Французский историк Галеви приводит следующий анекдотично кий пример: в 1817 г. было запрещено… минералогическое общество под предлогом, что изучение минералов ведет к атеизму (Е. Hal*vy. Histoire du peuple anglais au 19 si*cle, vol. II. Paris, 1927, p. 18).
P. A. Brown. The French Revolution and English History. London, p. 164–165.
Ibidem.
R. P. Boas. Social Background of English Literature, Boston, 1937, p. 149.
W. Hazlitt. Political Essays. — The Complete Works of William Hazlitt, ed. by P. P. Howe, vol. VII. London, 1930–1934, p, 105–106.
А. А. Елистратова. Байрон. 1956, стр. 62.
W. Hazlitt. The Round Table. — Complete Works, vol. IV, p. 119–120.
Цит. по кн.: М. Н. Розанов. Очерк истории английской литературы XIX в., ч. I. Эпоха Байрона. М., [s. а.], стр. 8.
Л. И. Скуратовская. Из истории английского романтизма. Днепропетровск, 1971, стр. 4.
М. Ю. Лермонтов. Соч. в шести томах, т, VI. М. — Л, 1957, стр. 301,
Д. Г. Байрон. Дон-Жуан (XV, 45). Переводы из «Дон-Жуана» здесь и ниже принадлежат Т. Гнедич (римская цифра обозначает номер песни, арабская — номер строфы).
Вряд ли случайно, что Аврора изображена католичкой; вряд ли случайно созвучие ее имени с именем «Аллегра», которое Байрон дал своей дочери вместо первоначального «Альба» (в переводе — рассвет иди заря, т. е. Аврора).
«Letters and Journals of Lord Byron», ed. by R. E. Prothero, vol. I–VI. London — New York, 1898–1903; vol. V, p. 405–406, 1821; vol. V, p. 141, 22.XII. 1820 (далее — Letters and Journals).
Об отношении Байрона к современным ему поэтам см.: Nina Didkonova. Byron and the English Romintics, — «Zeitschrift f*r Anglistik und Amerikanistik», 1970, Ks 2,
А. И. Герцен. Соч. в девяти томах, т. II. М., 1955, стр. 25,
Предисловие к VI, VII, VIII песням «Дон-Жуана».
Harriet Beecher Stowe. Lady Byron Vindicated. London, 1869. Эта книга вызвала новый прилив возмущения среди викторианской публики. Как писал еще Гейне, англичане осуждают своего поэта за то, что «он высмеял их педантство, не хотел подчиняться их захолустным обычаям, не хотел разделять их холодную веру, с отвращением относился к их трезвенности и жаловался на их высокомерие и ханжество» (Генрих Гейне. Собр. соч., т. 4. М., 1957, стр. 313).
Само собой разумеется, что литературные позиции ортодоксально-религиозного Вордсворта и, скажем, атеиста Шелли, хотя и основывались на некоторых общих теоретических посылках, были далеко не одинаковы. Здесь речь идет только о том, что отделяет Байрона от всех других поэтов и критиков романтизма. Подробнее об этом см.: Н. Я. Дьяконова. Лондонские романтики и проблемы английского романтизма. Л., 1970, стр. 21–24, 37–42, 204–217.
Цит. по: Н. Бродский. Байрон в русской литературе. — «Литературный критик», 1938, № 4, стр. 123.
Тютчев перевел отрывок из поэмы Цедлица «Венки мертвым» под названием «Байрон» (1828–1829).
Н. Бродский. Байрон в русской литературе, стр. 135–136.
Байрон. т. I–III. СПб., изд. Брокгауза — Ефрона, 1904.
О русских связях Байрона см.: М. П. Алексеев. Автографы Байрона в СССР. — «Литературное наследство», 1952, т. 58; см. также: Н. Я. Дьяконова. Русский эпизод в «Дон-Жуане». — «Русско-европейские литературные связи». М.~ Л., 1966.
V. Hugo. Sur Lord Byron. A propos de sa mort. Litt*rature et philosophic m*l*es. Paris, [s. a.], p. 194.
В настоящем очерке изучаются также стихи 1809 г. и несколько стихотворений 1808 г., опубликованных лишь после смерти поэта.
