Лживый век

Мгла над Россией

Мировые войны, требующие десятков миллионов жертв, ведутся ради обретения или удержания мирового господства. Проигравшая в подобном жестком противостоянии сторона представляет собой жалкое зрелище. После Первой мировой войны разрушились многовековые монархии Габсбургов и Гогенцоллернов; Австро-Венгрия превратилась в россыпь карликовых государств, от Пруссии отсекут определенные территории в пользу Польши, Дании, Бельгии, Франции, а Восточная Пруссия станет анклавом. К тому же немцы собственноручно потопят свой флот и будут вынуждены платить победителям огромную контрибуцию. Соответственно и Турция подвергнется вивисекции: утратит Аравийский полуостров, Палестину, Ливан, Сирию, Ирак — все эти территории отойдут под контроль Великобритании и Франции.

Как хорошо известно, в России также пресечется монархия, от обширного тела империи отложатся ее западные окраины. В последний и решающий год той мировой войны Россия заключит постыдный сепаратный мир с германцами, отдаст в их распоряжение всю Украину, примет все условия по выплате контрибуции… Как впоследствии будут говорить: «Проиграет войну проигравшей стороне». И только победа стран Антанты аннулирует все кабальные требования того злополучного сепаратного мира.

Но на этом бедствия, постигшие Россию, отнюдь не прекратятся. Подвергнутся жестокой расправе императорская семья и ее многочисленные родственники, а затем покатится «красное колесо» безудержного террора, которое спровоцирует в стране истребительную, многолетнюю междоусобицу. Пришедшие к власти большевики будут постоянно инициировать так называемые экспроприации у состоятельных граждан и откровенные грабежи, глумления над святынями, карательные операции. А век спустя после тех трагических событий, бессчетные гнусности, издевательства, глумления, казни, голодоморы, умерщвления людей в концлагерях и отвратительные людоедства назовут Великой русской революцией. Дескать, исключительно угрюмый и жестокий по своей природе русский народ вознамерился отказаться от всей своей истории и признать напрасность всех жертв, понесенных в Великой войне, решил растоптать свою культуру и уничтожить весь цвет нации. И все это делалось во имя торжества некоей химеры или некоего социального эксперимента. От подобных утверждений поневоле возникают вопросы: может ли это агрессивное быдло, превратившее страну в скотный двор, рассчитывать на уважение со стороны других наций? Достойна ли эта кровожадная масса хоть какой-то будущности? Не пора ли этому сброду, утратившему навыки нормальной речи и скатившемуся до восприятия только примитивных лозунгов-агиток и команд-приказов вообще исчезнуть с лица земли и тем самым освободить место для более гуманных, просвещенных исторических общностей? Полвека тому назад А. И. Солженицын поставил диагноз советским академикам и докторам наук: «Образованцы!» Увы, великий писатель давно умер, а «бессмертные образованцы» так и продолжают «жевать мякину» на многоразличных форумах и конференциях, «круглых столах» или в «экспертных клубах» о том, что именно большевики своими решительными действиями (путч, репрессии, конфискации т. д.) спасли страну от полного развала и хаоса.

