Лживый век

Великая война и великие скорби

Война подобна сходу снежной лавины в горах, все сметающей на своем пути. Снег копится на покатых склонах годами и даже десятилетиями, нависает пухлыми сугробами над кручами, сверкает на солнце алмазными россыпями, прикрывает многие трещины и выщерблины… Но, порой достаточно одного выстрела, чтобы из-за сотрясения воздуха гигантская крупитчатая масса вздрогнула, пришла в движение и со страшным грохотом устремилась вниз, увлекая за собой глыбы льда, камни, деревья.

Так началась и Первая мировая война: на окраине империи Габсбургов пальнул один молодой туберкулезник, числившийся борцом за национальное самоопределение, в австрийского эрцгерцога и убил наследника престола. Вся Европа тотчас пришла в движение: забряцала затворами винтовок, загромыхала артиллеристскими залпами, замаршировала колоннами новобранцев в городах. Эту войну не случайно окрестили Великой: столь значительны были силы ратоборствующих сторон.

Но прежде чем говорить о той войне, не будет лишним совершить краткий экскурс в глубь веков греко-христианского мира, чтобы лучше увидеть пружины, приведшие к многомиллионному людскому столкновению. Ведь война (а тем более такая!) — это не массовая драка, вызванная чьими-то капризами или неприязненными отношениями правителей разных государств: любая крупномасштабная война имеет под собой сложную «грибницу», представляющую собой сеть тонких связей и переплетений, уходящих в подпочвенные слои.

На протяжении восьми веков византийцы смотрели на западноевропейцев как на людей низшей расы, которая умеет лишь воевать да торговать (постыдные занятия с точки зрения ромеев), но не способной к восприятию слова Божьего, а славян считали рабами Божьими, которым принадлежит будущее.

Весь этот период на вершине греко-христианского мира безраздельно сиял Константинополь. В 1204 г. Царьград подвергся погрому крестоносцами, а также пиратствующими купцами из Венеции. Разграбление прекрасного города, по своей сути, являлось победой невежественных варваров над утонченной православной культурой. Благодаря тому погрому Западная Европа наконец-то обрела многие священные реликвии, столь необходимые для возводимых храмов. На роль вершины греко-христианского мира стал претендовать Ватикан и утвердился в этой роли, выступив инициатором эпохи Ренессанса. Историческую миссию блюстителя вершины греко-христианского мира Ватикан нес около четырех столетий, до возвышения двух протестантских стран: Англии и Голландии. Во второй половине XVIII века Англия превращается в крупнейшую морскую империю и закрепляет свой статус тем, что проводит в окрестностях Лондона нулевой меридиан. А английский историк Гиббон, в ту же эпоху посвятил немало страниц застойному характеру византийской государственности, противостоящей поступательному историческому прогрессу.

Если в средние века отсчет всех расстояний велся от столба, врытого на одной из площадей Константинополя, а после падения Царьграда все дороги вели в Рим, то с 1767 года расстояния, а затем и временные пояса стали отсчитываться от нулевого меридиана. Тем самым Лондон недвусмысленно заявил о претензии представлять собой новую вершину греко-христианского мира. Если в прежние полторы тысячи лет именно религиозные центры христианства (Константинополь, в затем Ватикан) выступали в роли доминанты в Европе, то в последнюю треть века Просвещения Божья воля уже становилась атрибутом минувших эпох. На передний план выступала воля хорошо организованных наций, владеющих огромными материальными и людскими ресурсами, и соответствующими этим ресурсам — флотом и армией.

Оппонент британским амбициям не заставил себя долго ждать. В этой роли выступила Франция. Началась изнурительная морская война, в ходе которой Великобритания потеряла свои колонии в Северной Америке (демократические США проявились из колониальной территории при прямой поддержке монархической Франции), а сама Франция до предела истощенная войной, погрузилась в хаос революции. Но самое примечательное заключалось в том, что усмиритель хаоса — Наполеон продолжил яростную борьбу с Великобританией за мировое господство, и получил горячую поддержку со стороны самых различных социальных групп, взбаламученного революцией французского общества.

В наполеоновских войсках впервые за долгую европейскую историю родовитая знать не играла решающего значения. И, тем не менее, французские корпуса неизменно побеждали неприятельские армии, демонстрируя сплоченность своих рядов и завидный боевой дух. После катастрофы наполеоновских полчищ в России, начался стремительный закат постреволюционной империи, но бонапартизм (безоглядная вера в вождя, выдвинувшегося из народных толщ), а также шовинизм (убеждение в бесспорных преимуществах одной нации над всеми прочими нациями) получили широкое распространение в Европе в разных вариантах и толкованиях. Одним из таких вариантов стали национально-освободительные движения народов, насильно включенных в прошлые эпохи в состав империй. В противовес сепаратизму возникла идея о том, что раз каждая нация вправе иметь свое суверенное государство, то необходимо объединяться тем небольшим королевствам и княжествам, где проживает родственное в культурно-этническом отношении население. Так появилась Италия (в ее объединении важную роль сыграл Гарибальди), так возникла и Германия, сшитая Бисмарком из сравнительно небольших немецких княжеств в единое государство.

