В последующих многократных поездках познакомился с городом поближе. В моем представлении он должен был состоять из огромных зданий, а сплошь и рядом стояли одноэтажные деревянные хаты. Двух- и трехэтажные кирпичные дома преобладали лишь в центре, несколько новостроек здесь имели даже по четыре этажа. Улицы Маркса, Ленина, Энгельса, Янки Купалы были вымощены булыжником, и только улица Советская - частично каменной плиткой. А чуть свернешь в сторону - вместо твердого дорожного покрытия обычный грунт, превращающийся весной и осенью в непролазную грязь. На эту неприглядную черту довоенного Минска указывал еще поэт Владимир Маяковский. В 1920-е годы он бывал здесь неоднократно и в своих очерках об Америке, рассказывая о бедных еврейских, негритянских, итальянских кварталах Нью-Йорка, не преминул заметить: «Грязь почище минской. В Минске очень грязно».
Наибольшее впечатление в конце 1930-х годов произвел на меня величественный, еще укрытый строительными лесами Дом правительства.
В мае 1940 года, получив краткосрочный отпуск в армии, я приехал в Минск навестить мать, которая в тяжелом состоянии лежала в больнице. И не узнал город. Он весь был в новостройках. На опушке Антоновского леса возводились корпуса авиационного завода, на Могилевском шоссе заканчивалось строительство авторемонтного завода. Рядом с фабрикой «Коммунарка» выросла ТЭЦ-2, у самой реки Свислочь - небольшой спиртзавод. Подросли на один этаж дома на Привокзальной площади, а саму ее одели в асфальт.
Сев на вокзале в трамвай, я проехал к больнице по улицам Ленинградской, Володарского, Интернациональной, через площадь Свободы, по улицам Бакунина и Горького.
Мать оказалась в тяжелом состоянии; врачи считали, что протянет всего несколько дней. К счастью, ошиблись, она выздоровела и благополучно прожила до 96 лет. Но на тот момент настроение у меня было хуже некуда. Чтобы немного отвлечься от грустных мыслей, решил пройтись пешком в восточном направлении города, где бывать ранее не приходилось. Здесь тоже все изменилось до неузнаваемости. На улице Горького бросилось в глаза красивое здание оперного театра. В районе пересечения Советской с Провиантской (ныне Захарова) вырисовывались очертания будущей Круглой площади (ныне площадь Победы). Ее окрестности все еще были заняты ветхими деревянными хатами. Выделялись только жилая пятиэтажка с нынешним магазином «Антиквар» и здание института физкультуры, разместившегося на углу Логойского тракта и Пушкинской улицы, отсюда она продолжала улицу Советскую. Пройдя вдоль Академии наук, Дома печати, первой клинической больницы, политехнического института и политехникума, у парка Челюскинцев сел на трамвайчик и вернулся обратно в гостиницу на улице Энгельса. Отсюда был хорошо виден только что построенный Дом Красной Армии.
За время поездок в Минск я успел узнать и полюбить этот город и теперь с волнением ожидал новой встречи с ним…
***
Разбудив предрассветную мглу громкими гудками, паровоз, натужно пыхтя, подтащил поезд к вокзалу. Стояло раннее утро, около 5 часов. Хотя после изгнания немецко-фашистских оккупантов из Белоруссии прошло уже почти полгода, город все еще находился в прифронтовой зоне, действовал комендантский час. Движение транспорта и пешеходов было ограничено до шести тридцати утра. Все пассажиры прибывшего поезда разместились в единственной уцелевшей на полуразрушенном вокзале комнате площадью не более 100 кв. м., где не было ни скамеек, ни стульев. Сидели на полу, на подоконниках; стояли, прислонившись к стене.
Разыскав в развалинах вокзала закуток, в котором находился дежурный военный комендант, узнал у него, что областной военкомат расположен на прежнем месте, на площади Свободы. Взглянув на мои костыли, комендант виноватым голосом сказал:
- Извините, товарищ капитан, но подвезти вас к облвоенкомату не на чем.
В девятом часу, когда стало светать, я вышел на хорошо знакомую мне с довоенных времен Привокзальную площадь. Увиденное потрясло меня. В дымке морозного утра перед глазами предстал мертвый, покрытый белым снежным саваном город. Вокруг не было ни одного уцелевшего здания, только Дом Правительства одиноко возвышался на фоне сгоревших и разрушенных строений. С боями мне пришлось пройти много больших и малых городов, поселков и деревень, но то, что увидел здесь, казалось нереальным. Впрочем, думаю, даже великий Сальвадор Дали, вряд ли смог бы вообразить столь сюрреалистическую картину.
На площади не было ни души. Транспорт не работал. Не оставалось ничего иного, как добираться на костылях до площади Свободы по скользкой дороге пешком. К счастью, чуть поодаль, на улице 11 июля (Кирова), я увидел двух возниц с лошадьми, запряженными в прогулочные сани. Кое-как добравшись до них, попросил подвезти меня к военкомату, честно предупредив, что заплатить не смогу. Возницы подозрительно оглядели меня с ног до головы. Выглядел я весьма экзотично. Все мое имущество пропало при переводах из одного госпиталя в другой, и при выписке мне выдали то, что оказалось под рукой: непонятного цвета шинель и брюки польской армии, вместо гимнастерки - китель морского офицера. На ногах простые ботинки, на голове вместо форменной ушанки - огромная меховая шапка охотника-сибиряка, подарок шефов. И все это украшали погоны капитана Красной Армии. Хозяин саней долго молчал, не отвечая на мою просьбу. И лишь после того, как я предъявил документы и объяснил причину такой странной экипировки, он улыбнулся:
- А я думал, вы - диверсант или недобитый полицай. Их в городе расплодилось как тараканов. Сбились в банду «Черная кошка» и орудуют по ночам…
Полуголодная лошадка медленно потянула сани по заснеженным улицам, то почти застревая в нерасчищенных сугробах, то стуча подковами по замерзшей, твердой, как камень, продуваемой метелью земле.
Центральная часть города выглядела ничуть не лучше Привокзальной площади. Насколько видно окрест - ни одного уцелевшего здания.
У облвоенкомата возница остановился, помог мне слезть с розвальней. Крепко пожал руку:
- Не серчай, товарищ капитан, что за бандита принял! Больно уж вид у тебя подозрительный был!.. Ну, желаю, значится, здравствовать!..
И беззлобно стеганув лошадь, уехал в обратном направлении в надежде подыскать для себя более состоятельного седока…
В облвоенкомате, в отделе учета офицерского состава, уже ожидали приема три фронтовика. Моя очередь подошла через полтора часа. Ничуть не удивившись странной одежде, наверное, видел и не такое, начальник отдела внимательно изучил удостоверение личности, направление, справку о ранении, заключение медицинской комиссии, аттестаты продовольственного и денежного довольствия и предложил заполнить листок учета кадров. Затем еще раз рассмотрел все документы.
- Придется, товарищ капитан, чуток подождать. Решение по вашему вопросу вправе принять только военком. Он будет после 14 часов. Можете перекусить по своему продовольственному аттестату в нашей столовой.
Я так и сделал.
Беседа у военкома длилась долго. Как я и ожидал, обстоятельно расспросив меня о службе в армии, он предложил продолжить ее в тылу, ссылаясь на дефицит офицерских кадров.
- Все стремятся на фронт. И я их понимаю, сам был таким же. Но ведь армия не может существовать без надежного тыла.
- Товарищ генерал-майор, я все же прошу уволить меня из состава Вооруженных сил. Посудите сами. Наши войска уже ведут бои на территории Германии, до победы остались считанные недели. После окончания войны армию начнут сокращать, инвалидов, наверняка, уволят в первую очередь. А нам ведь адаптироваться к мирной жизни значительно сложнее, чем здоровым.
- Не верю, капитан, что ты ищешь тихую гавань. По всему видно, не в твоем это характере. Чем думаешь заняться?
- Обращусь в горком партии. Как-никак я - коммунист, политрук. А на идеологическом фронте, судя по всему, тоже серьезные баталии предстоят.
- Ну что ж, может, ты и прав. Неволить не стану. Переводим тебя в запас, - сказал генерал Погребняк и, перейдя снова на официальный тон, добавил: - Сдайте в финансовый отдел аттестат о денежном довольствии и получите пенсионную книжку. В продпункте в обмен на продовольственный аттестат вам выдадут сухой паек на три дня. Переночевать есть где?
- В Цнянском переулке снимает угол моя сестра. Как-нибудь перекантуюсь эту ночь.
Показав жестом, чтобы я задержался, военком снял телефонную трубку, приказал дежурному офицеру найти автомашину и отвезти меня по указанному адресу. Так закончилась моя служба в Красной Армии…
Шофер, пожилой сержант, тоже из бывших фронтовиков, оказался человеком словоохотливым, сразу завел разговор.
- Отвоевались, значит, товарищ капитан?
- Отвоевался.
- Я тоже прошел всю ее, проклятую, начиная с июня сорок первого. Не раз попадал в переплеты, когда казалось: «Все!» Но вот Бог миловал. Даже ни одной царапины не получил.
- Бывает, - машинально отвечал я, думая больше о своем. И встрепенулся лишь тогда, когда шофер предложил:
- А хотите, товарищ капитан, я вас сначала по Минску провезу? Ручаюсь: не узнаете города. Фашистские сволочи камня на камне не оставили!
Представшая моим глазам картина действительно поражала воображение. Руины, руины, руины!.. Проезжая возле Комаровки, обратил внимание на обгоревший танк Т-28. Удивило не то, что машина подбита, я уже знал, что за Минск шли ожесточенные бои, а то, что она была вся проржавленная.
- С сорок первого здесь стоит?
Сержант оживился.
- Про этот танк, товарищ капитан, удивительную историю рассказывают. Будто он в одиночку прорвался в город, когда в нем уже фашисты недели две хозяйничали. Очевидцы говорят, что давил их, как пруссаков. Может, правда. А может, просто красивая легенда…
История об одиноком советском танке, который совершил бесстрашным рейд через весь оккупированный Минск, круша вражескую технику, наводя ужас на фашистов, была действительно реальна. Ее мне позже рассказал мой коллега по Сталинскому району Константин Трегубов, воевавший в партизанском отряде вместе с одним из легендарных танкистов. Даже познакомил меня с ним, техническим работником райисполкома.
***
…Раннее утро 26 июня, война идет уже пятые сутки. Старший сержант сверхсрочной службы Дмитрий Иванович Малько, заведовавшим хранилищем запчастей к авто- и бронетанковой технике на складе наркомата обороны, выехал на бронеавтомобиле в Минск с поручением узнать в штабе Западного фронта о дальнейшей судьбе склада.
Лишь к середине дня старший сержант сумел добраться до города, поскольку Могилевское шоссе было забито войсками, направлявшимися к линии фронта, и беженцами, спешившими уйти на восток, подальше от войны. Минск горел, улицы были завалены грудами битого кирпича, изрыты воронками. Во дворе штаба пылал костер - красноармейцы жгли документы, в помещениях - ни души. Штаб теперь находился в другом месте.
К вечеру Дмитрий возвратился в свой военный городок, на территории которого и располагался склад, обслуживавший войска Западного Особого военного округа (раньше в этом городке дислоцировалась 21-я механизированная бригада). Малько доложил о результатах поездки начальнику склада, от него узнал об эвакуации. Весь день красноармейцы готовили имущество склада к эвакуации, паковали в ящики. Останавливали автомобили, следовавшие по шоссе на восток, загружали наиболее дефицитными запасными частями, резиной. Семьи военнослужащих, дети отправлялись на санитарных машинах.
Малько попросил разрешения вывести хранящийся на складе Т-28, поступивший из капитального ремонта (по архивным данным здесь находились 63 танка Т-28, 62 машины достались немцам). Начальник склада ответил отказом, сославшись на то, что к танку нет экипажа. Но старший сержант настаивал на своем; мол, машина хорошая, сильная, жаль оставлять: «Один справлюсь. Все-таки более трех лет служил механиком-водителем» (у Дмитрия Малько это был не просто стаж, а боевой опыт: гражданская война в Испании, Халхин-Гол, освободительный поход в Западную Белоруссию, советско-финляндский конфликт). Майор, немного подумав, согласился на отправку танка с уходящей колонной:
- Так и быть, готовь машину! Отвечаешь за нее.
Старший сержант Малько поспешил к танку. По пути зашел домой, позвал на помощь жену. Они вместе принялись за подготовку к походу. Сделать это оказалось не так уж просто. Масса одной аккумуляторной батареи на Т-28 достигала 64 кг! А жена Дмитрия в то время была на пятом месяце беременности. Потом супруга принесла хранившиеся дома с финской войны комбинезон и танкошлем. Малько еще раз все проверил и завел машину…
Колонна с имуществом выстроилась у ворот склада. Наконец тронулись, впереди - бронеавтомобили с командованием, замыкающим - Т-28. Выехали на Могилевское шоссе. У райцентра Червень их обнаружил и обстрелял немецкий самолет-разведчик. После рассредоточившиеся автомобили возвратились на шоссе, а Малько остался на месте - никак не запускался двигатель.
Больше часа Дмитрий провозился с ремонтом. За это время колонна ушла далеко вперед. Когда Малько смог вывести танк на шоссе, ему пришлось гнать машину на максимальной скорости. Вечером Т-28 добрался до переправы через Березину. Здесь скопилось много отступающих войск, и свою колонну Малько так и не нашел. Тогда он обратился к командиру части, стоявшей в лесу у реки. Старшего сержанта накормили, а его машину дозаправили. Дмитрий заночевал прямо в танке. Утром по приказ командира части старший сержант Малько отправился в разведку. Потом был бой - ликвидировали вражеский десант.
