войдя в кабинет, Ляпунов поклонился.

За последнее время Захарий стал статным и приобрел немало важности, как напускной, так и реальной. Лицо мужчины стало жестким, а взгляд поменялся. Помню, при первом знакомстве в Туле, когда я был еще царем без царства, Захарий смотрел лихими, озорными, глазами. Такими, как можно увидеть у казаков. Сейчас, нет. Брови чаще всего сдвинуты, смотрит чуть исподлобья, взор проникновенный.

Много на него свалилось. С моими требованиями к специфичной работе Ляпунова, можно удивляться человеку, который, пусть и не без ошибок, но тянет лямку службы, опережающей свое время. Но и я подтянул род Ляпуновых настолько высоко, сколь позволяет современная система, даже чуточку больше. Да и Ляпуновы точно не бедствуют. Землю они получили, вернее получают арендную плату за немалое количество пахотных угодий. Есть у них немало и серебра, имеют свои доли в каретной мастерской.

— Садись, Захарий Петрович! Разговор у нас сложный! — сказал я и, вспомнив то, что именно мы будем обсуждать, растерял хорошее настроение.

— Сам говорил, государь, что нужна победа, а уже как ее достичь… — решительно отвечал Ляпунов, всем своим видом показывая, что его не смущают методы достижения целей.

А меня смущали, но тут выбор: смерти множества моих воинов и торможение на пути достижения цели, или облегчение задачи и сбережение части русских жизней.

— Давай начнем с того, удалось ли доставить в Россию наемников. Знаю, что удалось, но не знаю, как и сколько, — сказал я, а Ляпунов достал книжецу.

Книжецей в России начали называть блокноты. Это я стребовал от Первой Московской гербовой бумажной мануфактуры сшить такие девайсы. Более удобного предмета для современных условий делопроизводства, никакому чиновнику не найти. Если, конечно, этот чиновник хорошо обучен грамоте, но с этим так же боремся не покладая рук. Ляпунов, к слову научился нормально читать, до того по слогам и то еле-еле.

— Англичане помоги, государь, — кратко отвечал Ляпунов.

— Мне важно, чтобы после помощи той, я должен не остался? Не попросят англы за то новых уступок в торговле? — спросил я.

— Нет, на то были уговоры с капитанами, а Джон Мерик лишь испросил описать товары, что купили голанды, — сказал Захарий и посмотрел на меня, ожидая похвалы.

Ляпунов ее, благодарность, получил. До того мы говорили, что нужно на нашем рынке создавать конкуренцию между голландцами и англичанами. Они еще не враги между собой, но конкуренция морских стран нарастала. Так что при их обоюдном стремлении осваивать торговлю с Россией, можно играть свою партию и искать преференций уже для себя. К примеру, чтобы получить свои причалы в Архангельске, голландцам выставили условие заключить для России контракты с их оружейниками. При этом и на покупку ружей и на доставку мастеров. Пусть подмастерьями нас порадуют, но такими, что занимались бы ружьями и пистолями.

— Барон Гумберт добро работает у цесарцев, пишет, что может нанять много пикинеров и мушкетеров, французы могут приехать, но на сколько наемников можем рассчитывать? — спрашивал я.

— Нынче токмо более тысячи прибыли, как начнется навигация в Архангельск, прибудет еще тысяча, но не более. Шведы перекрыли все пути, османы не согласились через юга пропускать, — отвечал Ляпунов.

— Плохо, но хоть что-то, — обронил я.

Выиграть войну за деньги было бы отличным вариантом. В Российской империи еще после прежней войны с Польшей, остались четыре полка наемников, два мушкетерских и два пикенерских. Вот еще прибыли два полка. К нам хотят ехать и потому, что оплата всегда вовремя, ну и выплаты за успешные бои и отдельные подвиги имеются, я повелел не скупиться. Да и видели некоторые наемники, что мы били ляхов, раструбили в Европе о том. А вот те наемники, кого подписали поляки, получали сильно. Но все равно, разведка сообщает, что наемники у ляхов будут в чуть большем количестве, чем у нас.

И есть деньги, которые я готов тратить на то, чтобы умирали нерусские воины, казна уже не так и пуста. И складывается ситуация, когда обе стороны желают: мы нанять, а немецкие и французские отряды, наняться, но Польша и Швеция не пропускают к нам дополнительные силы. При этом, шведы таким образом стали вести себя задолго до того, как их группировку войск в Полоцке временно отправили строить дороги в Нижний Новгород, Ярославль и Рязань.

— Ладно, следующий вопрос, — согласился я с выводами Ляпунова, что в вопросе наемников серьезно изменить ситуацию не получится.