Поражение Наполеона помогло британцам удержать свои позиции, а вот Россия со всей очевидностью стала мировой континентальной державой. В ходе своего вторжения в пределы православной империи Наполеон серьезно рассчитывал на то, что Россия развалится на несколько кусков. Как показали дальнейшие события, наполеоновские расчеты и планы не оправдались. Но в качестве своеобразного отклика на вторжение неприятельских войск и последующего их изгнания, мотив своей религиозной идентичности актуализировался в России. Ведь в битвах против иноземцев-иноверцев сражались плечом к плечу великороссы и белорусы, казаки и малороссы, воспринимавшие себя в качестве единой русской нации. После закрытия и роспуска масонских лож в необъятной стране началось массовое возведение преимущественно каменных церквей и соборов. В пожертвованиях участвовали миллионы русских людей всех сословий. Апофеозом этого процесса стало строительство храма Христа Спасителя в Москве, восстановленной после известного пожара.

Бывшие непримиримые враги (Франция и Великобритания) объединяются, чтобы противостоять растущему могуществу православного гиганта. Россия терпит досадное поражение в Крымской войне, а четверть века спустя генерал Скобелев из-за дипломатического давления европейских держав, не въезжает на белом коне в Константинополь в качестве освободителя тысячелетней христианской столицы от власти турок.

Несмотря на упорные внешние противодействия, Россия после наполеоновских войн последовательно проводит политику, направленную на создание или возрождение православных государств: Греция, Румыния, Сербия, Болгария возникли из политического небытия благодаря прямой поддержке русских войск. Эта политика вызывала недоумение и активное неприятие со стороны великих европейских наций не только потому, что таким образом Россия расширяла свое влияние на европейском континенте. Но, в первую очередь, потому, что в соответствии с умонастроениями просвещенных европейцев, само существование России, где государственной религией являлось православие, а также возрождение цепи сравнительно небольших православных государств, шло вопреки установившимся в Европе взглядам на исторический прогресс. В соответствии с этим умонастроением, многажды обоснованным в научных трудах видных ученых, православие некогда принадлежало Востоку греко-христианского мира, но давно одряхлело и закономерно уступило место более прогрессивным воззрениям и доктринам: сначала католицизму под водительством Ватикана, а затем странам, исповедующим хозяйственно-трудовую этику протестантизма. Ведь само представление европейцев о прогрессе зиждилось на обязательных победах нового со старым.

Идеи национально-освободительных движений не обошли стороной и евреев, проживавших в рассеянии во многих европейских странах. Евреи стали мечтать об обретении своего «угла» или своего «национального очага». Многие века, ютясь на чужбине, они постоянно сталкивались со строгими ограничениями, диктуемыми власть предержащими: им дозволялось трудиться только в сферах низких занятий с точки зрения доминировавшей в Европе аристократической культуры (ремесленничество, ростовщичество, винокурение, розничная торговля). Кроме того евреи активно занимались контрабандным промыслом, сводничеством, содержали многочисленные питейные заведения и бордели.

Во второй половине XIX в. объединенная Германия успешно воюет с Францией, с Австрией, но главная ее цель — укрощение Великобритании в качестве морской империи и низвержение России в качестве континентальной державы. Тем самым Германия последовательно продолжала традицию претензий на мировое господство, которую инициировала Британия еще в середине XVIII столетия.

Отчуждение от Франции Эльзас-Лотарингии — территорий богатых полезными ископаемыми, а также контрибуция размером в 5 млрд. франков, полученная от потерпевших поражение французов, дали мощный толчок для бурного экономического роста Германии. За 25 лет, предшествовавших Великой войне, объем промышленного производства в стране утроился, а военные расходы выросли в 5 раз и стали составлять половину государственного бюджета.

Как это ни странным может показаться, на первый взгляд, но евреи, тоже возмечтали о мировом господстве, надеясь обратить свое рассеяние в преимущество перед другими нациями.

Чтобы лучше понять трагические события начала XX века следует несколько подробнее остановиться на умонастроениях русских, германцев и евреев — наций, серьезно озаботившихся во второй половине XIX столетия своей ролью в мировой истории.

Сам факт существования Российской империи, протянувшейся от Вислы до Юкона, требовал от русских внятного объяснения на вопросы: «Кто мы такие? Куда идем?» — Так Чаадаев (блестящий офицер, потомок древнего русского рода, мыслитель и публицист, воспитанный на лучших образцах западноевропейской культуры) не усматривал серьезных предпосылок для возникновения и дальнейшего существования России в качестве крупного, самостоятельного исторического образования. Ответ на «неудобные» вопросы сумела дать плеяда гениев, родившихся в сравнительно короткий промежуток времени (Тургенев, Достоевский, Данилевский, Толстой, Леонтьев). Творческая активность этих людей приходилась в основном на эпоху правления Александра Второго Освободителя. Именно благодаря усилиям этой пятерки во многом получил окончательное оформление русский мир — онтологическое пространство, насыщенное взаимосвязанными смыслами о предназначении России.

Развитие русского мира наглядно свидетельствовало о том, то в греко-христианском мире происходила переконфигурация культурно-онтологического пространства: восточная часть этого мира, казалось бы, навсегда погубленная крестоносцами и турками-османами, вновь заявляла о своих правах на историческую будущность. Эта идея была органически чужда всем католикам и всем протестантам, а также всем атеистам, возмужавшим в борьбе с европейским клерикализмом. Если итальянское Возрождение, апеллирующее к прекрасным образцам совершенного человека, созданным гением древнегреческого народа, практически однозначно приветствовалось в Европе, то возникновение православной империи, стремящейся соответствовать византийским традициям (симфония церкви и государства), расценивалось, как стремление возродить «темное средневековье», в котором европейские народы играли роль маргиналов.