Вскоре у Т-28 появился экипаж: командир - майор и четыре курсанта. Первая боевая задача: вытащить из болота три танка. Но обнаружить застрявшие машины не удалось, танкисты увидели лишь колеи от гусениц. Пришлось остаться на ночь в лесу, дежурство у танка несли по очереди. Наутро майор с двумя курсантами ушли на разведку. Вернувшись, командир обрисовал обстановку: кругом немцы. Надо пробиваться к своим…
По предположению командира экипажа, их часть находилась где-то в районе города Борисов. Можно было бы вновь двинуться по Могилевскому шоссе, но от этой затеи майор отказался. От беженцев он узнал, что шоссе уже перерезано противником. Необходимо искать другой путь. Один из курсантов, его звали Николай, предложил двинуться на запад и идти через Минск. Его поддержал Дмитрий Малько, сославшись на то, что знает город очень хорошо и постарается без запинок провести танк. Майор согласился, решив, что, если удастся прорваться через Минск, то в дальнейшем можно будет без особого риска пробиться к Борисову по Московскому шоссе и присоединиться к красноармейским частям. Но предстояло раздобыть где-то горючее и боеприпасы. И то, и другое Малько предложил поискать на складе в расположении 21-й мехбригады. В сутолоке, которая царила там минувшим днем, могли вывезти не все. В военном городке их встретила тишина - все семьи комсостава и обслуживающий персонал были эвакуированы. Окна казарм открыты настежь. Двери продовольственного склада сорваны с петель, внутри беспорядочно разбросаны ящики с консервами и пачками галет. На складе ГСМ среди множества пустых бочек удалось обнаружить три полные - две с бензином и одну со смазкой. Нашлись и боеприпасы - 76-миллиметровые снаряды и целая гора коробок с патронами. Грузились долго. Когда все кассеты и ниши были заполнены, командир приказал класть снаряды прямо на пол. Затем все свободное место заняли патронными коробками. После набивали патронами пулеметные диски. Всего было погружено более 60 снарядов и около 7 тысяч патронов. На обратном пути завернули к продовольственному складу и взяли на борт консервы и галеты, сколько могли уложить в битком набитый танк.
Отдохнув немного в лесу, выехали на безлюдное Могилевское шоссе. Дмитрий Малько повел машину к Минску. Майор с одним из курсантов находились в центральной башне, курсант Николай - в правой, у пулемета; еще двое курсантов: один - в левой башне, другой - у кормового пулемета. В экипаже все прекрасно понимали, что их Т-28 не сможет долго оставаться незамеченным, что избежать схватки с немцами невозможно…
В жаркий полдень 3 июля Т-28 достиг Минска. Танк поднялся на взгорок, прямо по курсу возвышались трубы ТЭЦ, заводские корпуса, дальше виднелись Дом правительства и купола собора. Двинулись в город. Все приникли к прицелам, готовясь в любую минуту открыть огонь. Впоследствии Дмитрий Иванович Малько рассказывал:
«Проехали железнодорожный переезд, пути трамвайного кольца и оказались на улице Ворошилова. Здесь было много предприятий, но все их корпуса стояли теперь полуразрушенными, с темными проемами дверей и окон. Потом наша машина поравнялась с длинным темно-красным зданием ликеро-водочного завода. Вот здесь мы и увидели первых фашистов. Их было десятка два. Немецкие солдаты грузили в машину ящики с бутылками и не обратили внимания на внезапно появившийся одинокий танк. Когда до сгрудившихся у грузовика немцев осталось метров пятьдесят, заработала правая башня танка. Николай ударил по фашистам из пулемета. Я видел в смотровую щель, как гитлеровцы падали у автомашины. Некоторые пытались было вскарабкаться на высокую арку ворот и спрятаться во дворе, но это не удалось. Буквально за несколько минут с группой фашистов было покончено. Я направил танк на грузовик и раздавил его вместе с ящиками водки и вина. Затем мы переехали по деревянному мостику через Свислочь и свернули направо, на Гарбарную, ныне Ульяновскую улицу. Миновали рынок (там теперь находится стадион), и вдруг из-за угла улицы Ленина навстречу выскочила колонна мотоциклистов. Фашисты двигались как на параде - ровными рядами, у тех, кто за рулем, локти широко расставлены, на лицах - наглая уверенность.
Майор не сразу дал команду на открытие огня. Но вот я почувствовал его руку на левом плече - и бросил танк влево. Первые ряды мотоциклистов врезались в лобовую броню танка, и машина раздавила их. Следовавшие за ними повернули вправо, и тут же я получил новый сигнал от майора и повернул танк вправо. Свернувших мотоциклистов постигла та же участь. Я видел в смотровое отверстие перекошенные от ужаса лица гитлеровцев. Лишь на мгновение появлялись они перед моим взором и тут же исчезали под корпусом танка. Те из мотоциклистов, которые шли в середине и хвосте колонны, пытались развернуться назад, но их настигали пулеметные очереди из танка. За считанные минуты колонна оказалась полностью разгромленной. Пулеметы смолкли, я вывел танк на середину улицы и тут снова ощутил поглаживание руки майора - он благодарил за умелые маневры при разгроме вражеской колонны.
Начался крутой подъем на улице Энгельса. Дома горели, стлался вокруг дым пожарищ. Поравнялись со сквером у театра имени Янки Купалы и обстреляли группу фашистов, скопившихся там. Ведя на ходу огонь, вырвались, наконец, на центральную - Советскую улицу. Повернув направо, я повел танк в сторону московского шоссе, вперед по узкой улице, изрытой воронками, усыпанной обломками зданий и битым кирпичом. Когда спустились вниз, возле окружного Дома Красной Армии получил команду от майора повернуть вправо. Свернул на Пролетарскую улицу, которая теперь носит имя Янки Купалы, и вынужден был остановиться. Вся улица оказалась набитой вражеской техникой: вдоль нее стояли машины оружием и боеприпасами, автоцистерны. Слева, у реки, громоздились какце то ящики, полевые кухни, в Свислочи купались солдаты. А за рекой, в парке Горького, укрылись под деревьями танки и самоходки.
Т-28 открыл по врагу огонь из всех своих средств. Майор прильнул к прицелу пушки, посылал в скопление машин снаряд за снарядом, а курсанты расстреливали противника из пулеметов. На меня дождем сыпались горячие гильзы, они скатывались мне на спину и жгли тело. Я видел в смотровую щель, как вспыхивали, словно факелы, вражеские машины, как взрывались автоцистерны и тонкими змейками сбегали с откоса в реку пылающие ручейки бензина. Пламя охватило не только колонну машин, но и соседние дома, перекинулось через Свислочь на деревья парка. Фашисты обезумели. Они бегали по берегу реки, прятались за деревья, за развалины зданий. Я заметил, как какой-то спятивший от страха гитлеровец пытался влезть в канализационный колодец. Другой втиснулся в сломанную водозаборную решетку и тоже получил пулю. Всюду врагов настигал огонь нашего танка. Пулеметные очереди косили гитлеровцев, не давая им возможности опомниться, прийти в себя, сея панику. Почти вся вражеская колонна, запрудившая Пролетарскую улицу, была разметана, будто по ней прошелся смерч. Всюду валялись горящие обломки машин, развороченные автоцистерны. И трупы, трупы фашистских солдат и офицеров.
Майор дал команду развернуться, я снова выехал на Советскую улицу и повернул вправо. Проехали мост через Свислочь, мимо электростанции. Здесь справа, впарке имени Горького, заметили новое скопление противника. Под густыми кронами деревьев стояли десятка два автомашин, несколько танков и самоходок. Возле них толпились гитлеровцы. Они тревожно задирали вверх головы, ожидая налета советских самолетов: со стороны Пролетарской улицы все еще доносились глухие взрывы рвущихся боеприпасов, что можно было принять за бомбежку. Но опасность подстерегала фашистов не с неба, а с земли. Также, как и на Пролетарской, первой заговорила пушка нашего танка, вслед за ней ударили пулеметы центральной и правой башен. И снова, как уже было, начали рваться боеприпасы, вспыхнула факелом бензоцистерна, и густой дым окутал черным шлейфом аллеи старого парка.
- Осталось шесть снарядов! - крикнул заряжающий.
- Прекратить огонь, полный вперед! - скомандовал майор. Я включил четвертую передачу, и танк понесся по улице. Проехали Круглую площадь, преодолели подъем. Поравнялись с Долгобродской. Укрытые броней, мы не могли видеть реакцию на наш рейд горожан. Но сердцем чувствовали, что доставляем им радость, дарим надежду на скорое освобождение. И правда, в одно из мгновений я заметил в смотровое отверстие группу людей, выглядывавших из развалин дома; они улыбались и махали нам руками. Танк поднялся на гребень улицы, и я увидел впереди Комаровку - деревянные домики, рынок, развилку дорог. Обрадовался: ведь отсюда всего два-три километра до городской окраины. Будет улица Пушкина, а там и Московское шоссе. Мелькнула мысль: «Может, удастся прорваться?». Но не удалось! В районе старого кладбища я скосил глаза в сторону и в тот же миг заметил у чугунной ограды вспышку выстрела. Вслед за ней почти у самого борта машины плеснулся взрыв. Комья земли, щебень и осколки дождем осыпали машину. «Противотанковое орудие, - определил я по выстрелу. - Очухались фашисты, поняли, что мы одни, и теперь бьют почти в упор, по борту… Сколько их там?».
По вспышкам определил: до батареи. Фашисты стреляли прицельно. Очередной снаряд ударил в башню, но срикошетировал. В этот момент я почувствовал, что майор дергает меня за воротник - просит прибавить газу. Однако танк и без того шел на предельной скорости. Я старался выжать из машины все, на что она была способна. Отчаянно маневрируя, в кольце разрывов Т-28 мчался вперед и, казалось, был заговоренным. Я понимал, что необходимо проскочить кладбище, а там дома помешают артиллеристам вести огонь прямой наводкой. Мы приближались к Комаровке, и впереди уже видна была спасительная развилка дорог. Еще минута-другая… И в это мгновение невероятной силы удар потряс танк. Машина наполнилась дымом и смрадом. Кто-то отчаянно вскрикнул, кто-то зло выругался. Я понял, что случилось: снаряд попал в моторное отделение, пробил кормовую плиту и вызвал пожар. Однако танк, даже объятый пламенем и дымом, продолжал двигаться, пока новый удар не заставил остановиться его окончательно. Перед глазами у меня поплыли разноцветные круги, уши заложило, а по лицу потекла кровь: осколок снаряда скользнул по голове.
- Покинуть машину! - приказал майор. Я через люк механика-водителя выбрался наружу и осмотрелся. Наш Т-28, поднимая столб черного дыма, стоял у самой комаровской развилки. Неподалеку разорвалось еще несколько снарядов, а слева, со стороны Красной улицы, по танку стреляли автоматчики, и пули цокали по броне, выбивая крохотные искорки на брусчатке мостовой. «Куда же бежать?» - подумал я. И как бы в ответ ца свой вопрос услышал голос майора:
- Живо в огороды…
Я увидел майора, отползавшего от танка и отстреливавшегося пистолета. Из башни выбрались двое курсантов, но один был сразу убит, а другой, кажется Николай, пополз к забору. Я тоже побежал через улицу вскочил во двор какого-то дома из красного кирпича, заметив на нем табличку «Минская юридическая школа». Во дворе отдышался, присел. Кровь по-прежнему текла по лицу, я стер ее носовым платком и зажал рану, Последнее, что осталось в памяти, - это сильный грохот в той стороне, где остался наш танк, - взорвались последние снаряды…»
Придя в себя, Малько сначала не мог понять, где находится. Осмотревшись, увидел, что лежит в огороде, прикрытый ботвой. «Кто-то из жителей помог», - догадался Дмитрий. Он стал ждать своих спасителей. Но время шло, а никто так и не появился. Тогда, осторожно приподнявшись, пополз через огород. Преодолев еще один огород, а затем пролом в стене, выбрался на улицу напротив дома по Долгобродской, скорее всего номер 100. Сильно болела и кружилась голова. Дмитрий понимал, что, если не перевязать рану, то снова потеряет сознание. Еле взобравшись на крыльцо, открыл дверь. Навстречу вышла хозяйка-старушка. Она промыла и обработала Малько рану, наложила повязку, накормила.
Почувствовав себя лучше, старший сержант решил бежать к видневшемуся неподалеку лесу. В одном из глубоких котлованов, вырытых рядом с опушкой, наткнулся на группу наших окруженцев и присоединился к ним. Так закончится рейд танка Т-28 по оккупированному Немецкими войсками Минску.
По немецким данным, экипаж Т-28 уничтожил около 10 танков и бронетранспортеров, раздавил-уничтожил 3 артиллерийских батареи, 14 грузовиков и до 360 гитлеровцев…
Дмитрий Малько прослужил в танковых войсках всю войну. 16 раз горел, но чудом остался жив. А 3 июля 1944 года, уже в звании старшего лейтенанта, участвовал в освобождении Минска…
Из воспоминаний Дмитрия Малько:
«Я вел свой танк по изрытым снарядами улицам Минска, мимо парка Челюскинцев и смотрел на варварски разрушенный фашистами город. На местах домов лежали груды развалин. У некоторых зданий уцелели лишь стены с пустыми проемами окон. На южной окраине еще шел бой, а здесь, в северо-восточной части города, уже стояла тишина и редкие жители выходили на улицы. Я вспомнил свой давний рейд по этим улицам ровно три года назад. Только в тот день мы прорывались к своим в одиночку, сквозь скопище врагов и под их ураганным огнем, а теперь шествовали в колонне грозных боевых машин, только что разгромивших противника и принесших освобождение. Когда въехали на Комаровку, я увидел у развилки улиц обгоревший остов танка и узнал в нем свой Т-28. От волнения у меня сдавило горло. С разрешения командира остановился у обгорелой машины, выскочил из люка своей «тридцатьчетверки» и подошел к остову танка, который уже покрылся ржавчиной.