История пишется словами, но важнее другое: какой смысл вкладывается в те или иные словосочетания? В событиях столетней давности мы наблюдаем прискорбное выхолащивание смысла многих базовых категорий и понятий, которых придерживалось русское общество на протяжении всей своей истории и возникновение новых категорий и понятий, содержащих в себе пагубную ложь. Эту ложь никак не удается изжить, выдавить, как гной из застарелой раны и рана никак не зарубцуется. Вроде бы и архивы рассекретили и книжек понаписали целые горы, а хмарь большевистской пропаганды, увы, не развеивается. По-прежнему на площадях городов высятся идолы, прославляющие «вождя мирового пролетариата», по-прежнему звучат набившие оскомину заявления, что власть в 1917 году буквально валялась на дороге и к счастью нашлась группа волевых людей, которая эту власть подобрала и распорядилась ею в соответствии с суровыми законами революционного времени. Еще уверяют, что «февраль» и «октябрь» — это звенья одной цепи, но от великих потрясений страна быстро оправилась и семимильными шагами пошла к великим свершениям (коллективизации, индустриализации, урбанизации) и к великой победе (имеется в виду победа над фашисткой Германией весной 1945 года). Однако все эти великие победы и свершения никак не корреспондируют с упрямыми фактами, цифрами, диаграммами, свидетельствующими о том, что в XXI в. Россия вошла в качестве сырьевого придатка, что производительность труда в 3–5 раз ниже, чем в экономически развитых странах, что численность населения составляет меньше 150 млн. чел., а по прогнозам многих выдающихся людей, сделанным более века тому назад, должна была бы достигнуть в канун нового тысячелетия не меньше 300 млн. чел. Снова и снова почему-то приходится начинать с азов, искать утраченные смыслы, ссылаться на мнения мудрецов-изгнанников (Бердяева, Вышеславцева, Карсавина), растерянно искать среди современников авторитетных историков и мыслителей и убеждаться в постыдной безмозглости так называемого интеллектуального слоя постсоветской России.

Почему на протяжении многих десятилетий в советской историографии фигурировали сугубо «февраль» и «октябрь», а словосочетание «русская революция» не применялось? Да потому, что с одной стороны пропагандистам необходимо было показать, что события, происходившие в эти месяцы в 1917 году, являются пресловутыми «звеньями одной цепи», а с другой стороны, требовалось делать акцент на то, что дальнейшие «великие потрясения и великие победы» связаны сугубо со строительством «светлого будущего» принципиально новой исторической общностью, которая носит название «советский народ». Но после опубликования огромного множества документов и просто воспоминаний очевидцев тех событий, свидетельствующих о чудовищном характере репрессий, обрушившихся на страну после злополучного октябрьского переворота и длившиеся многие десятилетия, возникла необходимость в морально-этической оценке тех бесчинств и преступлений. На какую же социальную группу или на какое сообщество извергов списать все эти безобразия? И чтобы проявить толерантность, решили списать на сам объект постоянных и жутких репрессий — на русский народ. И вот по истечении ста лет, опять и опять раздаются недоуменные вопросы: что же стряслось с огромной страной, с ее жителями в приснопамятном 1917 году? Что случилось с обществом, традиционно примыкавшим к православию и отчасти к исламу? Почему были уничтожены все погосты, взорваны тысячи храмов и начисто стерта память обо всех предыдущих поколениях? Кто же мы? Неужели, действительно, дикие скифы с жадными раскосыми глазами?

Поразительно и то, что спустя век после «великих потрясений» тысячи улиц носят имена Маркса, Энгельса, Свердлова, Урицкого и прочих идеологов и организаторов событий, в ходе которых кровь лилась как водица. А мавзолей на Красной площади бережно хранит мумию создателя советского государства, того самого государства, которого давно уже нет. Липкая мутность никак не развеется над Россией, до сих пор обскурантизм возведен в ранг добродетели, а сменяющимся поколениям русских публицистов приходится буквально руками разгонять удушающие миазмы марксистской пропаганды.

Как только представилась возможность (в начале 90-х годов минувшего века), все так называемые союзные республики дистанцировались от вибраций, излучений и распоряжений, идущих из Москвы. Точно также разбежалась в разные стороны давно не мытая, засаленная и грязная посуда от нерадивой хозяйки (пересказываю сюжет детской сказки К. Чуковского «Федорино горе»). Но, если в детской сказке распустехе Федоре все же удалось как-то уговорить посуду вернуться домой, то в политике действуют более жесткие правила: Россия оказалась в плотном кольце откровенных недоброжелателей, стремящихся выкарабкаться из жуткого советского «котлована». Миллионы людей тщетно тужатся вспомнить «имя свое», беспомощно блуждают в чащобе несуразностей, злобной клеветы нацеленной на экскрементацию прошлого Российской империи, но другие миллионы людей по-прежнему уютно и комфортно чувствуют себя в затхлом углу, а точнее — в историческом тупике, в котором оказалась страна.