Ye scenes of my childhood, whose lov’d recollection
Embitters the present, compared with the past;
Where Science first dawn’d on the powers of reflection,
And friendships were form’d, too romantic to last…
(On a Distant View of the Village and School of Harrow-on-the-HiU, 1806). Ср. также «Детские воспоминания» (Childish Recollections, 1806).
Ср., например, у Байрона: «О, кто этот мизантроп, устраняющийся от человечества? Он бежал из городов в пещеры лесов; там, безумствуя, он воет свои жалобы ветру; горы отражают эхом Последнее Прости Любви… Теперь Отчаянье воспаляет темную кровь, текущую в его жилах, и он размышляет в яростном безумии (!) над Последним Прости Любви» (Love’s Last Adieu).
Довольно точным переводом ранних (1809) стихов Байрона «Written in an Album at Malta» является лермонтовское «В Альбом»:
Как одинокая гробница
Вниманье спутника зовет,
Так эта бледная страница
Пусть милый взор твой привлечет.
И если после многих лет
Прочтешь ты, как мечтал поэт,
И вспомнишь, как тебя любил он,
То думай, что его уж нет,
Что сердце здесь похоронил он.
Стихотворение Лермонтова «У ног других не забывал Я взор твоих очей» тоже отдаленно напоминает байроновские «Стансы женщине при отъезде из Англии».
Ср. стихотворение «Воспоминанье» (Remembrance, 1806):
Конец! Все было только сном.
Нет света в будущем моем.
Где счастье, где очарованье?
Дрожу под ветром злой зимы,
Рассвет мой скрыт за тучей тьмы,
Ушли любовь, надежд сиянье…
О если б и воспоминанье!
(Перевод Вс. Рождественского)
«То the Sighing Strephon». Впоследствии веселые строфы этой отповеди перерастают в знаменитую инвективу против Платона в «Дон-Жуане» (I, 116).
Ср. также стихотворение «Когда я бродил юным горцем») (When I roved a young Highlander).
Romance! disgusted with deceit,
Far from thy motley court I fly,
Where Affectation holds her seat,
And sickly Sensibility;
Whose silly tears can never flow
For any pangs excepting thine;
Who turns aside from real woe,
To steep in dew thy gaudy shrine.
См. «Кружку невеликодушных критиков» (To a Knot of ungenerous Critics) и «Монолог сельского барда» (Soliloquy of a Bard in the Country) (1806).
Впоследствии (в 1820 г.) лорд Брум завоевал большую популярность среди передовых людей Англии, когда выступил в роли адвоката королевы Каролины, обвиненной своим супругом Георгом IV в прелюбодеянии. Всеобщее озлобление, вызванное политикой короля, привело к тому, что его попытки столь позорным образом избавиться от жены вызвали к пей сочувствие в широких кругах.
Обратим внимание на то, что многие из лучших ранних стихов Байрона были опубликованы и включены в сборник позже и остались рецензенту неизвестными.
«Увы! Я покинул обитель свободы;
Но голые скалы без трав и цветов
Досель мне милей укрощенной природы
И мирных красот альбионских садов.
Давно мы в разлуке, но сердце поныне
Во власти могучих таинственных чар.
О, вновь бы брести мне по дикой долине
К тебе, величавый седой Лохнагар!
Так называли Кольриджа, Вордсворта, Саути, которые большую часть жизни провели в «краю озер» (lake-country).
Подробнее см.: Н. Дьяконова. Байрон в «годы изгнания. Л., 1974, стр. 10–13. В этом смысле любопытно более позднее стихотворение Байрона «Могила Черчилля» (Churchill’s Grave, 1816); поэт сам указывает, что подражал Вордсворту, но подражание заключает (и это тоже отметил Байрон) и элементы пародии, осторожные, но все же явственные. О влиянии Вордсворта на III песнь «Чайльд-Гарольда» см.: Н. Дьяконова. Байрон в годы изгнания, стр. 31.
Ср. также:
Я желчи на устах не знал вначале,
Перед любым глупцом они молчали,
Никто бы натравить меня не мог
На гнусных тварей, ползавших у ног.
На тему прощальной песни Чайльд-Гарольда написана элегия Пушкина «Погасло дневное светило». Только четыре строчки ее близко следуют песне Байрона:
Лети, корабль, неси меня к пределам дальним
По грозной прихоти обманчивых морей,
Но только не к брегам печальным
Туманной родины моей.
