Лицо ангела

Глава 18

Из своего застекленного офиса на верхнем этаже Питер Брандт осматривал всю лабораторию Когнитивных Исследований. Отсюда он мог наблюдать за работой лаборатории в то время, когда никто и не подозревал о его наблюдении. Конечно, в офисе имелись камеры слежения, но он предпочитал видеть общую картину. Возможно потому, что это позволяло ему чувствовать себя полевым генералом, обозревающим свои войска.

Обычно это его успокаивало.

Сегодня, однако, его ничто не могло успокоить.

— Уже слишком поздно, Питер, — шепнул ему прямо в ухо мягкий голос.

Питер инстинктивно приглушил собственный голос так, как говорил в микрофон наушников, которые были на нем сейчас, но у него никогда не получалось говорить столь зловеще, как его партнер, особенно по телефону.

— Я ее найду, — торопливо запротестовал Брандт. — Дай мне еще немного времени.

— У тебя был шанс.

— Что? Пара дней?

— Теперь это уже не в твоей компетенции, Питер. Ты должен позволить им заняться этим.

— Господи, ты ведь знаешь, что это значит, Рон. Ты знаешь, что они сделают.

— Они сделают то, чего мы не можем. Они ее найдут. На этот раз, Питер, она добровольно не вернется. И ты это знаешь. В глубине души ты то знаешь. Это теперь не в наших руках.

Питер поднял сферическое хрустальное пресс-папье, которое был выгравировано в виде земного глобуса. Подарок Анджелы на прошлое Рождество. Обычно они не обменивались подарками, но она где-то нашла это пресс-папье, зная его слабость к подобным вещам. В этом плане она была внимательна. Глобус был изящной безделушкой. Глядя на вещицу Питер подумал о снежинках, об их кристаллическом совершенстве. Но каждый раз, когда он дотрагивался до этого предмета, у него появлялся внезапный и ужасный страх уронить этот шар. Подушечки пальцев впивались в грани, но он был убежден, что пресс-папье выскочит из его рук, чтобы он не делал. Выскользнет и разобьется.

— Что происходит сейчас? — спросил он.

— Я не знаю и не хочу знать. И ты не должен. Ты бы предпочел, чтобы она разрушила компанию и всех вместе с ней? Теперь дело не в ней и тебе. Ты не можешь продолжать потакать своим юношеским фантазиям.

Этот ублюдок наверняка доведет все до конца. Рон никогда не понимал, что это был не тот случай, когда какой-то старый пердун пытается вернуть свою молодость с молодой цыпочкой. Это был случай, когда на кону стоял неограниченный человеческий потенциал. Питер был одним из немногих, кто знал, на что способна Анджела Лоу. Другим, кто это знал, был Рон Лэйрд, и это-то и сбивало Питера с толку. Как его партнер мог дать ей принести себя в жертву?

У Питера болела грудь. Внутри отдавался глухой стук кузнечного молота, и это было единственное, что он чувствовал. Остальная часть его тела была пустой. Что-то нужно было сделать, но спорить с Роном не было смысла.

Сегодня вечером будет сражение, решил Питер.

Он уже принял несколько решений.

Питер осторожно поставил глобус. У него была только одна плоская поверхность размером с монету, и если ты промазал, то вероятней всего он скатится со стола и вдребезги разобьется о мраморный пол офиса.

— Питер, если она заговорит, все кончено. И ты это знаешь. Она — угроза для слишком многих людей.

— Почему ты думаешь, что она заговорит? Почему ты думаешь, что она помнит?

— Она убежала, не так ли? Психотерапевт, к которому ты ее послал, сказала, что Анджела на грани срыва. Тебе что, заголовки в газетах нужны?

Питер всего три секунды думал, откуда его партнер знал, что сказала Доктор Фремонт. Конечно, телефонные разговоры записывались. Здесь все записывалось, даже мозг.

— Она одна из наших людей, Рон. Нам должны позволить уладить все самостоятельно, — это была безнадежная попытка, но Питер должен был ее сделать. — Слушай, мы не знаем, что она помнит, если она вообще хоть что-нибудь помнит. Никто не знает. Я бы хотел привезти ее назад и выяснить.

