Лживый век

Постсоветская дебилизация

В самый разгар перестройки ко мне на работу случайно забрел бывший сокурсник, которого я не видел много лет. Он представился сотрудникам моего консалтингового центра как агент по продажам, а узнав меня, широко заулыбался и тут же стал выкладывать свой товар. За время, прошедшее с нашей последней встречи, он заметно облысел, слегка располнел, но одет был гораздо лучше, нежели в студенческие годы.

Первоначально я собирался купить у своего экс-сокурсника любую вещь, какую тот только предложит, чтобы поддержать его коммерцию. Но, увидев разложенный на столе товар, несколько растерялся. Передо мной лежали знаки отличий советской эпохи: комсомольские значки, обычные и с лавровыми ветками, красные флажки, подтверждающие принадлежность их владельцев к депутатскому корпусу распущенных Советов, «Мастер спорта СССР», «Заслуженный машиностроитель», синие ромбики военных училищ, выпускавших политруков.

— Неужели это кому-то нужно? — не удержался я от ироничного вопроса.

— Еще как берут, — не без гордости парировал мой бывший сокурсник и тут же предложил, — давай я тебе «Мастера спорта» выпишу.

Как оказалось, к каждому значку продавец предлагал соответствующую картонную книжицу, которую собственноручно заполнял. Он даже располагал самонабирающейся печатью, которая подкрепляла торжественную законность сделки. Моя растерянность его явно озадачила. Он тщился не столь всучить мне какую-нибудь никчемную вещицу, а хотел оделить чем-то памятным, значительным. Он очень обрадовался нашей нечаянной встрече. Мои коллеги по работе только безмолвно дивились необычной выставке-продаже.

И сделка не состоялась, и разговора не получилось. Вроде бы долго не виделись, а в голову лезли совершенно трафаретные вопросы. Поэтому приподнятое настроение у бывшего сокурсника быстро пошло на спад. Он был явно разочарован своим визитом.

Вскоре после той встречи довелось узнать, что продавец знаков отличий советской эпохи попал в психиатрическую лечебницу. Выяснилось и то, что он уже продолжительное время находился на учете данного лечебно-профилактического учреждения. Прискорбно, что столь жестоко распорядилась судьба.

Но, как показали последующие годы, спятивший экссокурсник оказался довольно прозорлив и пытался держать «руку на пульсе потребителя». Он стремился возвеличивать и оделять, поощрять и награждать. В общем — то было невинное стремление, к сожалению, закончившееся роковой болезнью.

Но другие люди, более крепкие здоровьем, весьма успешно продолжили его дело. Так, директора наших индустриальных гигантов зачастили в США, где в торжественной обстановке получали «Факел Бирмингема» за выдающийся вклад в российскую экономику. Соискатели приза просто перечисляли в соответствующий фонд несколько тысяч долларов, после чего ждали приглашение из захудалого американского городка принять участие в церемонии награждения в качестве почетного лауреата. И приглашения не заставляли себя долго ждать. Директора со своими присными летели за тридевять земель, получали из рук устроителей «акции» сущую дребедень, потом пьянствовали на банкете и довольные фактом «международного признания» возвращались домой. Говорят, возжегшие «факел», заработали на этой выдумке приличные деньги.

А между тем, дела на индустриальных гигантах шли все хуже и хуже. Но и здесь ушлые управленцы не дали промаха. На руинах каждого крупного завода или комбината возникало два-три десятка малых предприятия, которые в своей совокупности производили в 20–30 раз меньше продукции, нежели их прародитель-предшественник, но каждое из которых возглавлялось генеральным директором или президентом фирмы: у столь высоких начальников непременно находились в подчинении финансовый и коммерческий директора, а также директор по маркетингу и еще — по связям с общественностью. Не менее уважаемыми на данных мини-предприятиях являлись должности административного директора и директора по персоналу.