— Шуйский? — спросил Захарий Петрович.

— Он самый, Васька свет Ивашки сын, — согласился я, все более оттягивая самое спорное решение.

— Я уже отправил людей в Стокгольм, — начал докладывать Ляпунов, но был перебит.

— Русских? Не вычислят их? — задал я резонные вопросы.

Чтобы подготовить грамотного резидента разведки в иностранном государстве, кроме, может Литвы, где многие говорят на русском языке и имеют похожие традиции, нужны годы. Мало того, что годы, так и опыт успешных операций, учителя, много чего. Так что не представляю, как, к примеру, агент «Зверь», знакомый мне по операции в Крыму, сможет обжиться в Стокгольме и сблизится с Шуйским и его немногочисленным окружением. Даже в условиях особого желания несостоявшегося русского царя бежать.

— Немцев отправляем. Выбрали из тех, что пришли тебе, государь-император, на выручку, когда ты в Туле был. Учили их твои телохранители… — я вновь перебил Ляпунова.

— Помню таких. А справятся? Не сбегут?

— У всех семьи есть, шесть, из пятнадцати, православие приняли, все подданство тебе подписали. Ну и серебро. За выполненную работу, по пятьсот рублей каждому, — отвечал Ляпунов.

Если бы все пятнадцать человек участвовали, то получалось, что из казны мне, за то, что злейший враг вернется на родину, следует заплатить семь тысяч пятьсот рублей, без учета расходов на организацию. Я готов тратить деньги на тайные организации, но не настолько большие. Через минуту меня успокоили, что участвовать в мероприятии будут только три человека.

Может и не правильно, что я отдал дело подготовки и осуществление сложной операции на откуп Ляпунову, но посчитал это допустимым. Много было разговоров, обсуждений, где я выкладывал свое видение ведомства Ляпунова. Мы разбирали уже осуществленные операции, выискивали ошибки и промахи. Так же анализировалась работа и наших противников, системы организации заговоров и их предупреждение. Я рассказывал про иезуитов, да и прошлое покушение на меня много пролило света на специфику тайной войны. Надеюсь, нет, уже, уверен, что Ляпунов проникся.

Так что пусть пробуют. Тем более, что Шуйский мне не так уж и сильно нужен. Нет, с его покаянием, будет лучше, но и без оного вполне уже система сложилась. Важна даже больше попытка бегства Василия Ивановича из Стокгольма, а мы уже в газете все, как нужно опишем. Что его держат силой, а он повиниться хочет, да меня признает и все в этом духе, что шведы плохие, государь — хороший.

Спросив о некоторых подробностях операции, я перешел к другому вопросу. Самому скользкому и сложному во многих, прежде психологических, аспектов.

— Все готово, государь! — подобравшись, решительно сказал Ляпунов.

— Ты понимаешь, что знать об этом будем только я и ты? — жестко спросил я.

— Я понял. Иных свидетелей уберу, — отвечал мне Ляпунов.

Наступила пауза…

Обычно сложные решения я принимал быстро. В этот раз решиться оказалось трудно, даже мучительно. Дело в том, что задумали мы использовать биологическое оружие против войска противника. Ладно бы, против войска, так заденем многих, так сказать, гражданских.

Черная оспа. Ее подкинуть решили. Для этого уже взяли с Ляпуновым грехи на душу. В Астрахани начиналась эпидемия. То есть, могла случиться, когда были выявлены заболевшие на одном из кораблей, прибывшим из Персии. Заразились таможенники. И вот оттуда была перевезена болезнь, сперва на ладье, после на специальной карете, к Чернигову. Все в сопровождении. В дороге нарочно заражали преступников, чтобы иметь свежие язвы.

Зараженные предметы будут, как бы невзначай, случайно, найдены людьми у городов, где станут собираться польско-литовское войско для удара на Киев. Брошенные повозки обязательно будут осмотрены на предмет добычи. По дорогам, где не могут не пройти вражеские войска, таких «находок» должно быть предостаточно.

Разведка сообщила, что поляки будут наносить два удара. При этом один будет отвлекающим в Смоленском направлении. Да и не удар это будет, а имитация удара. Нет у поляков столько сил, чтобы сидеть под Смоленском и отбиваться от нас в том регионе. А главный удар будет как раз-таки на юге, в сторону Киева и дальше к Воронежу и Белгороду.

