Листая жизни страницы

Родился он в августе 1902 года в Кубанской области в крестьянской семье. Работал с 12 лет подмастерьем в швейной мастерской, затем кузнецом. В 1918 году вступил в Красную Армию, участвовал в обороне Екатеринодара. С 1922 года - на комсомольской работе, Закончил Краснодарский рабфак и Московский институт инженеров транспорта.

Работал инспектором по приемке паровозов на паровозоремонтном заводе в Тамбовской области. Служил в армии в Белорусском и Московском военных округах и Дальневосточной армии.

С 1937 года на партийной работе, сначала в ЦК ВКП(б), а в июне 1938 года избран Первым секретарем ЦК КПБ. В качестве члена Военного совета белорусского фронта лично участвует в процессе воссоединения Западной Белоруссии с БССР. Могу сказать, что это воссоединение проходило не совсем гладко, но территория БССР увеличилась почти вдвое. Вспоминается послевоенная беседа с одним жителем западной части страны. Когда пришли советские войска, население действительно встретило их восторженно. Мой собеседник от нахлынувших чувств подарил свои часы первому увиденному солдату, о чем потом горько пожалел, когда у него отобрали лошадей и коров.

Как оказалось, основная борьба за Западную Белоруссию была еще впереди, и не на полях сражений, а в Москве. По воспоминаниям Пономаренко, на которые ссылается известный историк Э. Г. Иоффе, белорусы и украинцы должны были представить свои предложения по административной границе между новыми областями. «С нашей точки зрения, эта граница должна была пройти с востока на запад южнее городов Пинска, Кобрина и Бреста». Проект Хрущева, «заклятого друга» Пономаренко с этих пор, предусматривал прохождение границы значительно севернее естественной этнографической границы. Причем города Брест, Пружаны, Столин, Пинск, Лунинец, Кобрин и большая часть Беловежской пущи отходили к Украине.

«Каждый со своим проектом мы встретились в Москве. На вопрос Хрущева, подготовили ли мы предложения, ответил: подготовили, но они не совпадают с Вашими. Хрущев рассвирепел и стал кричать о том, что на территориях, которые вы хотите включить в состав Белоруссии, жили и продолжают жить украинцы, что Наливайко, Богдан Хмельницкий и другие включали население этих районов в свои войска, что исторические книги вовсе не упоминают о белорусах на этих территориях.

В этот момент нас позвали к Сталину. После приветствия он спросил нас: «Ну что, гетманы, как страницей? Вы еще не передрались? Не начали еще войну из-за границ? Или договорились мирно?» Потом Сталин предложил нам сесть и доложить свои варианты. Первым докладывал Хрущев. Сталин выслушал, поднялся, принес свою карту и попросил его показать по схеме, как пройдет граница».

После выступления Пономаренко и ответов на ряд вопросов Сталин твердо заявил, что граница, которую предлагает Хрущев, совершенно не приемлема, она ничем не обоснована. Невозможно сколько-нибудь серьезно говорить о том, что Брест и Беловежская пуща являются украинскими районами… Белорусы предлагают правильную, обоснованную границу. Он взял карту и прочертил линию границы, почти совпадающую с нашими предложениями.

Если верить Пантелеймону Кондратьевичу, а не верить ему у меня нет оснований, Сталин, озабоченный сообщениями о том, что НКВД чересчур усердствует в выявлении «врагов народа», поручил ему проверить их достоверность в Сталинградской области. Факты подтвердились, за что вождь якобы строго выговорил наркому НКВД. Направляя Пономаренко в Минск, Сталин также посоветовал ему разобраться с репрессированными. На вопрос «Как это сделать?» ответил: «Идите в тюрьму, изучайте дела, беседуйте с заключенными лично, и, если убедитесь, что человека посадили ни за что, сразу отпускайте на свободу». На опасение, что местные ведомства, повинные в репрессиях, будут противостоять ему, Сталин сказал: «Ведомств много, а Первый секретарь ЦК один».

Выполнил ли Пономаренко наказ вождя, неизвестно. Но о том, что он не боялся приструнивать органы НКВД, рассказывали многие. Родственник знаменитого архитектора Иосифа Лангбарда вспоминали в печати, что именно вмешательство Пономаренко помогло вызволить из тюрьмы его жену Ольгу, арестованную по личному указанию Берии. После этого oна была даже приглашена на прием к Сталину.

Другие, правда, большей частью те, кто никогда с Пономаренко не встречался, обвиняют его в антисемитизме, в насильственной русификации, в гонениях на творческую интеллигенцию и даже в непосредственнон участии в репрессиях.

Я - не следователь, не судья и не могу быть владельцем истины в последней инстанции. Однако, как очевидец тех событий, которые происходили в Белоруссии в период руководства ею Пономаренко, могу сказать, что у тех, кто сталкивался с ним, преобладали позитивные отклики. Достоверно известно, что Лаврентий Берия недолюбливал Пономаренко и копил на него компромат. Однажды близкие Пантелеймону Кондратьевичу люди сообщили о том, что готовится его арест за потворство «врагам народа». Пономаренко решил действовать на опережение. Поставил всех в известность, что едет в командировку в Могилев и вернется поздним вечером. В Могилеве провел небольшое совещание, но уехал не в Минск, а в Оршу, а оттуда - поездом в Москву. Рассказал обо всем помощнику Сталина Александру Поскребышеву, с которым поддерживал доверительные отношения. Тот посоветовал:

- Оставайся в Москве и жди моего звонка. Я попрошу Иосифа Виссарионовича принять тебя. Но не находись подолгу на одном месте, чтобы ищейки Лаврентия не перехватили тебя!

Пономаренко так и сделал и через три дня оказался на приеме у вождя. Рассказал о том, что Берия и его ведомство устроили в Белоруссии настоящую охоту на видных людей, верой и правдой служащих государству Подготовили материалы для ареста народных поэтов Белоруссии Янки Купалы и Якуба Коласа, что может иметь крайне негативный резонанс. В заключение сказал:

- Зная, что, сдерживая их пыл, я действую по вашему поручению, чтобы развязать себе руки, сфабриковали дело против меня.

Сталин отнесся к этой информации серьезно. В результате и сам Пономаренко, и народные песняры остались на свободе.

Поэт Петрусь Бровка рассказывал мне, что Пономаренко помог избежать лап Цанавы и ему, и Кондрату Крапиве, и многим другим деятелям литературы и искусства, хотя, конечно, возможности даже Первого секретаря ЦК партии были не безграничны.

Возможно, во всех этих рассказах есть преувеличения. Но легендам, сочинявшимся в момент тех или иных исторических событий, я доверяю больше, чем интерпретаторам Истории спустя полвека…

Кирилл Трофимович Мазуров

Для меня в ряду руководителей Республики Кирилл Трофимович стоит особняком. Никогда, ни до него, ни после не было на высшем посту такого талантливого и мудрого организатора, теоретика и практика. Все, работавшие с ним, отмечали его масштабность мышления, кругозор, образованность по всем направлениям жизни, персональную ответственность за порученное дело. Его отличали природный ум, трудолюбие, исключительная простота и скромность.

Вспоминается один эпизод в пору моего обучения в Москве, в ВПШ при ЦК КПСС.

Я сдавал индивидуальные задания одному из старейших профессоров школы, члену партии с дореволюционным стажем.

После моих ответов он остался доволен и, узнав, что я из Белоруссии, спросил: «А вы знакомы с Мазуровым?». «Конечно, - ответил я, - это мой непосредственный руководитель». - «Вам повезло, какой глубокий человек, какой мужицкий ум».

Кирилл Мазуров неоценим и в истории города, и в развитии Республики. Я буду еще много раз упоминать его имя в этой книге.

Родился Кирилл Трофимович недалеко от Гомеля, в деревне Рудня, тогда Могилевской области, в семье столяра Трофима Ивановича и Агафьи Акимовны Мазуровых. Окончил школу, железнодорожное училище, автодорожный техникум. Работал на строительстве дорог в Паричском и Комаринском районах, затем на строительстве Московского метро. В 1936 году был призван в армию, прошел путь от курсанта до политрука. С 1939 года по 1941 год - на комсомольской работе в Гомеле и Бресте, где и встретил войну 22 июня. Участник боевых действий, политрук роты, командир батальона стрелковой дивизии. Дважды ранен. После госпиталя - комиссар Высших курсов усовершенствования командного состава РККА «Выстрел». В августе 1942 года отозван в распоряжение ЦК КПБ и утвержден секретарем ЦК комсомола Белоруссии. Через месяц направлен в тыл врага как представитель Центрального штаба партизанского движения для мобилизации молодежи на борьбу против оккупантов в Минской, Пинской, Полесской, Могилевской, Брестской областях.

Создавал комсомольские организации в партизанских отрядах и лесные школы для обучения детей. При этом действовал самостоятельно, часто преодолевая нежелание партийного руководства. Участвовал непосредственно в боевых операциях, в подрывах мостов и так называемой «рельсовой войне». В конце 1943 года вернулся в освобожденный Гомель.

С июня 1944 года - второй секретарь ЛКСМБ, затем - первый (1947 г.).

С 1949 года Кирилл Трофимович работает в партийных комитетах: сначала в Минском городском (вторым и первым секретарем), затем три года Первым секретарем Минского обкома. Это были годы восстановления и строительства промышленности и сельского хозяйства.

Много позже, размышляя о том, как это было, он напишет: «Объем работы был так велик, а организаторов так мало, что не перестаешь удивляться: как мы со всем этим справлялись?!»