Несмотря на то, что производительность труда с каждым годом откатывалась на пятилетку назад, директорат рос числом, а термин «управление» стал наиболее популярным. В названиях учебных заведений разного калибра и разного уровня появилось это знаковое слово: возникло бесконечное многообразие дисциплин, раскрывающих тайны менеджмента. Научная мысль, растерянно застывшая в первые годы реформ, забурлила и зафонтанировала с новой энергией. Непродолжительная пауза в столь естественном стремлении людей познавать окружающий мир, была вызвана тем, что социалистическое общество, двигавшееся в коммунистическое завтра, уже было вооружено подлинной теорией. Принадлежность к сообществу ученых в послевоенное время считалась почетной, или как сейчас принято говорить, престижной. Даже оперы, романы, скульптуры создавались в соответствии с научно выверенным методом социалистического реализма.

После краха Советского Союза замешательство в академических кругах, особенно специализирующихся на общественных и гуманитарных исследованиях, было сильным, но оказалось легко преодолимым. Бывшие партийные аппаратчики и ответственные советские работники напридумывали великое разнообразие академий — и, о чудо! — люди потекли туда безудержными потоками. Авторитетные светила марксизма-ленинизма стремительно переориентировались в соответствии с требованиями рынка и принялись сочинять толстенные монографии, посвященные проблемам финансовых рисков. На гниющем бревне советской науки выросли дружные опята — советы по защите кандидатских и докторских диссертаций. Конечно, теперь никто ничего не собирался организовывать бесплатно. Хочешь попасть в академики — плати, хочешь быть «защищенным» — не скупись. Ныне ученые степени и академические звания объединяют и уравнивают чиновников и депутатов, лидеров общественных организаций и политических партий, заведующих магазинами и оптовыми рынками. В больном обществе в «доктора» охотно и за немалые деньги записался большой слой людей, которым новые звания греют души.

Обилие научных трудов отнюдь не препятствовало демонтажу высокотехнологичных производств, стремительному сокращению доли высококвалифицированных рабочих — скорее, то были приметы триумфального шествия авторов пасквилей на самих себя, пасквилей, написанных то ли с большого перепугу, то ли под влиянием приступов идиотизма. Серость ползучая, который год впустую рассуждает о грядущем притоке иностранных инвестиций, о «сырьевом варианте развития страны» (неприемлемом даже для развивающихся стран), сочиняет гневливые письма в высокие инстанции, требуя повышения своей зарплаты. Эту публику ничуть не смущает полное отсутствие собственных методик обустройства социально-экономических систем, не говоря уже о подлинных научных открытиях. Преисполненные скромности, наши профессора и академики до гробовой доски стараются быть ретрансляторами и комментаторами чужих концепций.

Тысячи академических и отраслевых институтов, опытно-конструкторских бюро, университетов, инновационных центров неустанно ткут платье для голого короля — миф о российской науке, способной творить чудеса. Но почему-то ездим на иномарках, летаем на ненашенских самолетах, носим импортные костюмы и платья, глотаем чужие таблетки и запиваем заморскими напитками.

Интеллектуальный дегенератизм и творческое бессилие стали «привычным делом». Молодой перспективный исследователь тайн материи или коллизий общественной жизни так и не вырастает в автора стройной концепции или методологии, зато становится ректором университета и почетным членом межпланетарной академии. Подающий надежды актер так и не превращается в блистательного артиста, но, обретая седину и связи, благополучно занимает пост главного режиссера или директора театра.

Постсоветские люди не овладевают навыками делания чего-то нового, оригинального, качественного (о выдающемся и, тем более, гениальном язык не поворачивается говорить), зато шлифуют умение «делать себя», быть креативной фигурой, увы, мало отличной от деятельного кретина. От должности к должности идут основные вехи сложившейся жизни. В результате, вместо собрания почтенных мужей и мудрецов мы повсеместно наблюдаем скопления мыльных пузырей и воздушных шариков, соответствующих образом именованных и титулованных. Конечно, все эли легковесные формы, радужно переливающиеся на солнце, надуты потомками «шариковых».