Польское командование, а это Константин Острожский младший, решило, что на юге Россия слаба, можно бить и после принуждать к выгодному уже Варшаве миру. Кроме того, шляхта рассчитывает, что сможет затормозить строительство новой русской Засечной черты и тогда нам придется отражать атаки крымцев. По крайней мере, такие выводы делали поляки ранее. Может в связи с замятней между Селяметом и Тохтамыша что-то и должно было измениться в планах польского командования. Но нет, мы фиксируем прибытие все новых отрядов и полков на юге Речи Посполитой.

Так же шляхта опасается, что Запорожские казаки начнут перебегать на русскую сторону и тем самым еще больше усложниться ситуация. Не для кого уже не секрет, что Сагайдачный примеряет гетманскую булаву. Мало ему быть кошевым атаманом. Ну а присутствие большого польско-литовского войска рядом с Сечью вынудит казаков выступить на стороне короля, значительно усиливая наших противников и вбивая клин в только начинающееся потепление в отношениях с запорожцами.

Так что биологическое оружие будет у Збаража, Ровно и главной резиденции Острожских — Остроге.

Эпидемия у врага должна иметь и другие последствия. Уже сейчас наметился сильный отток людей на левый берег Днепра. Неприятно это осознавать, но далеко не все горят желанием войти состав Российской империи. Кто-то тоскует от ограничении Магдебургского права, кто-то имеет важные торговые связи в Речь Посполитой, ну а есть и те, кто просто желчью истекает по непонятным причинам.

Допустить повального бегства нельзя. Деревня без крестьянина, а город без ремесленника — это не деревня и не город, а так, руины былых цивилизаций. Был бы избыток людей в России, так заселили эти края и делов. Но и в центральной европейской части Российской империи нынче земли свободной хватает. Нет сильного миграционного потенциала.

А так, люди побоятся бежать туда, где свирепствует болезнь. Мы немного подкинем слухов по этому поводу, ну и предложим налоговые каникулы. Надеюсь удастся удержать часть людей. Но после нужно подумать, как сюда, к примеру, рязанцев посадить, для противовеса политических центробежных тенденций киевлян.

Вместе с тем, я не думаю, что оспа, вдруг, всех воинов неприятеля скосит. Примерная смертность от этой болезни — 40%. Для вполне себе здоровых и крепких, тренированных воинов, смертность должна быть еще меньше. Но там расчет больше на панику. Посполитое рушение, которое объявлено в Речи Посполитой — это собрание слишком разношерстной публики, пусть по отдельности и мастеров сабельного боя и не меньших мастеров пьянства. Будут те, кто посчитает за лучшее убраться подальше от эпицентра эпидемии. Если воинство и не рассыплется, то сильно потеряет в силе.

Ну и… сложно признаваться, но… наши кочевники. Они же первые будут рыскать по польским территориям, могут и заболеть… И меньше чинить нам проблем в ближайшем будущем. Так как союзники из них пока так себе. Жестоко? А правители из будущего не так думали? Политика — это всегда кровь на руках того, кто хочет что-то изменить. Тот же, кто хочет остаться незапятнанным, провоцирует еще большую кровь в последствии.

— Делайте! — решительно сказал я и показал, тем, что встал, окончание аудиенции.

Пусть уходит, а то передумаю.

*……………*………….*

Исфахан

24 марта 1609 года

Абдаллафиф Аль Дарьюш был сильно удивлен, когда в феврале прибыл вестник от шаха Аббаса с требованием, чтобы он, Аль Дарьюш срочно прибыл в Исфахан с итогами посольства. Сам посол, как было ранее уговорено, собирался отправится на родину не ранее, чем вскроются реки и речные путешествия станут более безопасными.

Абдаллафиф Аль Дарьюш был преисполнен удовлетворением от своей миссии. У посла уже были готовы все отчеты, переведены с русского языка все предложения, получены богатые дары от русского государя. Так что он был готов отправляться к своему повелителю, но ждал только благоприятной погоды.

Дорога оказалась сложной, по крайней мере до Самары. Пришлось идти на санях, после выжидать неделю, чтобы пересесть на корабли. Трижды судна ловили большие дрейфующие льдины на Волге, но все обошлось без серьезных поломок, тем более потерей кораблей. Государь, Димитрий Иоаннович, узнав о необходимости быстро отправляться Абдаллафифу Аль Дарьюшу, повелел своим воеводам сделать все, что только можно, чтобы посольство меньше чувствовало неудобств на своем пути. Посольство неудобства ощутило, но без помощи от царя их было бы сильно больше.

По прибытию в Персию, первым делом, Абдаллафиф Аль Дарьюш встретился с купцами, с которыми имел отношения род Дарьюш. Немало чего посол вез и для собственных нужд. Назначение посла в страну, которая ищет добрососедства — это очень выгодное дело, позволяющее, при использовании своего положения, чуточку поправить дела угасающего рода. Особенно, если посол едет из России.