В оригинале:
With thee, my bark, I’ll swiftly go
Athwart the foaming brine;
Nor care what land thou bear’st me to,
So not again to mine.
Остальная часть элегии не имеет с «Прости» Чайльд-Гарольда ничего общего, кроме сходства в настроении. Пушкин проявил чрезмерную скромность, назвав свои стихи «Подражанием Байрону».
Байрон имеет в виду свою единокровную сестру Августу, хотя в то время почти ее не знал.
Интересно, что первый набросок этих стансов не имел ничего общего с опубликованным вариантом и его безотрадной печалью. В черновике Байрон только славил страстный темперамент и искренность темноглазых испанских красоток и ставил их в пример холодным, сдержанным даже в любовных ласках английским девицам. Пыл юной испанки проявляется и в ее преданности родине, в готовности биться за нее с оружием в руках. В своем нынешнем виде стансы «К Инесе» сочинены в январе 1810 г.
В этой строфе звучат сатирические мотивы. Они были гораздо сильнее в черновом варианте, который Байрон уничтожил по совету осторожных друзей.
Любопытно, что Байрон образует превосходную степень даже от прилагательных, которые обычно ее не допускают: «chicfest» (наиглавнейший), ср. также «greenest» (зеленейший — 19).
Забавно, что настроение этих строф полностью противоречит нежным стихам, которые Байрон почти одновременно посвятил этой прекрасной даме («Стансы, написанные у Амвракийского залива» — Stanzas Written on Passing the Ambracian Gulf, 1809):
О Флоренс, Флоренс! Я влюблен.
Я, как Орфей, вздыхаю страстно:
Навечно прост любви закон:
Я смел и юн, а вы прекрасны.
…………………………………………
Пусть я отдать не в силах вам
Миров и царств, мой друг бесценный,
Но вас, клянусь, я не отдам
За все сокровища вселенной.
О суеверье, как же ты упрямо!
Христос, Аллах ли, Будда или Брама,
Бездушный идол, бог — где правота?
Но суть одна, когда посмотришь прямо:
Церквам — доход, народу — нищета!
Где ж веры золото, где ложь и суета?
«Девственная речь» (maiden speech) — первая речь, произнесенная в парламенте новым его членом.
Cf.:
Mortal!.. that blush
of shame
Proclaims thee Briton,
once a noble name;
…………………………………………
I saw successive tyrannies expire.
Scaped from the ravages of
Turk and Goth,
Thy country sends a spoiler
worse than both.
Survey this vacant, violated
fane;
Recount the relics torn that
yet remain…
Cf.:
A barren soil, where Nature
germs, confined
To stern sterility, can stint
the mind;
…………………………………………
Frown not on England; England!
bore him not
But who, of all the plunderers
of yon fane
On high, where Pallas linger’d,
loth to flee
The latest relic of her
ancient reign;
The last, the worst, dull
spoiler, who was he?
Blush, Caledonia! such thy
son could be!
…………………………………………
But most the modern Pict’s
ignobly boast,
To rive what Goth, and Turk,
and Time hath spared.
Cold as the crags upon his
native coast,
His mind as barren and his
heart so hard,
…………………………………………
England! I joy no child
he was of thine…
Ср., например, черновой и окончательный варианты строфы 8 второй песни: в первом — традиционные для просветительской литературы XVIII в. насмешки над церковниками, которые так искренне веруют в рай, что не хотят делить его со своими грешными братьями; в последнем — то же сомнение в бессмертии души принимает более сложную форму: поэт хотел бы, но не может верить во встречу на небесах с теми, кого отняла могила. Такое изменение отчасти связано с содержанием следующей, появившейся лишь в октябре 1811 г. строфы 9, оплакивающей кончину университетского товарища Байрона, а отчасти — с его нежеланием нарушить общий высокий и серьезный тон поэмы, См, также добавленные позднее строфы 93–98,
Движение разрушителей станков, луддитов, как их называли по имени полулегендарного предводителя этого движения чрезвычайно усилилось в эти годы вследствие жестокой безработицы.
«Letters and Journals», vol. Ill, p. 17 (22.1 1814).
Это стихотворение известно еще в другом варианте под названием «Виндзорская пиитика» (Windsor Poetics). Впервые опубликовано в 1819 г.