Каждое новое поколение все меньше умеет — строить, создавать, творить, дерзать, рожать и просто хорошо выполнять порученное задание. Но ценятся навыки ловчить, «кидать», «продвигать», мошенничать, пиарить, сплетничать, интриговать, тащить и урывать. Дебилизация общества началась не вчера: просто это явление, впервые зорко подмеченное М. Булгаковым, выглядело первоначально, то революционным переворотом, то социальным экспериментом, то трагическим стечением обстоятельств, а нормой стало только теперь. Дебилизация началась еще тогда, когда выпускник курсов Политпросвета, в качестве идейного борца за «светлое завтра», принялся объяснять молодому отличнику старорежимного университета, как следует студентам преподавать тот или иной предмет; когда вчерашний босяк и бродяга, заполучив высокую должность областного масштаба, стал смело растолковывать крестьянам в двадцатом поколении, что им сеять и когда пахать. Дебилизация заметно расширила зону своего влияния, когда токарь-расточник, годами совершенствовавший свое мастерство обработки металла, обнаруживал, что сын-сопляк записался в «компетентные органы», надел погоны и стал получать в три раза больше своего папаши.

Вся страна давно уже ничего не производит, никого не воспитывает, а только добывает (нефть, газ, валит лес, выковыривает из земли алмазы или золотые самородки). Врачи лечат, но никого не вылечивают. Преподаватели ничему не могут научить, потому что сами никогда не занимались тем, что пытаются объяснять студентам. Бывшие колхозники, проснувшись поутру, идут разбирать ферму или каменный забор, затем чистят от цементного раствора кирпичи, сбывают их по сходной цене перекупщикам или просто меняют на «паленую» водку. Их трудно уже причислить к крестьянам: они разучились плотничать, класть печи, валять валенки, обрабатывать землю. Рабочие режут провода электропередач, выдирают из станков латунные детали и несут их в пункты приема лома цветных металлов.

Десятилетия интеграции в мировое политическое, экономическое, социальное, технологическое, культурное и прочие пространства бесславно завершились. Если двадцатилетие ожиданий коммунистического завтра всепокаянно посчитали пустозвонством и застоем, то, как же следует величать теперешнюю эпоху? Русский язык, конечно, очень богат, но подходящее определение подобрать непросто. Во времена разгула тоталитаризма, изоляционизма и попрания прав человека все же продавали свои станки и самолеты, пушки и автоматы в десятки государств. Повсюду, за горами и долами, морями и океанами строили гидроэлектростанции, заводы и комбинаты. Ездили на кинофестивали и умудрялись получать высокие награды. Миллионы людей переселили из хибар и лачуг в панельно-кирпичные многоэтажки — не бог весть, какого качества, но с минимальным набором удобств. Теперь торгуем только тем, что еще сохранилось в недрах, что не успели вырубить в советские времена, что осталось сокрытым в руинах гигантов, возведенных в ударные пятилетки. Еще торгуем транспортными коридорами, земельными участками: весьма популярны за границей наши красавицы, особенно те, которые не стеснены условностями и представлениями о приличном поведении. Причем, сбываем по дешевке: алмазы без огранки, лес — кругляком, нефть — без переработки на фракции. Зато замечательно идут дела с газом: он и так хорош.

Теперь на престижные кинофестивали наши художественные фильмы не пускают, а наши вальяжные киноиндустриалисты тусуются на этих фестивалях то ли в качестве незваных гостей на чужой свадьбе, то ли прикидываются любопытными туристами или потенциальными меценатами. Русские фамилии отсутствуют в номинациях на присуждение Нобелевской премии, зато своих премий напридумывали — пруд пруди.

Страна неудержимо превращается в мировое захолустье. Столица этого захолустья неимоверно гордится своими дорогущими квартирами и сумасшедшими ценами в магазинах, и еще тем, что изловчилась стянуть на себя 3/4 всех финансовых ресурсов огромной полуголодной страны. За редким исключением, во всех областях, краях, республиках, округах — вопиющая нищета, зато все регионы обзавелись стратегиями развития, рассчитанного на пресловутые 20 будущих лет.

— Как же мы будем жить через 20 лет? — интересуются любопытные провинциалы у смышленых разработчиков стратегий.

— Через 20 лет у вас будет такой же нескончаемый праздник, как у нас в Москве! — рапортуют столичные разработчики стратегий.