В конце июля 1953 года, в 39 лет, его назначают Председателем Совмина Белоруссии, а через три года избирают Первым секретарем ЦК Компартии республики.

При непосредственном участии Кирилла Трофимовича был разработан и осуществлен план развития машиностроительной, химической, электротехнической, приборостроительной, радиоэлектронной, легком и пищевой промышленности, создана мощная строительная индустрия.

Были расширены действующие и построены новые электростанции - Березовская и Лукомльская, построены два калийных комбината и фабрики по производству калийных удобрений, Новополоцкий и Мозырский нефтеперерабатывающие заводы. Построены новые школы, стадионы, больницы, гостиницы, с нуля - заводы автоматических линий, оптический, часовой, вычислительных машин. Возникли новые города: Солигорск, Новополоцк, Белозерск, Жодино.

Белоруссия превратилась в индустриальную республику, где более двух третей национального дохода давала промышленность, и вошла в тройку бездотационных республик Советского Союза, в которой были только Россия и Азербайджан. Все это происходило не само по себе, приходилось отстаивать интересы республики в Москве, а иногда и вступать в конфликты с самим Хрущевым.

Кирилл Трофимович вспоминал, что Хрущев его все время критиковал и ругал нещадно. «А я не стеснялся, ему отвечал, даже на заседаниях не отмалчивался. А когда я выступал, он меня все время перебивал: а вот это что, а это что? Я всегда отвечал ему, а иногда так, что зал аплодировал мне, и он еще больше свирепел после этого. На местах мы понимали, что волюнтаристские указания нельзя выполнять до конца. В драку ходил один, оберегая кадры. Даром это, конечно не проходило».

К сожалению, и с Брежневым у него не сложилось. Не любят высшие руководители умных и самостоятельных людей, и не только в Москве. С 1965 года Мазуров работает первым заместителем у АН. Косыгина - Председателя Совета Министров СССР. Член Политбюро ЦК КПСС. «Начали проводить экономическую реформу, но постепенно она стала распадаться, так как ее не приветствовал Л. И. Брежнев. Он говорил, что нужно поддерживать стабильность в стране, и эта стабильность стала всех усыплять. Брежнев говорил, что экономика должна быть экономной. Это словесная эквилибристика. Экономика должна быть эффективной. Брежнев часто по просьбам с мест отменял решения правительства».

За несколько лет Брежнев сумел перевести Политбюро во второй эшелон, лишить его права решающего голоса. Первые годы работы в Москве была для Мазурова наиболее плодотворными. Поначалу у него были хорошие отношения и с Брежневым, который часто брал его с собой в заграничные вояжи, и с Косыгиным, который доверял ему, оставляя вместо себя во время командировок и, к сожалению, все учащающихся болезней.

В архивах Кирилла Трофимовича, часть которых опубликовали его дочери, содержатся интересные наблюдения и факты о взаимоотношениях в правящей верхушке того времени. В частности, о Брежневе. «Он делал все, чтобы укрепиться у власти, выдвигая на крупные посты в государстве только лично преданных ему людей. Умело интригуя, он разделял правящий коллектив. Высший орган - Политбюро, фактически сделал придатком к Секретариату ЦК. Наиболее ценные предложения, которые вносились Правительством, Брежнев поручал рассмотреть на секретариате, а затем, в препарированном виде - на Политбюро. Он не терпел малейшего плюрализма мнений и не был таким уж простым, как сейчас его пытаются представить. Он неуклонно освобождал из Политбюро инакомыслящих. Самое интересное, что вслед за Шелепиным, Вороновым и Полянским ушел Подгорный - человек, который практически привел его к власти».

Некоторые события ускорили и уход К. Т. Мазурова. Как он пишет: «Надо сказать, что я не устраивал Брежнева с самого начала моей работы в Москве. Он, боясь и недолюбливая Косыгина, в первое время приближая меня, а однажды прямо сказал, что он недоволен, что я не докладываю о том, что делается Совмин и лично Косыгин. Возмущенный, я ответил, что Совмин, в том числе и его председатель, во всем следует линии ЦК, работа Совмина на виду, а осведомителем я никогда в жизни не был и не буду. С тех пор (а это было в 1966 году) его отношение ко мне изменилось, став прохладным. Споры по делам были частыми, хотя корректными. Однажды я высказал Брежневу недовольство свое и других слишком вольным поведением его дочери, числящийся советником МИД. Это не улучшило наших отношений.

А тут случилось неожиданное - заболел Косыгин, и я его длительное время замещал. Вернулся из больницы он явно ослабевшим. Мой вопрос решился неожиданно просто. На очередном пленуме (в ноябре 1978 г.) перед заседанием Брежнев пригласил меня в комнату президиума и без всякого видимого повода сказал, что не хочет со мной больше работать, я ответил, что это взаимно... Через год умер Косыгин, председателем правительства стал Тихонов. После этого назначения Брежнев фактически только председательствовал, а не работал. Все решали его приближенные Тихонов, Черненко, Кириленко, Суслов, Устинов, Андропов.

Отношения Брежнева к своим бывшим коллегам по работе в Политбюро, ушедшим «по собственному желанию», свидетельствует и о коварстве этого человека, который, хотя и не уничтожал своих оппонентов, но делал все, чтобы унизить их, предать их имена забвению».

Долгих восемь лет Кирилл Трофимович был фактически отстранен от политической и общественной деятельности. Как сам он пишет, оставался членом ЦК, но об пленумах узнавал из газет. Обращался в общественные организации, но намекал, что на его общественную работу необходимо согласие Политбюро. Это просто было проявлением лакейской психологии руководителей, к которым обращался, а таких было большинство.

С приходом к власти Горбачева Кирилл Трофимович был избран Председателем Всесоюзного совета ветеранов войны и труда. На этом посту он успел много сделать для улучшения условий жизни и лечения ветеранов.

Награжден Золотой Звездой Героя Социалистического труда, пятью орденами Ленина, орденом Красного Знамени, двумя орденами Отечественной войны 1-й степени, орденом Дружбы Народов, а также многочисленными медалями и орденами зарубежных стран.

Умер Кирилл Трофимович 19 декабря 1989 года, похоронен на Новодевичьем кладбище в Москве.

Петр Миронович Машеров

Родился в бедной крестьянской семье Мирона Васильевича и Дарьи Петровны Машеровых. Судя по обнаруженным недавно архивным данным, его прадед был французом, солдатом наполеоновской армии, оставшимся после отступления на территории Сенненского уезда в 1812 году. Из восьмерых детей, родившихся в семье Машеровых, выжили лишь пятеро: Павел (генерал, руководил политделом штаба Белорусского военного округа), Матрена, Петр, Ольга, Надежда. Закончил Витебский педагогический институт имени С. М. Кирова. Работал учителем математики и физики в средней школе райцентра, вел активную комсомольскую деятельность. В августе 1941 года организовал и возглавил подполье в Россонах. Кто-то из недоброжелателей выдал его фашистам. Из эшелона, в котором его вместе с другими патриотами везли в Германию, сумел бежать.

Хочу подчеркнуть, что только человек с очень сильным характером мог выбраться из вагона через люк на крыше и спрыгнуть оттуда на ходу.

Под кличкой Дубняк организовал и возглавил партизанский отряд имени Щорса, который вел подрывную деятельность на железной дороге на юге Белоруссии. С марта 1943 года - комиссар партизанской бригады имени К. К. Рокоссовского, с сентября 1943 года - первый секретарь Вилейского подпольного обкома ЛКСМ Белоруссии. В 1944 году был удостоен звания Героя Советского Союза. В представлении на присвоение этого звания говорилось:

«В обстановке неслыханного террора, когда многие местные работники потеряли веру в победу нашей страны, тов. Машеров с большой решительностью и исключительной осторожностью объединил вокруг себя молодежь м. Россоны… Первый организатор партизанского движения в Россонском районе Витебской области, которое в дальнейшем выросло во всенародное восстание и создало огромный партизанский край в 10 тысяч квадратных километров, полностью сбросивший немецкое иго, восстановивший Советскую власть. Дважды раненный, товарищ Машеров за время двухлетней борьбы с немецкими захватчиками проявил личное мужество и отвагу, отдавая все свои силы, знания и способности этой борьбе и не жалея своей жизни».

После освобождения Беларуси, стиюля 1944 года, работа лпервым секретарем Молодечненского, Минского обкомов ЛКСМБ. С июля 1946 года секретарь, а с октября 1947 года - первый секретарь ЦК ЛКСМ Белоруссии. В июле 1954 года был избран вторым секретарем Минского обкома партии, а в августе 1955 года - первым секретарем Брестского обкома Компартии Белоруссии. С 1959 года - секретарь, с 1962 года - второй секретарь, с марта 1965 года - Первый секретарь ЦК КП Белоруссии. В 1978 году ему присвоено звание Героя Социалистического Труда.

С Петром Мироновичем Машеровым мне приходилось многократно сталкиваться и в официальной, и в неофициальной обстановке. Не могу утверждать, что знал его близко, все-таки нас разделяла довольно большая дистанция в служебной субординации. Но имел возможность оценить его лидерские и человеческие качества. Безусловно, это был выдающийся, по-настоящему талантливый руководитель. И в то же время человек, не лишенный недостатков.

