Лилия в янтаре. Книга первая. Исход

v.

[Год 1263. Август, 14.]

Восходит солнце, и заходит солнце, и спешит к месту своему, где оно восходит. Идет ветер к югу, и переходит к северу, кружит он, кружит, возвращается ветер на круги своя.

-- Екклесиаст 1:6

Лечебный процесс оказался ничуть не более приятным и занял всё те же шесть дней, прежде чем меня допустили до аудиенции с мессером Фаринатой дельи Уберти. В эти дни мне было не так скучно. Во-первых, я был под кайфом: мало того, что я сбежал от рака и кладбища в своём мире, так я ещё и стал бессмертным в этом! Это.. Ну, даже не знаю. У меня внутри как будто пузырилось шампанское и ярко искрили незатухающие бенгальские огни. А иногда ещё и хлопушки с конфетти выстреливали и тогда я пугал Бьянку и Пеппину безудержным хохотом. Во-вторых, я устанавливал дружеские отношения с Бьянкой. Кажется, успешно. А вот с Пеппиной не получилось. Ухаживала она за мной отменно, но вот контакта у меня с ней не выходило. Она всё время была недовольна и мной, и моими занятиями с покойным Россини, и тем, что я оказался такой обузой, хотя деньги, что ей давали секретарь и доктор, насколько я понял местную, очень непривычную систему, с лихвой покрывали её хлопоты. Заработок мастерового составлял 8 - 12 денариев в день (ученика или подсобного рабочего и того меньше), а во флорине было целых 240 денариев, или же 20 солидов. То есть, в прошлое моё воскрешение меня по случаю выздоровления как минимум месячной зарплатой премировали. Фарината дельи Уберти явно не был скупердяем. Это ему плюс. Но это отступление. Нынче мне следовало найти способ как после аудиенции не попасть опять в лапы францисканцев и не подохнуть там снова. Есть у меня опасение, что отключение языка и каскад предупреждений о критических ошибках - это плохой признак, и что рано или поздно очередного воскрешения не будет, а проверять эту теорию нет никакого желания. Просто затянуть аудиенцию вряд ли что-то изменит. Наёмники будут ждать хоть до морковкиной загвины, у церкви хватит денег оплатить их простой. Можно как-то отмазаться от провожатого и попытаться прошмыгнуть домой другим маршрутом. Проблема в том, что это опять-таки не решало проблему кардинально. Они знают, кто я и где я, и если я останусь с ними сам-на-сам, то не сегодня так завтра я всё равно окажусь у них. Нужно, чтобы меня защищала другая структура. Таковая, кажется, есть и её глава, Фарината, скорее всего, весьма заинтересован в моей безопасности и имеет и возможность и, потенциально, желание её обеспечить. Однако как заставить его действовать? Не скажешь ведь ему, что тут сплошной день сурка и в предыдущий раз там-то и там-то нехорошие инквизиторы меня похитили, а потом я умер и воскрес в момент на неделю раньше. По местным понятиям, воскресать дозволялось только одному человеку, да и он в прошлое не отправлялся при этом. В каких бы отношениях Фарината ни был с официальной церковью как с политической организацией, к вере это может не иметь никакого отношения. Тогда мне будет вдвойне грустно. А как ещё заставить его действовать, я так и не смог придумать вплоть до момента, как за мной пришли, чтобы представить пред светлы очи хозяина.

Никаких отличий от прошлого раза, как ни старался, я не заметил. С другой стороны, память у меня отнюдь не абсолютная и тут многое могло быть по другому в мелочах, ускользнувших от моего внимания. На этот раз, чисто на всякий случай, я попытался запомнить все подробности.

На хозяине была красная шапка, похожая на сплющенный поварской колпак. Волосы недлинные, вьющиеся, с проседью, глаза на выкате, круглые. Лицо продолговатое. Нос крупный, мясистый, с выраженной горбинкой, кончик загнут вниз к губе. Подбородок выдаётся вперёд. Бороды и усов нет. Рост... ну так около 165-ти, сухощавый. Одет в... тут сложно. В терминологии современной моды я ни в зуб ногой. Ну, скажем, похоже на длинную - до пола - накидку мутно-коричневого цвета, из-под которой было видно нечто жёлтое, балахонистое, типа ночной рубахи, какие я видел в фильмах про старину, ниже колен. Только эта рубаха густо покрыта вышивками и схвачена на животе широким поясом. Пояс блестел от бижутерии. Штанов под рубахой не было, а были матерчатые чулки. Тоже коричневые. В самом низу были... ну, наверное туфли, больше похожие на кожаные носки не по размеру, с длинными носами.