В подлиннике непереводимая игра слов: «For black and royal guards». В переводе Холодковского отсутствует не только этот оттенок, но и вообще соотнесение перечисленных новшеств с особой регента, т. е. как раз то, что составляло прямое преступление против законов и грозило автору тюремным заключением.
Байрон писал, что подражает стихотворению Порсона «Прогулка дьявола». Он не знал, что оно написано не Порсоном, а Кольриджем и Саути (1799), которых он так недавно и безжалостно высмеял.
См. Л. В. Сидорченко. Комментарии Байрона к восточным повестям. — «Вестник Ленинградского университета», 1970, № 14.
Своей приятельнице леди Мельберн Байрон писал: «Все, что я ненавижу, на месте: регент, его правительство и большая часть его подданных. Какой же я был дурак, что вернулся сюда! Следующий раз буду умнее — если только не будет надежды на изменение всей системы» (цит. по: D. N. Raymond. The Political Career of Lord Byron. N. У., 1924, p. 68).
Ibid., p. 69.
См. «Letters and Journals», vol. V. p. 32, 24., V 1820; p. 321., 6.VI 1821.
В. Г. Белинский. Избр. соч. в трех томах, т, I. М., 1941, стр, 534–335.
Не могу не пожалеть об отсутствии термина «монопоэма». Если бы он существовал наряду с принятым термином «монодрама», он бы определил специфику восточных повестей.
’Т was but a moment that he stood
Then sped as if by death pursued;
But in that instant o’er his soul
Winters of Memory seem’d to roll,
And gather in that drop of time
A life of pain, an age of crime.
Хотя мысли эти принадлежат рассказчику, но облечены в слова свойственные самому поэту.
Howe’er deserved her doom might be,
Her treachery was truth to me;
To me she gave her heart, that all
Which tyranny can ne’er enthrall.
Подробно об этом см.: В. М. Жирмунский. Стихотворения Гёте и Байрона «Ты знаешь край?» — «Проблемы международных литературных связей». Л., 1962, стр. 60–66.
Там же.
А. С. Ромм. Байрон. Л. — М., 1961, стр. 11.
Н. Я. Дьяконова. Вальтер Скотт и Шекспир, — «Филологические науки», 1974, № 6.
М. Н. Розанов. Лара. — «Байрон». Под ред. С. А. Венгерова, Изд. Брокгауза — Ефрона, т, I, СПб., 1904, стр. 350.
Жестоки были нравы в том краю —
Народ согбен под игом тирании,
А деспоты безжалостность свою
В законы облекали вековые.
От княжьих распрей, от кровавых смут
Изнемогал забитый нищий люд,
Стеная в муках и крича от страха.
Всегда коротким был неправый суд,
И недовольных ожидала плаха.
О восточных поэмах см. также: Н. Дьяконова. Байрон в годы изгнания, стр. 22–27.
«Осада Коринфа» была начата раньше, чем «Паризина», — в январе 1815 г., а в последние месяцы этого года и в начале 1816 г. Байрон работал над обеими поэмами.
А. Пушкин. Полн. собр. соч. в десяти томах, т. X. М., стр. 81.
Ср. также медитации в конце поэмы — о горечи сдерживаемых, непролитых слез.
Прочитав посвященные ему стихи Ламартина, Байрон пришел в бешенство и хотел подать в суд на автора за сравнение его поэзии с «песнопениями ада» 13 июля 1820 г. он пишет Муру: «Не подсудно — песнопения ада?.. (многоточие по-видимому, заменяет слишком энергичные изъявления гнева поэта. — Н. Д.). Никогда С этим не примирюсь!»
Быть может, прямее всего сходство с восточными повестями проявляется в «Послании к другу в ответ на стихи, увещевающие автора быть веселым» — «Epistle to a Friend, in Answer to some Lines exhorting the Author to be cheerful and to banish Саге» (написано в октябре 1811 г.; опубликовано в 1830 г.). Одна из строчек (I am not what I was) очень напоминает слова Селима в «Абидосской невесте»: Thou know’st I said I was not what I seemed). А дальше поэт, вероятно не вполне серьезно, набрасывает контуры своего возможного будущего, в котором нельзя не узнать судьбу героев его поэм:
Но если через много лет
…………………………………………
Тебе расскажут невзначай.
Что чьих-то преступлений ряд
Вернул времен давнишний ад,
Когда услышишь ты о том,
Кому все в мире нипочем —
любовь, молва, известность,
стыд.