— Она перестала быть одной из наших людей, когда стала угрозой национальной безопасности.

Не спорь. Ты не можешь изменить его мнение. Ты ничье мнение не можешь изменить.

— Так что мы будем делать? — голос Питера был таким же пустым, как и его тело.

— Ничего, в этом-то вся и прелесть. Мы ничего не будем делать. Обо всем позаботятся, как будто она никогда не существовала.

Глобус сверкал так ярко, что было больно на него смотреть. В своем воображении Питер видел, как он катится по столу.

Он слышал, как вещица падает на пол, и в этот момент он должен был выключить картинку.

Он уже собирался повесить трубку, когда Рон заговорил снова.

— Ты не отвечал на сообщения пейджера, — сказал он.

— Этого лучше не делать, если только ты не хочешь, чтобы я все решения принимал сам.

Гудки сообщили ему, что он уже свободен от снисходительного тона этого сукина сына. После всех этих лет Питер начал презирать своего партнера, и не только из-за его покровительственных замашек. Рон пытался сделать так, чтобы все выглядело, как будто ситуация с Анджелой полностью являлась виной Питера, а ведь это совсем не так. Однажды, в судный день, виновные будут определены, и все узнают правду.

А пока Питеру нужно предпринять кое-что.

Он сотрудничал довольно долго и возможно по совсем неправильным причинам. Теперь все должно быть так, как он хочет. Он не просто так сохранил Анджелу Лоу.

Брандт подошел к стеклу, которое выходило на лабораторию. Было поздно, за полночь, но в некоторых местах все еще горел свет, и несколько выбившихся из графика сотрудников еще работали. Лабораторные крысы, как он называл их, сочувственно улыбаясь. Большинство из них работали над своими экспериментами сутки напролет и покидали лабораторию только для того, чтобы принять душ, поесть и поспать. Их жизнь была той гипотезой, над которой они в данный момент работали. Питер понимал, что движет ими. Несколько лет назад он сам был одним из них. Во многих случаях самые преданные своему делу работники избегали окружающего мира, который они не понимали, чтобы наблюдать за тем миром, объяснить который у них, возможно, был шанс.

Лабораторные крысы принадлежали к странной, мозговитой породе, которая предпочитала абстрактность реальности. Им нравились загадки, которые они могли разгадать. Человеческим состоянием гораздо легче управлять, когда ты его разделил на экспериментальные части, которые можно проанализировать на компьютерном мониторе. Некоторым людям не удавалась жизнь со своими запутывающими эмоциональными и социальными запросами, так что они отступили, чтобы анализировать ее с расстояния.

Анджела была одной из них по многим причинам, и Питера глубоко огорчало, что у этой девушки никогда не появится места, чтобы излечиться, приспособиться, пусть и с группой неприспособленных к жизни людей. Здесь она была бы в безопасности. Это был его план — изолировать Анджелу и защитить. Но это было невыполнимо, и он, наверное, должен был бы знать это. Анджела была его самым амбициозным экспериментом, и, поняв ее, он мог разгадать загадки крайне жестокого обращения. Почему некоторые дети выживают и, несмотря на это, процветают, а большинство, как ни грустно, нет.

Возможно, этот эксперимент изначально был обречен на провал, но если это так, то только он может с этим покончить. Если Анджелу нужно остановить, ее остановит он.

Никакое чертовое агентство не сотрет ее из списков в регистрационных книгах, как будто она никогда не существовала. Нет, она уйдет в блеске славы.

Питер уже собирался уйти, когда заметил самую великолепную из лабораторных крыс — Сэмми Трэн. Сэмми всматривался в компьютерный монитор так напряженно, как подросток в видеоигру. Для него не было необычным так поздно находиться в лаборатории. Питер и раньше находил его спящим на столе в любое время суток, но что-то в языке жестов тела Сэмми привлекло внимание Брандта.