Осмотрел и сам кабинет, где-то пять на пять, небогато обставленный - два невысоких книжных шкафа слева, один стол напротив, похожий на сундук на ножках, справа два узких стрельчатых окна. Никаких стекол, тем более витражей, просто проёмы в стене. Между окнами - маленький столик с двумя стульями с высокой резной спинкой. Потолок высокий, метра три, балки частоколом. Стены белые. Пол деревянный. Ну и почти в центре Фарината так же играет с собой в шахматы. Стоя. Доска располагалась на подставке в виде короткой колонны. И, конечно, я сам и слуга, который меня привёл.

Пока я проводил опыты со своей наблюдательностью, Фарината разглядывал меня и лицо его всё больше мрачнело. Он величаво махнул слуге рукой и, когда тот исчез, обратился ко мне.

- Ты странно себя ведёшь, Ружеро.

- Ох... - спохватился я и поклонился. - Не иначе, как последствия ранения в голову. Прошу простить меня, си... мессер.

- Не иначе... - согласился босс, призадумался, и вдруг спросил:

- Какое слово ты хотел произнести?

- Си... сир?

- Это я тебя спрашиваю.

- Точно: сир. Я просто забыл.

- Так обращаются к правителям франков. Почему ты хотел так назвать меня?

- Не знаю, мессер. Наверное, у меня амнезия после удара по голове. Мысли путаются и больше не ходят строгим строем, как положено дисциплинированным солдатам, а мечутся беспорядочной толпой, и правильные слова не сразу добегают до языка.

Фарината долго и пристально смотрел на меня, не говоря ничего. Неуютный взгляд. Чисто по годам он лет на 20 был меня моложе, вот только опыт жизни был у нас, видать, очень разный. Фарината, скорее всего, с юности варился в таких интригах, что дожить до своих лет мог только благодаря острому уму, целеустремлённости и стальным нервам.

- Хорошо, - кивнул он наконец, и у меня отлегло... ну, не знаю, как от сердца, а вот пописать вдруг захотелось. - Оставим пока это. Но это очень жаль, что у тебя плохо с памятью. Ты хоть себя помнишь? Кто ты, как зовут?

- Да, мессер. Это помню. Ружеро Понтини, 11 лет, сирота, живу вашей милостью и милостью мастера Россини у его кузины, тётушки Пеппины.

- Ну что ж, - улыбнулся Фарината. - Хоть это хорошо...

Я уж было расслабился, как вдруг он меня подрезал:

- А как давно ты у неё живёшь?

- Э... этого я не помню, мессер... около года?

- А кто были твои родители? Тоже не помнишь? Но ты помнишь, откуда ты? Нет? А из какого сословия? Тоже нет? Ну, хорошо. Возможно, не помнишь по малолетству. Но ты должен знать, есть ли у Пеппины другие родственники. Так?

Участливым тоном он задал ещё несколько вопросов о мастере Россини, какой был человек, какие отношения у меня были с ним и всё такое. Назвал несколько незнакомых имён, которые я, видимо, должен был знать. Тут я сначала хотел было изобразить смутное узнавание, но, секунду подумав, отказался от этой заманчивой, как сыр в мышеловке, идеи. Правда, среди имён были и те, что я охотно опознал: доктор Гарбо и Симоне, но это мне мало чем помогло, поскольку кроме имён я о них ничего не знал. Фарината еще сказал несколько фраз на каком-то знакомо звучащем, но непонятном языке. Адресом тоже поинтересовался. Про город порасспрашивал - сам же с улыбкой сообщил мне новость: мы в какой-то Фиренце, оказывается. Ну, и, наконец, главные политические вопросы: кто римский император и кто папа римский. Тут я сильно засомневался, что я на всё той же планете и в той же реальности. Какая Римская империя в Италии 13-го века? На дворе махровое католичество с инквизицией, отсутствие гигиены, и Америку уже скоро отыщут. А вот насчёт папы... в подвале, перед тем, как меня замучить до смерти, имя этого невероятно доброго и чадолюбивого человека прозвучало, только я как раз наслаждался этой любовью и мне было не до того, чтобы запоминать имена. Так что сейчас хоть убей, не помню я, кто окопался в вечном городе и живодёрские указы - или как они там у этих главных толкователей заповеди "не убей" и рьяных последователей заповеди "не прелюбодействуй" называются - издаёт. Похоже, из всего, о чём меня расспрашивал мессер Уберти, это было единственное, что я мог - и пытался - честно вспомнить.

Ох, что-то не так беседа пошла, как в прошлый раз. Там это он мне всё про меня рассказывал, а тут я ему должен. А он, как оказалось, вовсе даже не всем, что про меня знал, со мной поделился. Вот и приходится, как двоечнику на экзамене, бекать-мекать да смущённо головой мотать. Где-то в самом начале я что-то сказал или сделал чуть-чуть по другому, и всё в считанные минуты стало другим. На своём опыте увидел, как микроскопического изменения было достаточно, чтобы свернула история. Прямо "Конец вечности".

- Совсем нехорошо, Ружеро. Ты и себя почти не помнишь. Ну, будем надеяться, со временем это у тебя пройдёт. Нам нужно поговорить о более важных вещах. Заодно составим друг другу партию. - он приглашающе показал на шахматную доску.