Вспоминается одна из рабочих встреч. Уже будучи во главе республиканской партийной организации, вызвал к себе меня и второго секретаря горкома партии Савельева для обсуждения плана торжественных мероприятий, приуроченных к очередной годовщине освобождения Минска от немецко-фашистских захватчиков. Вопросы задавал конкретные. Таких же конкретных требовал от нас и ответов. Причем старался вникнуть даже в мелочи. Савельев в деталях путался. И это злило Машерова. В один из моментов он не выдержал:

- Разве можно с таким равнодушием относиться к нашему героическому прошлому? У тебя душа, как суконка!

Это не было грубостью, которая, что греха таить, в арсенале иных руководителей является чуть ли не главным инструментом управления; вполне естественная реакция на безразличие к теме, близкой его сердцу. Может, лишь не совсем в адекватной форме.

Как у Патоличева и Мазурова, у Машерова люди всегда стояли на первом плане. В 1970-е годы на юге Белоруссии произошло сильное наводнение. Районный центр Давид-Городок практически полностью оказался затопленным, там можно было передвигаться лишь на лодке. В то время я занимал уже пост начальника Главного управления шоссейных и автомобильных дорог и сразу же выехал на место природного катаклизма. Довелось вместе со спасателями вывозить жителей в безопасную зону. В числе эвакуированных оказалась роженица. Жалею, что не спросил тогда имени этой женщины, интересно было бы узнать судьбу ее ребенка. Вскоре на вертолете прилетел Машеров и попросил провезти его по всему залитому водой поселку. Оказавшаяся в моем распоряжении плоскодонка с мотором была довольно хилой, и я попробовал было возразить, на что Петр Миронович отреагировал весьма резко:

- Делайте, что вам говорят!

Он покинул Давид-Городок лишь тогда, когда лично убедился, что жизни людей уже ничего не угрожает. Когда я однажды рассказал об этом эпизоде одному из нынешних руководителей, он спросил:

- А на чем плыли охранники Машерова?

Не было охранников! С простыми людьми руководители советской формации общаться не боялись. Собственными глазами видел, как Машеров, приземлившись однажды на вертолете прямо на поле, где шла уборка зерновых. Подошел к механизатору, который копался под испорченным комбайном, пожал его замасленую руку.

- Что, поломка?

Комбайнер лишь горестно вздохнул. Машеров провел с ним, наверное, полчаса: расспрашивал о конструктивных недостатках отечественной сельхозтехники, подавал гаечные ключи.

А иной раз, пролетая над Брестчиной, мог в нарушение всякого графика сказать:

- А давайте приземлимся у Бедули! Давно его не видел.

К председателю колхоза, дважды Герою Социалистического труда Владимиру Леонтьевичу Бедуле, как и к другим знатным хлеборобам, Машеров относился с огромным уважением, всячески опекал их. Каждая такая встреча выливалась во взволнованный разговор о судьбе урожая, о проблемах сельских тружеников. В них на равных с руководителем хозяйства и страны принимали участие рядовые труженики. Никого из них, естественно, не обыскивали, не пропускали через металлодетектор. Да и слово-то таких тогда не знали.

Я не склонен ни идеализировать Машерова, ни ставить его в один ряд с так называемымм партократами. Не все в его действиях было однозначно. Некоторые решения оказывались не совсем продуманными. Помнится, вскоре после избрания его Первым секретарем ЦК КПБ на одном из пленумов зашел разговор о мерах по повышению урожайности сельскохозяйственных культур. Машеров предложил «подчистить» состав пашни - вычесть из нее неудобицы, придорожные земли. Статистика значительно улучшалась. Только хлеба из такой бумажной муки не испечешь! В другой раз, по его же инициативе, затеяли сбор пищевых отходов для свиной у населения. В каждом подъезде поставили цинковые бачки. Жители вываливали в них все, что раньше выносили на помойку. Вонь стояла невообразимая. Стали плодиться мухи и прочие насекомые. По настоянию санэпидемстанции вскоре эту инициативу потихонечку прикрыли…

Иван Евтеевич Поляков

Уроженец Гомельщины. В 1949 году окончил ВПШ при ЦК ВКП(б). С 1939 рода на комсомольской работе. В 1942-1943 годах - участник партизанского движения на территории Белорусской ССР. После окончания войны снова вернулся к комсомольской работе - возглавлял Гомельский, Минский обкомы комсомола. С 1949 года - первый секретарь Витебского горкома, Речицкого райкома партии. В 1956-1957 годах - председатель исполкома Гомельского областного Совета, в 1957-1964 - первый секретарь Гомельского обкома КП Белоруссии, в 1964-1977 - первый секретарь Минского обкома КП Белоруссии, в 1977-1985 годах - Председатель Президиума Верховного Совета Белорусской ССР, заместитель председателя Президиума Верховного Совета СССР.

С Иваном Евтеевичем мы познакомились еще в 1945 году, вскоре после моего приезда в Минск. Уже тогда в нем были заметны лидерские качества и глубокие аналитические способности. По умению проникать в суть проблемы, просчитывать всевозможные последствия принимаемых решений с ним мог сравниться, пожалуй, лишь Кирилл Мазуров. Занимаемые должности порой были слишком тесными для его интеллекта, но он никогда не стремился делать карьеру. Оказавшись по воле Хрущева, который решил отправить крупных руководителей на подъем сельского хозяйства, на скромной должности первого секретаря провинциального Речицкого райкома партии, за короткое время вывел здесь на немыслимый ранее уровень животноводство. Чуть позже, прежде всего благодаря его усилиям, вышла в передовые всегда тащившаяся в хвосте республиканских сводок Гомельская область.

Когда Полякова перевели в Минск, мы по-настоящему сдружились с ним. Перезванивались каждый день. Строгий и в то же время доступный для людей руководитель, он безошибочно определял истинную сущность человека.

Жена Полякова, Александра Максимовна, с которой я тоже был хорошо знаком по партийной работе, часто жаловалась мне на Ивана Евтеевича за то, что он категорически отказывался от санаторно-курортного лечения. Просила:

- Василий Иванович, подговорите его хотя бы один раз съездитт с вами в Гагры. К вам Иван прислушивается.

Но разговоры на эту тему были бесполезны. Поляков не терпел курортов. Каждый отпуск проводил в Белоруссии. Загружал на кузов автомобиля небольшую лодку и уезжал в Славгород. Там спускал ее на воду и плыл по Сожу до самого Гомеля, делая остановки на ночлег в излюбленных местах. Ловил рыбу, варил уху. Провожал закат и встречал рассвет. За внешне строгой внешностью скрывалась ранимая душа романтика.

Не могу не отметить и отцовский подвиг Полякова. Война разлучила его с семьей. Его первая жена оказалась человеком неустойчивой нравственности. Спуталась с какими-то проходимцами и фактически бросила своего маленького ребенка. После освобождения Белоруссии Иван Евтеевич приложил максимум усилий для розыска дочери. Какое-то время был ей и отцом, и матерью в одном лице, своей любовью отогрел малышку. Вместе с Александрой Максимовной они вырастили из нее и своих общих детей замечательных людей…

Сергей Осипович Притыцкий

Личность во всех отношениях легендарная. Родился в Гродненской области, входившей в состав панской Польши. Окончил 3-классную школу, затем батрачил у богатых крестьян родной деревни. В 1932-1936 годах был на подпольной комсомольской работе в Западной Белоруссии.

27 января 1936 года на суде, учиненном польской полицией над деятелями Коммунистической партии Западной Беларуси, стрелял в провокатора Якова Стрельчука, был тяжело ранен.

В июне 1936 года арестован властями буржуазной Польши и приговорен к смертной казни, замененной в феврале 1937 года пожизненным заключением.

1 сентября 1939 года, в день нападения Германии на Польшу, сумел сбежать из тюрьмы и направился в Варшаву, а оттуда - в Белосток. В 1939-1941 годах - заместитель председателя Белостокского облисполкома. В годы Великой Отечественной войны находился на политработе в Красной Армии, затем - в Центральном штабе партизанского движения; 2-й секретарь ЛКСМ Белоруссии; в 1944-1945 годах - начальник Польского штаба партизанского движения.

Героическая борьба Притыцкого с белопольскими панами ярко отражена в художественном фильме «Красные листья», снятом на киностудии «Беларусьфильм». Премьера картины состоялась 8 декабря 1958 года. Мы с женой присутствовали на ней и видели, как искренне переживали зрители за судьбу Андрея Метельского, прообразом которого стал Сергей Притыцкий.

В 1948 году Притыцкого избрали вторым, а затем первым секретарем Гродненского обкома КПБ. Глубоко переживая за судьбы репрессированных людей, на одном из пленумов обкома он покритиковал действия НКГБ. Причем, весьма в мягкой форме.

Но для Лаврентия Цанавы этого было достаточно. Он и его подручные повели на Притыцкого настоящую охоту. Сначала попытались скомпрометировать его как руководителя, обвиняя в срыве коллективизации, в неумении проводить в жизнь политику партии. Не прошло. Извратили его подпольную деятельность, утверждая, что она была направлена против Компартии Западной Белоруссии, клеветали на родственников. Венцом подлой компании стало обвинение Притыцкого в шпионаже в пользу Польши.

Цанаву не интересовала правда, отображенная в фильме режиссера Корш-Саблина. Он руководствовался собственной логикой; коль был на вражеской территории - значит, враг. Не имея возможности приструнить Цанаву, Патоличев при поддержке Пономаренко решили временно перевести Притыцкого на второстепенную работу в ЦК КПБ и тем самым спасти от расправы. Ход оказался правильным. Мне приходилось встречаться с Сергеем Осиповичем в этот сложный для него период жизни. Думаю, пережил он в те дни ничуть не меньше, чем тогда, когда был приговорен к смерти в Польше.