История средних веков была тщательно отредактирована европейскими учеными еще в XVIII столетии в стиле сожалений о существовавших в те далекие эпохи религиозных предрассудках, и в стиле воспеваний героев рыцарей, начиная с отважного Роланда. А тысячелетняя Византия в их писаниях-сочинениях уже практически не присутствовала. Таким образом, получалось, что Россия вела свою «родословную» не от древней и славной христианской империи ромеев, а являлась своеобразной модификацией Золотой Орды.

Немецкая мысль настойчиво искала причины того, почему Австрия и Германия столь запоздало включились в спор о доминирующих позициях не только в Европе, но и во всем остальном мире, и обнаружила «корень зла» в христианстве, проповедующем кротость и смирение. Увлеченные идеями, высказанными Блаватской, о грядущем торжестве арийской расы, немецкие мыслители направили свои взоры к истокам возникновения древнегерманских племен — к мифическим королям-священникам, к основательно забытым ритуалам поклонения языческим богам (особенной популярностью пользовался бог огня Вотан), к сакральным рунам. Огромную роль в возрождении боевого германского духа сыграли оперы Вагнера, культ викингов, а также неподдельный интерес среди широких социальных слоев к областничеству. Обостренное любопытство среди краеведов вызывали горы в Альпах с пещерами и гротами, овеянными древними легендами. В различных спиритических, теософских, интеллектуальных кружках и обществах получили распространение сочинения ариософов из Вены: Гвидо фон Листа и Ланца фон Либенфельса. А также соответствующая символика (свастика, шлемы с рогами, знаки параллельных молний и т. д.). Необходимо отметить, что немецкие мыслители видели причины кризисных явлений европейской культуры в эмансипации женщин и евреев, в культе Мамоны, в росте могущества России и в стремлении к суверенизации славянских народов, века находившихся под германским или турецким владычеством. И обнаруживали свою историческую миссию: именно им, потомкам древних германцев, превозмогшим долгие века христианского гнета, предстоит спасать Европу от опасностей, грозящих с Востока. Но чтобы осуществить эту великую и почетную миссию, первоначально необходимо отодвинуть в сторону те европейские нации, которые погрязли в стяжательстве, разврате и либерализме.

Ариософия Германии получила свое развитие несколько позднее, нежели в Австрии, но тяготела, к более радикальным выводам, помеченным шовинизмом. В общества почитателей арийской расы входили аристократы, представители крупной буржуазии, интеллектуалы, мистики-эзотерики (одним из наиболее известных являлось общество «Туле»). Шовинизм — сугубо плебейское умонастроение, прямо перпендикулярное многовековым традициям европейского аристократизма, учение крайне привлекательное для людей с ограниченными умственными способностями, действующее как наркотик и распаляющее в своих адептах лишь низменные инстинкты, парадоксальным образом совмещалось в этих обществах (туда допускались лица лишь избранного круга), с геополитическими концепциями и философскими построениями интеллектуалов, с откровениями мистагогов и видениями медиумов. Размышлизмы участников ариософских обществ, касающиеся народов Восточной Европы, можно обобщить следующим образом: огромные территории, занимаемые славянами, совершенно непропорциональны вкладу этой расы в европейскую историю.

Теперь перейдем к евреям. В первой строчке мрачного революционного гимна («Вставай, проклятьем заклейменный») каждый еврей слышал напоминание о горестной судьбе своего народа. Отвлекаясь от давних тысячелетий, в которые евреев систематически подвергали депортациям, изгнаниям и прочим гонениям, кратко остановимся на европейском периоде их истории. Императоры Византии, а также императоры Священной Римской империи видели в евреях людей повинных в казни Христа и поэтому неустанно клеймили их всевозможными проклятиями. Наместники Бога на земле (Папы Римские) вторили императорам с не меньшим рвением.

Нет такой страны в Европе, где бы евреи время от времени не подвергались в средние века поношениям или погромам. В классической европейской литературе нельзя найти ни одного положительного еврейского образа, зато есть множество отрицательных («Мальтийский жид» Марло, «Венецианский купец» Шекспира, «Гобсек» Бальзака). Ситуация для евреев стала меняться в благоприятную для них сторону после принятия т. н. кодекса Наполеона, который предоставил им свободу предпринимательства и выбора места жительства. Евреи, дотоле теснящиеся в западноевропейских городах в гетто, получили долгожданную «вольную». Но львиная доля еврейского населения проживала в Восточной Европе (Галиции, Богемии, Моравии, Польше, Белоруссии), причем проживала в «мистечках» — в сельской местности. Во второй половине XIX в. началась массовая миграция восточных евреев в города Австро-Венгрии (Вена, Будапешт), а также в польские города (Варшава, Львов). Однако нельзя однозначно утверждать, что отношение европейцев к евреям принципиально изменилось. Представители «богоизбранного» народа жили в бедности и в презрении, в золоте и опять же в презрении. В великорусские земли их совсем не пускали, для чего была проведена «черта оседлости».