Приходится пересказывать то, что уже давно и многократно пересказано людьми грамотными и щепетильными в вопросах чести и морали. Власть в 1917 году не валялась на улице, как распутная, пьяная девка на мостовой, и происходила болезненная смена политического режима. В течение полувека, начиная с реформ Александра II, наследственный принцип правления утрачивал свой беспрекословный авторитет в глазах все большего числа подданных империи. Именно этим и объясняется рост числа покушений на представителей власти и самодержца. Схожая тенденция наблюдалась во многих других странах Европы и зародилась она в горниле Великой французской революции. Подлинным выразителем истины в последней инстанции являлся уже не помазанник Божий, монарх и его Двор, а сам народ в лице своих наиболее ярких и дееспособных представителей, которые должны были входить в чертоги власти посредством прямых демократических выборов. Только народ сам должен определять свою судьбу, потому что прав только народ. Именно этот трюизм прошивал «золотой нитью» суждения и размышления как политиков, привыкших принимать взвешенные решения, так и нетерпеливых революционеров разных мастей.

Окончательный переход от наследственной системы правления к выборной системе являлся содержанием русской революции, начавшейся с началом весны 1917 года. Этот переход поддерживала подавляющая часть населения империи. Не желая эскалации насилия в стране, Хозяин земли русской, государь император из династии Романовых, правящей огромной Россией на протяжении трех веков, согласился с этим настоятельным требованием, исходящим из разных сословий тогдашнего общества и отрекся от престола. Разумеется, трансформационный спад во всех сферах жизнедеятельности общества в условиях переходного периода был просто неизбежен. Причем продолжала бушевать мировая война, и страна несла все тяготы, связанные с затянувшимся противоборством, в которое были втянуты все великие державы.

Переходный период должен был завершиться созывом Учредительного собрания, в котором могли участвовать все политические организации, получившие соответствующую поддержку на выборах. Революции связаны не только с ротацией правящего слоя, реальная численность которого, как правило, невелика, а с реализацией выстраданных и сокровенных чаяний широких социальных групп. Прежняя (или старая власть) уже не служила непреодолимым препятствием для реализации этих чаяний. И в 1917 году заветные надежды многих людей в той или иной степени стали сбываться. РПЦ хотела восстановить после двухвекового перерыва патриаршество. И вскоре после отречения царя начал свою работу Поместный собор, на котором был избран патриарх Московский и всея Руси. Представители «среднего класса» — коммерсанты, промышленники, банкиры, промысловики, судовладельцы — давно стали в России влиятельными экономическими агентами, но стремились к влиянию и в политической сфере. И партия кадетов (конституционных демократов) такое влияние получила. Городские «низы» естественно мечтали о создании социального государства, которое бы включало в себя наличие пенсионной системы, оплачиваемые отпуска, доступность среднего школьного образования, сокращение продолжительности рабочей недели. Крестьянство хлопотало о расширении своих земельных наделов за счет распродажи помещичьих владений. И партия эсеров (социал-революционеров) имела все шансы после выборов в Учредительное собрание заложить в России основы такого социального государства. Наиболее активная часть женского населения страны добивалась права голоса на политических выборах, и такое право женщины обрели уже весной 1917 года. Ссыльные и политические эмигранты мечтали о политических свободах и такие свободы они получили в переходный период. Конечно, далеко не все шло гладко и не все мечты осуществлялись. Националисты на окраинах империи бредили мечтаниями о создании суверенных государств, но их идеи не встречали поддержки у Временного правительства и вряд ли бы встретили в Учредительном собрании. Многим солдатам осточертела мировая война, и они хотели вернуться к своим очагам. Но Россия была связана союзническими обязательствами со странами Антанты и должна была эти обязательства выполнять. «Нетерпение сердец» мешало многим крестьянам ждать законодательно разрешенной распродажи или раздела помещичьих земель и они самовольно приступали к этому разделу, попутно сжигая многие усадьбы. Вместе с политическими каторжанами и ссыльными, столичные и губернские города, наводнили выпущенные на волю уголовники, и даже сумасшедшие, отчего уровень преступности стремительно пополз вверх.