Оказалось, что в этой стране очень развито ремесло, особенно удивительные вещи делали стекольщики. Была там и удивительного качества необычная мебель, которая должна будет прибыть в Персию позже, купец Мартынов обещал доставить.

И вот они — преференции посольства, когда Абдаллафифу Аль Дарьюшу продали изделия из стекла, которые еще нигде, даже в самой России, не продаются. Уже на перепродаже зеркал, художественных произведений из хрусталя, посол сможет сильно заработать. Конечно, сам он этого делать не будет, но есть же купцы, которые сотрудничают с родом, вот им на реализацию и будут сданы товары.

Очередное удивление испытал Абдаллафиф Аль Дарьюш, когда его, остановившегося в небольшом городке лишь на три дня, чтобы решить насущные вопросы рода, поторопили вестовые из дворца шаха Аббаса. Никогда ранее шах так не спешил с делами. Чтобы попасть к великому, порой, можно было ждать месяцами. Тут же предстояло двигаться без промедления.

Через четыре дня Абдаллафиф Аль Дарьюш уже стоял склонившись в приемном зале своего шаха. Тот факт, что вернувшегося посла принимали в тронной комнате, говорило, что опалы не будет. Напротив, Абдаллафиф Аль Дарьюш может рассчитывать на благосклонность повелителя. И это сильно образовало болезненное сердце пожилого посла.

Аббас не проронил ни одного слова, пока Абдаллафиф Аль Дарьюш исполнял нужные поклоны, молчал правитель и когда в зал стали заносить ларцы и сундуки с дарами от русского царя. Но не смог смолчать шах, когда увидел, что именно ему даровали.

— Мне докладывали, что русские живут не богато, что ткани, которые у нас носят многие, в России могут позволить себе лишь приближенные царя. Но как объяснить все это богатство? У моего… — Аббас замялся, не желая произносить слово «брата».

То, что воцарение Димитрия Иоанновича весьма спорный момент, Аббасу докладывали. Не только посольство собирало информацию о северном партнере. Многое можно услышать даже в Астрахани на улицах и в общении с русскими купцами. И пусть сейчас, в этот момент Димитрий признанный государь, но измениться может многое. И тогда Аббасу будет уроном чести, что он назвал Димитрия «братом». Впрочем, глядя на подарки, зная последние новости, не так уж и претило считать русского царя почти ровней.

— Русские крестьяне живут бедно, но в городах уже не так много нищих. Их рынки малы, в сравнении с нашими базарами, но там есть многое, особенно еда. Воины их так же разные, но я встречал больше в хорошей броне и при добром оружии, — Абдаллафиф Аль Дарьюш замолчал, ожидая вопросов от господина.

Аббас ходил вдоль выставленных сундуков с мехами и поглаживал некоторые шкурки. Русский государь подарил своему коллеге лучших соболей. В Персии сильно ценился мех, несмотря на то, что страна находилась сильно южнее России. Все равно и тут случались холода, особенно по ночам в зимнее время. Ну и мех — это статус.

— А это что? — Аббас взял в руки красивый букет из роз, вырезанный из хрусталя. — Это стекло?

— Хрусталь, повелитель! — ответил Абдаллафиф Аль Дарьюш, но не стал объяснять, что это не горный хрусталь, а тот, который в России научились делать.

— Занятно. Они купили у европейцев зеркала, чтобы мне подарить? И все же у русского царя дела плохи, если он дарит то, чего в его стране нет! — Аббасу сильно хотелось узнать, что в России дела обстоят плохо, наверное, чтобы потешить свое самолюбие.

— Мой повелитель, их делают в России. Там есть мастера из Европы, — отвечал посол.

Шах только хмыкнул. Его ремесленники производить подобное не могут.

— Дары я принимаю. Они достойны, чтобы я передарил их своим женам, — все-таки шах Аббас съязвил в сторону русского царя.

Кидая пренебрежительные взгляды на многочисленные сундуки и ларцы, заполнившие приемный зал, шах направился к своему трону, на который сел и изобразил надменность. Слуги споро стали выносить дары от русского царя. А, после, Аббас махнул рукой, чтобы ушли и все остальные, кроме только посла.

Абдаллафиф Аль Дарьюш напрягся. Такой чести ни он, никто иной, из ныне живущих членов рода, не удостаивался. Звездный час настал для пожилого чиновника. Это тот случай, после которого многие заходят поговорить в Дарьюшем и нанести визит, чтобы выразить свое почтение. Строго все при дворе шаха и разговор наедине — это знак особой благосклонности.