Центральная башня была сорвана, в моторной части зияла огромная дыра, правая гусеница перебита, и куски ее валялись тут же. Но даже и в таком безжизненном и искореженном виде танк все еще выглядел довольно внушительно. К танкистам стали подходить жители Минска. Они благодарили гвардейцев за вызволение из фашистской неволи. В ликующей толпе оказался старик, свидетель боя Т-28 в июле 1941 года.
Дед помолчал немного, потом рассказал:
- Немецкие офицеры часто приводили к этому танку своих солдат и что-то втолковывали им, даже какой-то церемониал устраивали, будто клятву принимали. Я дивился этому и не мог понять, в чем дело. Потом сообразил, что фашистские командиры требовали от своих солдат воевать так же храбро, как те советские танкисты, которые осмелились одни пройти по всему городу, да еще причинили такой урон противнику…»
Спустя многие годы удалось не только восстановить подлинную картину беспримерного подвига танкистов, но и их судьбы.
Командир танка майор Васечкин погиб, когда выбрался из горящей машины и прикрывал отход экипажа.
Механик-водитель старший сержант Дмитрий Малько - пробрался к своим через линию фронта.
Заряжающий курсант Федор Наумов - с помощью минского подполья ушел в партизаны, он-то, если не изменяет память, и рассказал мне о беспримерном рейде советского танка по оккупированному Минску.
Курсант Николай Педан, пулеметчик правой башни - угодил в плен, освобожден в 1945 году.
Судьба пулеметчика тыльного пулемета центральной башни курсанта Александра Рачицкого по-прежнему неизвестна. Как неизвестна фамилия еще одного члена зкипажа - пулеметчика левой башни курсанта по имени Сергей. Егo вместо с майором Васечкиным похоронили минчане.
Участие в том бою механика-водителя Т-28 было отмечено спустя 25 лет: Указом Президиума Верховного Совета Союза ССР от 24 сентября 1966 года, Д. И. Малько награжден орденом Отечественной войны I степени…
***
...Угол, который снимала сестра Анна у одной из местных жительниц в Цнянском переулке, оказался на поверку печкой-лежанкой, где она спала вместо со старухой-хозяйкой. Кроме них в доме квартировал корреспондент газеты «Звязда» с сестрой. В качестве оплаты за снимаемое жилье Анна должна была ухаживать за хозяйской коровой.
Почти всю ночь прошептались с сестрой, сидя на деревянной лавке под образами, которую мне отвели на ночлег. В основном расспрашивал я - о родителях, о том, как выжили в страшные годы оккупации. Анна сочувственно смотрела на меня и все повторяла:
- Боже мой! Как ты теперь будешь жить один?!
Договорились, что, получив какое-нибудь жилье, заберу ее к себе…
В девять тридцать утра 18 января 1945 года я уже был в здании Минского горкома партии, на улице Карла Маркса, 8. Горком занимал первый этаж, на втором разместился исполком городского Совета, на третьем - областной комитет партии.
Переговорив со мной, заведующий отделом кадров А. А. Жуковский предложил пройти к секретарю горкома партии Марии Михайловне Островской. Подводя итог получасовой беседы, она сказала:
- Очень хорошо, что вы, товарищ Шарапов, имеете специальное образование и опыт политической работы. Такие кадры сегодня на вес золота. На первых порах предлагаем вам поработать инструктором организационного отдела горкома партии. Вы познакомитесь с территориальными парторганизациями, мы присмотримся к вам, а там будет видно.
Я согласился. Прощаясь, поинтересовался, как быть с жильем.
По лицу Островской пробежала тень.
- С жильем в городе совсем плохо. Фашисты выжгли его дотла. Некоторые семьи с детьми вынуждены даже ютиться в землянках, бараки почитают за роскошь. Управление делами ЦК КПБ имеет несколько забронированных мест в гостинице «Националы». Временно разместитесь в ней. С питанием несколько проще. В бухгалтерии горкома получите продовольственные карточки, по которым сможете завтракать, обедать и ужинать в нашей столовой…
Затем были беседы с секретарем горкома по промышленности и строительству Ф. Г. Глебовым, секретарем по пропаганде А. А. Молочко.
В оргинструкторском отделе меня встретили приветливо.
- Наконец-то, нашего полку прибыло! - сказал, потирая от возбуждения руки, заведующий отделом В. И. Костарев, который уже знал о моем назначении. Представил меня своим коллегам, назвал их всех по именам, указал на свободный стол.
- Отныне, товарищ капитан, ваша боевая позиция здесь, за этим столом. Легкой жизни не обещаю. Да вам к трудностям и не привыкать. А теперь предлагаю этот радостный повод замочить чайком. Иное в рабочее время не полагается. Рахиль Самуиловна, в нашем общаке что-нибудь еще имеется?
- Имеется, имеется.
Рахиль Самуиловна Рутман, заместитель Костарева, извлекла из ящика стола помятую пачку чая с тремя слониками. Кто-то из инструкторов зажег керосинку. И вскоре мы продолжили знакомство за ароматным напитком.
Мои коллеги и учителя оказались опытными партийными работниками. Василий Иванович Костарев приехал в освобожденный Минск по решению ЦК ВКП(б) из небольшого городка в Молотовской (Пермской) области, где работал первым секретарем горкома партии. Рутман до войны возглавляла Ворошиловский райком г. Минска, а в эвакуации трудилась в аппарате ЦК Компартии Казахстана. Кроме меня, в отделе, размещавшемся в двух комнатах, было еще два инструктора. Беседа затянулась почти до семи часов вечера. Зоной моей ответственности определили Сталинский район. Кроме того, необходимо было еженедельно готовить для центрального и областного комитетов партии докладную записку о ходе восстановительных работ.
Рабочий день ответственных работников аппарата горкома начинался в девять утра, с тринадцати до четырнадцати часов - обед, затем до семнадцати работа в отделе, с семнадцати до двадцати - различные мероприятия на объектах, с двадцати до двух часов ночи - вновь в отделе. Подобное расписание установилось в связи с режимом работы Сталина. Он находился в Кремле до глубокой ночи и в любой момент мог потребовать какую-нибудь срочную информацию. А значит, все, в том числе и на местах, должны были бодрствовать. Работу по ночам отменили только после смерти Сталина, по приказу Председателя Совета Министров СССР Георгия Маленкова.
В первый рабочий день мне дали поблажку, и вечером я отправился гостиницу. Она размещалась в старинном доме по улице Интернациональной. Четырехэтажное здание не отапливалось, температура внутри помещения почти не отличалась от наружной. В комнате, где мне отвели место, стояли четыре кровати, но все они пустовали. Дежурная по этажу пояснила, что их занимают работники ЦК, которые находятся в командировках. Видя, что меня зуб на зуб не попадает, посоветовала спать в верхней одежде и снять с одной из кроватей одеяло и матрас…
Несмотря на все ухищрения, согреться не удалось, но уже минут через пять я спал как убитый. После ночных бдений в поезде даже жесткая панцирная кровать и набитый соломой матрас казались периной.
В начале восьмого утра, сполоснув лицо холодной водой, ушел в горком - здесь имелись приличные туалетные комнаты, где можно было умыться и привести себя в порядок.
Проходя по улицам Комсомольской и Маркса, видел, что в подвальных окошках разрушенных зданий светились огоньки керосиновых ламп, а из труб «буржуек» струился дым. Так жили в холодную зиму сорок пятого большинство минчан.
К началу рабочего дня все сотрудники отдела были в сборе. После короткой оперативки я продолжил знакомство с руководящими работниками города и района.
Исполком Минского горсовета возглавлял Константин Иванович Бударин, избранный на эту должность еще в сентябре 1940 года с поста первого секретаря Сталинского райкома партии. Во время войны он работал в штабе партизанского движения Белоруссии. В Минск возвратился на следующий день после освобождения в составе оперативной группы правительства республики. Заместителями председателя были Казимир Францевич Пущин (в войну командовал партизанской бригадой), Иван Николаевич Кривошеев, Борис Адамович Булат (Герой Советского Союза, командир партизанской бригады), ответственным секретарем исполкома - Ольга Борисовна Гайдук, находившаяся во время войны в эвакуации. Все они имели лишь среднее образование. Но недостаток знаний восполнялся большим опытом.
Председателями исполкомов райсоветов были избраны: Сталинского - Хаим Борисович Левин, Ворошиловского - Владимир Васильевич Толочко, Karaновичского - Антон Данилович Шкадаревич…
Разбирая в ящиках стола оставшиеся от предшественника черновики докладных записок в обком партии о ходе восстановительных работ, получил наглядное представление о том, чем приходилось заниматься в первые после освобождения Минска дни.
Городское хозяйство было уничтожено практически полностью. От всей капитальной застройки уцелело лишь 20 процентов, все остальное лежало в руинах. Не работали водопровод, канализация, разрушены первая и вторая электростанции, телефонная станция, трамвайный и автобусный парки.
Особенно тревожное положение сложилось с водоснабжением. До войны город пользовался артезианской водой, действовали три водозабора: Новинковский, Петровщина и Зеленовский (ул. Севастопольская). Скважины сохранились, но все оборудование, включая насосы, было демонтировано и вывезено оккупантами. На какое-то время город оказался без воды, выручали обычные колодцы в районах усадебной застройки. Трест «Водоканал» возглавили опытные специалисты Н. Б. Мысливчик и Н. М. Кудлач. Возобновить работу водозаборов удалось с помощью паросиловых установок, имевшихся на некоторых промышленных предприятиях. Для обеспечения электричеством зданий жилого и административного фондов их мощности не хватало. Приходилось пользоваться керосиновыми лампами, а поскольку и они были в дефиците - лучинами, вставленными в сплющенный артиллерийский снаряд. 13 июля Совнарком БССР обратился в Наркомат электростанций СССР с просьбой о выделении для нужд города энергопоезда. Он прибыл в Минск в первых числах августа, выработка электроэнергии выросла до 2,5 тыс. киловатт. К концу октября на ТЭЦ-1 вступили в строй отремонтированный паровой котел и паровая турбина мощностью 1,5 тыс. киловатт. Стало чуточку легче.
В первые же июльские дни начали работать хлебозавод № 2 и на приспособленных площадях - хлебозавод-автомат. Суточная выпечка хлеба составляла 80-90 тонн. Часть ее поставлялась армии, остальная распределялась по карточкам среди населения. Суточная норма рабочих составляла 800 граммов, членов их семей - 600, пенсионеров и детей - 400 граммов хлеба.
В августе 1944 года, не имея полного комплекта оборудования, большей частью - в полуразрушенных цехах, возобновили работу авиационный завод, завод имени Кирова, обувные фабрики имени Кагановича и имени Тельмана, кожгалантерейная фабрика имени Куйбышева. Завод имени Молотова освоил производство канцелярской мебели, стульев, сборку радиоприемников «Минск». В Красном Урочище, что в семи километрах от Минска по Могилевскому шоссе, начиналось строительство автомобильного завода. До войны здесь располагалась танковая бригада Красной Армии. Используя мастерские, немцы организовали сначала ремонт, а затем и сборку военных автомобилей. К счастью, отступая в спешке, они не успели взорвать строения, как это делали повсеместно. Уцелели три многоэтажных дома, столько же казарм и сборочный цех. На их базе и был создан автосборочный завод. Использовали поступающие по ленд-лизу узлы и детали. По утвержденному в Москве плану в 1945 году предполагалось выпускать: в первом квартале - по 50 машин в сутки, во втором - по 75, в третьем - по 100 и в четвертом квартале - по 150 машин в сутки. Для того, чтобы выполнить столь напряженное задание, необходимо было создать новые производственные мощности, набрать и обучить рабочих. В большинстве своем ими стали бывшие партизаны. В Красное Урочище они пришли прямо с партизанского парада, состоявшегося в воскресенье 16 июля 1944 года на поле бывшего ипподрома в Минске…
В начале августа исполком горсовета принял постановление о возобновлении работы уличных комитетов. На них возлагались обязанности по расчистке улиц и прилегающих к ним территорий, контроль за санитарным состоянием города, ремонт тротуаров, подготовка школьных зданий к новому учебному году. Всего к 1 сентября было восстановлено 25 школ, в которых возобновили прерванные войной занятия свыше 17 тысяч учащихся. Открылись две больницы, четыре поликлиники, станция «Скорой медицинской помощи» и в каждом районе - по одной аптеке. Налаживалась торговля. Работали 36 магазинов и 30 ларьков. Но продукты и промтовары продавались только по карточкам.
«Строить так, чтобы не было стыдно перед потомками»
На 9-й сессии Минского горсовета, состоявшейся 3 октября 1944 года, было принято решение «О привлечении трудоспособного населения г. Минска к работам по восстановлению города». В нем говорилось:
«Установить, что все трудоспособное население города Минска привлекается к участию в работах по разработке разрушенных зданий, не подлежащих восстановлению, в целях очищения строительных площадок, получения и восстановления строительных материалов, как-то: кирпича, вяжущих веществ, строительных балок, радиаторов, водопроводных труб и прочее, а также в работах по строительству жилых домов и общественных зданий, по приведению в порядок тротуаров и дорожного покрытия, производству зеленых насаждений».
Устанавливались следующие нормы рабочего времени:
- для рабочих и служащих с 8-часовым рабочим днем и вольнонаемного состава воинских частей - 30 часов в месяц;
- для рабочих и служащих с удлиненным рабочим днем, для студентов и учащихся - 15 часов в месяц;
- для граждан, не работающих на предприятиях, в учреждениях и организациях - 60 часов в месяц.
Была учреждена именная книжка участника восстановительных работ, в которой делались отметки о количестве отработанных в свободное время часов.