Переходный период характерен тем, что институты прежней власти упраздняются или стремительно деградируют, а контуры новой политической системы еще не прояснены: в обществе ни у кого нет практических навыков властвования в условиях выборных процедур. Нет еще и соответствующих структур, способных реализовывать властные полномочия тех людей, которым общество доверит право управлять страной. И вот в этот переходный период сравнительно малочисленная партия большевиков, подпитываемая иностранным капиталом, предпринимает попытку захватить власть насильственным путем: сначала в июле (путч провалился), а затем в октябре. Поздней осенью захват власти удался. Впоследствии схожие приемы применят итальянские фашисты (партия «волевого энтузиазма») и нацисты также сумеют продемонстрировать «штурм воли». Но большевики были первыми. Их решительные действия в Петрограде, а затем в Москве оказались полной неожиданностью для не оформившихся властей, всецело занятых подготовкой к выборам в Учредительное собрание. Сработал эффект внезапности. К тому же дееспособные воинские части находились за многие тысячи километров от столиц. Веками русское общество сталкивалось на своих границах с угрозами для своей государственности и как-то справлялось с этими напастями. Но то, что власть в столицах может быть захвачена сравнительно небольшой группой людей, явилось беспрецедентным событием. Немногим позже схожие путчи произойдут в столицах Баварии, Венгрии, Пруссии, но будут подавлены: в тех странах воинские части находились неподалеку от городов, и уже отсутствовал эффект внезапности. В России же большевики не только захватили власть, но и сумели ее удержать.

Россия вступила в Первую мировую войну в качестве союзницы стран Антанты и вела вооруженные действия на линии фронта, протяженностью в три тысячи километров со странами «германского блока» (Пруссией, Австро-Венгрией и Турцией). В 1917 году на театре военных действий появились две новые силы. США в качестве союзников Антанты разворачивали в Западной Европе свой экспедиционный корпус, который в течение нескольких месяцев достигнет одного миллиона человек. Первоначально в качестве союзника Пруссии обозначится леворадикальное ответвление международной террористической организации — марксистского интернационала — партия большевиков. Но уже летом 1918 г. этот интернационал убийствами немецкого посла в Москве, семьи Романовых в Екатеринбурге, военно-морского британского атташе в Петрограде однозначно заявит о себе, как о «третьей силе» крупномасштабного вооруженного конфликта, нацеленного на свержение всех действующих правительств европейских стран и на коренное преобразование всего греко-христианского мира. Не сумев отразить вооруженный натиск в Петрограде и Москве этой «третьей силы», Россия потерпела поражение не от «германского блока», а от марксистского интернационала, став питательной средой для раздувания «мирового пожара» путчей и провокаций в других европейских странах.

Почему же большевики не стали дожидаться выборов в Учредительное собрание, чтобы затем войти в состав коалиционного правительства, а прибегли к вооруженному восстанию? Их лидеры были убеждены в том, что только они понимают суть происходящих перемен: солдаты и матросы противоборствующих сторон должны объединиться в священной войне против своих монархов и правительств, генштабов и генералов и единым порывом смести в пропасть весь правящий слой во всех странах, вовлеченных в мировую войну. Таким образом, так называемый октябрьский переворот, стал возможен вследствие разброда и шатаний в русском обществе, уставшего от наследственной формы правления империей и еще только примеривающегося к выборной форме правления, но никак не являлся новым звеном русской революции, начавшейся в феврале 1917 г. Да, выборы в Учредительное собрание все же состоялись, но это собрание было разогнано большевиками, как никчемное. А на этом русская революция пресеклась, а в стране начался глубинный религиозный переворот, последствия которого до сих пор во многом определяют умонастроения жителей Русской земли.