Кого и кровь не устрашит,
Кто внес себя рукой своей
В число злодеев наших дней, —
Ты догадаешься — кто он…
Но пусть не будет заклеймен
Он осуждением твоим.
Ты знаешь, как он стал таким.
Разумеется, Байрон ничуть не собирался стать преступником, но эту программу вполне осуществили его персонажи с такой же ссылкой на «смягчающие обстоятельства».
Farewell! If ever fondest prayer
For others’ weal avail on high,
Mine will not all be Jost in air,
But waft thy name beyond the sky.
’Twere vain to speak — to weep — to sigh:
Oh! More than tears of blood can tell,
When wrung from Guilt’s expiring eye,
Are in that word — Farewell! — Farewell!
These lips are mute, these eyes are dry;
But in my breast and in my brain,
Awake the pangs that pass not by,
The thoughts that ne’er shall sleep again.
My soul nor deigns, nor dares complain,
Though Grief and Passion there rebel:
I only know we loved in vain —
I only feel — Farewell! — Farewell!
С. Б. Чудаков. О некоторых художественно-стилистических особенностях лирики Байрона. — «Филологические науки», 1962, № 4, стр. 150–151
Too brief for our passion, too long for our place were those hours… — (Слишком кратки для нашей страсти, слишком долги для нашего покоя были эти часы» (I speak not, I trace not, I breathe not thy name — строфа I)… And our days seem as swift, and our momenta more sweet, With thee by my side, than with worlds at our feet — «и наши дни кажутся более быстрыми, и мгновения более сладостными, если ты рядом со мною, чем когда у ног наших расстилаются миры» (строфа IV).
… there is guilt in the lame… «с твоим именем связана вина»;
… mine be the guilt — «пусть вина будет моей» (строфы I и II).
This soul in its bitterest blackness shall be,
And our days seem as swift, and our moments more sweet…
«Моя душа будет пребывать в горьчайшем мраке, и наши дни кажутся более быстрыми и мгновения — более сладостными…? (строфа IV).
I speak not, I trace not, I breathe not thy name — «я не произношу, не шипу, не шепчу твое имя» (строфа I); We repent, we abjure, we will break from our chain — We will part, we will fly — to unite it again! — «Мы раскаиваемся, мы отрекаемся, мы порвем наши цепи, — мы расстанемся, мы бежим — чтобы снова связать их» (строфа II).
Too brief for our passion, // too long for our peace // — «слишком короткие для нашей страсти, слишком долгие для нашего покоя» (строфа II); Oh! thine be the gladness, // and mine be the guilt! — «пусть радость будет твоей, а вина моей» (строфа III), и др.
Подробнее об этом см.: N. Diakonova. Three Centuries of English Puetry. Л., 1967, p. 124–127.
Thy lip shall reply not to them, but to mine — буквально: твои уста ответят не им, а моим.
Н. Берковский. Лирика Байрона. — В кн.: Джордж Байрон. Лирика. М, — Л., 1967, стр. 23,
К сожалению, в цитированном переводе эти слова в первой строфе опущены. Может быть, лучше было бы:
В час расставанья,
Склонясь пред судьбой,
В слезах и молчанье
Мы прощались с тобой.
М. Кургинян. Джордж Байрон. М., 1958, стр. 78.
«Религия — это источник, в котором я никогда не нахожу и вряд ли когда-нибудь смогу найти утешение… Зачем я пришел сюда, я не знаю. Куда отправлюсь отсюда — бесполезно спрашивать. Среди мириадов существующих и уничтоженных миров — звезд — систем — бесконечности — стоит ли тревожиться о каком-то атоме?» Письмо к Аннабелле Мильбэнк, 3 марта 1814. «Leiters and Journals», vol. III, p. 498. Ср. там же, стр. 403, 26 сентября 1813.
Эта песня целиком придумана Байроном. В уста Саула вложены слова, уместные в устах доблестного военачальника древности, вынужденного вести войска в неравный бой:
Если войско мое от врага побежит, —
То не дай пережить мне тот миг роковой,
Пусть умру я, сраженный твоею рукой.
А. А. Елистратова. Байрон. М., 1956, стр. 91,
Там же.
В. М. Жирмунский. Жизнь и творчество Байрона. — В кн.: Джордж Байрон. Драмы. Пг. — М., 1922, стр. 30.