На сессии с речью выступил Первый секретарь ЦК КП(б)Б, Председатель Совета народных комиссаров Белоруссии Пантелеймон Кондратьевич Пономаренко. Поблагодарив горком КПБ и исполком горсовета за проделанную работу, он сообщил, что на помощь минчанам придет вся страна, по решению Бюро ЦК районы республики формируют для отправки в столицу бригады каменщиков, штукатуров, стекольщиков, печников, плотников, столяров, кузнецов, электромонтеров, бетонщиков и неквалифицированных рабочих…
Призыв выйти на разборку развалин минчане восприняли как свой гражданский долг. Собственно, их не надо было об этом и просить. Патриотический порыв объединил людей в одну большую семью. 37 тысяч человек получили именные книжки участника восстановительных работ. 8 октября 1944 года состоялся массовый воскресник по разборке разрушенных зданий.
В докладной записке в обком и ЦК сообщалось, что в этот день было собрано более 1000 тонн металла, извлечено и очищено 1 300 000 кирпичей.
Для координации работ постановлением ЦК КП(б)Б и СНК БССР от 24 ноября 1944 года на базе Минского областного строительного треста было создано управление по восстановлению города. Его возглавил П. А. Новаш.
Несмотря на поистине героические усилия, прилагавшиеся в Минске для налаживания мирной жизни, ситуация зимой 1944-1945 годов сложилась чрезвычайно сложная. Большинство котельных, имевшихся в многоквартирных домах до войны, оказалось разукомплектованными. Спасаясь от холода, жильцы сами устанавливали временные печи («буржуйки»), пропуская дымоходы через окна и каналы вентиляции. Не хватало топлива, из-за чего в любой момент могла прекратиться выпечка хлеба. Об этом с тревогой сообщил в ЦК директор хлебозавода Зданович. В конце ноября горком и горисполком приняли совместное постановление о создании бригад по заготовке дров в близлежащих лесах с привлечением рабочих промышленных предприятий. Для населения устанавливалась норма отпуска дров в объеме одного кубометра на семью.
Не менее тревожная ситуация сложилась с санитарной очисткой. К концу 1944 года в городе было только две ассенизационных машины, пищевые отходы и домашний мусор из-за отсутствия транспорта не вывозились. Это грозило возникновением эпидемии…
***
Наскоро пообедав в горкомовской столовой, я решил поближе познакомиться со Сталинским районом. На транспорт рассчитывать не приходилось, единственным моим сопровождающим была только палка-кульба. Район занимал в то время весьма обширную территорию. Схематически границы ее проходили по Могилевскому шоссе до Червенского рынка, затем по улице Энгельса выходили на площадь Ленина и по Советской улице достигали Первой клинической больницы и уже потом, по Ботанической, уходили к пригороду. Сейчас на этой территории расположены два района: Заводской и Партизанский, частично - Ленинский и Советский районы.
За мостом через Свислочь начиналась рабочая окраина города Ляховка, расположившаяся в излучине реки. На улице Ворошилова (нынешняя Октябрьская) уцелело одноэтажное здание 6-й поликлиники, здесь уже принимали больных. В нескольких шагах от нее виднелись сооружения, напоминавшие оранжереи. Возле них суетился какой-то мужичок. Подумалось: «Неужели в сожженном дотла городе есть еще люди, которые заботятся о цветах?» Оказалось, есть. До войны здесь действительно располагалось цветочное хозяйство.
Работавший в нем садовод-практик каким-то чудом сберег оранжереи, бережно хранил саженцы многолетних растений и теперь, в ожидании весны, готовил их к высадке. «Настанет день Победы, как же без цветов!» - сказал он мне. Этот факт и то, что был садовод по национальности немцем, но скрыл ее от оккупационных властей, показались мне знаменательными. Вспомнились слова из стихотворения Маяковского: «Я знаю - город будет; я знаю - саду цвесть, когда такие люди в стране Советской есть!»
За цветочным хозяйством начиналась территория винно-водочного завода, построенного еще в конце XIX века предприимчивыми купцами братьями Янкелем и Зельманом Раковщиками. Предприятие сохранилось и уже производило водку и плодово-ягодное вино. Неподалеку от винно-водочного завода, почти вплотную к железной дороге Москва - Минск, примыкал кожевенный завод «Большевик». Он тоже работал, выпускал хромовые кожи. Почти вся продукция обоих этих предприятий шла на нужды армии.
С правой стороны улицы Ворошилова, сразу у моста, располагались чугунолитейные мастерские общества инвалидов, представлявшие из себя одноэтажные строения из кирпича и досок. Мастерские пустовали. Не работал и дрожжепаточный завод. Но внутри его частично уцелевшего главного корпуса уже велись монтажные работы.
Завод имени Ворошилова до войны выпускал металлообрабатывающие станки. Собрав остатки оборудования, здесь организовали ремонт танков; месячный план составлял сто бронированных машин…
В отличие от Ляховки, которая в разрушенном городе выглядела чуть ли не оазисом, центральная часть Сталинского района лежала в сплошных руинах. На территории от вокзала до улицы Комсомольской осталось только два многоэтажных кирпичных здания - средней школы и бывшего управления железной дороги. От построенного в середине 1930-х годов здания гостиницы «Беларусь» уцелели только кирпичные стены.
В архивах сохранилось письмо заместителя Председателя Совнаркома БССР Василия Степановича Забелло заместителю Председателя Совнаркома СССР Анастасу Ивановичу Микояну от 15 декабря 1945 года, из которого видно, как трудно давалось нам восстановление каждого дома:
«Восстановление гостиницы «Белорусь» в городе Минске Постановлением СНК СССР от 2 сентября 1945 г. Ns 2263 отнесено к 1-й категории. Заказы на изготовление необходимой мебели для гостиниц размещены по предприятиям БССР, однако из-за отсутствия обивочных материалов заказы предприятиями выполнены быть не могут.
Учитывая, что оборудование гостиницы «Беларусь» должно быт повышенного качества, Совет Народных Комиссаров Белорусской ССР просит Вас разрешить вопрос об отпуске нижепоименованного обивочною материала, необходимого для изготовления мебели гостиницы «Белорусы
1. Тик матрацный - 2100 мтр;
2. Мебельный дермантин - 1300 мтр;
3. Мешковина - 1300 мтр;
4. Полотно шелковое - 1200 мтр.»
Микоян наложил резолюцию: «Госплану СССР и Наркомторгу СССР - рассмотреть с планом на 1 квартал 1946 г.» (Национальный архив РБ.Ф.7, oп. 3, д. 1729, л. 38).
Здание гостиницы восстановили в 1947 году.
***
…Остальная часть улицы «11 июля» выгорела полностью. Каким-то чудом не пострадали от бомбежек центральный телеграф и библиотек имени Ленина, здание военного округа (улица Фрунзе), городская баня (улица Марьевская) и церковь на Долгобродском кладбище. Жилой фонд был уничтожен полностью. Так же пустынно выглядели улицы Маркса, Ленина и Комсомольская. Немногие знают, что налеты вражеской авиации продолжались даже после освобождения Минска; сильной бомбардировке он подвергся в ночь с 20 на 21 июля, в августе была уничтожена с воздуха почти вся правая сторона Московской улицы от Добромысленского переулка до Бетонного моста…
Вечером состоялось совещание у заместителя председателя горисполкома К. Ф. Пущина. Обсуждались самые насущные проблемы. Город утопал в снегу, убирать его было некому и нечем. Начальник отдела благоустройства горсовета С. О. Янкевич предложил засчитывать время, затраченное на уборку снега, в счет участия в восстановительных работах. Начальник отдела горжилуправления И. А. Синкевич доложил о ходе инвентаризации разрушенных жилых домов, по техническому состоянию которых существовала возможность восстановления. Я рассказал о результатах своего похода по Сталинскому району.
После окончания совещания Пущин попросил меня остаться.
- Надо решать как-то ваш жилищный вопрос. Дело это непростое. За полгода, прошедших после освобождения, население Минска увеличилось почти на 30 тысяч человек, а не восстановлено ни одного квадратного метра жилья. К счастью, сохранились два кирпичных завода, но пока вся их продукция направляется в производственный сектор. На каждого жителя города приходится в среднем по 2,5 кв. м жилой площади. И ситуация будет лишь усугубляться. Государственный комитет обороны принял решение, разрешающее правительству республики осуществлять реэвакуацию наиболее нужных работников народного хозяйства. С ними, безусловно, приедут и члены семей, всех их необходимо где-то устроить. Уже возникают конфликты между новыми и возвращающимися жильцами…
Немного подумав, сказал:
- Могу предложить вам единственный вариант. Помощнику первого секретаря горкома Перкалю Ворошиловским райисполкомом выдан ордер на подселение в комнату площадью 13 кв. м в доме с печным отоплением, в которой живет одинокая пожилая женщина. Но она ему не подходит. В семье - грудной ребенок. А кроватку для него установить негде. Попрошу переоформить этот ордер на вас.
В комнатке с подселением на улице Бакунина, в районе площади Свободы, я прожил вместе с сестрой и женой до сентября 1947 года. Дом этот сохранился. И бывая в том районе, я с волнением ищу знакомые окна. Мне все кажется: вот сейчас они распахнутся, - и оттуда выглянет в голубом ситцевом платьице Анна…
Дня через три меня пригласил к себе секретарь горкома партии Глебов и дал задание подготовить материалы к совещанию по разработке нового Генерального плана столицы.
Судьба послевоенного Минска решалась в горячих дискуссиях и спорах. Простой арифметический подсчет показывал, что восстановление города в прежних границах потребует колоссальных ассигнований. Все громче звучали голоса о переносе его на совершенно новую территорию.
Незадолго до начала войны вопрос о столице ставился еще более кардинально. 2 декабря 1937 года ЦК КП(б)Б и СНК БССР приняли решение просить Москву о переносе столицы БССР из Минска в Могилев. В записке на имя Сталина и Молотова исполняющий обязанности секретаря ЦК Волков и председатель СНК БССР Ковалев мотивировали это следующим образом:
«Минск находится очень близко от польской границы… Создалась большая оторванность от столицы наиболее отдаленных районов… Могилев же расположен в центре республики, имеет достаточную индустриальную базу; выгодно отличается от Минска, как в стратегическом отношении так и по своим природным условиям и имеет большие перспективы для дальнейшего развития».
Для развития инфраструктуры новой столицы просили 350 миллионов рублей.
«ЦК и СНК БССР считают, что строительство всех необходимых зданий мы сможем закончить в первом квартале 1939 года с тем, чтобы в начале 1939 года перенести столицу в город Могилев», - заверяли авторы записки.
Ответ из Москвы последовал незамедлительно. В протоколе N 561 решения Политбюро ЦК ВКП(б) за 11 декабря 1937 года - 21 января 1938 года, завизированном Сталиным, 114-м пунктом записано: «Принять предложение ЦК КП(б)Б и СНК БССР о переводе столицы Беларуси из Минска в Могилев, признав, однако, требование об отпуске 350 млн. руб. на два года на строительство в Могилеве явно несуразным и рваческим».
Признав критику справедливой (попробовали бы они не согласиться!), в новой записке от 15 января 1938 года руководители республики уже просят о выделении всего 110,5 миллиона рублей, предусматривая «лишь крайне необходимые и не терпящие отлагательства мероприятия».
17 марта 1938 года в печати было опубликовано постановление СНК БССР «О генеральном плане реконструкции Могилева», в котором сообщалось, что наряду с партийными и государственными органами в новую столицу Белоруссии будут переведены университет, Академия наук, Институт физкультуры.
В 1938 году и первом квартале 1939 года в Могилеве спешно возводился Дом правительства - точная копия здания, построенного в Минске поя проекту Иосифа Лангбарда. Сам архитектор консультировал строителей, за что ему был положен солидный по тому времени оклад в 1500 рублей! Со строительством других объектов дело обстояло значительно хуже. Испытывался острый недостаток материально-технических ресурсов. Да и желание покидать насиженные места в Минске, видимо, поугасло. И на совещании, которое провел уже Пантелеймон Пономаренко 26 апреля 1939 года, аппарат ЦК и правительства были строго предупреждены недопустимости «политической недооценки народно-хозяйственного и оборонного значения своевременного перевода столицы Белоруссии из города Минска в город Могилев». Двумя днями позже ЦК КП(б)Б принял постановление «О переводе столицы Беларуси из г. Минска в г. Могилев», в котором назывался конкретный срок сдачи Дома правительства - 1 декабря 1939 года.
После воссоединения с Западной Белоруссией стратегический аргумент в пользу перемещения белорусской столицы на восток подальше от западной границы отпал. 14 октября 1939 года бюро ЦК КП(б)Б приняло новое постановление «О столице Белорусской СССР», в котором говорилось: «Просить ЦК ВКП(б) пересмотреть решение от 19.IV. 1938 г. о переводе столицы из г. Минска в Могилев, оставив столицей БССР г. Минск»…
Чтобы глубже вникнуть в выносимую на обсуждение проблему, вечером того же дня я побывал у главного архитектора Минска Юрия Алексеевича Егорова, фронтовика, демобилизованного из армии по ходатайству СНК БССР.
Наряду с Егоровым для быстрого и квалифицированного решения важнейших вопросов восстановления и дальнейшей реконструкции белорусской столицы с фронта и тыла были отозваны специалисты разных профессий и зодчие: М. Бакланов, А. Брегман, В. Вараксин, И. Володько, В. Волчек, В. Гусев, Е. Дятлов, Г.Заборский, В. Кондратович, Н. Маклецова, Г. Парсаданов, Г. Трахтенберг, Т. Баданов, Л. Рыминский, М. Осмоловский, М. Гулько, Ю. Егоров, И. Лангбард, А.Воинов и многие другие.