В лаборатории было очень холодно, но Сэмми только что вытер лоб, как будто он вспотел.

Внутренний голос подсказал Питеру: что-то не так, но он и так уже был перенапряжен и не хотел еще больших неприятностей. Это был стресс. Не Сэмми, его собственный.

Он накручивает себя. С Трэном все в порядке. Питер просто переносит личную паранойю на своего работника.

Сэмми всегда спокоен — до, во время и после шторма.

В Смарттеке много людей, готовых сломаться под давлением, но только не он. Скорее небо упадет. С Сэмми все в порядке.

Думая так, Питер отвернулся от окна, чтобы уйти. Глотать было больно, даже дышать было больно, но боль никогда не была надежным состоянием, чтобы судить о чем-либо.

Ученый внутри него был натренирован быть бесстрастным и отвергать теории, которые не являлись обоснованными. Ты можешь зацепиться за заведомо ложное суждение, как бы не хотелось, чтобы оно оказалось верным. Сны и иллюзии были антитезисом научного прогресса. Брандт узнал это в те времена, когда был лабораторной крысой, и это сослужило ему отличную службу. Ему не нравилось выходить за рамки закона, но лучше он, чем правительство. Лучше он, чем Рон Лэйрд или другие обыватели, которые понятия не имели о тонком совершенстве души, с которой он имел дело.

Как же ужасно, ужасно обидно, думал Питер, потратить такое сокровище впустую.

— Избавься от ножа!

Джордан приподнялся, встав на колени, и прорычав на Анджелу с такой силой, что ее ноги подкосились. Она покачнулась от головокружения, но у нее хватило хладнокровия понять, что его поведение не имеет смысла. Все казалось нереальным. Это было так странно, явно и запутанно, как и сон. Тошнотворный сон, как она их называла, когда была ребенком, потому что просыпалась от таких снов с кружащейся головой, тошнотой и с запахом страха в носу.

— Избавься от него, черт побери!!

Нож выскользнул из ее рук и упал на пол.

Она попыталась поднять его и оступилась. Ноги не держали ее. Было такое ощущение, что она стоит на движущемся тротуаре и не может сойти с него. Одно за другим шокировало ее чувства: лицо Джордана, побелевшее от ярости, странно вращающаяся комната, ее собственная нагота. Ее бедра, живот и даже темный треугольник между ног — все было выставлено напоказ.

С губ девушки соскользнул звук удивления.

Как? Как?

У нее закружилась голова, и Анджела упала, словно какой-то якорь пригвоздил ее к полу, окончательно скрутив.

Почему он кричит на нее? Анджела только хотела разрезать веревки. Она уже достаточно мучила его.

Голос Джордана теперь был далеким и приглушенным. Она не могла разобрать, что он говорил, были и еще голоса, которые тоже кричали на нее. Кого-то шлепали. Она слышала это — резкий удар руки о нежную плоть.

Лицо горело, словно в огне. Что она сделала? Почему он тряс ее?

Питер, не бей меня! Нет, не говори так! Я бы не смогла сделать больно Адаму. Я его любила.

Теперь руки и ноги ее истекали кровью. Она ползла по полу, усыпанному сломанными куклами. Сотнями кукол. Она были разрезаны на куски, как будто кто-то их бросил с размаху об пол. Кровь была везде.

Люди кричали о помощи, но она не могла добраться до них.

— Делай, как тебе велят, и никто не пострадает.

Ягуар рычал на нее, а она рычала в ответ.

— Обманули, обманули, — визжала птица.

Почему он продолжал кричать на нее? У ее отца был сердечный приступ.

Он уже был мертв, но все-таки продолжал кричать — Это не работает! Больше напряжения, больше давление на электроды, увеличь мощность!

Она сделала так, как ей велели! Сделала то, что ей велели!

Кто убил Адама? Это она. О, Господи, это она.

— Когда я скажу «дождь, дождь, уходи прочь», ты не будешь ничего помнить. Все уйдет.

— Проснись, Анджела. Кончено. Все прошло. Ты в безопасности. В безопасности!