«Капитал» Маркса, написанный тяжеловесным стилем «под Гегеля», был голосом одного из мира «проклятых и рабов». Именно Марксу пришла мысль собрать I Интернационал — сообщество борцов с тиранией императоров, королей, царей, церковных иерархов и крупных магнатов. Увы, Интернационал не стал устойчивым общественным международным движением и довольно быстро распался. Но появился II Интернационал, затем III… И каждой новой редакцией этой организации концентрация едкого раствора еврейства прибывала, хотя активисты всех этих интернационалов числились подданными Австро-Венгерской, Османской, Британской, Французской, Российской империй, а также Германии, Италии, Бельгии, Голландии, Швеции и других государств.

Немногим позже марксизма, возник сионизм, в котором довольно быстро обнаружились два крыла: политическое и символическое. Политическое крыло хлопотало о том, что еврейский народ достоин того, чтобы жить на своей земле, а не гостить у злых хозяев. На переломе XIX–XX в.в. политики Британской империи рассматривали вопрос о создании анклава в Африке, на территории современной Уганды. Но от реализации этого проекта их отвлекла англо-бурская война. А вот символический сионизм вызрел в недрах хасидских общин (радикальной секты типа ваххабизма в исламе) и настаивал на том, что евреи в условиях кризиса европейского христианства способны заявить о своих притязаниях на мировое господство. Идеологическим обоснованием символического сионизма стали «Протоколы сионских мудрецов» — такое условное название получила эта небольшая книжечка, скорее всего, в полицейском управлении Петербурга: там же были сделаны некоторые правки и корректуры текста. Но дух этого программного документа, несомненно, был сохранен. Предположительное авторство «Протоколов» приписывают Ахат Гааму, который входил в узкий круг хасидских лидеров. Идеологи символического сионизма призывали своих адептов занимать в странах своего проживания лидирующие позиции в финансовой сфере и в газетном деле, которые становились мощными средствами влияния на социальные процессы и на умонастроения в обществе.

Отношение евреев к Российской империи, где им разрешали селиться до «черты оседлости», не затрагивающей великорусские территории, было активно отрицательным. В их глазах Россия виделась «тюрьмой народов», которую следовало разрушить, как Бастилию.

Таким образом, в центре Европы образовались две силы, притязающие на лидерство в Европе и во всем остальном мире. Одной из них являлся правящий слой Австрии и Германии — носитель идей пангерманизма и опирающийся на индустриальную мощь своих государств. Другую силу представляли международные еврейские организации, которые стремились оседлать движения социальных низов против аристократии, клерикалов и крупной буржуазии.

Когда Александр III говорил о том, что у России есть только два союзника: армия и флот, он был прав, не рассчитывая на понимание задач России европейцами. И, в то же время не прав, потому что к России с огромной симпатией относились православные страны, обретшие свой суверенитет, а так же славянские народы, которые вели национально-освободительную борьбу с Австро-Венгрией. Просто эти страны и народы не могли служить серьезным подспорьем в случае вооруженного столкновения России с любой из великих европейских наций, а скорее сами нуждались в надежном защитнике. Император прекрасно знал, что западноевропейские нации расходятся во многих трактовках мировой истории, но схожи в одном мнении: восточное христианство (православие) является пережитком прошлого или тягостным наследием мрачного средневековья. И в связи с этим возникновение новой могучей православной империи противоречило их взглядам на исторический процесс. Поэтому стремление расчленить или даже совсем уничтожить Россию означало для европейцев восстановление здравого смысла над затянувшимся заблуждением, порожденным «загадочной русской душой». Александр III осмотрительно не обострял внешнеполитическую ситуацию, но искренне верил в то, что усиливающаяся восточная, преимущественно православная часть греко-христианского мира способна стать противовесом безудержной агрессивности европейцев.

Николай II также придерживался этой линии, отчетливо сознавая всю пагубность крупномасштабных вооруженных конфликтов, ставящих перед собой цель доминирования в Европе и во всем остальном мире какой-то одной нации. Постоянно сталкиваясь с дипломатическими хитросплетениями, с проявлениями человеческой ненависти, он все более полагался на волю Промысла, как всеблагого удерживающего начала. Мирные инициативы государя (в частности созыв Гаагской конференции по ограничению оружия в 1898 г.), его религиозность разительно контрастировали с сугубо светским и наступательным характером жизни других европейских правителей. Его восприятие себя не в качестве великой исторической личности, а в качестве искупительной жертвы до сих пор не оценены потомками в должной мере. Николай II не уклонился от войны, потому что сознавал роль России, в качестве оплота восточно-христианской части мира и в качестве заступницы малых славянских и православных народов. Государь стремился сохранить целостность своей империи, но и не мог игнорировать того очевидного обстоятельства, что сугубо оборонительные действия не обуздают захватнические аппетиты Германии, и ее вольных или невольных союзников.

Великая война, безусловно, представляла собой кульминацию спора европейских наций, стремившихся заполучить или удержать мировое господство. Роль Германии в качестве неофита в давнем споре — это роль нового и дерзкого агрессора. И прусская военная знать несет наибольшую долю ответственности в развязывании той войны. Кайзеровская Германия мечтала о расчленении значительной части Российской империи на ряд относительно небольших государств, вследствие чего произошла бы дезинтеграция русской нации на украинцев, белорусов, казачество (включая горцев Кавказа), которые будут вынуждены признать над собой протекторат новых правителей Европы. После победной для немцев войны великороссам предстояло остаться в пределах территории, которую они занимали в эпоху Ивана Грозного или даже в пределах княжества времен правления Ивана III. Рассматривались также варианты образования Литовского княжества, новой вассальной зависимости для поляков и прочие перекраивания политической карты.