Александр Петрович Воинов - начальник Управления по делам архитектуры при Совнаркоме БССР, Председатель Союза архитекторов БССР - вспоминал, что в июле 1944 года, после переезда руководящих органов из Гомеля в освобожденный Минск, направил правительственную телеграмму профессору И. Г. Лангбарду: «Срочно выезжайте в Минск для работы по восстановлению зданий республиканского значения. Телеграфируйте наличие в вашем архиве чертежей Дома правительства и других Ваших проектов. Уточните с Манизером возможность восстановления памятника Ленину, пьедестал сохранился».
Один из первых пунктов постановления правительства республики «О мероприятиях по планировке и восстановлению г. Минска», принятого 8 августа 1944 года, звучал так: «Обязать управление по делам архитектуре при СНК БССР (Г. Воинов) составить проект Генерального плана города и представить его правительству к 1 марта 1945 года, а проект первоочередных восстановительных мероприятий внести в СНК на утверждение к 15 сентября с.г.»
По приглашению СНК БССР и ЦК КП(б)Б в Минске с августа 1944 года работала комиссия Комитета по делам архитектуры при СНК СССР, в которую вошли: академик Академии наук СССР Алексей Щусев, действительные члены Академии архитектуры СССР Николай Колли, Аркадий Мординов, Владимир Семенов, член-корреспондент Борис Рубаненко, заслуженный деятель искусств БССР Иосиф Лангбард, архитектор Николай Трахтенберг. Она изучила практическое состояние города, перспективы его восстановления и разработала проект новой планировки города, названный «Эскизом планировки Минска». Правительство одобрило его в качестве основы нового генерального плана. В конце 1944 года на основе этого документа группа архитекторов и инженеров «Белгоспроекта» (архитекторы Н. Трахтенберг и М. Андросова, инженеры К. Иванов, В. Толмачев и Р. Образцова) при консультации профессоров В. Семенова и А. Полякова приступила к разработке нового генерального плана.
Егоров рассказал, что единого мнения по вопросу, где должна находиться белорусская столица, нет даже у руководства страны.
- Разговор будет очень непростым, - подытожил он свой трехчасовой рассказ...
Расширенное совещание городского актива, на котором предстояло обсудить концепцию Генплана, открыл Первый секретарь ЦК КП(б)Б, Председатель CНК БССР П. К. Пономаренко. После его краткого сообщения разгорелась горячая дискуссия, разделившая участников на два примерно равных лагеря, сам Пономаренко в нее не вмешивался - внимательно слушал, делал пометки в блокноте.
Секретарь ЦК КП(б)Б Николай Авхимович высказался за восстановление белорусской столицы на прежнем месте, максимально сохраняя ее довоенный облик:
- Есть утвержденный в 1940 году Генплан, его и следует придерживаться.
С ним не согласился начальник Главного управления архитектуры и строительства БССР Михаил Осмоловский:
- Реализация этого Генплана потребует излишних затрат. К тому же он уже морально устарел, что подтверждает авторитетная московская комиссия.
Подлил масла в огонь Иосиф Лангбард, который предложил перенести университетский городок (от него остались лишь два полуразрушенных корпуса) на другую, большую по размеру площадку, а площадь имени Ленина расширить до улицы Бобруйской, соединив с Привокзальной площадью.
Забегая вперед, хочу сказать, что эта идея была абсолютно оправданной, но, к сожалению, ее не поддержали. Впоследствии площадь Ленина (Независимости) три раза перепланировывалась и, в конечном итоге, перестала играть роль главной площади столицы.
Заместитель Осмоловского Владимир Король неожиданно предложил вернуться к идее переноса столицы республики в Могилев. Тут и началось! Варианты размещения Минска посыпались, словно из рога изобилия. Одно экзотичнее другого! Борисов… Орша… Столбцы… Одни аргументировали свое предложение выгодным географическим положением, другие - удобной транспортной развязкой, третьи - природными красотами.
Когда запал участников совещания угас, Пономаренко снова взял слово:
- Республиканское и союзное руководство внимательно изучит все высказанные сегодня мнения. Каким будет окончательное решение, судить не берусь. Но, уверен, исходить надо из того, что архитектурный облик Минска формируется на века, а значит, строить нужно так, чтобы не было стыдно перед потомками…
Неопределенность в судьбе Минска отрицательно отражалась на восстановлении промышленных предприятий.
В середине февраля я побывал на авиационном заводе № 453, размещавшемся на месте нынешнего тракторного завода. Будущее предприятия, работавшего на сугубо военные цели, представлялось туманным. На мой вопрос об этом исполняющий обязанности директора Константинов и секретарь партбюро Чернов лишь пожали плечами:
- Никаких распоряжений из Наркомата авиационной промышленности не поступало. Есть только задание по сборке самолетов на следующий месяц, - пояснил начальник производства Гудович.- Имеется пять комплектов самолета Як-7. Чем будем заниматься потом и сохранится ли завод, одному Богу известно!
В таком же подвешенном состоянии находился и автосборочный завод. Его руководители мечтали о разработке и выпуске автомобилей собственной конструкции, но для этого требовались немалые капиталовложения. А Москва на их запросы не отвечала…
Приближалась весна. Первая на освобожденной земле. Вопрос со снабжением населения продовольствием стоял очень остро. Нужно было максимально использовать возможности сельского хозяйства. На расширенном заседании горкома партии приняли решение о создании на действующих промышленных предприятиях подсобных сельскохозяйственных цехов. Подключение трудовых коллективов к решению продовольственной проблемы представлялось вынужденной, но необходимой мерой. Заведующий сельхозотделом С. Р. Белохвостик доложил о том, что 134 предприятиям и организациям выделены земельные участки для развития подсобных хозяйств. Но они могут оказаться незадействованными, потому что нет посадочного материала - семян картофеля, моркови, свеклы, редьки, капусты. На поставки из союзного фонда рассчитывать не приходилось. Решили прибегнуть к испытанному дедовскому методу - организовать в столовых общественного питания сбор глазков при чистке картофеля…
Наверное, кто-то из читателей улыбнется, представив, как серьезно люди до хрипоты в голосе обсуждают, кому и сколько заготовить картофельных очисток. Увы, в первые послевоенные годы именно подобная проблематика в деятельности партийных органов была самой насущной
В начале 1945 года в связи с увеличением населения резко обострилась ситуация с медицинским обслуживанием и санитарным состоянием города. Нарком здравоохранения республики М. И. Коваленок направил в ЦК партии докладную записку, в которой сообщал о росте смертности: если в 3-х квартале 1944 года умерли 8 471 человек, то в 4-м квартале их число составило уже 21 250 человек. Причем, причина объяснялась не только механически приростом населения. Увеличилась смертность среди малолетних детей. Женщины рожали на дому, не получая квалифицированной акушерской помощи, пользуясь услугами бабок-повитух. И лечились самостоятельно. В городе не было ни одной детской больницы.
Сообщение наркома вызвало настоящий переполох. В марте 1945 года состоялось расширенное совещание горисполкома. В 10-дневный срок было предоставлено здание для родильного дома на 100 коек, обеспечено бесперебойное снабжение продуктами питания больниц. 4 апреля ЦК КП(б)Б и Совнарком БССР приняли специальное постановление «О мерах по улучшению санитарного состояния городов и районных центров республики и снижению заболеваемости и смертности населения, особенно среди детей». Перед исполнительной властью ставились конкретные задачи по развитию медицинской и санитарной инфраструктуры…
С наступлением весеннего тепла оживилась работа по разборке разрушенных зданий. Были определены 80 коробок жилых домов, которые подлежали восстановлению. Завершался ремонт трамвайного хозяйства, к 1 мая 1945 года планировалось открыть первый послевоенный маршрут Выставка - Пассажирский вокзал. В феврале город получил из Москвы десять сцепок вместительных четырехосных трамваев, хорошо знакомых читателям по фильмам «Место встречи изменить нельзя», «Холодное лето 53-го» и «Покровские ворота». Директором управления «Минсктрамвай» был назначен довоенный начальник депо Д. Д. Кедо, в войну - партизан отряда «Буревестник».
В соответствии с решением Ялтинской конференции глав держав-победительниц СССР, США, Англии и Франции, в республику стало поступать из Германии оборудование в счет репарационных платежей за причиненные войной убытки. Благодаря этому удалось укомплектовать станками и оснастить автосборочный завод, велозавод, обувную фабрику имени Кагановича, радиозавод имени Молотова, заводы имени Кирова, имени Мясникова, молокозавод № 1 и другие предприятия.
13 апреля ГКО принял еще одно, чрезвычайно важное для Минска, постановление - о восстановлении первой очереди электростанций и электросетей. Наркомату электростанций вменялось в обязанность в течение апреля - июня ввести в эксплуатацию три паровых котла производительностью 35 т/час на ТЭЦ-1 и ТЭЦ-2, турбогенератор мощностью 6 МВт, организовать восстановительные работы по турбогенератору № 2 мощностью 5 МВт и котлу № 5, производительностью 60 т/час. Был разработан подекадный график производства работ, устанавливался ежедневный контроль за их выполнением.
Значительно хуже обстояли дела в городском хозяйстве. Несмотря на предпринимаемые меры, санитарное состояние Минска оставалось плохим, росла заболеваемость инфекционными болезнями. Не функционировал общественный транспорт. С перебоями работала торговля. Отчасти это объяснялось неудовлетворительным руководством со стороны органов исполнительной власти. На сессии горсовета был принят ряд кадровых решений: утверждены заместитель председателя горисполкома П. А. Земцов, приехавший по направлению ЦК ВКП(б) из Тулы, где работал в аналогичной должности; заведующий ГорФО Ф. П. Сохин; заведующий отделом местной промышленности X. Б. Левин; председатель Горплана Е. А. Игудесман; председатель Сталинского райисполкома В. М. Быховец и ряд других руководителей…
Приближалось 1 мая. В целях безопасности традиционную демонстрацию трудящихся решили не проводить. Но праздник в этот день все же состоялся. В торжественной обстановке, при большом стечении народа, было открыто трамвайное движение по первому послевоенному маршруту Выставка - Пассажирский вокзал
Восстановление трамвайных путей и возобновление транспортных маршрутов шло медленно. Не хватало оборудования, стройматериалов. Об этом можно судить из переписки руководства Белорусской ССР с Москвой.
Из письма заместителю председателя Совета народных комиссаров Союза ССР товарищу Молотову В. М., подписанного П. К. Пономаренко в июле 1945 года:
«В целях быстрейшего восстановления и улучшения работы трамвая в городе Минске, Совет Народных Комиссаров Белорусской ССР в своем постановлении от 28 июня 1945 г. № 921, просит:
1. Обязать НКПС (т. Ковалева) изготовить на Мытищенском заводе и отгрузить в IV квартале 1945 г. в Минск 60 трамвайных пассажирских вагонов, из них моторных 35 шт., а также выделить и отгрузить в III квартале 1945 г. Управлению Минского городского трамвая рельс типа 2-а, со скреплением - 250 тонн» (Национальный архив РБ.Ф.7, оп.3, д. 1729, л. 8,14-15)…
Из докладной записки «Состояние выполнения строительных работ по Управлению Минского трамвая № 4-2 от 3 октября 1945 года, заместителю Председателя Совета Народных Комиссаров Белорусской ССР В. С. Забелло:
«На стройке работает 80 человек (военнопленных немцев), при чем весь состав рабочих занят на очистке от металла парка, резкой старых вагонов и уборкой мусора… Одной из основных причин весьма плохого хода строительства проходного трампарка является халатное отношение к обеспечению стройматериалами как со стороны трамвайного треста, так и Белпромстройтреста, которые по существу не занимаются реализацией фондов…»
Заместитель председателя Комиссариата коммунального хозяйства БССР П. Бражинский (Национальный архив РБ.Ф.7, оп. 3, д. 1729, л. 24-25).
Меры были приняты. И в 1946 году завершилась постройка линии от Товарной станции по улицам Московской и Бобруйской до железнодорожного вокзала и оттуда, по улице Ленинградской до улицы Советской…
А 2 мая случился долгожданный праздник. Поздним вечером, когда я уже был дома, в городе вспыхнула пальба. Первое, что пришло в голову - банда решила перейти к активным действиям. Выскочил на улицу почти в исподнем. Глазам предстала удивительная картина. Все, у кого имелось оружие, палили в воздух. Незнакомые люди обнимались друг с другом целовались. Детвора кричала: «Ура!»
- Что случилось? - спросил у первого встречного.
- А вы разве не знаете?! Наши взяли Берлин! Об этом только что сообщило радио.
Мы обнялись, такие чувства бывают только у самых близких людей. Всю ночь на улицах города царило радостное возбуждение. Собирались группами, обсуждая долгожданное событие.
По такому радостному поводу, несмотря на позднее время, для аппарата горкома и горисполкома был накрыт праздничный стол в ресторане фабрики-кухни. Тост следовал за тостом, каждый из присутствующих старался выразить свою радость по поводу близкой победы. Я никогда не злоупотреблял спиртным. В годы войны игнорировал даже традиционные «фронтовые сто грамм». А тут от избытка чувств выпил водки, смешав ее со стаканом красного вина, которое щедро налил мне Глебов. Для непривыкшего к подобным возлияниям организма этого оказалось вполне достаточно. Пришел в себя на улице в сопровождении двух коллег, которые бережно вели меня под руки. На вопрос «Почему мы ушли с банкета так рано?» они рассказали, что я чуть ли не избил первого секретаря горкома партии, Героя Советского Союза Иосифа Александровича Бельского за то, что в своей заздравной речи он представил партизан едва ли не главными виновниками торжества, обидев невниманием фронтовиков.
- И откуда только, Василий Иванович, у тебя такая прыть взялась! На костылях гонялся за Бельским так быстро, что тот еле ноги унес! - подшучивали коллеги.