Но на этот раз Анджела не могла проснуться. Зияющий и крутящийся по спирали разум уносил ее в глубины, в которые она не должна была уходить. Пустота всегда была ее убежищем. Тьма пустоты защищала ее, но сейчас все вышло наружу, все скрытые уголки и трещины, все разрушительные секреты. Разум погружал ее в миазмы прошлого и заставлял еще раз пережить то, что она сделала. И что сделали с ней.

Она лежала на кушетке из ротанговой пальмы. Руки за спиной, связанные на запястьях. Ноги тоже связаны. Анджела попыталась пошевелить ими и почувствовала веревки. Она также почувствовала голую кожу, свою собственную, прикасающуюся к рукам, и это была та ответная реакция, которая была ей нужна. Анджела уже знала, где находится и что произошло. Больше не было ни криков, ни голосов, ни горячки. Разум был ясным, а тело прохладным.

То, что она увидела, открыв глаза, все подтвердило. Теперь заложником была она. Доктор связал ее не очень крепко, но далеко без одежды она бы не ушла. По крайней мере, он укрыл ее простыней.

Сначала Анджела не увидела его. Фонари «молнии» потухли, и в густой золотой дымке Анджела могла различить только фигуру, стоящую возле ширмы, разделяющей комнаты. Торс мужчины все еще был обнаженным, но на нем были шорты. Сейчас он больше был похож на человека, собравшегося на вечеринку, чем на ревущего зверя, с которым она имела дело раньше. Было очевидно, что Джордан либо принял душ, либо искупался, а в руке у него была бутылка с чем-то. Это оказалось пиво.

— Спящая красавица просыпается, — сказал он.

— Я в обморок упала? — спросила Анджела.

Доктор кивнул.

— Я только хотел, чтобы ты бросила нож, а ты и сама рухнула. Но сейчас ты в порядке. Я тебя осмотрел.

Анджела возмутилась

— Держу пари, ты так и сделал.

— Эй, я же врач. Именно это я и делаю.

— Врач орет на своих пациентов? Он их связывает?

— Я учусь у ягуара — быть крутым.

Джордан послал ей через всю комнату взгляд, который, включай он больше, чем обычное движение глаз, можно было бы посчитать веселым.

Чувства Анджелы забили тревогу. Она была нагой и связанной, и никто не знал этого лучше, чем он. В этот момент казалось, он не был склонен к мести, но и не мог забыть, что Анджела с ним делала. И она этого не забыла.

— У меня прошла горячка, — сказала Анджела, игнорируя пока все остальное.

— Несколько часов назад, моими стараниями. В грузовике у меня был медицинский кейс с антибиотиками. Каким-то образом ты его пропустила.

Анджела не сочла нужным сообщать ему, что если бы она что-то искала, то непременно бы нашла. Он знал, на что она способна.

— Ты не хочешь узнать, как оказалась в таком положении? — спросил Джордан.

— Связанной? Дай-ка угадаю. Я удобно уронила нож тебе на колени и свалилась прямо перед тобой.

— По крайней мере, ты не потеряла чувство юмора. — Он сделал большой глоток из бутылки. — Расскажи мне об Адаме.

В комнате уже не было жарко. Анджела заледенела.

— Почему ты спрашиваешь о нем?

— Ты только о нем и говорила, пока была без сознания. Адам. Ты должно быть дюжину раз произнесла это имя. Он, видимо, был одной из твоих жертв.

Жертва, да. Адама можно было назвать жертвой. Сон его вернул. Но Анджела не могла говорить об этом. Это бы ее уничтожило.

— Я не хочу говорить об этом, — отрывисто сказала она.

Пиво стукнуло по самому близкому столу, а Джордан прошел через комнату.

— Это не обсуждается, — сказал он ей. — Ты будешь говорить. Ты все мне расскажешь.

— Я не помню Ада… его.

— Черта с два. Ты сказала, что убила его. Ты сказала, что любила его. Я слышал.