В те годы для русского человека, не страдающего инфантилизмом и дремучим невежеством, не существовало дилеммы: биться или постараться спрятаться в каком-нибудь укромном месте и переждать лихолетье. Миллионы людей добровольно встали под ружье, чтобы отстоять русский мир, который складывался столетиями и который имел свой неповторимый облик. Стремление к тому, чтобы постараться найти удобный предлог и уклониться от предстоящих сражений, обнаруживало для каждого дееспособного мужчины тесную связь с постыднейшим клятвопреступлением, с забвением памяти тех, кто стойко выдержал натиск наполеоновских войск, кто самоотверженно погиб на Балканах, вызволяя братьев-славян из тьмы иноземного ига.

Из индивидуальных порывов складывалась и позиция всей империи. Россия-мать отстаивала свое право играть определенную роль в мировой истории. И, чтобы это право отстоять, ей приходилось посылать в бой своих лучших сыновей. Не будет лишним кратко остановиться на переплетении интересов, опасений, надежд и заблуждений воющих сторон. Ведь только для Российской империи линия фронта растянулась более чем на три тысячи километров и в зоне боевых действий очутились многие большие и малые народы.

В вооруженном противостоянии с южным соседом Россия рассчитывала на поддержку армян, проживающих на территории Турции и числящихся в турецких войсках. В свою очередь, Турции симпатизировали азербайджанцы и крымские татары. В случае удачного исхода войны для турок, последние могли рассчитывать на отторжение от России Крыма, Нахичевани и Азербайджана. В сражениях с войсками Австро-Венгрии русские генералы надеялись на массовое дезертирство словаков, чехов и боснийцев (в первую очередь, боснийских сербов), насильно мобилизованных в армии Габсбургов. В тоже время Россия опасалась вспышки национально-освободительного восстания в Польше, и для этих опасений существовали веские основания. Кроме того военных стратегов в Петербурге беспокоило поведение евреев, значительная часть которых проживала в Прикарпатье и Западной Белоруссии. Евреи придерживались протурецких настроений, потому что турки воевали с Россией, симпатизировали Австрии и Венгрии, потому что австрийцы и венгры сражались с русскими, восхищались немцами, которые успели завоевать репутацию «первых солдат в Европе» и обещали поставить Россию на «подобающее ей место». Россия в войне с Германией слабо рассчитывала на братские чувства полабских славян, традиционно проживавших в бассейне реки Эльбы, но не могла не учитывать настроений, которые складывались в среде поволжских немцев. Разумеется, политиков с берегов Невы не оставляли опасения перехода на сторону противника части обрусевших немцев инкорпорированных в офицерский корпус, а также немцев-помещиков из Прибалтийских земель. На волне антигерманских настроений даже столицу переименовали в Петроград. Вполне естественно, что чиновники прибегали к определенным превентивным мерам по отношению к наиболее подозрительным социальным группам, порой довольно болезненным мерам — вплоть до высылки вглубь империи. Как тут не вспомнить строки знаменитого романса написанного в те годы обрусевшим немцем, который сполна прочувствовал холод отчуждения в обществе:

Победа в войне для России означала освобождение Константинополя от турок, укрепление своих позиций на Балканах, предоставление независимости западным славянам от господства австрийцев, и возможно создание конфедерации славянских государств. Но самой важной и главной задачей являлось обуздание Германии, претендующей на мировое господство. Это обуздание, в случае успеха России в театре военных действий, скорее всего, проявилось бы посредством существенного сокращения численности кайзеровской армии, аннексии части территорий Восточной Пруссии и требований значительных контрибуций. Великобритания стремилась к полному уничтожению морского флота Германии, чтобы снять угрозу прямого вторжения на свои исторические земли. Кроме того она вынашивала планы захвата Дарданелл (пролива, соединяющего Мраморное море со Средиземным), для чего в тот регион был послан экспедиционный корпус, высадившийся в Галлиполи, но не сумевший продвинуться в глубь турецкой территории. Франция также хотела ослабить своего грозного соседа, демилитаризировать его экономику, жаждала реванша (она потерпела сокрушительное поражение от немцев в франко-прусской войне 1870 г.) и рассчитывала на аннексию ряда приграничных с Германией земель.

Любая продолжительная война чревата снижением нравственного уровня в обществе, потому что легализует допросы с «пристрастием», убийства и другие отвратительные формы насилия. Усовершенствованное стрелковое оружие принуждало людей вжиматься в траншеи, в грязь и слякоть, дабы не превратиться в смердящий мешок с костями. Но одним из свойств многовековой аристократической культуры являлось презрение к опасности. И поэтому кадровое офицерство воюющих стран в значительной мере было выбито уже в первый год войны.