М. П. Алексеев. Байрон и фольклор. — В кн.: «Из истории английской литературы». М. — Л., 1960, стр. 333,
Там же, стр. 324–325, 331,
Там же, стр. 339.
Там же, стр. 341,
Л. Н. Толстой, представляя читателям такого недюжинного участника антинаполеоновских войн, как князь Андрей, заставляет его вынести французскому императору такой приговор: «Наполеон как человек велик на Аркольском мосту, в госпитале в Яффе, где он чумным подает руку, по…но есть другие поступки, которые трудно оправдать» (Л. Н. Толстой. Собр. соч. в 14 томах, т. IV. М., 1951, стр. 28).
Когда героиня Теккерея Бекки Шарп, покидая в 1814 г. школу, кричит, на зло досадившей ей учительнице: «Да здравствует император!», — ее подруга напугана так, как если бы услышала «Да здравствует дьявол!» («Ярмарка тщеславия», глава 1).
Как объяснял Байрон, «Наполеон был противоположен самому себе» (Th. Medwin. Conversations with Lord Byron. Princeton Univ. Press, 1966. p. 181).
См. Примечание Байрона к I песне «Дон-Жуана», в которой поэт защищается против нападок Хэзлитта, утверждавшего, что он пишет то за, то против Наполеона.
Наполеону посвящено также стихотворение «С французского» (From the French), в котором солдат прощается со своим военачальником и жаждет разделить его падение, изгнание, могилу.
В подлиннике:
Fare thee well! and if for ever,
Still for ever, fare thee well…
Прелесть этих строк определяется строгой простотой и музыкальностью, подчеркнутой кольцевым построением и повторением а обратном порядке во второй строке почти всех слов первой. Особую роль играет непереводимое двойное значение «Fare thee well». Благодаря вставке «thee» (тебе) в обычное «Farewell» (прощай) раскрывается второй, в обыденной речи не воспринимаемый смысл: «да будет тебе хорошо». Тем самым прощание есть одновременно прощение и великодушное пожелание добра той, которая нанесла поэту тяжелый удар. Благородство чувств, умение придать новую выразительность простейшим словам и усилить ее напевными повторами и топкой инструментовкой позволили этим стихам найти отклик в тысячах сердец.
«Letters and Journals», vol. III, p. 280–281.
Перси Биш Шелли (1792–1822), так же как Байрон, был вынужден покинуть Англию из-за гонений, которым подвергался не столько за то, что нарушил законы нравственности, оставив первую жену и вступив в незаконный брак со второй, сколько за политическую смелость и антирелигиозную направленность своих стихов, особенно поэмы «Королева Маб» (1813) и трактата «О необходимости атеизма» (1811).
В конце XVIII в. широкую известность приобрел афоризм поэта Купера: God made the country, man made the town (Бог создал деревню, человек создал город). Байрон цитирует ее в «Дон-Жуане», но, конечно, знал и прежде.
«Most glorious night!.. let me be… A portion of the tempest and ol thee!» — «Чайльд-Гарольд», III, 93. Ср. у Шелли: «Он стал частью того очарования, которому некогда сам придавал еще больше очарования» (Не is a portion of the loveliness Which once he made more lovely — «Адонаис. Элегия на смерть Джона Китса», 1821, строфа 43).
Ср. у Лермонтова:
Я видел груды темных скал,
Когда поток их разделял,
И думы их я угадал
…………………………………………
Простерты в воздухе давно
Объятья каменные их
И жаждут встречи каждый миг;
Но дни бегут, бегут года —
Им не сойтися никогда.
В. Г. Белинский. Избр. соч. в трех томах, т. III. М., 1941, стр. 8–9.
В описании замка Манфреда явственно влияние готического романа Горейса Уолпола, Анны Радклиф, а может быть, поэм Вальтера Скотта.
Таинственные намеки на преступность этой главной единственной любви, на физическое сходство между Манфредом и его погибшей возлюбленной, да еще созвучие имен (Астарта — Августа) немало способствовали утверждению слухов о страсти Байрона к сестре. Как всегда, публика понимала все буквально, а поэту со свойственной ему любовью к опасности нравилось ее дразнить и мистифицировать.
В подлиннике:
… if in your memories dwell
A thought which once was his… not in vain
He wore his sandal — shoon and scallop shell;
Farewell! with him alone may rest the pain, —
If such there were — with you the moral of his strain!