Анджела подобрала ноги, пытаясь сдержать дрожь. Это было нечестно. Это было неправильно. Что он знал о ней, кроме того, что прочитал в ее досье, а почти все что написано там — ложь. Что он знал об одиночестве? Для него оно означало скучать по родителям, потому что они переехали в другой штат. А она говорила о такой изоляции, которая отделяет тебя от всего человеческого. Анджела не верила, что кто-то мог быть более одиноким чем она, пока не встретила Адама. Ее сердце сразу же устремилось к нему, но как она не старалась помочь, становилось еще хуже, в точности, как когда она была ребенком. Как таких называют? Проклятый? Ангел смерти?

Когда она пыталась говорить, ее голос путался сам по себе. Слышно было только одно слово — яд.

— Ты отравила его? Но это не то, что делает «Ангельское Личико».

— Почему ты меня все время так называешь? — Простынь соскользнула с груди, когда девушка попыталась сесть. Удержать ее со связанными руками не было никакой возможности. — Нет никакого «Ангельского Личика». Это — компьютерная программа.

— Что ты имеешь в виду — компьютерная программа?

— Компания, в которой я работаю, разработала программу для составления психологического портрета преступника, которая работает на суперкомпьютерах и программах американского института исследований для сжатия данных сканированного мозга. Она может предсказать жестокое поведение, но она еще находится на стадии симуляции.

«Ангельское Личико» — виртуальный серийный убийца. Она запрограммирована, чтобы реагировать на факторы, вызывающие стресс, такие как отвержение и унижение, но она не существует в реальности.

— Анджела, люди погибли. В больнице где я работаю погиб врач. Я сам его нашел. Кто-то их убивает, и если это не «Ангельское Личико», то кто?

— Я не знаю, — ее голос надломился, на лице появилась эмоция, которую она редко позволяла себе выражать. — Но кто-то тебе лжет. Нет «Ангельского Личика», и я не имею отношения к смерти этого врача или каких-либо других врачей.

— Кроме твоего отца, кроме Адама.

— Мой приемный отец был мясником, а Адам…

— Какой он был? Расскажи мне о нем.

— Сначала развяжи меня. Я сняла повязку, когда ты меня попросил.

— Это не одно и то же.

Анджела проигнорировала его саркастическую улыбку и ответила, — Ты правда думаешь, что я настолько опасна, что меня нужно связать?

— Так оно и есть.

— Трус.

Возможно, у нее было побуждение и дальше его подстрекать, но оно испарилось, когда Джордан подошел и взял простыню, которой она была укрыта. Простынь упала так низко, что ее грудь почти оголилась. Костяшки пальцев, слегка касающиеся ее кожи, были теплыми, и возбуждение, которое почувствовала Анджела, было почти болезненным.

Напряжение стало еще более сильным, когда Джордан натянул простыню к ее подбородку. Этого Анджела не ожидала, как и того, что на долгие минуты доктор застынет возле кушетки, изучая ее. Его рука все еще находилась у ее горла. Анджела видела медленно закипающий мужской интерес в его взгляде. Джордан не был холодным или безразличным. Это была просто видимость.

Почему он не воспользовался ситуацией?

Этот вопрос остался при ней. Он мог сделать с ней все, что хотел, так же как и она с ним, но все-таки он накрывал ее вместо того, чтобы раскрывать. Может быть, он просто более порядочен, чем она. Или просто не был в таком отчаянии.

Должно быть, Джордан увидел вопрос в ее глазах, потому что присел на кушетку, прикасаясь своим бедром к ее. Для Анджелы это было слишком близко, но если бы она попробовала пошевелиться, потеряла бы простынь.

— Я пытаюсь понять, — произнес Джордан. — Помоги мне понять.

Казалось, он почувствовал ее смущение.

— Тебя, Анджела. Я пытаюсь понять тебя. Скажи мне, что ты не делала этого. Заставь меня поверить, что ты этого не делала.

Он хотел поверить ей. В его голосе была убежденность: сила, злость, чувство безысходности, страх и… убежденность. Слышать это было удивительно. Из-за одних только хрипловатых ноток в его голосе ее сердце застучало сильнее.