Итак, осенью 1917 г. власть в России захватили люди, которые не имели опыта управления даже уездом или волостью, даже заводом или университетом. Почему же путчисты были столь уверены в том, что только они одни достойны властвования? Весь секрет заключался в том, что в ходе своего становления маргинальная партия большевиков сложилась в качестве тоталитарной секты. Лидеры секты требовали от своих адептов беспрекословного подчинения «делу партии», которое заключалось в разрушении «до основания» старого мира и построении на руинах мира нового, более справедливого и свободного от разных условностей и предрассудков. Ведь марксизм — это вера в «светлое завтра», венчающее собой саму историю человечества, а точнее — это суррогатная религия, возникшая вследствие кризиса христианства. У марксизма — иудейские корни, но идея богоизбранности замещена идеей того, что промышленному пролетариату самим ходом истории суждено стать «могильщиком» всех паразитических классов, всех государственных институтов и устроителем совершенного общества. Но кто же сумеет разъяснить пролетарским массам их предназначение? Кто способен их вести за собой в прекрасное далеко, преодолевая все завалы и наносы истории. Для этого и нужны вожди, а также преданные помощники вождей — люди, наиболее подготовленные к водительской миссии и готовые свою жизнь отдать в борьбе с силами реакции (старого мира). Марксизм нашел псевдоним идее богоизбранности, для пущей убедительности облачив древнюю идею в наукообразные термины. Ведь авторитет науки в те времена был очень высок, и наука действительно выступала производительной, преобразующей силой. Разумеется, ареопаг жрецов (т. н. марксистский интернационал) преимущественно составляли евреи («прирожденные марксисты»), которые могли быть подданными каких угодно монархий или гражданами каких угодно государств. Но призыв к единению ради разрушения старого мира, того самого мира, в котором их народ был многажды заклеймен проклятиями и многажды подвергался гонениям, воодушевлял этот действительно странный народ, живущий во времени, но не имевший своего пространства.

Весь XIX в. в Европе был помечен умонастроениями, которые настаивали на том, что именно народ всегда прав, а не монархи и аристократы, обладавшие правом править с первых дней своего рождения. Но в условиях мировой тесноты, когда один народ прав, и другой народ тоже прав, и третий народ является носителем или выразителем истины и четвертый тоже, естественно, не могут не набухать вопросы: кто же наиболее прав? А кто менее прав? А кто совсем неправ? Между народами неизбежно назревают и обостряются соперничества, а соперничества порождают различную аргументацию в пользу своей правоты. Ставки довольно высоки: ведь тот, кто наиболее прав и достоин того, чтобы править всем миром. Так в марксизме проявилась воля рассеянного по белу свету еврейского народа к мировому господству. В марксизме тлеет огонь мщения по отношению ко всем тем, кто проповедовал христианскую религию и поносил нехристей, кто создавал иерархические общества и в этих обществах не находилось места презренным иудеям.

Идея эгалитарности (общества равных между собой людей) также очень привлекательна, но кто же может руководить подобным обществом? В качестве одного из ответов, появляется предположение, что встречаются люди, наделенные какими-то исключительными способностями или дарованиями. И вот у отдельных пылких натур обнаруживается стремление отождествить себя со смутно представляемым образом сверхчеловека. С одной стороны реализация идеи эгалитарности сокрушает все сословные перегородки, но в итоге все общество делится на вождей, пророков, гениев, технократов и «молчаливое большинство», выполняющее предписания (пророчества или наставления) меньшинства.