Дальнейшая судьба Притыцкого сложилась благополучно. Первый секретаре Молодечненского, Минского обкомов партии, Председатель Президиума Верховного Совета БССР.

Мы поддерживали с ним самые хорошие отношения. Общались часто. Он умел объединять вокруг себя людей. Работая в Молодечно, ежегодно 4 июля приучил руководство республики отмечать песенные праздники в палаточном городке, который разбивали в живописном месте около Нарочи. Приезжали лучшие самодеятельные коллективы из всех областей республики. Это были незабываемые вечера!

Так случилось, что последний раз я виделся с Сергеем Осиповичем буквально за несколько часов до его смерти, при мне и его родной сестре он потерял сознание и больше уже не возвращался в этот бренный мир, который часто был для него чересчур жесток…

Согласен с поэтом Якубом Коласом, который еще при жизни Притыцкого сказал о нем:

«Притыцкий уже вписан в историю Беларуси. В этой истории будут свои приливы и отливы, она может иметь в разное время разную окраску, но Притыцкий все равно останется в памяти народной. Потому что такие яркие самородки из глубин народных выдвигаются не так уж и часто».

Николай Никитович Слюньков

Этот политик всегда был для меня загадкой, хотя знаю его еще почти с подросткового возраста. В 1950-е годы Николай вместе с братом моей жены Петром учился в автомеханическом техникуме. Студенческой стипендии часто не хватало, и они приезжали к нам слегка подхарчиться. Анна всегда принимала их радушно. Однажды я специально заехал в техникум узнать, как учатся наши подопечные. О Слюнькове получил самые хорошие отзывы. Любознательный, энергичный, напористый, принимает активное участие в общественной жизни.

После окончания техникума Петр стал испытателем автомобилей, а Николай пошел на тракторный завод. Работы мастером, старшим мастером, начальником цеха. Организаторская жилка проявилась и здесь, и через пять его избрали председателем заводского комитета. Еще через несколько лет назначили директором завода автотракторных деталей, хотя на тот момент Слюньков не имел высшего образования. Словом, карьера шла стремительно ввысь. Следующая ступень - директор Минского тракторного завода - стала ее логическим продолжением.

И вот тут начали проявляться в характере Слюнькова качества, которые отличают его от руководителей старшего поколения. Он старался готовить плацдармы для своего продвижения сам. В СССР был введен Знак качества, который присваивался продукции, отвечавшей самым высоким требованиям, не имевшей нареканий у потребителей. По крайней мере, сразу было именно так. Это потом уже в погоне за цифрой, что было настоящим бичом нашей плановой экономики, к недостаткам стали относиться снисходительно, и Знак качества превратился в дешевую разменную монету. Однажды в мою бытность первым секретарем партии Слюньков завел разговор о том, что надо бы присвоить Знак качества хотя бы одной из моделей трактора «Беларусь». Я ответил:

- Ваше стремление могу только приветствовать. Но насколько я понимаю, этому мешает ряд конструктивных недоработок. И по надежности, и по условиям работы для водителя белорусские трактора еще значительно уступают западным аналогам. Да и моторесурс их меньше.

- Это все так, - согласился со мной Слюньков. И замялся. - Понимаете: если бы наша продукция имела Знак качества, нам бы легче было позиционировать себя на зарубежных рынках. Повышался бы и престиж республики. В ЦК партии тоже так считают.

В стремлении ворваться в элиту тракторостроителей, как говорится, экспресс-методом, я Слюнькова не поддержал. Но не мытьем, так катаньем он все-таки добился своего.

Я считаю, что нынешнее отставание нашей продукции от западной не в последнюю очередь объясняется и тем, что мы стараемся облегчить себе жизнь. Ссылаясь на отсутствие технологий, недостаток материальных средств, штампуем изделия, которые по своим потребительским качествам и в подметки не годятся зарубежным. Заваливаем склады неликвидом и затем заставляем торговлю чуть ли не в принудительном порядке распродавать его. Приходится иногда бывать в магазинах. Покупателя не обманешь. Он определяет качество товара лучше самого взыскательного контролера ОТК.

Добившись своего, Слюньков поставил перед собой новую цель. То тот, то другой руководитель, словно невзначай, стали намекать мне, что пора бы Слюнькова куда-нибудь двигать. Не вечно же, мол, ему сидеть в директорах завода! Такого стремления подняться вверх по карьерной лестнице у других руководителей я не встречал. Уверен, что по своим деловым качествам Слюньков и без подталкивания добился бы того положения, которое, в конце концов, занял. Но ему хотелось быстрее! Может быть, в этом он опережал свое время. Сейчас это норма. Об этом я вспомнил, когда уходил из горкома партии. Поинтересовался у второго секретаря ЦК КПБ Аксенова:

- Кого прочите на мое место?

- Новикова, заведующего отделом промышленности обкома партии.

Новикова я знал. Он был неплохим специалистом, добросовестно выполнял свои служебные обязанности. Но в решающие моменты, когда надо проявить не только знания, но и волю, ему не хватало напористости, чего было в избытке у Слюнькова. Свои сомнения я высказал Аксенову. И добавил:

- Мне кажется, с обязанностями первого секретаря горкома партии лучше бы справился член бюро горкома Слюньков.

Сказал и забыл. Машеров моим мнением на этот счет не интересовался. Как я понял позже - потому что уже знал его от Аксенова. И Николай Никитович Слюньков возглавил минскую городскую партийную организацию. Жалею ли, что частично помог ему в этом? Нет. Но то, что он всегда сам инициировал свой карьерный рост, в моих глазах обедняло его как личность. И переход в Госплан СССР, первым заместителем Байбакова, и возвращение в Белоруссию Первым секретарем ЦК КПБ отчасти тоже состоялись по желанию самого Слюнькова.

Впрочем, для объективности хочу сказать: Николай Никитович Слюньков был сильным руководителем партийной организации Белоруссии, немало сделал для развития экономики республики. Ему не мешало то, что партийная бюрократия за глаза называла его Директором Республики. Он бывал достаточно резок с теми руководителями, в том числе и партийными, которые, по его мнению, плохо владели ситуацией на вверенном участке работы, и был беспощаден к ним.

В пору моей работы в дорожной отрасли, пригласили его посмотреть на работу немецкого бетоноукладчика, специально предназначенного для устройства местных дорог. Сделали несколько километров дороги, недалеко от Столбцов, от «олимпийки» до ближайшей деревни, с заходом в нее. Слюнькову работа укладчика понравилась, особенно дорога, проходящая по деревне. Он стал общаться с местными жителями, выяснять их мнение по качеству дороги. В это время к нам подошла достаточно пожилая женщина и стала спрашивать, кто в нашей группе главный. Все, естественно, показали на Николая Никитовича. Она подошла к нему и со слезами на глазах запричитала: «Ой, какие вы молодцы, прямо к дому такую хорошую дорогу сделали. Дай я тебя за это расцелую!» Дело было сделано, с его помощью были закуплены за рубежом шесть современных бетоноукладчиков, по одному на область, и мы смогли заняться строительством дорог внутрихозяйственного значения, до чего раньше руки не доходили, да и не было такой возможности.

По инициативе Слюнькова предприятия машино- и приборостроения наладили выпуск широкого ассортимента товаров народного потребления, что позволило смягчить их дефицит, а выпуск промышленной продукции вырос на 27 процентов, что и привело к избранию его на пост секретаря ЦК КПСС и члена Политбюро.

***

1953 год в «пятилетке восстановления народного хозяйства» оказался самым результативным. Было закончено строительство Главпочтамта (архитекторы Духан и Король), здания театрального института (архитектор Шапиро), ЦК ЛКСМБ, Сталинского райкома партии, реконструировано Суворовское училище, введены в эксплуатацию второй участок троллейбусного маршрута, авторемонтный завод. С конвейера МТЗ сошел первый колесный трактор. Жилой фонд города увеличился на 520 тысяч квадратных метров. Открыты 4 средние школы со стадионами и спортивными залами. Продолжалось возведение Минского радиоцентра, полиграфического комбината, административных зданий обкома и горкома (архитектор Воинов) …Уже мало что напоминало в городе о военных разрушениях. Многочисленные зарубежные делегации, приезжавшие в Минск, искренне восхищались темпами восстановительных работ.

О том, как Круглая площадь стала площадью Победы

Приближалось первое десятилетие со дня освобождения Минска от немецко-фашистских захватчиков. Решили отметить его торжественно. В ознаменование подвига белорусского народа на Круглой площади сооружался величественный памятник Победы.

Немногие знают, что нынешняя площадь Победы должна была размещаться на более высокой точке города - на пересечении проспекта с Долгобродской улицей. Стоявшие здесь в 1930-е годы хилые деревянные домики строительству не помешали бы. Но рядом находилось кладбище со старинным костелом, а дальше начиналось Комаровское болото. Пришлось опустить площадь в низину.

Первые наброски будущего монумента Победы, еще не будучи уверенным, что они когда-нибудь пригодятся, архитектор Георгий Заборский сделал в 1942 году, находясь в госпитале на Урале. Бумаги под рукой не оказалось - чертил прямо на бинтах.