— Почему ты не одел меня? — поинтересовалась Анджела. Если бы она не разрушила возникшее напряжение, оно сломало бы ее.

— Твоя одежда вся мокрая насквозь от пота и сока.

Джордан поднялся, чтобы продемонстрировать ей. Шорты лежали возле двери, и он поднял их, подцепив пальцем.

— Ты хочешь это одеть? Я с удовольствием одену тебя.

Анджела покачала головой, не допуская такой возможности. — Почему ты не надел на меня что-нибудь другое? Почему оставил голой?

— Ты же видишь, на тебе простынь. Она сухая.

С этим она поспорить не могла, поэтому выбрала кое-что другое. — Развяжи меня, пожалуйста. Я же собиралась развязать тебя. Именно потому и взяла нож.

— Сначала расскажи мне об Адаме. — Джордан скрестил руки на груди, смотря на нее в ожидании. Он, казалось, говорил, что это его единственное условие. Он хотел узнать об Адаме.

Анджела не была уверена, что может это сделать. У нее и в мыслях никогда не было сделать больно Адаму, но это случилось, и она чувствовала себя каким-то чудовищем, мучающим беспомощное раненое животное.

Как мог Джордан или кто-нибудь еще понять, каково это?

Он не жил ее жизнью и не нес ее крест. С ним этого не случалось.

— Поговори со мной Анджела. Дай мне повод тебе поверить.

Голос доктора был низким, горячим и убедительным. Она молилась, чтобы это не было заговором с целью выудить из нее информацию. Она и сама раньше использовала подобные трюки.

— Я потеряла целый год и все еще не помню большую часть. Только то, что касается Адама. Но я никого не убивала, по крайней мере, намеренно. Я это знаю.

— Просто расскажи мне, что ты помнишь.

— Он был отшельником. — Анджела говорила монотонно, стараясь убрать все эмоции из голоса. Только когда он стал таким же холодным, как и ее разум, девушка смогла продолжать.

— Он был гениальным ученым-самоучкой, но также был и сервайвелистом, который полностью изолировал себя от всех. Он жил в подземном бункере в пустыне.

Анджела заколебалась, но не оглянулась, чтобы посмотреть на реакцию Джордана.

— Меня попросили достать информацию об одном гениальном

химическом оружии, над которым он работал, и я смогла добраться до него, представившись поставщиком продуктов. Я должна была оставить продукты возле его хижины и сразу же уйти, но я притворилась, что поранилась. Это заставило его выйти из укрытия, и он сразу мне поверил, к несчастью для него.

— После первого контакта, я вернулась и сказала Брандту, что не могу этого сделать, что было бы жестоко воспользоваться им. Я сказала ему, что Адам слишком ранимый и потерянный. Я никогда раньше такого не чувствовала ни к кому из других информаторов, как будто я пользовалась их наивностью. Но Адам был запуганным ребенком в теле сорокалетнего мужчины, изготавливающим оружие, которое как он думал, защитит его от врагов, кем бы он их себе не представлял.

— Брандт? — спросил Джордан, с уверенностью, что не знаком с именем, которое она упомянула.

Анджела продолжала объяснять. Она начала подозревать Питера Брандта, но пока она не могла вдаваться в детали, не сейчас.

— В конце концов я согласилась поддерживать связь с Адамом, — объяснила она, — но только потому, что что-то подсказывало мне — ему нужна помощь. Я думала, что мы помогаем ему. Я пыталась сделать так, чтобы Питер понял: Адаму можно объяснить, что его страхи не существуют в реальности. И Брандт согласился, по крайней мере, я так думала. Но как только я достала информацию об оружии, кто-то решил, что теперь будет очень опасно, если Адам останется в живых. И так как я была единственным человеком, который мог близко подобраться к Адаму, Брандт предположил, что это должна сделать я. Я отказалась, конечно, — таким же низким тоном рассказывала она все это Джордану. И еще кое-что.