— Скажи мне, сколь много воинов у царя и насколько они хороши! — повелел шах.

— Мой повелитель, — Абдаллафиф Аль Дарьюш поклонился. — Я видел, как учат русские своих воинов. Царь брал меня на учения его стражи. Это войско, достойное турецких янычаров, даже сильнее и организованнее их.

— И сильнее моих воинов? — с ухмылкой спросил Аббас.

— Нет, конечно. Твои воины, повелитель… — посол начал было строить витиеватую фразу, но был перебит шахом.

— У меня есть те, кто скажет о моем величии и сделают это более красиво, чем не то способен ты. Старик, говори только правду! Думаю я, что Россия слишком усиливается. Вот и хочу от тебя услышать, так ли это, — строго говорил Аббас.

— Мой повелитель! Я не знал, как было в России раньше. Многие говорят, что сильно хуже и русские проигрывали свои воины и от голода умирали тысячи подданных царя. Этой зимой, а в России зима суровая, умерло сильно меньше людей, а царские склады полные зерна и другой еды, — Абдаллафиф Аль Дарьюш поклонился.

— Они готовы к войне со своим соседом? — задал очередной вопрос шах.

— Думаю, что готовы. И война уже идет. Русские заняли польскую крепость «Полотаск», много воинов устремились на Запад, более сотни пушек, — вновь поклон от посла.

Такой жест мог означать, что Абдаллафиф Аль Дарьюш ответил на вопрос. Все знали, что Аббас не может долго слушать о подробностях. После шаху прочитают доклады, может еще раз вызовут на разговор, но посол и так немало времени забрал у повелителя, а хотелось бы еще больше.

— Почему ты, посол, молчишь о том, что у русских на юге, у Астрахани появились орды воинов? Тысячи тысяч шли и не было им конца. Не русские это воины, а кочевники, — Аббас повысил голос и посол непроизвольно вжал голову в плечи.

— Но это, мой повелитель, лишь часть их подданных. То воинство было в двадцать пять тысяч степняков, но есть у русских еще много казаков и остатки Ногайской Орды. Они шли в Польшу, но встряли в дела крымского ханства. Сейчас последний хан Тохтамыш уже в Москве в статусе почетного гостя. Его охраняют целым полком, а то сами горожане хотели убить крымского хана, — отвечал Абдаллафиф.

— Вот потому, ты, старик, и не подле меня! — с усмешкой сказал Аббас. — Ты не видишь много, что скрыто или что не очевидно. Вот смотри, как все происходит! У России есть вассалы, которые готовы воевать за интересы Москвы. Они обитают не так, чтобы далеко от нас. И это большая сила, которая может влиять в регионе на наших противников или союзников. Ты говоришь о двадцати пяти тысячах? Это много, очень много, так как есть русская армия, организованная и с пушками. А что с Крымом? Русские сейчас сильно усилились. Если османы не станут укреплять Крым, то царь может и разорить татар.

Аббас не стал дальше объяснять, все равно Абдаллафиф Аль Дарьюшу не быть советником при нем. Но вот постоянное посольство в Москве нужно держать, хотя бы год, а после смотреть на развитие событий.

Шах оценил ход русских с Крымом. Вначале Аббас думал, что это так Аллах благоволит неверным, но отмел эту мысль, как невозможную. А вот то, что сами же русские все рассчитали и собирались ударить в нужный момент сразу по двум противоборствующим сторонам — больше правда. Но такая правда, от которой Аббас стал опасаться русского царя. Очень расчётлив оказывается этот Димитрий. А из этого следует, что он выиграет войну с Польшей…

Следовательно, нужно быстрее требовать с русских обязательств, например в решении проблемы с португальцами. Им нужно только помочь Аббасу артиллерией.

— Я знаю, что русский царь предлагает по Кахетии и Картли. Но не пойду на это. Кахетия под моими интересами, Картли может быть под русскими, но русских войск тут я видеть не желаю, лишь только под стенами крепостей, что португальцы у нас отобрали. Готовь договор! — Аббас пренебрежительно отмахнулся от Абдаллафиф Аль Дарьюша, словно от мухи.

Но посол был доволен, более чем. Полчаса он был наедине с повелителем. Теперь к его роду станут присматриваться и думать, насколько клан Дарьюш стал близок к трону. А договор он подготовит, там только и убрать про войска в грузинских царствах. И сделает это быстро, так как нельзя потерять назначение послом, слишком много дало оно и денег и статус подняло.