В 1950 году был объявлен всесоюзный конкурс. В нем участвовали более семидесяти архитекторов, в том числе многие именитые зодчие из Москвы, Ленинграда. Победил проект Георгия Заборского и Владимира Короля. Для составления окончательного проекта памятника-монумента был объявлен еще один, закрытый конкурс. К участию в нем были допущены:

- академик И.В. Желтовский (Москва);

- архитекторы-художники Г.В. Заборский, В.А. Король, с привлечением скульптора по их усмотрению (Минск);

- архитекторы Г.Д. Константиновский, В.А. Свирский. M.П. Бубнов и скульпторы В.В. Беленков, Ю.П. Поммер (Москва);

- архитекторы И.К. Руденко, Г.М. Бенедиктов, А.У. Хегай и скульптор А.О. Бембель (Минск);

- архитекторы Г.А. Захаров и З.С. Чернышев, с привлечением скульптора по их усмотрению (Москва);

- архитектор М. К. Бенуа, с привлечением скульптора по его усмотрению (Ленинград).

В результате снова лучшим был признан проект архитекторов-художников Заборского и Короля. К этому творческому дуэту присоединились ведущие скульпторы республики: Заир Азгур, Андрей Бембель, Алексей Глебов. Сергей Селиханов.

К 3 июля необходимо было закончить и строительство железобетонного моста через Свислочь, прежний, деревянный, находился уже почти в аварийном состоянии. В конце концов, все сделали в срок. Не успели лишь одеть мост в гранит, подвели поставщики. По-моему, несколько плит не хватает в нем и сегодня.

Работы затягивались, и мне приходилось каждый день подстегивать строителей, хотя они и сами прекрасно понимали важность объекта.

Не обошлось и без происшествий. За день до открытия памятника крановщик, устанавливавший один из бронзовых венков, неудачно подвел его к постаменту и слегка разрушил. Для ремонта времени не было, пришлось маскировать недоделки цветами.

План торжественных мероприятий отрабатывали тщательно. Xoтелось, чтобы праздник надолго запомнился минчанам. Нынешние торжества, которые проводятся в этот день, мало чем отличаются от тогдашних. Изменилось название праздника, суть осталась прежней. Кстати, по-моему, мы слишком вольно обращаемся с историческими датами. День освобождения Минска от немецко-фашистских захватчиков заслуживал того, чтобы навсегда остаться в календаре. Для Дня Республики можно было подыскать и другую дату. Тем более что центральным эпизодом этого праздника остается шествие ветеранов Великой Отечественной войны. Конечно, не за горами тот день, когда последний солдат обретет свой вечный покой. Тогда пусть идут с их портретами дети, внуки и правнуки, o6pазуя «Бессмертный Полк».

Сам сценарий праздника разработали в горкоме при активном участи секретаря горкома С. Л. Соломахо. Для того, первого шествия, которое и положило начало традиции, каждый район выделял по 110 ветеранов войны, в том числе по 25 женщин, имеющих правительственные награды. На площадке перед Домом офицеров были установлены киоски и палатки с прохладительными напитками и кондитерскими изделиями. Выстроившись в районные колонны по 5 человек в шеренге, ветераны войны, в то время в большинстве своем совсем еще молодые люди, направились в сторону Круглой площади. Впереди каждой колонны шли секретари райкомов и председатели райисполкомов. Общую колонну возглавили председатель горисполкома Длугошевский, секретари горкома Шарапов и Соломахо, командующий войсками Минского гарнизона Бурдейный.

Трудно найти такие слова, которые смогли бы точно, с эмоциональными оттенками, передать настроение, объединившее в тот памятный день всех минчан. Тротуары вдоль проспекта были заполнены людьми. Их никто не обязывал приходить сюда. Пришли сами, не могли оставаться безучастными к тому, что происходило на площади. Почти у всех в руках были цветы. Кто-то, будучи не в силах сдержать эмоции, первым бросил букет под ноги ветеранам, и его примеру, словно по команде, хотя проявление чувств было стихийным, последовали другие. Ветераны шли по ковру из живых цветов. И не было в тот день на свете никого счастливее их.

У западной стороны памятника стояла небольшая трибуна. Открыть митинг доверили мне. С речью к собравшимся обратился Первый секретарь горкома И. Д. Варвашеня. С приветствиями выступили каменщик Булахов, электросварщик Антоник, ткачиха Ворончук, секретарь городского комитета комсомола Сушкова, машинист Клименков.

После митинга ветеранов пригласили в парк имени Горького, где выступали участники художественной самодеятельности и профессиональные артисты. Народные гуляния прошли во всех парках и скверах столицы…

Закончился праздник, и город вернулся к своим обыденным заботам. На утренней планерке мы подвели итоги первой половины 1954 года. Все выглядело не так уж плохо. Сданы в эксплуатацию несколько жилых домов. Началось строительство часового завода и здания стационарного цирка на углу Сталинского проспекта и улицы Янки Купалы. Цирк шапито, располагавшийся недалеко от центральных ворот парка Горького, уже не мог принять всех желающих. Завершилось строительство офисного здания Управления энергетики и электрификации на улице Карла Маркса. Готовилось к сдаче в эксплуатацию Заславское водохранилище…

Строители испытывали острый дефицит в специальной технике и оборудовании, из-за чего многие процессы приходилось выполнять вручную, что сдерживало темпы восстановления города. В соответствие с договором, подписанным правительствами СССР и США в самом конце войны, к нам поступали по лизингу автомобили, паровозы, вагоны, строительное оборудование. Но американцы слабо представляли состояние нашей экономики, из-за чего нередко специальную технику приходилось подгонять к реальным условиям. Так случилось с комбайном-бетоноукладчиком для устройства Советской улицы. Похожая история произошла и с тоннельным кирпичным заводом с газогенераторной установкой. Отправляя его, американцы не учли, что у нас не было газа. Помучившись с переделкой схемы обжига под использование местных энергоносителей (брикета) и не добившись желаемого результата, мы решили перепрофилировать завод на выпуск керамической плитки. Так появился хорошо известный «Керамин».

Как раз во время заседания комиссии, обсуждавшей этот проект, прибыл посыльный с приказом мне немедленно приехать в ЦК к Патоличеву. Через 30 минут я вошел в приемную Первого секретаря ЦК КПБ. Помощник Смоляков был весь на нервах:

- Где вы, Василий Иванович, пропадаете? Патоличев и Мазуров ждут вас уже больше часа!

Теряясь в догадках и не ожидая ничего хорошего для себя, я перешагнул порог кабинета.

Коротко расспросив меня о делах, Патоличев сказал:

- Председатель Минского горисполкома Длугошевский подал заявление с просьбой освободить его от занимаемой должности. Кстати, на недавней сессии горсовета критиковали его совершенно заслуженно. Бюро ЦК отнеслось к решению Длугошевского с пониманием. Дела в городе не ладятся. Очевидно, новые задачи ему не по плечу. Кого бы вы порекомендовали на место председателя горисполкома?

Я задумался. Вопрос для меня был совершенно неожиданным. Собравшись с мыслями, сказал:

- Если бы этот вопрос, Николай Семенович, вы задали мне две недели назад, я без колебаний назвал бы фамилию директора НИИ стройматериалов Дорошевича, но его назначили ректором БПИ… Пожалуй, наиболее подходящая кандидатура - директор завода автоматических линий Колошин.

Тут в разговор вмешался Мазуров:

- Николай Семенович, давайте не будем морочить ему голову… - И обращаясь ко мне: - Вчера Бюро ЦК КПБ рекомендовало избрать председателем горисполкома тебя. Знаю, что будешь возражать, ссылаться на отсутствие инженерных знаний. Но решения Бюро ЦК не обсуждаются, а выполняются. Так что, принимай дела!

- На следующей неделе состоится сессия горсовета, и вы будете рекомендованы к избранию, - добавил, прощаясь, Патоличев…

«В ЭТОЙ КРАСЕ ВЕЛИЧАВОЙ ЕСТЬ ДОЛЯ ТРУДА МОЕГО»

Председатель Минского горисполкома

Сессия городского совета была назначена на 7 июля 1954 года. Из 279 депутатов присутствовали 219. Предложение об освобожден Длугошевского от должности председателя горисполкома внес Варвашеня. Вопросов о причинах отставки не поступило. Обсуждение не проводилось. Большинство депутатов проголосовали «за».

Затем Варвашеня снова взял слово.

- Товарищи депутаты! Нам предстоит избрать нового руководителя исполнительного комитета. Это ответственный момент. Город развивается значительно быстрее, чем предусматривалось Генеральным планом, в него пришлось вносить даже коррективы. Но он снова, как упрямый малыш из рук матери, стремится вырваться из-под контроля. Управлять городским хозяйством стало значительно сложнее. На посту председателя горисполкома должен быть человек, который не только своевременно реагировал бы на вызовы времени, но и умел предвидеть появление новых проблем, обладал талантом организатора. По мнению Центрального и городского комитетов партии, всем этим требованиям отвечает Василий Иванович Шарапов. Фронтовик, коммунист с большим стажем. С наилучшей стороны проявил себя на постах первого секретаря Сталинского райкома и второго секретаря горкома партии. Честно скажу: отпускать Василия Ивановича мне не хочется, без него будет трудно. Но на посту председателя горисполкома он принесет больше пользы нашему городу и республике…

Все две сотни пар глаз устремились в мою сторону. Депутаты пытливо разглядывали меня, будто сканировали мозг. Как, мол, ты? Справишься или через год-два разделишь судьбу предшественника, его ведь тоже характеризовали примерно так же?