Понижение психического уровня проявлялось и в оскорбительных терминах, которыми представители великих нацией наделяли друг друга. Французов звали «лягушатниками», итальянцев — «макаронниками», германцев — «бошами», русских — «скотоподобными славянами». Люди травили друг друга газами, точно боролись против грызунов или насекомых. Конечно, воюющие страны использовали все имеющиеся в их распоряжении средства тайной дипломатии, охотились за военными секретами, шифрами, планами боевых операций, устраивали диверсии на территории противника. Практически каждый год проводилась новая мобилизация среди населения, и каждая новая волна мобилизованных уступала предыдущей волне по боевым и моральным качествам.

В войне, которую вела в XVIII веке Франция против Великобритании нетрудно обнаружить много общего с кровопролитным противоборством, в которое погрузились Россия и Германии после пресловутого выстрела в Сараево. Так королевская Франция помогала молодым Соединенным Штатам Америки в их вооруженном мятеже против Великобритании. А в Великую войну Россия послала 40-тысячный корпус в республиканскую Францию, чтобы помочь той сдерживать германский натиск. Среди простолюдинов монархической Франции XVIII в. копилось острое недовольство иностранкой, супругой короля (Марией-Антуанеттой), которую охотно обвиняли в расточительстве, распутстве и прочих смертных грехах. Среди широких социальных слоев России также зрела неприязнь к императрице Александре Федоровне, принадлежавшей древнему германскому роду. Нехватка боеприпасов в войсках, как и дефицит продовольствия в городах — все это сближало предреволюционную ситуацию во Франции XVIII в. с антагонизмом «верхов» и «низов» в России начала XX в.

По прошествии двух лет войны Германия продолжала оставаться стиснутой с востока необъятной Россией, а с запада франко-британскими войсками. Не наблюдалось заметного немецкого преобладания и в морских сражениях. А положение двух других союзников (Турции и Австро-Венгрии) не внушало оптимизма германским стратегам, вследствие массового дезертирства чехов и словаков, а также перехода армян на сторону России. Не будем забывать и того, что каждый год крупномасштабных военных действий требовал огромных человеческих жертв, колоссального расходования материальных ресурсов. Когда для высших этажей кайзеровской Германии прояснилась перспектива вступления США в войну (естественно, на стороне противника), то пленительный образ грядущей победы для политиков в берлинских кабинетах стал еще более затуманиваться. Тиски обещали сжиматься с возрастающей силой, и защитный панцирь Германии мог не выдержать подобного давления.

Памятуя о том, что политика есть искусство возможного, следует отдать должное изобретательности немецких стратегов. Дабы предотвратить появление американских войск в Европе, Циммерман (германский министр иностранных дел), используя свою агентурную сеть, дипломатические каналы и немалые финансовые средства, попытался развязать войну в Северной Америке. Для этого ему необходимо было инспирировать вторжение в Южную Калифорнию и в Техас (территории, принадлежавшие Мексике в первой половине XIX в.) мексиканских вооруженных отрядов. Однако спасительный для Германии конфликт не успел разгореться вследствие того, что британской разведке стало известно об этих планах. Американское правительство было немедленно предупреждено о возможных провокациях на южных границах, а мексиканские власти не стали искушать судьбу, и не поддались соблазну нападения.

Тогда Циммерман решил натравить марксистов на Россию, воспользовавшись недавним отречением Николая II от престола и политической сумятицей в стране, вызванной этим отречением.

Марксистов и правящий слой Германии ровным счетом ничего не связывало, наоборот, они находись в антагонистических отношениях. Но берлинские политики и революционеры хорошо знали из недавней истории, что любая кровопролитная война обостряет в воюющей стране внутренние социальные проблемы. Так русско-японская война сопровождалась революционными брожениями в индустриальных центрах России и восстаниями крестьян в аграрных регионах. А Парижская коммуна явилась следствием франкопрусской войны. Да и сама французская революция 1789 г. вспыхнула в ходе затяжных франко-британских борений за мировое господство, о чем уже упоминалось в этой статье.

Нацелив марксистов на обе русские столицы, немецкие стратеги рассчитывали усугубить в восточной империи политическую сумятицу, и тем самым вызвать паралич власти, что позволило бы кайзеру заключить мир с Россией на выгодных для Германии условиях и далее сосредоточить свою военную мощь только на Западном фронте. Война часто принуждает политиков к неразборчивости средств ради достижения жизненно важных целей. Так в годы Второй мировой войны американское правительство прибегало к услугам итальянской мафии при поимке нацистских шпионов, действующих в портовых городах США, и не гнушалось консультироваться с авторитетными бандитами при подготовке десанта на Сицилию в 1943 г.

Пожалуй, не слишком ошибусь, утверждая, что в начале 1917 г. интересы марксистов-революционеров и берлинских политиков в отношении России совпали: в итоге, были нанесены целевые точечные удары, подобные ядовитым инъекциям, вводимым в плоть живого организма. Диверсия удалась.

Главное, впрочем, весьма отвратительное преимущество путчистов вод водительством Ленина над различными социальными группами русского общества заключалось в том, что путчисты были полностью свободны от каких-то моральных ограничений и табу. Вследствие прискорбных деформаций, какие произошли с потомками жителей Российской империи в XX столетии и каковые привели к резкому снижению психического уровня и уровня самооценки, всем нам теперь нелегко представить себе, что уличение в краже наказывалось несмываемым позором. В среде просвещенного слоя доминировало убеждение, что публично сделанные обещания, не выполненные в практической деятельности, являются серьезным основанием для добровольной отставки. Порядочность и честность, благородный образ мыслей, высоконравственное поведение, как и стезя добродетели, не были пустыми звуками для миллионов людей, служивших империи верой и правдой.