К счастью, к этому инциденту все, включая самого Вельского, отнеслись с пониманием. Все-таки все мы были победителями. А победителей, как известно, не судят.
***
9 мая в Минске состоялся большой митинг, посвященный победе советского народа в Великой Отечественной войне. Он проходил у Дома Правительства. На нем присутствовало более 50 тысяч минчан. Площадь не могла вместить всех желающих, люди толпились на близлежащих улицах Советской и Берсона.
С краткой речью выступил Первый секретарь ЦК КП (б) Белоруссии, Председатель Совнаркома БССР П. К, Пономаренко. Он отметил беспримерный героизм белорусского народа, внесшего весомый вклад в разгром врага, обозначил задачи по восстановлению народного хозяйства. Сразу после митинга работники аппарата горкома вернулись на свои рабочие места, провели совещание по решению неотложных вопросов. 25 мая состоялась внеочередная сессия Минского горсовета. В связи с переходом на другую работу К. И. Бударина сменил на посту руководителя города Иван Павлович Паромчик (1896 года рождения, белорус, образовании н/среднее, участник войны), работавший ранее заведующим бюро по учету и распределению рабочей силы - заместителем Председателя Совнаркома БССР. К сожалению, замена председателя не внесла существенных изменений в деятельность горисполкома. Держать ситуацию под контролем ему удавалось с большим трудом. Особенно наглядно это проявлялось в восстановлении жилья.
Вопрос о жилищном строительстве был вынесен на Республиканское совещание, состоявшееся 28 мая 1945 года. На нем с программной речью выступил П. К. Пономаренко. Пожалуй, впервые за послевоенные месяцы зашла речь о строительстве в сельской местности. Положение здесь было еще более ужасающим, чем в городах. Свыше 420 тысяч семей остались без крыши над головой, проживали в наскоро приспособленных помещениях и землянках. Принятое после острой дискуссии решение обозначало первоочередные задачи по развитию строительной отрасли. В частности, намечалось возвести большое количество новых кирпичных заводов.
В июне темпы строительно-восстановительных работ значительно оживились. Наряду с доведением до ума действующих предприятий, практически на пустом месте, началось строительство инструментального завода и тонкосуконной фабрики. Это потребовало реорганизации отрасли. Трест «Жилгражданстрой» был преобразован в Управление по восстановлению и строительству г. Минска с созданием в его составе четырех трестов: «Промстрой», «Жилгражданстрой», «Трест по строительству и благоустройству» и «Трест по разборке и расчистке города».
Кадровые перестановки коснулись и горкома партии. 5 июля стало известно, что Бельского на посту секретаря сменит В. А. Горин, который до приезда в Минск работал в одном из райкомов г. Москвы, а затем в аппаратах ЦК ВКП(б) и ЦК КП(б)Б. На следующий день его представил аппарату горкома первый секретарь Минского обкома партии В. И. Козлов. И тут произошел курьезный случай. Обиженный отставкой Бельский унес с собой гербовую печать, заявив, что до официального постановления бюро ЦК КП (б) Белоруссии продолжит исполнять свои обязанности. Два дня Горин трудился без этого символа власти…
СТАЛИНСКИЙ РАЙОН
Секретарь райкома партии
Утром 10 июля 1945 года меня вызвала к себе М. М. Островская. Откровенно говоря, я решил, что разговор пойдет о каких-нибудь просчетах в работе, все-таки партийное дело пришлось изучать с азов. Словно угадав мои мысли, Островская сказала:
- Василий Иванович, за прошедшие полгода вы неплохо изучили суть партийной работы в гражданских организациях, зарекомендовали себя инициативным руководителем. Есть предложение направить вас в Сталинский райком на должность секретаря по кадрам. Район вам хорошо известен. Да и вас там уже считают своим. Так что, если возражений нет, пойдемте на беседу к Горину.
Горин возглавлял горком всего несколько дней, изучить личные дела всех сотрудников еще не успел и потому подробно расспрашивал меня о работе в паровозном депо, службе в армии, участии в боевых операциях и ранении, обстоятельствах вступления в партию. Говоря о новом назначении, подчеркнул, что Сталинский район становится центром крупного индустриального строительства, а значит, потребует особого внимания к подбору и воспитанию кадров.
- В мае 1935 года, на выпуске красных командиров, товарищ Сталин сказал: «Кадры решают все». Этот лозунг не утратил своей актуальности и сегодня. Скорее наоборот. Война беспощадно выкосила лучшую часть нашего народа. У коммунистов и на фронте, и в тылу была лишь одна привилегия - первыми идти в бой. Ваша задача - собрать по крупицам талантливых организаторов, помочь им найти свое подлинное место на производстве. И тут опыт политрука как нельзя кстати.
Закончил собеседование коротким напутствием: «В горкоме вас характеризуют с наилучшей стороны. Уверен: справитесь»…
Утром следующего дня, ровно в девять, я был у первого секретаря Сталинского райкома А. В. Боброва. С ним мы встречались уже неоднократно, необходимости в знакомстве не было.
- Специфику района вы знаете хорошо, с людьми тоже знакомы, поэтому включайтесь в работу.
Райком состоял из трех отделов, сектора учета и канцелярии; всего - 24 человека, в том числе 15 женщин. Оргинструкторский отдел возглавляла А. С. Малева, отдел пропаганды - А. М. Горбунова, отдел кадров - И. П. Касперович.
Приняв дела, заглянул в райисполком, располагавшийся в том же здании, что и райком, по улице Энгельса, 43. Председатель райисполкома Владимир Макарович Быховец прибыл в Минск по направлению ЦК ВКП(б) в марте 1945 года. Его заместитель К. М. Трегубов, участник партизанского движения в Минской области, в райисполкоме с первых дней, после освобождения Минска. С ними мне тоже приходилось уже общаться довольно часто.
После обеда из канцелярии принесли пачку писем. В них содержались в основном просьбы о материальной помощи, встречались жалобы на невнимательное отношение на местах. Для советских людей райком партии был главной инстанцией, куда обращались со всеми своими бедами. Бросилась в глаза анонимка. Неизвестный автор сообщал о том, что на мясокомбинате организовано нелегальное изготовление пенициллина, который в обход больниц и амбулаторий продают на сторону за большие деньги. Руководил этой торговлей якобы сам директор комбината Перетицкий.
О чудодейственных свойствах пенициллина, первого из группы антибиотиков, изобретенного в 1930-е годы, я знал из рассказов врачей во время лечения в госпитале. В СССР его впервые опробовала в 1944 году профессор медицины Зинаида Ермольева. Эффект оказался фантастическим. Пенициллин вылечивал даже самых тяжелых больных, с заражением крови или воспалением легких и фактически обреченных на смерть. В том же году в нашей стране было налажено заводское производство этого удивительного препарата. Мне посчастливилось на себе испытать его целебные свойства.
Пенициллин был в большом дефиците, и потому я решил проверить анонимку, хотя всегда относился к такого рода гласности с большим предубеждением. Инструктор Е. П. Николаеня, курировавшая мясокомбинат, в ответ на мою просьбу охарактеризовать руководство предприятия лишь пожала плечами. Честно призналась, что была там всего два раза и не может сказать ничего определенного ни о директоре мясокомбината, ни о его заместителях. А вот Касперович наведывается туда каждую неделю, иной раз и чаще. Уж он-то наверняка в курсе, - подсказала она.
Касперович повел себя как-то странно. Сначала заявил, что мясокомбинат не входит в зону его кураторства, и он понятия не имеет о том, что там происходит. Затем, видимо, почувствовав, что я не верю ему, сказал:
- Вообще-то, пару раз я туда заходил. Но по сугубо частным вопросам, не имеющим никакого отношения к производственной деятельности.
При этих словах он покраснел, как мальчишка, что у меня вызвало еще больше подозрений. Решил, не отлагая дела в долгий ящик, в тот же день наведаться на предприятие.
Знакомство с мясокомбинатом произвело на меня хорошее впечатление. Предприятие работало стабильно, выполняло и перевыполняло планы. Все процессы по производству колбас были механизированы, повсюду царили чистота и порядок.
Главный инженер комбинатам. К. Прокопович показался мне человеком ответственным, и, оставшись с ним наедине, я попросил его честно, как и подобает коммунисту, ответить на два вопроса.
- Кто дал задание на производство пенициллина и как происходит его реализация?
Главный инженер был не на шутку встревожен. Но отвечал без запинки; было видно, что говорит правду.
- Задание дал директор. Насколько я знаю, опыт производства пенициллина он позаимствовал на московском мясокомбинате имени Микояна. Как происходит реализация, мне неизвестно, но в журнале лаборатории о получении продукта также стоят его подписи.
- А с какой целью к вам часто наведывается Касперович?
Прокопович улыбнулся.
- Поначалу мы думали, что у него роман с директрисой колбасной фабрики. Но все оказалось банальнее. Ему понравилась не директриса, а наша колбаса. Приходит, выпивает чарку водки, закусывает колбаской и уходит. Больше его ничего не интересует.
Поздно вечером позвонил в горком Островской и рассказал о событиях на мясокомбинате. Она не удивилась:
- Об этом доложил в горком и начальник городской милиции. Его донесение как раз у меня на столе. Факт, конечно, пренеприятный. Но пока никаких мер не предпринимайте. Посоветуемся с обкомом.
Впоследствии было документально установлено, что вырабатываемый на мясокомбинате пенициллин Перетицкий передавал Москву. Но уголовного дела против него не возбуждали. По всей видимости все это делалось по указанию сверху, и никакой личной выгоды он не имел. Некоторое время спустя Перетицкий возглавил Республиканское объединение мясомолочной промышленности. А Касперович, променявший партийную принципиальность на водку и колбасу, был освобожден от занимаемой должности. Кстати, на месте этого мясокомбината сейчас находится РУП «Белфармация».
15 июля 1945 года по каналам секретной правительственной связи поступила информация о том, что по пути на Потсдамскую международную конференцию краткую остановку в Минске сделает Сталин. На ноги были подняты все работники народных комиссариатов внутренних дел (НКВД) и государственной безопасности (НКГБ). Вокзал очистили от посторонних.
Информация о беседе Пономаренко со Сталиным, хотя и носила секретный характер, быстро распространилась в партийных комитетах и советских органах. Ее живо обсуждали в кулуарах, гадая, чем обернется для города обещание вождя. Ждать пришлось недолго.
26 августа 1945 года Государственный комитет обороны СССР принял постановление о создании на базе автосборочного завода Минского автомобильного завода. Предусматривалось выделение предприятию на 1945-1946 годы 260 миллионов рублей капиталовложений, в том числе 341 миллиона на жилищное и культурно-бытовое строительство. Определялся и план выпуска автомобилей МАЗ-200: 1948 год - 1000, 1949 - 3000,1950 - 7500 автомобилей.
На предприятии эту весть восприняли с большим воодушевлением. Руководство завода: директор И. Ф. Толкунов, главный инженер Б. B. Обухов, главный конструктор Г. М. Косткин, главный технолог М. С. Кане, главный энергетик И. М. Демин в сжатые сроки провели необходимые организационные преобразования, разработали план первоочередных задач.
В системе Наркомата среднего машиностроения был создан строительно-монтажный трест с тремя строительными управлениями. Два из них - производственного строительства, жилищно-коммунального и культурно-бытового строительства - были заняты на автомобильном заводе, третье - строило велозавод, для него в рамках репарационной программы был получен из Германии полный комплект оборудования. Первым управляющим треста «Автопромстрой» стал опытный строитель К. Д. Дурнов, построивший в годы войны Уральский автозавод.
А в октябре 1945 года СНК СССР принял постановление, которое утвердило масштабную программу оказания Белоруссии помощи в восстановлении народного хозяйства. Возрождение Минска было отнесено в нем к числу первоочередных задач. Воздавая должное героизму и мужеству белорусского народа, страна не жалела для этого ни сил, ни средств…
Отсутствие Генерального плана тормозило ход восстановительных работ. Но концепция его была уже известна, и строители не бездействовали.
Едва ли не самым первым на Советской улице воздвигли здание ведомства, которое возглавлял ближайший сподвижник Лаврентия Берии - председатель НКГБ Белоруссии Лаврентий Цанава.
Об этом человеке известно гораздо меньше, чем о тезке, поэтому я вкратце остановлюсь на его биографии и на той зловещей роли, которую он сыграл в истории Белоруссии.
Оба Лаврентия родом из Мегрелии, западной области Грузии. Подлинная фамилия Цанавы - Джанджгава, он сменил ее для большей благозвучности, приняв фамилию матери. Впервые линии судеб этих двух преступников пересеклись в начале 1920-х годов, когда они работали в органах ЧК: Берия - на руководящих должностях в Тифлисе, а Цанава - в небольших провинциальных городках Грузии. Исполнительный, умеющий держать язык за зубами, Цанава приглянулся Берии, и он приблизил его к себе, толкая вверх по служебной лестнице, спасая от преследований за большие и малые проступки.
В декабре 1938 года Лаврентий Цанава возглавил НКВД Белоруссии. В первый же год по его приказу, по сфабрикованным политическим обвинениям, было арестовано 27 тысяч человек, в том числе крупные партийные и государственные деятели, известные артисты, писатели. Из ста первых секретарей райкомов партии (именно столько тогда было в республике районов) уцелели лишь трое. Остальные были либо расстреляны, либо замучены в лагерях. Такая же участь постигла всех первых секретарей ЦК КП(б)Б и председателей Совета Министров и Верховного Совета БССР от 1918 и до 1938 года. Во время допросов ко всем им применялись жестокие физические пытки, изощренные методы психологического давления.
С первых дней войны Лаврентий Цанава возглавил Особый отдел Западного фронта. В начале 1943 года его перебросили в район Курской дуги и назначили начальником Особого отдела Центрального фронта. Затем отозвали в Подольск, где формировался Центральный штаб партизанского движения; здесь он становится заместителем начальника Главного управления «СМЕРШ».