— Я думаю, Адам стал символом тех людей, которым я не смогла помочь в детстве, пациентов, которым сделал больно мой приемный отец и винил в этом меня. Адам был этими людьми, был и мной тоже. Он был всеми истязаемыми людьми в мире.

Анджела утонула в подушках, не осознавая, что сдерживать себя ей было так трудно.

Джордан подтолкнул ее, спросив:

— Но ты не могла помочь ему?

— Помочь ему?

Она должна верить, что доктор не знал, как этот вопрос раскроет ее, вывернув наизнанку.

— Я, глупая, думала, что могу восстановить его доверие, а вместо этого принесла ему отравленные продукты.

— Ты знала, что они отравлены?

— Нет, но должна была. Я знала, что его считают опасным, и они хотели остановить его. Адам доверял мне безоговорочно, и с жадностью съел еду, как только я ее принесла.

Ее горло захватил огонь. Слезы текли по щекам, но Анджела смахнула их. — Он умер прямо передо мной, и я ничем не могла помочь ему. Я никогда не забуду изумленное выражение на его лице когда он смотрел на меня, пытаясь понять, как я могла сделать такое. Я подтвердила все его страхи насчет человечества. Никому нельзя верить. Это было ужасно. Боже, это было ужасно.

Анджела не могла продолжать, и Джордан не давил на нее. Голова болела. Она не отдыхала. Ей нужно было поспать, только вздремнуть, и она уже начала проваливаться в бессознательность, когда голос Джордана вернул ее назад.

— Если ты говоришь мне правду, — сказал он, — то ты не сделала ничего плохого, кроме того, что тебя натренировали действовать, как информатор.

От злости Анджела поднялась.

— Я была информатором только потому, что они меня шантажировали, только лишь по этой причине.

Ты же видел видеопленку моего приемного отца и меня. Они использовали это против меня.

— Кто они? — спросил Джордан. — И кто этот Брандт?

Боже, как он холоден. Она лежала перед ним с распахнутой душой, а он продолжал расспрашивать ее как преступника.

— Я не знаю, кто они. Власти, наверное. Разве это не всегда власти? Питер Брандт — мой шеф в Смарттек — компании, в которой я работаю.

— Он хочет твоей смерти? Это то, во что ты веришь?

Анджела отвернулась, отказываясь разговаривать дальше. Ей было все равно, что он с ней сделает, что кто-либо с ней сделает.

А если тебе было все равно, тебе не могут сделать больно. По крайней мере, этот урок она выучила. Ее лишь сбивало с толку то, почему она не выучила, что поиск безнадежен. Почему она упрямо держалась за иллюзию, что где-то должен быть хотя бы один хороший человек. Боже, как это глупо, да? Она продолжала верить, что этим человеком мог быть Джордан Карпентер, а он продолжал разочаровывать ее. Кто-то должен его за это убить.

— Если это не ты серийная убийца, то кто тогда? — спросил доктор с другого конца комнаты. — Кто это, «Ангельское Личико»?

Анджела покачала головой.

— Кто-то вломился в мой дом, Анджела. Они оставляли угрожающие сообщения на пейджере, и, когда я не ответил, убили моего коллегу. Если это не ты сделала, то кто? Кто убил этих врачей? Кто пытается убить меня?

Она уже ответила на последний вопрос Доктора Джордана Карпентера.

Но он это почувствовал и подошел к ней. Доктор опустился на колени возле кушетки.

— Анджела, продолжай говорить. Помоги мне: продолжай говорить.

— Ты знаешь обо мне больше, чем я, — резко сказала она. — Ты мне скажи.

— Я знаю недостаточно, Анджела. Недостаточно, чтобы защитить тебя.

— Что ты имеешь в виду? — она повернулась к нему, испуганная. Сердце ее затрепетало, но она боялась верить в то, что услышала. Он что-то сказал о том, чтобы защитить ее. Это именно то, что он сказал? Почему? О, Боже, нет… это повторялось снова. Она ощущала мельчайшую дрожь надежды, острый отчаянный толчок, а она не могла позволить себе больше верить.

Не могла.