На бессчетных митингах и собраниях марксисты взывали к самым сокровенным чаяниям и упованиям сельчан и горожан, измученных затянувшейся войной. Это были мечты о мире, о своей земле, о достатке, о том, что все «униженные и оскорбленные» имеют право на уважение, что власть обязана учитывать в своих решениях и действиях интересы большинства населения. Но вместе с этим деятельные марксисты призывали к активной политической позиции и решительным поступкам. Так, «устаревшие» проповеди о любви к ближнему, в их призывах заменялись на «прогрессивные» идеи непримиримой классовой борьбы, а к обретению достатка растерянных людей подталкивал лозунг: «Грабь награбленное!». Власть, претендующая на то, чтобы выражать интересы большинства населения, почему-то требовала разгона Учредительного собрания и провозглашения диктатуры пролетариата. Массовые казни совершено безвинных людей, взятых заложниками или арестованных по любому поводу, а порой и без всякого повода, почему-то не квалифицировались тяжкими преступлениями, а объявлялись «нашим ответом врагам революции». То, что считалось недопустимым и непозволительным для подавляющей части населения Российской империи, мятежники совершало легко, не терзая себя душевными муками и чувством неискупимой вины.

Похоже на то, что герр Циммерман, заключая сделку с марксистами, недостаточно хорошо понимал, какого зверя он выпустил из клетки. Дата октябрьского переворота не имеет каких-то видимых причин для начала восстания, но за пару дней до этого губительного события в далекой Палестине было объявлено об образовании еврейского «национального очага». Нельзя исключить, что именно этот успех политического сионизма и подтолкнул путчистов в Петрограде к решительным действиям и укрепил их веру в свою победу. А связь революционеров с символическим сионизмом проступает посредством финансовой поддержки большевистской власти со стороны крупных еврейских банкиров, которым, казалось бы, должны быть чужды идеи диктатуры пролетариата.

Если Ленин и его ближайшие соратники на деньги кайзеровской Германии ехали в Россию в пресловутом пломбированном вагоне и затем организовали мощную агитационную атаку своих воззрений благодаря выпуску многотиражных газет, то Троцкий с батальоном боевиков, набранных из гангстерских шаек, плыл в Россию на пароходе арендованным на средства еврейских банкиров. Убийство германского посла летом 1918 года в Москве являлось демонстрацией того, что революционеры уже не желали иметь ничего общего с кайзеровской Германией: у них — другие союзники. В Великую войну, таким образом, включилась новая сила — международные марксистские организации, в которых евреи играли ведущую роль.

Октябрьский переворот в Петрограде, а затем и в Москве, спровоцировал целую серию путчей: в Мюнхене, в Берлине, в Будапеште. Все эти путчи возглавлялись марксистами, которых воодушевляли успехи большевиков в России. Однако государственные институты Австро-Венгрии и Германии выдержали этот натиск чудовищной злобы. Имевшиеся в тех городах воинские подразделения, а также местное население, наслышанное о действиях большевиков, сумели дать отпор запальщикам «мирового пожара».

Жители столиц, да и вообще центральных губерний России впали в состояние смятения, паники, шока, подчас совершенно не понимая причин творящейся вокруг них кровавой вакханалии и разнуздания страстей. За последние три столетия, с тех пор, как избрали Михаила Романова на престол, все войны для России происходили на ее окраинах. Да, случались восстания (декабристов или бунтовщиков 1905 года), но эти восстания, как правило, быстро гасились. Случались и крестьянские войны (Разина или Пугачева), но они имели место на периферийных регионах. Русские люди привыкли к давно сложившемуся порядку вещей, привыкли и к тому, что главная опасность для страны находится где-то за ее внешними границами. И вдруг столицы оказались в руках мятежников, зовущих голытьбу к грабежам, разбою, убийствам в качестве актов высшей исторической справедливости. А регулярные воинские части оказались за тысячи километров от мест, где происходили роковые события.

В немецкоязычных странах путчи марксистов назовут «ударом в спину». Применительно к России октябрьский переворот следует расценивать как «выстрел в затылок». Не будем забывать, что страна находилась в условиях тяжелейшей войны с тремя крупными государствами, и поэтому многие русские люди воспринимали мятеж, организованный большевиками, как гнусную измену родине. Но подобный взгляд примешивал к истинному положению вещей множество расхожих заблуждений. Изменником являлся Мазепа, переметнувшийся со своими клевретами к врагам России. В данном же случае прицельный удар нанесла одна из воюющих стран (Германия), но, как показали дальнейшие события, кроме противоборствующих сторон, появилась третья сила в лице международных еврейских организаций, или организаций, в которых евреи играли первенствующую роль, и активисты этих организаций не замедлили сомкнуть свой строй для раздувания «мирового пожара». Германия получила весьма кратковременные выгоды от удачно проведенной диверсии, а вот марксизм утвердился в России надолго в качестве крайне жестокого оккупационного режима, опирающегося на левацкую интеллигенцию и коллаборационистов из беднейших слоев местного населения. Россия проиграла вооруженное противоборство на всех своих фронтах не на полях сражений, а в своих столицах, которые оказались беззащитными перед напором легионеров «третьей силы», вступившей в Великую войну в 1917 году.