В ходе обсуждения кандидатуры выступили пять человек. Говорили остро, я бы даже сказал, с болью. О том, что горисполком будто впал в спячку: людям негде жить, а вопросы, касающиеся ремонта жилого фонда, решаются очень медленно; много нареканий по учету и выделению квартир очередникам; слабо развивается социальная база…

Чувствовалось, что состояние городских дел искренне тревожит депутатов. И это вселяло в меня надежду. Значит, будет на кого опереться. Оглашение результатов голосования неожиданностей не принесло.

В тот же день в присутствии заместителей председателя горисполкома и председателей райисполкомов состоялась передача дел. Кабинет председателя размещался в комнате размером 20-25 квадратных метров. Из мебели были лишь большой письменный стол, приставной столик, с десяток простых стульев и сейф. Длугошевский достал из кармана ключи и открыл его. Сейф был пуст, в нем лежали лишь несколько конвертов с мобилизационными планами на случай военных действий.

- Вот, собственно, и все хозяйство! - сказал Длугошевский с некоторой грустинкой в голосе. Как мне показалось, он сожалел уже о том, что под влиянием эмоций написал заявление об уходе.

Вручив мне ключи, распрощался со всеми и ушел.

Я объявил оставшимся, что завтра в 9 утра планерка и на ней, кроме руководства исполкома, должны присутствовать начальники отделов и управлений исполкома, а также руководители организаций связи и энергетики…

Первый день на новом месте работы всегда запоминается надолго, напоминая чем-то вхождение в незнакомую реку. Ты медленно, наощупь, вступаешь в обжигающую тело воду, не зная, что окажется под ногами: острая галька, скользкий камень или подводная яма.

Ровно в девять все были на месте. Люди с любопытством поглядывали на меня, ожидая, наверное, пространной речи. Но я ограничился несколькими фразами:

- Как вам известно, задания ЦК КПБ и правительства по строительству и благоустройству города на 1954 год оказались под угрозой срыва. Даю вам десять дней на то, чтобы провести инвентаризацию объектов, не введенных в первом полугодии. По каждому из них определить причину срыва, указать ответственных. Персонально, по именам! Инспекции архитектуры подготовить перечень объектов - представленных к сдаче госкомиссии, но не принятых. Также с указанием причин. На этом сегодня все. Встретимся ровно через десять дней.

Оставшись один, окинул взглядом кабинет, будто видел его в первый раз. На мгновение почудилось, что дверь отворилась, и в него ломятся сотни, тысячи людей, громко крича наперебой о своих проблемах: «Жить негде… Автобусы ходят с перебоями… В детском садике очередь на год… Хлеб завозят с перебоями… В больнице плохо кормят, не дают ничего, кроме чая…»

- Василий Иванович, может быть хотите чая?

Приоткрыв дверь кабинета, секретарша вопросительно смотрела на меня. Наваждение прошло.

- Да, не откажусь.

Выпив стакан крепкого чая, открыл папку с бумагами. Просмотрев их, разложил в порядке срочности. Пожалуй, самыми неотложными были проблемы теплофикации города. До зимы еще далеко. Но, наученный горьким опытом первых послевоенных лет, я хорошо усвоил пословицу: «Готовь сани летом». А дел было невпроворот. В конце 1953 года Министерство электростанций и электропромышленности СССР выделило республике генерирующий агрегат нового поколения с отбором пара, вместо старого, с устройством охлаждения через теплообменник. В январе институт «Белгоспроект» разработал предпроектное предложение о строительстве паропроводов от ТЭЦ-3 к заводам: автомобильному, тракторному, запасных частей, электромеханическому и автоматических линий. Кроме этого предусматривалось строительство паропроводов к Комаровской ТЭЦ и котельной Дома правительства с последующей их ликвидацией. Везде намечался аврал. Не хватало комплектующих по обустройству теплопунктов, не справлялся с выпуском технической документации «Белгоспроект».

Только теперь я понял, какую неподъемную ношу взвалил на свои плечи. Вернувшись домой ближе к полуночи, сказал жене:

- Влип я, Анна, как кур в ощип! Теперь мы будем видеться с тобой только ночью. - Подумав немного, добавил: - И то не каждой…

Разбираться с вопросами теплофикации города и строительством теплотрасс пришлось почти пять дней. В исполкоме бывал только после 17 часов, все остальное время пропадал на объектах. В вечерние часы решал неотложные вопросы жизни города, изучал почту.

Ежедневно канцелярия передавала мне увесистые пачки бумаг служебной переписки и заявлений горожан. Кроме того, в наследство от прежнего руководства исполкома осталось несколько пачек писем жителей города, адресованных первому заместителю Председателя Совета Министров БССР Петру Абрасимову и Председателю Президиума Верховного Совета БССР Василию Козлову. К каждому из них был прикреплен листок с резолюцией: «Длугошевскому: «Решить вопрос». По сути дела, не желая самим вникать в просьбы людей, руководители республики отфутболивали их в горисполком, даже не задумываясь над тем, есть ли реальные возможности для их удовлетворения. Длугошевский не раз возмущался этим, нажив себе в лице амбициозного Козлова врага, что отчасти и стало одной из причин вынужденной отставки.

Не менее больным вопросом, чем теплофикация, была для Минска работа трамваев, на тот момент самого распространенного в городе вида общественного транспорта.

Пуск первого трамвая в Минске состоялся 13 октября 1929 года. Об этом событии газета «Звязда» писала с восторгом:

«Сегодня на улицах красного Минска начинает регулярное движение электрический трамвай. Пуск трамвая - это новая огромная победа рабочего класса Белоруссии на фронте хозяйства и культуры. Трамвай в Минске - это целая историческая эпоха. Он является таким же характерным для направления и развития современной Белоруссии, как и академия наук и университет: все это создает единый ряд новой культуры победоносного класса - рабочих и трудовых крестьян».

В предвоенном 1940 году общая длина трамвайных путей достигала 36,7 километра. Они пересекали город от Товарной станции до парка имени Челюскинцев и от Сторожовки до завода имени Ворошилова. Трамвайный парк города состоял из 69 вагонов. Но город рос, и действующие маршруты уже не охватывали всех людских потоков. Строились заводы запасных частей, электромеханический, автоматических линий и другие. Чтобы обеспечить к ним подвоз рабочих, требовалось связать трамвайными путями проспект Сталина, через улицу Долгобродскую, с тракторным заводом, пересекая при этом железную дорогу «Москва - Брест» с большой интенсивностью движения. Для безопасности монтажных работ по укладке железобетонных балок необходимо было иметь 4-5 часовое окно в расписании поездов. Пришлось просить Министерство путей сообщения остановить на некоторое время пропуск поездов. Не могу забыть, как одна из рабочих, укладывающих трамвайные рельсы, забивала крепящий костыль в шпалу с двух ударов.

Среди неразобранных бумаг, оставшихся от прежнего руководства, оказалось коллективное письмо жителей улицы Пулихова - рабочих и служащих подшипникового завода. Они жаловались на то, что расположенные неподалеку очистные сооружении создают невыносимую обстановку для проживания. При северо-западном ветре строящийся поселок окутывал смрад. Действующие коллекторы не обеспечивали перекачку сточных вод к полям фильтрации, и зачастую они сбрасывались прямо в Свислочь. Требовалась коренная перестройка всей системы объекта, строительство станции очистки, станции второго подъема с мощным коллектором. Все эти вопросы были в первоочередном порядке рассмотрены, подготовлены проектные решения. В начале 1955 года исполком принял специальное постановление о развитии канализационного хозяйства города…

Так прошел первый месяц моей работы в новой должности.

Больше всего удручали не объективные трудности, к ним было не привыкать, а сложившаяся в горисполкоме атмосфера самоуспокоенности и благодушия, граничившая с безразличием. Исполнительская дисциплина была на низком уровне. Зато беспроводное радио действовало безукоризненно. Не успевал горисполком начать готовить какое-нибудь решение, как его живо обсуждала вся Комаровка.

На 6 августа 1954 года было назначено заседание исполкома. Основной вопрос - окончание монтажных работ на трассе теплофикации и ремонтные работы в подведомственных котельных. Ознакомившись с приложенными к проекту постановления материалами, я убедился, что обеспечение города теплом в предстоящую зиму на грани срыва. Половина котельных так и осталась необследованными, не решены вопросы подвоза топлива. В трех школах не полностью установлен комплект отопительного оборудования, что грозило срывом начала занятий.

Обсуждение проходило в нервной обстановке. Давая оценку работе отделов исполкома и соответствующих городских служб, я машинально, не замечая этого, постукивал кулаком по столу, а подводя итоги, даже чуть-чуть повысил голос, хотя мне это было не присуще. Мою нервозность подметил присутствовавший на заседании исполкома собственный корреспондент «Известий» в Белоруссии Виктор Плешевеня. И через несколько дней в газете появилась статья, в которой, наряду с анализом сложившейся в городе ситуации, указывалось и на мою невыдержанность. Критика была справедливой. И в отличие от публикаций в других газетах, где авторы, не обременяя себя изучением проблем, выступали как прокуроры, не стесняясь в выражениях, «Известия» судили обо всем корректно, со знанием дела. Мне захотелось поближе познакомиться с журналистом. Оказалось, в годы войны Виктор Кондратьевич Плешевеня партизанил. Пришел в отряд имени Железняка в 1941 году, после окончания девяти классов школы. Ходил на боевые операции, участвовал в издании подпольной газеты Слуцкого РК КП(б)Б «Народны мсцівец». Эта встреча положила начало крепкой мужской дружбе. Когда к какой-нибудь проблеме надо было привлечь внимание, я всегда обращался к Плешевене. Его публикации всегда отличались принципиальностью, честностью, объективностью и глубиной и помогали сдвигать дело с мертвой точки.