Провинциалы затихают в недоумении, растерянно озираются по сторонам. Через силу, с великим трудом они учатся видеть вокруг себя только ободряющее и обнадеживающее, в соответствии с коротким лозунгом-восклицанием бессчетных стратегий: «Да!» И действительно, ободряющие и обнадеживающие примеры есть, более того — у всех на виду. В Москве нет ни газа, ни нефти, а березовые рощицы, если и вырубаются, то только затем, чтобы освободить место для строительства особняков. Может, и во всей России, когда закончатся нефть, газ и лес, наступит нескончаемый праздник?

Из отдаленного, но все же обозримого будущего, расписанного в вышеупомянутых программных документах, на нас взирает все более проясняющийся образ пофигиста — плод многотрудных социальных, евгенических экспериментов, либеральных инициатив тысяч и тысяч деятельных дураков, готовых рулить куда угодно, лишь бы не забирали у них руля.

Не в скверно сделанных механизмах и плохих дорогах, не в глупых законах и повсеместной похабщине дело, а в людях — это вывод давно уже сделали революционеры, реформаторы и прочие преобразователи: «Человека менять надо».

Жизнерадостный идиот как насельник земли русской, — это, то ли выход, то ли лазейка из затянувшейся кризисной ситуации. Такой тип, действительно, старается замечать лишь приятное. Он обращает внимание лишь на фотографии, запечатлевшие «ню»; замечает только банки пива и сигареты с дурью; старается ездить так, чтобы адреналин подскакивал; отрывается на рок-концертах по полной программе; днями и ночами таращится в «ящик», неутомимо рассказывающий об очередных скандалах и сплетнях. Он без устали тусуется на пляжах и мечтает поселиться (или уже поселился) в коттеджах, выстроенных в стиле гангстерского кича.

Как это ни досадно, но привычка к имитации кипучей деятельности, к безрезультатному труду досталась нам в наследство от «эпохи застоя». Именно тогда окрепла и вошла в силу наиболее представительная и влиятельная генерация людей, обойденных Божьей милостью. Окончательно сложился правящий слой, отличающийся безмозглостью и невежеством, слой, в котором тупые уступали в чванстве и регалиях место только тем, кто еще тупее. В затылок этим людям с крепкими задницами дышали комсомольцы-активисты, воры-рецидивисты, хозяйственники-аферисты, «творческие личности» — онанисты. «Хлеба и зрелищ!» — вопили их рабские души.

Годы перестройки всего лишь модернизировали отбор тех, кто только способен делить и распределять. То, что прежде пытались как-то скрыть, перестало считаться зазорным. Шарлатаны стали называться политиками, «кидалы» — игроками, ловкачи — предпринимателями, извращенцы — сексуальными меньшинствами. Воспитание детей оказалось непосильным бременем для многих родителей. Добросовестный труд стал уделом «честных бедняков».

Расслоившееся общество похоже на рассохшуюся фанеру. Один крайний слой закручивается вправо, другой крайний слой — влево: вид — неприглядный. Более того, генерация обиженных умом изо всех сил тужится выглядеть объектом восторгов и восхищения. Чем более страна превращается в дурдом, тем более ярко выражено у представителей этой генерации стремление выделиться друг перед другом.

Сквозь марево балдежа и пыли растащилова, сквозь мигания инфернальных огней от бессчетных банкетов и фуршетов проступает совсем уж немыслимое явление — выделение VIP-персон. В стране, где за последние тридцать лет преступность выросла в разы, а производительность труда скатилась к середине прошлого века, где сотни тысяч беспризорных детей ютятся по подвалам, а миллионы бомжей неприкаянно слоняются от свалки к свалке, находятся люди, которые гордятся тем, что попали в разряд самых влиятельных.

Обычно зачинщики губительных перемен как-то маскируются. У нас же все наоборот. Издаются толстые книги с перечнями фамилий и высоких должностей, занимаемых носителями этих фамилий. Составляются рейтинги влиятельности и чуть ли не еженедельно доводятся до сведения широкой общественности. Оказывается, у нас полным полно всякой элиты во всех сферах жизнедеятельности страны. И вот здесь будет уместным лирическое отступление.