То, что марксисты ратовали за скорейшее прекращение боевых действий на далеких от столиц фронтах, отнюдь не означало для солдат и офицеров наступления мира. Всех тех, кто сохранил представления о достоинстве и чести, кто испытывал искреннюю любовь к России, как к своей драгоценной родине, неотвратимо ждало продолжение войны, которая велась не по правилам, а по праву самого подлого и самого изворотливого. Перед всеми теми, кто не бежал с фронтов в качестве дезертира, а возвращался воином, пусть и обескураженным от происходящих на глазах нелепых, возмутительных и хаотичных событий, все отчетливее проступал суровый выбор: «Стань другим (хулителем империи, противником православия, нарушителем всех данных ранее клятв и обещаний) или умри!» И воины выбирали второй путь. Они вступали в неравный бой с нечистью, расползшейся по просторам России. Они не могли согласиться с участью «навоза Европы» (именно так называли славян идеологи марксизма), как и с тем, что их родина подлежит разрушению до основания, дабы стать впоследствии площадкой для строительства химерического общества всеобщего благоденствия, в котором понятия «русский патриот» или «добродетельный христианин» приравнивались к грязному ругательству.

Солдаты и офицеры, генералы и адмиралы сражались за русскую правду, за русский мир, не принимая лозунгов и агиток о захватнической, империалистической войне, как и не собирались соглашаться с тем, что Россия проиграла будто бы войну вследствие своей хронической отсталости. Они видели на тех фронтах множество примеров подлинной доблести, истинного героизма, ни в коем случае не чувствовали себя пораженцами, искренне возмущались потоками лжи и клеветы. Признать жестокий оккупационный режим марксистов означало для них забвение памяти о русских храбрецах и смельчаках, которые шли под пули, преодолевали проволочные заграждения, претерпевали зной и холод в траншеях и окопах. Они задавались недоуменными вопросами: Неужели те смельчаки и храбрецы напрасно жертвовали собой? Неужели столько достойных людей, честных и порядочных умирало вдали от родных мест лишь затем, чтобы в столицах произошел мятеж подлецов и злоумышленников? Неужели затем страдали, гибли и верили в свою правоту, чтобы пришедшие к власти изверги рода человеческого безнаказанно занялись осквернением могил и священных рак? Чтобы убивали сотни заложников из-за пустопорожних обвинений? Чтобы топили героев войны, сбрасывая их с обрывов с тяжелыми камнями на шее?

Нет, война в России не затихла ни после Брестского соглашения, ни после завершения боевых действий на Западном фронте в ноябре 1918 г., наоборот, только пуще разгоралась, обесценивая жизнь человеческую до корки заплесневевшего хлеба.

В Германии, потерпевшей поражение в Великой войне и вынужденной принять унизительные условия Антанты, такие видные полководцы и стратеги, как Гинденбург или Людендорф, несмотря на падение монархии в стране, продолжали играть заметную и весьма почетную роль в обществе. Большим уважением пользовались командиры дредноутов даже после того, как эти корабли были затоплены после войны: ведь капитаны участвовали в многочисленных морских сражениях и потопили немало неприятельских судов. Почитали и знаменитых воздушных асов, в том числе и Геринга, и многих простых вояк, представленных к высоким наградам за свои подвиги на полях исторических битв.

Совсем иная картина наблюдалась в стране Советов. Бывший командующий одним из фронтов, генерал Рузский нашел бесславную смерть в окрестностях Пятигорска. Флотоводец Колчак был расстрелян в Иркутске. Герои Великой войны, вместо того чтобы вернуться к родным очагам, будут вынуждены совершать тяжелейшие «ледовые походы», сражаясь с многократно превосходящими по численности частями Красной Армии, будут замерзать в полях под лютой стужей (каппелевцы), будут с боями прорываться к столицам (деникинцы), а затем им придется совершить крестный путь горестного отступления к черноморскому побережью, к Карпатским и Кавказским горам. Они подвергнутся массовым казням, глумлениям и поношениям, и сама память о них будет вытравлена усилиями беспозвоночных пропагандистов, рекрутированных поборниками человеконенавистнической идеологии. Благодаря стараниям тех пропагандистов совершится отвратительный подлог: героизм миллионов воинов, не позволивших топтать и терзать Русскую землю в Великой войне, будет предан полному забвению ради восхвалений сомнительных «завоеваний Великого Октября». Очень быстро вся страна покроется сотнями концлагерей, в которых людей лучшего отбора станут морить голодом и холодом, низводить до животного состояния, станут буквально втаптывать в грязь, а фигуры истязателей и палачей обретут постаменты, гипсовые или бронзовые копии, которые застынут зловещими памятниками творимого беззакония и мракобесия. Россия стала бедной, бедной, бедной во всех смыслах этого емкого слова: осиротела, оголодала, одичала.

И завершая эту статью нельзя не упомянуть еще об одном событии. Вскоре (по историческим меркам) после победы «красных» над «белыми» в России Константинополь был переименован в Стамбул. Ведь на Востоке исчез потенциальный освободитель тысячелетней столицы православного мира. На это переименование марксисты даже не обратили внимания. Для них просто не существовало русской истории.