После войны Лаврентий Цанава вернулся в Минск на свою прежнюю должность. И репрессии продолжились. Хватали людей по малейшему подозрению, по доносу.
Главного врача 1-й клинической больницы Минска Алексея Ивановича Шубу арестовали за то, что в начале войны он попал в плен. Не посмотрели ни на его довоенную жизнь, ни на обстоятельства пленения. Раз общался с фашистами - значит враг! О судьбе этого человека стоит сказать особо. В молодые годы Алексей Шуба был комсомольским вожаком на Полесье. Избирался председателем колхоза, председателем сельсовета. Человек, бесконечно преданный Родине. Перед самой войной закончил мединститут, работал в Стародорожской районной больнице. Начало войны встретил старшим врачом полка. Во время окружения попал в плен. Бежал. Сорок дней добирался до своих родных мест. Фашисты нуждались в медиках и, посчитав Шубу за обычного беженца, назначили главным врачом больницы. В конце декабря 1941 года, вместе с группой патриотически настроенных земляков, захватив запас медикаментов и инструмента, Алексей Шуба ушел в лес, создал партизанский отряд, переросший со временем в крупную бригаду имени Кирова. После освобождения Белоруссии работал заведующим отделом здравоохранения Минского горисполкома.
Все героическое прошлое партизанского командира и врача было перечеркнуто по прихоти Лаврентия Цанавы. Ему не нужны были герои. Он выполнял план по разоблачению «врагов народа». Жизнь Алексею Шубе спас арест Цанавы. Он был реабилитирован, продолжил руководить 1-й клинической больницей столицы, сделав ее одним из лучших лечебных заведений СССР. Удостоен звания Герой Социалистического Труда. В 2010 году на здании больницы установлен его барельеф…
По приказу Лаврентия Цанавы здание НКГБ начали строить еще весной 1945 года. Рассказывали, что, утверждая проект, именно он настоял на том, чтобы правый верхний угол здания венчала башенка. Заместитель председателя Управления по архитектуре БССР Владимир Король попытался было возразить:
- Это невозможно, Лаврентий Фомич. Если уж строить, то две башни: в архитектуре ведь все подчиняется законам симметрии.
Цанава снисходительно посмотрел на него. В его взгляде читалось недоумение: какой-то архитекторишка позволил ему перечить?!
- Вот что, товарищ Король. В Белоруссии все подчиняется одному закону - закону Цанавы. В архитектуре, возможно, ты и король, а здесь король я. И постарайся уж, чтобы башенка получилась красивой и понравилась мне.
Так и высится эта одинокая башенка на одном из красивейших зданий в центре Минска. Поднимаясь на нее, Лаврентий Цанава, по легенде, якобы любил наблюдать за ходом футбольных матчей на располагавшемся неподалеку стадионе «Динамо».
Не исключаю, что такого разговора не было, что это всего лишь легенда. Но она органично вписывается в характер Цанавы, который не терпел, когда ему возражали, требовал безоговорочного подчинения. Даже в мелочах. Был убежден, например, что его автомобиль знал каждый минчанин, и, если случалось, что кто-то обгонял его на пустынной улице, останавливал и строго выговаривал.
Свое преступное ремесло Цанава обожал. Любил присутствовать при допросах. И хотя сам пускал в ход кулаки редко, поощрял насилие. Беспомощность политиков, вынужденных под пытками оговаривать себя, доставляла ему огромное удовольствие. Однажды, принимая доклад одного из следователей, спросил:
- Ты бьешь арестованных?
Не поняв подоплеки вопроса, растерявшись, тот стал лепетать что-то о социалистической законности, об уважении к правам человека. Цанава посмотрел на него с презрением и, обращаясь к присутствовавшим, сказал:
- Слышите, он не бьет!.. Какой же ты следователь, а еще офицер!
О злоупотреблениях Лаврентия Цанавы в руководстве республики, конечно, знали. Но кто же посмеет выступить против ближайшего всесильного Берии! А он любил подчеркивать свою значимость. На заседания Президиума Верховного Совета БССР умышленно заходил всегда последним. Члены Президиума давно уже собрались. Но ждут, потому что стул Цанавы пустует. Столь же робко вели себя и члены ЦК партии, некоторые из них даже ходили у Цанавы в друзьях. Рассказать о его злоупотреблениях они осмелятся лишь тогда, когда Цанаву отзовут в Москву и станет известно, что он арестован. Приведу небольшую выдержку из материалов Июльского (1953 года) Пленума ЦК КПБ.
Из выступления С. О. Притыцкого заместителя заведующего отделом партийных, профсоюзных и комсомольских органов ЦК КПБ:
«Почему не менее распоясавшийся и не менее обнаглевший, чем Берия, Цанава мог творить подобные безобразия, и все это ему сходило? Это происходило потому, что такие члены Бюро ЦК КПБ, как Козлов, Клещев, Зимянин, Абрасимов, пренебрегая партийными принципами, руководствуясь соображениями собственного благополучия, потворствовали ему. Некоторые товарищи, как, например, Абрасимов, считали за особое достоинство быть в личных дружественных взаимоотношениях с Цанавой, а отдельные из членов Бюро ЦК партии помогали Цанаве творить эти дела».
Из заключительного слова первого секретаря ЦК КПБ Н. С Патоличева: «На пленуме ЦК много говорилось о Цанаве. Я уже сказал в своем докладе, что Цанава действовал неправильно, что он клеветал на людей, сталкивал руководящих работников между собой, разобщал Бюро ЦК. Почему он так долго действовал, а члены Бюро ЦК знали и мер не принимали? На этом вопрос, товарищи, можно ответить. Я на этот вопрос отвечаю так. Цанаве удалось так разобщить работников Бюро ЦК, что всякий более или менее заслуживающий внимания вопрос, относящийся к кадрам, всегда вызывал различные толкования, различные предложения, различные мнения и трудно было решать эти вопросы. Можно ли было своевременно призвать к порядку Цанаву? Да, можно. Но для этого нужно было единство хотя бы в минимальной степени. К моему приезду в Белоруссию, как я понял по обстановке, в Бюро ЦК никакого единства не было, была очень сильная разобщенность. И хотя при различных таких встречах по поводу Нового года или какого-либо праздника всегда товарищи пытались обниматься, целоваться, ненавидя друг друга. Это мне в глаза бросалось, и все это нужно было преодолевать. Считаю, и раньше я об этом говорил и сейчас могу сказать, что сильно повинны в том, что не был своевременно разоблачен Цанава, тт. Козлов и Абросимов, которые были с ним в очень близких приятельских отношениях. Я понимаю, что товарищи сейчас раскаиваются, очень серьезно раскаиваются, но так было. Нашли ли мы выход? Да, нашли. Был единственный выход - сделать так чтобы Цанава из Белоруссии уехал. Иного выхода я как первый секретарь ЦК в то время не нашел».
Награды сыпались на Цанаву, словно из рога изобилия: 4 ордена Ленина (26.04.1940, 30.04.1946, 30.12.1948, 12.08.1950), 5 орденов Красного Знамени (12.04.1942, 20.09.1943, 03.11.1944, 28.10.1948, 01.06.1951), орден Суворова 1-й степени (15.08.1944), 2 ордена Кутузова 1-й степени (21.04.1945, 29.05.1945)…
Один из орденов Красного Знамени Лаврентий Цанава получил за убийство Соломона Михоэлса - народного артиста СССР, руководителя Государственного еврейского театра. Когда он находился в Минске, по приказу из Москвы, его заманили обманом на дачу Цанавы, расположенную в лесном массиве, раздавили грузовиком и подбросили на ночную улицу Бобруйскую, инсценировав несчастный случай. Смерть Михоэлса произвела широкий общественный резонанс. Для видимости было заведено уголовное дело. Цанава цинично клялся в прессе, что изобличит преступников. Хотя уже в те дни поговаривали о том, что сам же он все и подстроил. Но только на кухнях, шепотом.
Это преступление станет роковым для Лаврентия Второго, как называли его в близких кругах. После смерти Сталина, заметая следы собственных злодеяний, Лаврентий Берия постарается избавиться от своих подельников. Не пощадил он и Цанаву, обвинив его в злоупотреблении властью. На слезные письма Ворошилову и другим руководителям Советского государства, которые писал из тюрьмы некогда всесильный палач, никто не ответил. Смерть настигла Лаврентия Цанаву раньше суда. 12 октября 1955 года он умер в больнице Бутырской тюрьмы «в результате недостаточности сердечной деятельности на почве резкого склероза венечных артерий и хронической аневризмы сердца». Не исключено - сам ускорил свой уход из жизни или ему помогли в этом.
Но прежде чем состоится справедливое возмездие, Лаврентий Цанава еще будет долгих десять лет выслеживать своих жертв, держа в страхе всю республику…
Учитывая ошибки, допущенные предыдущей зимой, в канун 1946 года город восстановил отопительные системы. Была введена в строй действующих Комаровская теплоцентраль, обеспечившая теплом Академию наук, клинический городок, корпуса политехнического института и Дом печати. Продолжалась заготовка и доставка дров. А вот ситуация с обеспечением населения картофелем повторилась. Лето выдалось дождливым, картошка не уродила. Организации облпотребсоюза в середине октября поставили городу только около половины от запланированного объема овощей и картофеля. Заводские столовые, в которых питалась значительная часть населения, могли оказаться без продуктов. Пришлось даже вскрыть бурты с семенным фондом. Но и это не спасало. Картофель в них был величиной с грецкий орех. Докладывая о положении дел на заседании райкома партии, начальник ОРСа завода имени Ворошилова достал из кармана спичечный коробок, в котором лежало… две картофелины…
«Это - тебе, это - мне, это - опять мне, это - снова мне…», или О том, как делили гуманитарную помощь
Картина первых послевоенных лет будет неполной, если я не скажу о такой бытовой детали, как одежда. Ходить было попросту не в чем! Даже руководящие работники города донашивали то, что сохранилось с довоенного времени. Перешивали шинели, перелицовывали брюки. Я не мог постирать нательное белье - не было сменной пары. Как-то спросил Александра Кузьмина, который руководил в райисполкоме отделом гособеспечения:
- Может быть, у тебя хоть какие-нибудь подштанники завалялись?
Он лишь махнул рукой:
- Уже и не припомню даже, когда были последние поставки. Сам хожу почти голый!
Зажав в кулак гордость, написал об этом Анне, и она прислала мне из Кенигсберга пару белья. Правда, вскоре стала поступать гуманитарная помощь по линии Международного Красного Креста и американских благотворительных организаций. Одежда и обувь были не новыми - то, что собрали у населения. В Минск они доставлялись без всякой сортировки, в плотно упакованных тюках. Помнится, первая партия, поступившая З октября 1945 года, состояла из 20 вагонов общим весом 250 тонн.
Не обошлось без злоупотреблений. Распределение одежды поручили комиссии республиканского Красного Креста, в которую вошли случайные и, как оказалось, не чистые на руку люди. Пользуясь бесконтрольностью, они отбирали наиболее ценные вещи и раздавали их своим родственникам и знакомым. Поддались соблазну и некоторые руководящие работники. Особенно усердствовали их жены. Отовариваясь на базе по запискам, они не скрывали источника получения дефицита, щеголяли в обновках, что вызывало законное возмущение людей, не имевших к нему доступа. В партийные органы, в НКВД стали поступать многочисленные жалобы. Вынужден был вмешаться представитель ЦК ВКП (б) в Минске Дмитрий Филимонов. Сообщая в Москву о результатах проведенной проверки, он, в частности, писал:
«Особенно недопустимо вел себя председатель Сталинского райисполкома т. Левин. В течение октября с. г. он три раза получал вещи на центральной базе «Красный Крест», четвертый раз - в своем райисполкоме и после этого там же получила вещи еще и жена его. Всего им было получено 87 вещей и, кроме того, 13,5 метра сукна и 12 метров тканей. Среди полученных вещей было 3 костюма, 5 платьев, 9 различных пальто и другое. Эти факты противозаконного и чрезмерного получения вещей не единичны. Всего, таким образом в течение октября с. г. с центральной базы Красного Креста было роздано 3134 вещи»…
«Наряду с этим, - сообщал далее Филимонов, - выявлены факты бездушного отношения к просьбам нуждающихся трудящихся. Нами было взято выборочно одно из нерассмотренных заявлений на проверку. Это заявление Сеньковой Ю. Ф., которая обратилась к товарищу Берия Л. П. с просьбой об оказании ей помощи. Заявление ее 28 сентября с. г. через НКВД БССР было переадресовано в Совнарком БССР и оттуда поступило в «Красный Крест» с предложением зам. Председателя Совнаркома БССР т. Киселева об оказании помощи. На это руководством «Красный Крест» внимание обращено не было, и заявление пролежало 20 дней без движения до момента нашего вмешательства. При посещении нами т. Сеньковой и в разговоре с ее соседями было установлено, что у т. Сеньковой погибли два сына-партизана, немцы убили ее мужа и разграбили квартиру. Сейчас она осталась с тремя маленькими детьми и взрослой дочерью, тоже бывшей партизанкой. Все они полураздеты. В настоящее время помощь ей оказана».
В числе активных получательниц гуманитарной помощи оказались и жены высокопоставленных руководителей, в их числе супруга Председателя Президиума Верховного совета Белорусской ССР Никифора Наталевича, сумевшая получить на центральной базе 152 разные вещи и 148 метров ткани.
Сам Никифор Яковлевич был человеком скромным. Уроженец Орши, он сражался на фронтах Гражданской войны. В 1922 году вступил в ВКП (б). Закончив Военно-политическую академию имени Толмачева в Ленинграде, прошел путь до вершин государственной власти. С 1937 года - и.о. Председателя ЦИК Белоруссии, с июля 1937 по март 1948 года - председатель Президиума Верховного Совета Белорусской ССР.