Так случилось со строительством в Минске онкологического центра.

Некоторым чиновникам наверху эта проблема представлялась неактуальной. В полный голос о ней заговорили только после чернобыльской катастрофы. А тогда, в начале 1960-х годов, пожалуй, лишь Николай Николаевич Александров понимал всю ее серьезность. Он приехал в Минск в 1960 году, прослужив 25 лет в армии и будучи уволенным по состоянию здоровья.

Возглавив Научно-исследовательский институт онкологии и медицинской радиологии Министерства здравоохранения Белорусской ССР, загорелся идеей строительства современного онкологического центра. Столкнувшись с непониманием в своем министерстве, пришел за советом в горисполком. Решили посвятить в эту проблему Виктора Плешевеню. В результате на страницах этой авторитетной газеты, которую возглавлял тогда зять Хрущева Алексей Аджубей, появилась статья «Взгляд из подъезда». Она наделала много шума. Министр здравоохранения БССР Иван Инсаров лечил первых лиц республики и, пользуясь их благосклонностью, устроил Александрову веселенькую жизнь. Плешевеня снова взялся за перо. На вторую его публикацию «Лично несимпатичен» уже обратили внимание в Москве. В Минск приехала комиссия Минздрава СССР во главе с академиком Борисом Петровским. Факты, изложенные в статье, полностью подтвердились. Инсарова с работы сняли. А журналиста вызвали на ковер. Председатель Президиума Верховного Совета БССР Василий Козлов устроил Плешевене допрос в духе Лаврентия Цанавы:

- Ты почему, мать твою, до публикации со мной не посоветовался? Мы добьемся, чтобы тебя уволили. Кстати, и компромат имеется - твои шашни с комсомолкой.

Козлов намекал на взаимоотношения Плешевени с его будущий супругой Клавой, работавшей тогда управделами ЦК комсомола. После вмешательства Алексея Аджубея и журналиста оставили в покое, и деньги на строительство онкоцентра нашлись.

Перейдя в центральный аппарат редакции «Известий», Виктор Плешевеня продолжал по-братски опекать нас. К сожалению, в 2007 году этот талантливый журналист, для которого честь и правда были неразделимыми понятиями, ушел из жизни…

Самым трудным в 1954 году выдался сентябрь. Многоотраслевое хозяйство города нужно было подготовить к работе в зимних условиях: завезти на хранение картофель, овощи, фрукты; завершить основные работы на объектах жилищного и культурно-бытового строительства, разработать. народно-хозяйственный план на 1955 год, согласовав основные показатели с республиканскими министерствами, и к 1 октября представить его на рассмотрение в Совет Министров БССР.

Статус горисполкома откровенно удручал меня. По сути дела, исполнительный комитет не являлся в городе полновластным хозяином. Я не имею в виду отношения с горкомом партии. Политическое руководство исполнительной властью со стороны КПСС было закреплено в Конституции СССР. Беда в другом. Формируя бюджет, горисполком вынужден был по многим позициям согласовывать свои действия с отраслевыми министерствами, при этом всегда оказывался в роли просителя. Точно так же обстояло дело с освоением капиталовложений. Собственной материально-технической базы город не имел…

На вопрос, как до меня решались проблемы, связанные с формированием бюджета, мои заместители ответили:

- Через личные контакты.

Быть просителем я не умел и не хотел. А попытки повысить статус горисполкома, развязать ему руки в решении оперативных вопросов встречали сопротивление. Помнится, в канун нового, 1955 года в Минске разразилась сильная метель. Трамвайные пути в районе улицы Ворошилова (нынешняя Октябрьская) оказались под толщей снега, и трамваи остановились. А в то время это ведь был главный вид общественного транспорта. Тысячи людей могли опоздать утром на работу. Ночью я побывал здесь и убедился, что директор завода имени Ворошилова, который обязан был организовать уборку снега на этом участке, даже пальцем о палец не ударил. Поднял его с постели и вызвал в горисполком. Директор приехал, но вел себя вызывающе. Предприятие было союзного подчинения, и он знал, что у меня нет права наказать его. Я ответил, что такое право дает мне сложившаяся в городе экстремальная ситуация.

- За проявленную халатность я лишаю вас и вашего заместителя годовой премии. Приказ получите завтра утром. Если к этому времени трамвайные пути не будут расчищены, весь нанесенный городу материальный ущерб придется возмещать лично вам!

Хотя моя угроза была откровенным авантюризмом, она возымела действие. Прослышали о ней и руководители других предприятий. Наверное, подумали: «Если Шарапов ведет себя так уверенно, хотя возглавляет горисполком без году неделя, значит, за ним стоят люди посерьезнее!» И к утру движение общественного транспорта в городе возобновилось. А через несколько часов мне позвонил прокурор города и сказал, что я грубо нарушил Конституцию, о чем он проинформирует Верховный Совет. Приказ я, конечно, в тот же день отменил. Но прокурор все же осуществил свою угрозу, и мне пришлось выслушать неприятную нотацию от Козлова.

Понимая, что хожу по канату без элементарной страховки и в любой момент могу упасть, все же не видел другой возможности добиться перелома во взаимоотношениях между органами власти, представлявшихся мне нерациональными…

Отношения с министерствами складывались по-разному. С Министерством здравоохранения и Министерством просвещения удавалось найти общий язык без особых проблем. Министерство культуры всегда шло навстречу, когда речь шла о строительстве объектов их профиля. А вот с коммунальщиками договориться было очень сложно. Заявка горисполкома на объемы строительства намного превыгала директивные цифры. Сначала министр вообще отказался рассматривать наши предложения, и только в октябре снизошел - представил в Госплан республики усеченный план работ по городу. Министерство соглашалось заключить договор на благоустройство только участка проспекта Сталина до Комаровской площади. Исполком настаивал на переносе трамвайных путей с улицы Пушкинской на Логойский тракт и улицу Красную и завершении строительства трамвайных путей по улице Долгобродской со строительством путепровода через железную дорогу. Не поддержали коммунальщики и предложение исполкома о строительстве станции аэрации, а также оснащение вновь созданного треста по благоустройся города механизмами и транспортом. Документы Минкомхоза и наши возражения по ним угодили в бюрократический водоворот и надолго затерялись в нем. Ни Госплан, ни Совмин не отреагировали на письмо горсовета. Исполком оказался в кругу нерешенных вопросов.

Нужно было что-то предпринимать. Поразмышляв, я решил обратиться за помощью к Председателю Совета Министров БССР Мазурову. Кирилл Трофимович в приеме не отказал и через три дня я был у него.

Мой доклад длился почти час. Мазуров слушал внимательно. Не перебивал, лишь изредка задавал уточняющие вопросы.

- Выходит, Длугошевский оказав заложником несовершенной системы управления, - сказал он в задумчивости после того, когда я закончил.

- Но, в какой-то мере, и виновником. Недостатки слишком очевидны, чтобы не замечать их, - возразил я.

На мою реплику Мазуров не отреагировал никак. Подумав еще минуты две, сказал:

- Вопросы ты ставишь правильные. Но это полдела. Нужны решения. Разумные, взвешенные. Ни ты, ни я их пока не имеем. Поступим следующим образом. В ближайшее время я как член планово-бюджетной комиссии буду участвовать в работе Верховного Совета СССР. Возглавляет комиссию председатель Ленинградского горисполкома Николай Иванович Смирнов. Попрошу его, чтобы он поделился с тобой опытом…

Реформирование городского хозяйства пришлось временно отложить.

Борьба с излишествами в архитектуре

До поездки в Ленинград мне довелось участвовать во Всесоюзном совещании строителей, архитекторов и работников промышленности строительных материалов, строительного и дорожного машиностроения, проектных и научно-исследовательских организаций, которое вел Никита Хрущев. Оно состоялось в Москве 7 декабря 1954 года. К нему приурочили выставку проектов гражданского строительства, разработанных архитекторами Москвы, Ленинграда, других городов; в ней были представлены и работы выдающихся мастеров - Ивана Жолтовского, Алексея Душкина, Андрея Бурова, Григория Захарова, Александра Власова, Аркадия Мордвинова и других.

Во время жизни Сталина определяющим течением в градостроительстве СССР была русская классика - с величественными колоннами на зданиях большой общественной значимости, с лепными украшениями на фасадах. Некоторые здания сталинского ампира по праву принадлежат к шедеврам мировой архитектуры.

По публикациям в прессе накануне этого совещания можно было догадаться, что будет предпринята определенная переоценка ценностей в архитектуре. Но никто не предполагал, что оно выльется в избиение ведущих архитекторов страны.

Во вступительном слове Никита Хрущев гневно осудил «украшательство» в градостроительстве, заявив: «Внешне показная сторона архитектуры, изобилующая большими излишествами, не соответствует линии партии и правительства в архитектурно-строительном деле… Советской архитектуре должна быть свойственна простота, строгость форм и экономичность решений».

Президент Академии архитектуры Аркадий Мордвинов, главный архитектор Москвы Александр Власов намек поняли, но, осуждая «расточительство» в принципе, попытались, с профессиональной точки зрения, объяснить, что излишества излишествам рознь. Это еще больше распалило Хрущева. Едкие реплики, которые бросал он, перебивая и комментируя выступления архитекторов, давали ясно понять: пощады никому не будет! Разгром элиты советской архитектуры завершил мало кому известный научный сотрудник академии, по всей видимости, подсадная утка, Георгий Градов. Он вскрыл «отступление от партийной линии в архитектуре, которое выражается в однобоком, эстетском понимании архитектуры лишь как искусство украшать, создавать внешне показной эффект, не считаясь с современной техникой, назначением здания и затратой средств».