Именно талантливые инженеры в США (в частности Тейлор) разбил все производственные операции связанные с созданием сложных механизмов на примитивные повторяющиеся операции и создали конвейер, на котором малограмотные эмигранты достигали высокой производительности труда. Каждый из работников в поте лица своего выполнял всего лишь одну простую операцию, но весь комплекс операций и соответствующий технический контроль позволяли собирать весьма сложные механизмы и агрегаты, в т. ч. и автомобили. В данном случае разработчики конвейерного способа производства как раз и выступали своеобразными предводителями и организаторами (создателями технологии), а тысячи и тысячи рабочих служили исполнителями. Во Франции идея сверхчеловека нашла свое преломление в создании длинной череды «измов» в живописи, музыке, литературе, архитектуре, театре. Разумеется, каждый такой «изм» имел своих вождей, а также адептов, фанатично преданным какому-то направлению в сфере искусства. В немецко-говорящих странах идея сверхчеловека наиболее ярко проявилась в философских построениях Ницше и его ближайших последователей (ариософах), обосновывающих необходимость «воли к власти», в качестве движущей силы истории. Подразумевалось, что именно германцы в наибольшей степени располагают такой волей. Все эти идеи, концепции, умонастроения, зародившись в недрах одной исторической общности, сравнительно быстро перенимались другими обществами: шло своеобразное перекрестное опыление в кущах и дебрях греко-христианского мира.

Так что марксизм, несмотря на свою эпатажность и амбициозность, не являлся каким-то экстраординарным явлением в интеллектуальной сфере тогдашнего греко-христианского мира, но содержал в себе стойкий религиозный рудимент богоизбранности, закамуфлированный атеизмом (антихристианскими постулатами) историческим детерминизмом (обосновывал объективную необходимостью смены общественно-экономических формаций), своеобразным экономизмом (делал упор на системы распределения создаваемых благ, а не на повышение эффективности производств)). К началу XX в. марксизм окончательно складывается в религию «светлого будущего», в которое сверхчеловеки-вожди поведут пролетарские массы. Обаяние марксизма было столь велико, что еврейская молодежь, порывала с иудейскими обрядами и верованиями своих предков: для них Маркс стал объектом замещения древнего божества, а внутренним императивом, оправдывающим все их действия, являлась все та же пресловутая воля к власти. Для определенной части еврейского народа с возникновением марксизма изменилась атрибутика тысячелетних упований и надежд, а вера в свою богоизбранность мутировала в убеждение, что именно они представляют собой «авангард всего прогрессивного человечества». Идея необходимости разрушения старого мира предопределила превращение марксистского интернационала в международную террористическую организацию. А партия большевиков, представлявшая левое радикальное крыло этой организации, не могла быть ничем иным, как деструктивной тоталитарной сектой, исповедующей человеконенавистническую идеологию.

Одной из парадоксальных особенностей приобщившихся к марксизму не евреев, являлось их искреннее сострадание к беднейшим слоям европейского общества, но это, почти беспримесное христианское чувство, пропущенное сквозь радиоактивный слой религии «светлого завтра» патологически трансформировалось в жгучую злобу и откровенную ненависть к любому инакомыслию. Всегдашняя готовность адептов этой религии к насилию — всего лишь внешние проявления этих губительных для человеческой души чувств. Марксизм взращивает в своих адептах неприязнь к «чужому», отличается нетерпимостью и непримиримостью: потому и не способен обрести свойства универсальной религии, а становится всего лишь рассадником узколобого сектантского сознания.