Будучи человеком слабохарактерным, Наталевич боялся прекословить своей властной жене. Кстати, это было ахиллесовой пятой многих крупных руководителей.
Для объяснений Наталевича вызвали в Москву, к председателю Комиссии партийного контроля при ЦК ВКП (б) Матвею Шкирятову.
Одно лишь имя Шкирятова наводило на людей ужас. Рассказывали, что, попав к нему, обратно уже не возвращались. В 1992 году журналист Аркадий Ваксберг писал в «Литературной газете»:
«М.Ф. Шкирятов - один из самых гнусных сталинских опричников, имя которого с полным к тому основанием стоит в одном ряду с Ежовым и Берия. Многолетний деятель высших контрольных органов партии, руководивший партийными чистками и избиением партийных кадров. Работал рука об руку с НКВД - МГБ, имел «свою» тюрьму, где лично допрашивал особо важных арестантов. Умер, не дождавшись своего осуждения в какой бы то ни было форме».
Можно представить, что пережил Никифор Наталевич по дороге в Москву! О содержании разговора со Шкирятовым он предпочитал не рассказывать. Было известно лишь, что, учитывая его раскаяние и нежелательность широкой огласки, по отношению к нему ограничились устным предупреждением. С чиновниками пониже рангом обошлись по всей строгости. Левин и многие другие руководители получили партийные взыскания и лишились должностей.
Вопрос с моей экипировкой решился неожиданным образом. Находясь однажды на автосборочном заводе, меня срочно позвали к телефону в кабинет директора. Звонил заведующий организационным отделом горкома Костарев:
- Василий Иванович, я выслал за тобой машину. Срочно поезжай на товарную станцию. Туда прибыла 24 бригада, твои однополчане. Разыскивают тебя по какому-то неотложному делу. Ждут в первом вагоне.
Когда я, насколько это было возможно в моем положении, примчался на станцию, эшелон уже стоял под парами и готов был вот-вот отправиться. Машинист, не стесняясь в выражениях, ругал начальника поезда за задержку. Из первого вагона навстречу мне выскочил Борис Ловен, который стал заместителем командира дивизиона после моего ранения.
- Я уж думал, никогда не увижу тебя. Держи свой чемодан! Тут собрали для тебя кое-что из обмундирования.
Мы только и успели обняться, как поезд тронулся.
- Стой - закричал вдруг, вскочив на подножку, Ловен. - Это не все. Прими от нас подарок на память.
Подбежавшему мне на помощь водителю уже на ходу передали огромный радиоприемник.
Я долго еще стоял на перроне, вглядываясь в медленно уплывающий вдаль эшелон. Глаза застилали слезы. Вместе с бригадой уходила навсегда в прошлое моя боевая юность…
Говорят, беда одна не ходит. Случается, и радость приходит не в одиночку. Примерив, придя домой, новенькую гимнастерку и шинель, собрался было выйти в город, как раздался стук в дверь. Открыл, даже не подозревая, что меня ждет за ней. На пороге стояла в шинели, шапочке со звездой, в сапогах, с вещмешком за плечами… Анна!
Думаю, крылатую фразу «Остановись мгновение, ты прекрасно!» поэт произнес в один из таких моментов. Будь это в моих силах, я действительно растянул бы встречу с любимой на долгие часы. Более счастливого мгновения не было во всей моей последующей жизни…
- Ты не раздумал еще жениться на мне, ревнивец! - улыбаясь, спросила Анна, не преминув уколоть за сомнения в истинности ее чувств, которые, признаюсь, сквозили во многих моих письмах. Вместо ответа я крепко прижал ее к себе. Весна в мою жизнь пришла ненастным октябрьским вечером…
Через несколько дней мы официально узаконили в ЗАГСе наши отношения. В нашей комнатке, вместе с сестрой и моими друзьями отметили создание новой семьи. К счастью, соседка уехала в Россию к мужу, вернувшемуся с лесоразработок. Поэтому занесли к себе стол, три стула. Сели. На столе - водка, закуска: картошка, сосиски, американская тушенка. Мы - на диване, на стульях - трое гостей: Константин Трегубое и Рахиль Рутман с мужем. Эти друзья были у меня на всю жизнь, как и моя семья, а прожили мы вместе почти 60 лет. Может, оттого она оказалась счастливой, что сидел я тогда между двумя Аннами? Говорят, это верная примета…
После ноябрьских праздников 1945 года был опубликован Указ о проведении выборов в Верховный Совет СССР. В Минске образовывалось два избирательных округа. Хлопоты по формированию и комплектованию избирательных участков, созданию агитколлективов на время отвлекли от больных вопросов по восстановлению города. А оно шло крайне медленно. Население города к концу года достигло 200 тысяч человек, а жилищный фонд пополнился за это время всего на 183 тысячи квадратных метров. Плохо работали предприятия местной промышленности и инвалидной кооперации. В продаже не было даже предметов первой необходимости - посуды, ножей, вилок, ложек; хозяйственного инвентаря - лопат, граблей, топоров, пил. Часами приходилось стоять в очереди за керосином. Все это очень осложняло жизнь населения города.
И все же Новый, 1946 год мы с женой встретили в приподнятом настроении. Да, трудились до изнеможения. Ютились в тесной каморке. Случалось, спать ложились впроголодь. Но все это мелочи по сравнению с тем, что закончилась война, что мы остались живы и были вместе. Теперь уже навсегда.
Наверное, с такими же мыслями отметили наступивший новый год и все остальные минчане. А спустя три дня во многие семьи постучалась страшная беда.
3 января в расположенном на площади Свободы клубе НКГБ должен был состояться бал-маскарад. Перенесли его на этот день по банальной причине. В новогоднюю ночь не было света. Ожидалось, что в торжестве примет участие чуть ли не все руководство республики. Развлекать публику должны были известные артисты и духовой оркестр Белорусского военного округа. Поэтому пригласительные билеты получили только избранные: отличники учебы, дети партийных и государственных работников, молодые офицеры. Была и еще одна причина особой строгости к проведению рядового развлекательного мероприятия. Во время оккупации в этом доме находилось гестапо, весь архив которого после освобождения Минска достался советским спецслужбам. В соседнем крыле здания работала комиссия по расследованию злодеяний немецко-фашистских захватчиков и их пособников. Учитывая чрезвычайную важность документов, вход в эту часть здания, в подвале которого содержались к тому же находившиеся под следствием пленные немцы, был закрыт и находился под усиленной охраной.
Помимо, как сказали бы теперь, VIP-персон, небольшой группе счастливчиков пригласительные билеты достались по знакомству. Дочь коменданта НКГБ, Героя Советского Союза, командира легендарного отряда «Храбрецы» Александра Марковича Рабцевича Люся пригласила на вечер свою подругу Юлию Чижик.
В райкоме комсомола предложили два билета и мне с Анной. Но мы отказались. Было неудобно идти на торжество в гимнастерках.
Перед главным залом на третьем этаже устроители бала оформили «комнату сказок». Все делалось для того, чтобы молодежь отвлеклась от страшных будней войны. Гостей встречали Дед Мороз, Снегурочка. Очень многое из украшений было изготовлено из легковоспламеняющихся материалов. Некоторые приглашенные щеголяли в маскарадных костюмах, пошитых из марли и бумаги.
В зале играл духовой оркестр, молодежь танцевала. И вот наступила кульминация праздника, когда на новогодней елке должна была загореться гирлянда. Звучала мелодия популярного танго «Утомленное солнце». Когда после слов «Елочка зажгись!» кто-то в испуге выкрикнул: «Пожар!», танцующие восприняли это как очередной новогодний розыгрыш. Но это была не шутка. На то, чтобы, вспыхнув на гирлянде, пламя охватило весь зал. буквально начиненный горючим материалом, потребовались мгновения. Поняв всю серьезность ситуации, гости бросились к лестнице, ведущей наружу, но и там бушевал огонь. А лестница между этажами оказалась перекрытой коваными воротами на замке. На мольбы открыть их часовой, сам задыхаясь от едкого дыма, твердил: «Не положено!» Осознав, что иного выхода нет, мужчины стали выбивать окна. Кому-то удалось выбраться на чердак и оттуда по водосточной трубе спуститься вниз. Но большинству пришлось прыгать с третьего и второго этажей.
Лилия Чижик, та самая девушка, для которой билет «достал» комендант НКГБ, чудом спаслась, выпрыгнув из здания. Оказавшись на улице, она искала Люсю Рабцевич, но безуспешно. После того, как пожар будет потушен, на пепелище отец найдет лишь браслет дочери.
В ту страшную ночь в огне по разным оценкам погибло нескольких десятков (если правильно помню, 28) молодых парней и девушек. Все они были минчанами и похоронены на военном кладбище, слева от воинских захоронений, если смотреть на могилы Купалы и Коласа.
4 января 1946 года в Минске прошло экстренное заседание бюро ЦК КП(б)Б, на котором пожар квалифицировали как «ЧП, имеющее политический характер». Секретарю Минского горкома партии Горину, секретарю ЦК ЛКСМБ Зимянину и секретарю горкома по пропаганде Молочко объявили выговоры. Директора клуба осудили на 6 лет тюремного заключения, а коменданта Рабцевича арестовали, но вскоре выпустили. Посчитали, что гибелью дочери он искупил свою вину сполна.
Следствие не сумело ответить на вопрос о причине пожара. Наряду с обычной халатностью рассматривалась версия о предумышленном поджоге. И для этого были основания. В архиве гестапо находились личные дела агентов, осведомителей и пособников оккупантов. Не все они ушли с немцами на запад, некоторые остались в освобожденной Белоруссии и прекрасно понимали, что ждет их после ознакомления спецслужб с этими документами…
Похоронив жертв пожара, вернулись к делам обыденным. 9 января 1946 года состоялось расширенное заседание бюро Минского горкома партии, на котором обсудили итоги восстановительных работ в прошедшем году. Поводов для самоуспокоения было немного. Частично восстановленные предприятия: фабрики имени Кагановича, имени Тельмана, имен Куйбышева, «Коммунарка», мясокомбинат, заводы имени Ленина, «Большевик», имени Кирова, хлебозаводы № 1 и № 2 и некоторые другие произвели продукции чуть более трети от довоенных объемов. Отремонтированы 12 км трамвайных путей, открыто автобусное движение по шести маршрутам. На четырех заводах налажено производство кирпича, возобновили работу шесть высших учебных заведений и 22 средние школы, шесть больниц, шесть поликлиник, свыше 100 магазинов и 112 столовых. Но целый ряд плановых заданий оказались невыполненными. Слишком медленно велось восстановление и строительство жилья. Город утопал в мусоре. Постановление горкома обязало руководителей предприятий принять незамедлительные меры к исправлению недостатков…
Возмездие
В конце января 1946 года произошло событие, приковавшее к себе внимание всех горожан. 15 января в Минске, в помещении Дома Красной Армии, начался открытый процесс против группы фашистских преступников, захваченных в плен в ходе операции «Багратион». Такие суды проходили тогда во многих городах страны.
В зале на всех заседаниях присутствовало около тысячи человек, представлявших области и районы БССР. Председательствовал генерал-майор юстиции Николай Кедров, членами суда были полковники юстиции Сахаров и Виноградов, секретарь суда - майор юстиции Иванов. Обвинение поддерживал Военный прокурор генерал-майор юстиции Леонид Яченин. Защиту осуществляли адвокаты Михальский, Бедросов, Савенко, Татаринцев, Гаврилов, Плевако и Петренко. Один из подсудимых (Ф. Гесс) от услуг адвоката отказался и защищал себя сам.
18 обвиняемых сидели на двух простых деревянных скамьях, установленных боком к зрителям. Среди них были генералы и офицеры, унтер-офицеры и рядовые солдаты, представители вермахта и войск СС, полиции, гестапо и жандармерии, члены нацистской партии, гитлерюгенда и беспартийные. Речь прокурора заняла целый день. Подсудимые обвинялись в истреблении мирных советских граждан, зверских расправах и издевательствах над военнопленными, массовом угоне гражданского населения в немецкое рабство, разрушении городов и деревень, грабеже. У каждого из них руки были по локоть в крови. Рядовой 718 полевого учебного полка Ганс Иозеф Хехтль, 1924 года рождения, дважды (в ноябре 1941 года и в феврале 1943 года) принимал участие в карательных экспедициях и лично сжег 40 домов в районе железнодорожной станции Оболь, расстреляв при этом 230 человек. Его сосед по скамье подсудимых унтер-офицер зондеркоманды № 8 при полиции безопасности СС и СД, член нацистской партии с 1939 года Франц Гесс участвовал в расстреле 30 тысяч (!) жителей Минска и Минской области… Подобный послужной список был и у всех остальных подсудимых. Зал бурно реагировал на речь прокурора. У многих из присутствовавших от рук фашистов и их пособников погибли родные и близкие. Одна из женщин, не сдержав эмоции, рвалась к скамье подсудимых. Конвойные вежливо остановили ее.
В предъявленном им обвинении все гитлеровцы признали себя виновными. Лишь лейтенант Битнер просил снисхождения, утверждая, что в казнях мирных жителей не участвовал и всего лишь выполнял приказы.
ТЕЛЕГРАМКанал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками
Книжный Вестник
Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)
Поиск книг
Свежие любовные романы в удобных форматах
Любовные романы
О психологии, саморазвитии и личностном росте
Саморазвитие
Детективы и триллеры, все новинки
Детективы
Фантастика и фэнтези, все новинки
Фантастика
Отборные классические книги
Классика
ВКОНТАКТЕБиблиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории
Любовные романы
Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров
Фантастика
Самые популярные книги в формате фб2
Топ фб2
книги