Первое — перевод с испанского («Печальная баллада об осаде и завоевании Альямы» — A very mournful Ballad on the Siege and Conquest of Alhama), второе — перевод с итальянского (сонет «О монахине» — On a Nun),
«Letters and Journals», vol. IV, p. 169, 15.IX 1817; vol. V, p. 76, 11.IX 1820; vol. VI, p. 67, 20 V 1822.
См. подробнее: H. Я. Дьяконова. К вопросу об эволюции сатирического метода Байрона. — «Метод и мастерство», вып. 2, Вологда, 1970,
«Leiters and Journals», vol. IV, p. 230, 23.IV.1818; p. 275–276» 20.1 1819; p. 279–280, 1.II 1819; 22.II 1819; p. 295, 15.V 1819 p. 342–343, 12.VIII 1819; vol. V p. 242, 16.II 1821; vol. VI, p. 91 12.VII. 1822; p, 101, 8.VIII 1822; p. 155, 25.X 1822.
Об источниках «Дон-Жуана» см.: Е. Н. Coleridge. Introduction to «Don-Juan». Poetry, vol. VI, p. XVI; С. M. Fuess. Lord Byron as a Satirist in Verse. N. Y., 1912, p. 133–137; Н. Richter. Lord Byron. Pers*nlichkeit und Werke. Halle-Saale, 1929, S. 451, 453; G. Foa. Lord Byron. Poeta * Carbonaro. Firenze, 1935, p. 102–118; E. F. Boyd. Byron’s Don Juan. A Critical Study. New Brunswick, 1945, p. 10, 34–36; 52–54, 135, 140–141, 149; L. A. Marchand, Byron, vol, 11. N. Y., 1957, p. 613.
См. Т. G. Staffan, W. W. Pratt. Byron’s Don Juan, vol. 1–4. Univ, of Texas Press, 1957, где комментарию к поэме посвящен отдельный (четвертый) том.
Жуан имеет лишь самое поверхностное сходство с молодым Байроном, каким он был, когда вернулся из своего путешествия на Восток. Ему приданы немногие, весьма незначительные автобиографические черты.
На это указывает замечание Байрона о том, что, увидев спектакль, который леди Аделина разыгрывает ради избирателей мужа, Жуан начинает недоумевать, сколько в ней настоящего (real — XVI, 96),
Ср. также XIV. 21–22; XV, 94; IV, 98; VII, 4.
В подлиннике: я показал бы им, что такое интеллектуальная война (I’d show them what an intellectual war is).
«Пренебрежительная усмешка часто действует сильнее разоблачительной патетики, потому что она убеждает в пустоте, непрочности и незначительности того, что окружающий мир привык считать авторитетным, незыблемым и вечным…» (Е. И. Клименко, Проблемы стиля в английской литературе первой трети XIX в., Л., 1959, стр. 170).
Д. Ж. («Дон-Жуан»): «Ибо скука — растение с английскими корнями» (XV, 22); Дневники («Дневники и письма»): «Скука, английская скука» (т. VI, стр. 187, 5.1 V 1823); Д. Ж.: «Семь лет (обычный срок ссылки)» — X, 66; Дневники: «С тех пор как я уехал из Англии (не на весь обычный срок ссылки)» — т. VI, стр. 1, 12.1 1822; Д. Ж.: «И его Аргус кусает его за штаны» (III, 23); Дневники: «Когда я подумал, что он исполнит роль Аргуса, он откусил кусок из моих штанов» (т. III, стр. 171, 19.1 1815); Д. Ж.: «Ее самая благородная добродетель — великодушие… Весь мир восклицал: «Какое великодушие!» (I, 12, 26); Дневники: «Я полагаюсь на ваше великодушие (оно почти такое же, как у леди Байрон)» (т. V, стр. 222, 17.Х 1820); Д. Ж.: «Она согласилась, и брак их создал Адама, называемого «счастливейшим из людей» (XIV, 55); Дневники: «Мои женатые друзья… называют себя «счастливейшими из людей» (т. III, стр. 118, 3. VIII 1814); Д. Ж.: «Прелестные девы краснели ради него (буквально: «ему»)» — XI, 48; Дневники: «Невеста будет краснеть ради вас через день-другой» (т. II, стр. 294, 1.ХII 1813).