Попав под иго марксизма, Россия не только обрела все свойства страны, проигравшей мировую войну, но стремительно превратилась в территорию, оккупированную иноверческой силой, нацеленной на полное уничтожение русского общества и самой памяти об этом обществе. Русская земля и ее насельники худо-бедно пережили более чем двухвековой оккупационный режим кочевников-монголов, которые довольно лояльно относились к христианству. Но октябрьский переворот означал собой начало религиозного переворота, т. е. методичное уничтожение носителей православного мироотношения. В первую очередь это уничтожение касалось прелатов РПЦ, священнослужителей, монахов, церковных старост, членов православно-патриотических организаций. Гордость за родину, как и необходимость защищать ее пределы от враждебных посягательств, объявлялись постыдными и вредными занятиями: ведь у большевиков нет родины, ведь они и являлись врагом, разъедающим изнутри тело России. На то он и оккупационный режим, чтобы на корню пресекать любые попытки к сопротивлению властям, пребывающим в лучах истины. А если такие попытки все же где-то там порой имели место, то на всю волость или на весь уезд налагалась огромная контрибуция. Все домовладельцы были обложены непомерными налогами, все банковские счета были заморожены, а точнее попали в полное распоряжение «преобразователей мира». Если происходило убийство представителя власти, то сотни и тысячи заложников обрекались на расстрел. Буквально в одночасье миллионы людей лишенные всех прав и средств существования оказались обреченными на голодную смерть. Миллионы беженцев от политических репрессий покинут страну навсегда. Изъятые у населения ценности шли отнюдь не на закупку продовольствия или медикаментов для беднейших слоев, а направлялись на финансирование путчей в других европейских странах. Россия стала питательной средой для раздувания «мирового пожара».

Власти натравливали подростков на отцов и дедов, как на носителей устаревшего сознания (для этого и был создан комсомол). Маленькие национальности натравливались на великодержавный русский народ. То есть кроме классовой вражды всемерно раздувалась вражда между поколениями, а также между угнетенными народами (сравнительно небольшими по численности народностями, традиционно проживающими на территории России) и угнетателем (русской нацией). Чтобы народ сполна осознал свою правоту, следовало ему об этой правоте рассказать и даже заставить ее вызубрить, а тех, кто не хотел этого делать или как-то возражал идеологам и пропагандистам нового порядка, к народу уже никак нельзя было причислить, а следовало считать контрреволюционным элементом, или «расходным материалом».

Разрушительные процессы, начавшиеся или усугубившиеся в России после октябрьского переворота, носили системный характер и стали возможны благодаря «эффекту набегающей волны». Этот эффект хорошо знаком ликвидаторам стихийных бедствий, происходящих на морских побережьях. Впервые он был изучен в начале XX в. на примере трагической судьбы одного техасского портового города, расположенного на берегу Мексиканского залива. Суть этого эффекта состоит в следующем. Высокие штормовые волны, гонимые ураганом, обрушиваются на дамбы, защищающие город от буйства моря, но в одном месте стена не выдерживает и разрушается. Вода стремительно врывается в образовавшуюся брешь, затопляет город, однако и не может вернуться обратно в море, потому что этому препятствует все та же дамба, пусть и отчасти поврежденная. В итоге, все городские постройки на уровне 3–4 метров погружаются в воду. Город уже становится не частью побережья, а частью бурного моря. И любые последующие волны (всего 1–2 метра высотой) беспрепятственно скользят над погрузившейся в воду дамбой, легко достигают города, снося верхние этажи зданий, купола церквей. Разрушительные действия этих сравнительно небольших волн и называются «эффектом набегающей волны».