Я понял так, что проверка продолжается. Играл Ружеро в шахматы, или нет? Тут можно только гадать, но... а мог ли вообще 11-ти-летний пацан в раннем средневековье играть в шахматы? Понятия не имею, когда именно из Индии или Китая шахматы попали в Европу, но не думаю, чтобы в 13-м веке они были настолько распространены. Повинуясь властному жесту хозяина кабинета, я подошел к доске и уже открыл рот, но врать, что я не знаю этой игры не пришлось: предлагая мне сделать ход, Фарината протянул мне пару игральных костей! Такого я никак не ожидал. Видимо, мой растерянный вид был достаточно красноречив. Фарината без слов убрал кости и отвернулся от доски к окну, опять надолго замолчав. От нечего делать, я рассмотрел чёрно-красные шахматы. Фигурки были непривычного вида, но разобраться можно, если бы не игральные кости. Как они могут сочетаться с шахматами? Неужели настолько изменились правила?

Фарината, меж тем, опустился в одно из кресел у окна. Мне сесть не предложил, а опять вперился в меня взглядом. Долго пытался просверлить меня им в разных местах, даже в ногах, а потом вдруг выдал:

- Я не буду пока спрашивать тебя кто ты. Спрошу лишь, знаешь ли ты чем именно занимался мастер Россини, и сможешь ли ты продолжить его работу?

Что-то мне кажется, что от ответа на этот вопрос, от ПРАВИЛЬНОГО ответа, зависит КАК я попаду домой - ногами, или опять воскрешением. Нет, я, конечно, в ходе допроса понял, что не канаю за того пацана, которого он знал, но версия с амнезией-то чем плоха?

- Я помню не много, мессер, но помню, что мы занимались постройкой Единорога и изготавливали некий алхимический состав...

- Это не то, что ты помнишь, - перебил меня Фарината, и от былого участия не осталось и следа. - Это то, что ты об этом успел узнать. Я спросил: сможешь ли ты продолжить и завершить начатое, если знаешь - что, и знаешь - как?

Похоже, всё-таки, воскрешением. Ну да, меня даже Бьянка сразу раскусила, что уж об этом волчаре говорить. Но как ориентируется-то, а? Я, говорит, не спрашиваю тебя кто ты. Пока, говорит, не спрашиваю. Понятненько.

- Я попытаюсь, мессер.

- Ты уж попытайся, Ружеро. Кстати, - он встал и шагнул ко мне, разом оказавшись рядом. - а кто ты на самом деле? Как твоё имя?

Вот те раз! А как же "я тебя не спрашиваю"?

- Ружеро, мессер... - говорю удивлённым тоном.

- Ружеро... - задумчиво повторяет мессер и склоняется ко мне, заглядывая в глаза. - Ружеро умер. Тогда-то ты и захватил его тело, да?

- Но мессер! - пытаюсь возмутиться, но вежливо. - Что заставляет вас...

- Что заставляет? Твои ошибки, которые не объяснить утратой памяти. Пусть ты не помнишь того, что помнил мальчик, но... Я не знал, что такое амнезия, но я достаточно хорошо знаю классический греческий, чтобы понять смысл слова. Я даже предполагаю, что это медицинский термин. Но Ружеро не знал греческого и не изучал медицину. Ружеро и в голову - даже больную! - не пришло бы сказать про сброд наёмников-солдат, которые чаще и охотнее занимаются мародёрством и грабежами, чем войной, что они хотя бы отдалённо знакомы с дисциплиной. Ты не знаешь франкского, не знаешь даже кто их король, но знаешь, в отличие от Ружеро, не-тосканские слова из итальянского, поэтому не "сир" ты хотел сказать, а "синьор", как это принято в некоторых других местах Италии. Ты не знаешь, как себя вести с равными, и не умеешь обращаться и говорить с теми, кто выше тебя. Эта одежда непривычна для тебя, ты совершенно очевидно чувствуешь себя в ней неловко, даже не знаешь, куда девать руки: левую ты постоянно пытаешься словно засунуть куда-то, трогая себя за бедро сбоку. Там, вероятно, или что-то должно висеть в привычном для тебя платье, или быть отверстие. Я бы мог тебе перечислить те несуразности, которые ты допускал, пока привыкал к новой обстановке и телу в первые дни, но надо ли?

Мессер Уберти наклонился ко мне еще ниже, почти касаясь моего лица своим хищным носом.

- Ну, что, ты скажешь мне кто ты такой?

- Право же, мессер, - не знаю какая глупость заставила меня попытаться еще посопротивляться. - мне еще, видимо, нездоровится, поскольку мне затруднительно вас понять...

Фарината понимающе кивает, улыбается, и что-то мелькает внизу... Ох, лять! Остро...

ЗДОРОВЬЕ: 0 ТП