Когда армия победоносными приступами берет неприятельские города и крепости, захватывает ценные трофеи, то обычно полководцам присваивают громкие титулы, а мужественных ратников чествуют наградами. Бывает и так, что армия оказывается в плотном вражеском кольце, но, тем не менее, командирам удается создать боевой кулак и организовать прорыв — тем самым вывести основные силы из губительного «котла». И в этих случаях самые почетные ордена и звания уместны для решительных полководцев. А наградой воинам является их собственная жизнь, которую они сберегли, не потеряв своего достоинства. Но случается и другое…

Армия спасается паническим бегством, оставляет на поле брани свое оружие, бросает обозы и раненых. Целые города и обширные области отдаются на разор захватчикам. И тогда незадачливых предводителей войска ждут презрение стариков и детей, проклятья вдов и униженных женщин. Еще ждет скорая кара со стороны оставшихся в живых храбрецов. И конечно, недобрая память потомков. А все это происходит потому, что командующие армиями остаются наиболее влиятельными людьми в войсках. От их приказов и поступков во многом зависит боевой дух соратников. Последние могут остаться доблестными воинами даже в пору тяжелейших испытаний, а могут стать перебежчиками и мародерами — мрачной тупой толпой, алчущей спасения любой ценой.

Россия в XXI веке напоминает «пейзаж после битвы». И Нижегородская область также представляет собой жалкое зрелище. Вот несколько характерных данных.

За «перестроечные» годы численность населения сократилась на треть миллиона человек, а продолжительность жизни на 7–8 лет. Причем, вымирание населения приобрело «крейсерскую скорость». Реальная безработица на порядок превосходит официально регистрируемую. А количество разводов сравнялось с количеством заключаемых браков. Каждый восьмой житель области — инвалид, а каждый третий ребенок рождается у матери-одиночки. Каждое малое и среднее предприятие отчисляет бандитам или чиновникам определенную сумму. Причем денежные доходы местных гангстеров от рэкета составляют всего лишь десятую часть «продвинутого» чиновничьего рэкета.

Область наша отнюдь не самая разбойная или бедная, или самая отсталая в экономическом отношении. Процессы, происходящие в ней, весьма типичны для всей страны. Поэтому количество ДТП в России, приходящихся на 1000 автомашин, на порядок превосходит аналогичный показатель в странах Европейского союза. Зато среднедушевые доходы россиян на порядок ниже, чем у европейцев. Но дело даже не в бедности. Есть страны с еще более бедным населением, например Куба, но там почему-то мужчины живут на двадцать лет дольше, чем у нас.

За последние сто лет население обширнейшего государства российского не раз сталкивалось с инициативами по обезлюживанию территорий. В Гражданскую войну Бела Кун и Землячка возглавляли операцию по уничтожению 120 тыс. пленных белогвардейцев в Крыму. В это же время Якир активно занимался расказачиванием на Дону и на Кубани. А утвердившиеся в Москве большевики инспирировали лютый голод в Поволжье.

В первые годы Великой Отечественной войны фашистские оккупанты неустанно трудились в западных областях, методично расчищая для себя жизненное пространство. Гаулейтеры территорий, их непосредственные подчиненные получали высокие награды рейха и считались в соответствующих регионах самыми влиятельными людьми.

Теперь процесс обезлюживания наиболее присущ областям, которые сформировали российскую государственность и на 90 %, заселены русскими людьми. Исчезают тысячи деревень, люмпенизируются целые административно-хозяйственные районы. Зарастают травой и кустарником поля Нечерноземья: умирающие хозяйства вырезали последний скот, а тысячи промышленных предприятий признаны банкротами.

В условиях, когда многие люди лишены права на оплачиваемый труд, на жилища, а порой и на саму жизнь — рейтинги влиятельности превращаются в позорный столб. Лидеры перемен, очень важные персоны, предстают экзекуторами, расхитителями, палачами, оставляя после себя обезлюдевшие города и села, погасшие цеха заводов и фабрик, нищих и сирот — пустыню с редкими островками благополучия для себя любимых.

История ничему не учит глупцов. В этом нетрудно убедиться. Достаточно взглянуть на самодовольные физиономии депутатов, орденоносцев, высокопоставленных чиновников, скороспелых миллионеров и миллиардеров.