Традиционные представления русского общества о власти — это представления о могущественной силе, олицетворением которой являлся помазанник Божий. Власть виделась охранительницей от вторжений вражеских армий, благодетельницей, позволяющей людям заниматься определенным делом сообразно занимаемому общественному статусу, радеющей о том, чтобы население прирастало численно: правители были милостивы к падшим, заблудшим и оступившимся. Власть имела мистическую подкладку, служила проявлением божественной благодати. Обычно государи императоры получали в народе определенные прозвища, характеризующие стиль правления того или иного кесаря: Освободитель, Миротворец, Кровавый. Последнее прозвище относилось к Николаю II, допустившему на Ходынском поле «страшную замятню» (в давке погибло более тысячи человек) и расстрел мирной демонстрации 9 января 1905 года (по официальным данным число жертв составило 130 чел., а по неофициальным — около 1 тысячи чел.) За весь XIX в. в Российской империи было казнено всего 40 чел. И острая политическая конкуренция между различными партиями в 1917 году, приуроченная к предстоящим выборам в Учредительное собрание, прежде всего, была нацелена на наиболее рациональную и справедливую организацию жизни с учетом стремительно меняющихся условий хозяйствования, а также с учетом меняющихся ролей различных сословий в жизнедеятельности общества. Трансформационный спад в стране как раз был связан с поиском нового баланса прав и обязанностей между членами общества. Подавляющее большинство людей чисто инстинктивно даже мысли не допускали о том, что в столицах, а затем и в крупных губернских городах утверждается власть насилующая, разрушающая, испепеляющая. Многие обыватели вполне искренне стремились поверить в то, что расстрелы заложников, массовое доведение людей до голодной смерти, бесконечные экспроприации, продразверстки, принудительные мобилизации — всего лишь прискорбные следствия нового витка революции.

В эпоху создания различных видов оружия массового поражения приемы агитации и пропаганды, к которым прибегали большевики, оказались чрезвычайно результативными. Являясь изуверской по существу, новая власть называла себя освободительницей всех трудящихся от оков эксплуатации. Издавая «Декрет о мире», Ленин тем самым объявлял о начале переконфигурации мировой войны, которая по замыслам марксистов должна была превратиться в грандиозный конфликт между десятками миллионов солдат, крестьян и рабочих с одной стороны и миллионами офицеров, полицейских, чиновников, предпринимателей, священнослужителей, аристократов и прочих представителей «старого мира» с другой стороны. Разрастание «мирового пожара» революции подразумевало стремительное истощение всех ресурсов России, которые предназначались для организации путчей в других европейских государств, для поддержания и развития политической активности других коммунистических партий должных сложиться в единый фронт против «прогнившего старого мира». Пропаганда в качестве действенного средства манипулирования массовым сознанием, усиленно работала над образом Ильича в качестве «вождя мирового пролетариата». Конечно, для людей просвещенных и здравомыслящих этот вождь виделся в качестве «рыжей бестии». Несмотря на всю омерзительность своих действий, партия большевиков быстро росла численно. Так за 1917 год она увеличилась на порядок, а в годы Гражданской войны еще выросла в 5 пять раз. В основном неофитами этой секты становились военнослужащие, сотрудники ЧК, милиции; люди, научившиеся истязать, убивать и всегда готовые к новым бесчинствам. Так секта выросла до воинственного ордена изуверов. Члены ордена стояли над законами и правилами и были ответственны лишь перед своими непосредственными командирами и почитали лишь своего вождя. Ницшеанская идея сверхчеловека, способного менять ход мировой истории и определять судьбы миллионов людей получала свое зримое и вполне убедительное воплощение в образе вождя. И этот образ притягивал к себе тех, кто в той или иной мере причислял себя к сверчеловекам, стоящим по ту сторону добра и зла.

Вышло так, что отвернувшись от царя, Россия не успела сформировать и укрепить выборную власть и оказалась под игом тоталитарной секты. «Зверь из бездны» не особо скрывал свои плотоядные намерения. Он каждодневно требовал принесения человеческих жертв. Он намеревался пожрать не тысячи и даже не сотни тысяч, а миллионы, десятки миллионов людей.

Непроницаемая мгла распростерла над Россией свои крылья и в той мгле неосстановимо гасли «искры божьи» и светильники разума, носители благородного образа и жертвенного сострадания. А на виду были «товарищи маузеры» и «люди в галифе», преимущественно с крысиным оскалом. Смешав все чистое и высокое со зловонной грязью, им предстояло из этого «крепкого замеса» создать псевдоцерковь со своими мрачными святынями и ритуалами.