С особой издевкой говорил Хрущев о том, что архитекторы не желали считать себя строителями, настаивали на членстве в Союзе художников.

В ходе прений о направлениях развития архитектуры шло и обсуждение представленных на выставке проектов. Заместитель Председателя Совмина БССР Владимир Каменский, который входил в состав нашей делегации, познакомил с кальками однокомнатной квартиры. В натуре они уже имелись на нескольких улицах Минска. Перед поездкой в Москву мне довелось побывать в одной из них и, откровенно говоря, будь я на месте Каменского, спрятал бы эти бумаги как можно дальше и никому не показывал. Даже в условиях скромного послевоенного быта квартира производила убогое впечатление. Объем жилой площади - 6 квадратных метров. Прихожая - полтора, кухня - пять квадратных метров. Часть кухни занимала печка с плитой. Дрова - во дворе. Туалет - на улице. Из бытовых удобств - лишь водопровод. Очевидно, Каменский был уверен, что попал в струю. Но его рассказ вызвал в зале смех и язвительные реплики.

Жесткой критикой, обвинениями в расточительстве народных средств дело не ограничилось. Архитекторы, допустившие «излишества» при строительстве, лишались своих постов и Сталинских премий, для них фактически вводился запрет на профессию. И это, подчеркну, касалося мастеров мирового уровня. Там, где верх берет посредственность, гении на нужны.

4 ноября 1955 года ЦК КПСС и Совет Министров СССР приняли совместное постановление, в котором в дискуссии об архитектуре расставили все точки над «і». В нем, в частности, говорилось:

«Увлекаясь показной стороной, многие архитекторы занимаются главным образом украшением фасадов зданий, не работают над улучшением внутренней планировки и оборудования жилых домов и квартир, пренебрегают необходимостью создания удобств для населения, требованиями экономики и нормальной эксплуатации зданий.

Ничем не оправданные башенные надстройки, многочисленные декоративные колоннады и портики и другие архитектурные излишества, заимствованные из прошлого, стали массовым явлением при строительств жилых и общественных зданий, в результате чего за последние годы жилищное строительство перерасходовано много государственных средств, на которые можно было бы построить не один миллион квадратных метров жилой площади для трудящихся».

Приводились конкретные примеры «излишеств», назывались виновные. В числе подвергшихся суровой критике были здания, построенные в Минске и Витебске. Органам исполнительной власти вменялось в обязанность в трехмесячный срок разобраться со всеми фактами расточительства в строительстве и в дальнейшем решительно пресекать их.

Нет ничего нелепее, как рушить колонны построенных уже зданий, сдирать с их стен лепнину и другие украшения. Но это делалось по всей стране. И никому невдомек было, что уничтожение «излишеств» тоже вылилось в немалую копеечку, в отдельных случаях даже превышавшую затраты, официально признанные излишними. Минск не был исключением. Столь варварским способом упростили архитектуру двух зданий на улице Янки Купалы, граничащих с проспектом, а также жилых домов между политехникумом и магазином «1000 мелочей» и у входа в Ботанический сад. Долго думали, как быть с Дворцом профсоюзов, который к этому времени обрел уже почти законченный вид. Не рушить же колонны. Крутили проект и так, и эдак. Наконец, рискнули все же оставить украшающую здание скульптурную группу (авторы - Попов, Глебов и Селиханов) и размещенную на фронтоне композицию тех же скульпторов - девушка со скрипкой, мальчик с глобусом, рабочий, крестьянка, спортсменка и ученый. А вот отстоять первоначальный проект гостиницы «Минск» не удалось, и сегодня, даже после недавней реконструкции, это скудное в архитектурном отношении здание выглядит на фоне площади Независимости бедной Золушкой…

Забегая несколько вперед, хочу сказать, что страсти, бушевавшие вокруг архитектуры, волновали не только самих архитекторов и строителей. Минчанам было не безразлично, каким станет их город через десять, двадцать лет. Однажды ко мне с необычной просьбой обратился Иван Шамякин. Мы вместе с ним учились в Высшей партийной школе, поддерживали дружеские отношения. В это время он был уже известным писателем. Роман «Глубокое течение» о Великой Отечественной войне пользовался огромной популярностью, был включен в школьную программу, что с литературными новинками случалось очень редко.

- Василий Иванович, познакомь меня с архитекторами. Хотел бы походить на заседания, когда обсуждаются значимые для города проекты и вообще, поближе узнать, чем они дышат.

- Уж не задумал ли новый роман?

Шамякин ответил уклончиво:

- Как знать, как знать!.. В нашей профессии что-либо загадывать сложно. Это сродни рождению детей. Задумываешь мальчика, а рождаете девочка. И наоборот.

На заседания совета по архитектуре и строительству Иван Петрови ходил, словно на работу. Устраивался где-нибудь в уголке комнаты, внимательно слушал, что-то записывал в блокнот. Поначалу его присутстви немножко сковывало архитекторов. Пооткровенничаешь, а потом появитс в прессе разгромная статья! А затем привыкли и уже не обращали на писателя внимания. Лишь просили автограф, когда удавалось купит его книги. Несмотря на нашу дружбу, Шамякин так и не признался мне, зачем и зучал жизнь архитекторов. Боялся сглазить. Позвонил однажды, спрашивает:

- Хотел бы заскочить к тебе. Найдешь пару минут?

- В любое время! Зачем спрашиваешь?!

Через полчаса Шамякин уже был у меня в кабинете. И вручил только вышедшую в свет книгу «Атланты и кариатиды», написав теплый автограф. Прочитал ее вечером буквально на одном дыхании. Считаю, что так глубоко ни до Шамякина, ни после него никто о жизни архитекторов не писал. В 1980 году Белорусское телевидение сняло по этому роману одноименный 8-серийный фильм. В нем сыграли многие выдающиеся советские актеры: Александр Лазарев, Всеволод Сафонов, Евгений Евстигнеев, Эльза Леждей, Алла Ларионова, Николай Еременко-старший и другие. Во время демонстрации фильма жизнь в городе приостанавливалась, все сидели у телевизоров. На моей памяти так было лишь тогда, когда показывали сериал «Семнадцать мгновений весны». Архитекторам, которые определяют облик Минска сегодня, я советовал бы прочитать или перечитать, если были знакомы с ним раньше, роман «Атланты и кариатиды». И взять пример с его главного героя Максима Карнача, главного архитектора Москвы. Поучиться у него, как надо отстаивать свои принципы. Больно уж много нелепых по архитектуре зданий появляется в последнее время! Особенно больно видеть, как уродуется центр Минска! Нам стоило немалых усилий отстоять его во время хрущевского беспредела. А теперь то тут, то там появляются новостройки, которые совершенно не вписываются в архитектурную композицию столицы.

В 1955 году Никита Хрущев приезжал в Белоруссию. Похвалил руководство республики за экономические достижения и восстановление Минска, не преминув упрекнуть, что в борьбе с архитектурными излишествами оно ведет себя не столь решительно, как следовало бы.

К Белоруссии и ее руководству Хрущев всегда относился с пристрастием, ревновал к Украине. Еще при Сталине, когда неудачно пытался передан ей часть расположенных у границы белорусских земель. Сразу после войны, учитывая массовый героизм, проявленный в борьбе с немецко-фашистскими оккупантами, неофициально обсуждалось предложение присвоении Белоруссии звания «Республика-герой». Хрущев категорически воспротивился этому.

К Пономаренко и Мазурову Никита питал плохо скрываемую неприязнь. Опасался, что они подсидят его. Общение с ними нередко выливалось в острые перепалки.

Роскошный охотничий домик в Беловежской пуще построили специально для Хрущева. Началось все в 1957 году. В один из сентябрьских дней Никита Хрущев позвонил Мазурову. Обсудив дела, как бы между прочим, сказал:

- Был недавно в Польше. Посетил охотничью базу. Вот бы нам, КириЯ Трофимович, иметь такую в вашей Беловежской пуще!

Намек главы государства для руководителя республики - закон. И в Беловежской пуще застучали топоры, зазвенели бензопилы. Помимо охоты на кабана любил Никита Сергеевич пострелять птиц. Для этой цели вырубили в пуще… 1200 гектаров леса. Не сухостоя, а живого, заповедного…

Наведывался Хрущев в Беловежскую пущу каждую зиму. Иногда привозил с собой зарубежных гостей.

В один из таких приездов в компании с ним оказались первые секретари компартий: Венгрии - Янош Кадар и Польши - Владислав Гомулка. За щедрым столом среди обсуждаемых тем он спросил у Мазурова, что тот думает насчет готовящегося разделения обкомов на промышленные и сельские. Умышленно или нет, но Мазуров ответил резко:

- По-моему, это глупость!

Хрущев побагровел, лицо налилось кровью. Забыв, что не Мазуров, а сам он в гостях у него, закричал:

- Прочь! Прочь отсюда! Вам все не так!

Гости чувствовали себя крайне неловко.

- Товарищ Хрущев, как понять «прочь»? Вы что, серьезно? - удивился Гомулка.

Мазуров же, не дожидаясь ответа, тихо сказал:

- Что ж, могу и уйти, - и направился к дверям.

Хрущев выскочил из-за стола вслед за ним, подозвал начальника охраны:

- Подавай машины, едем на вокзал.

- Зачем вы отъезжаете? - переспросил Мазуров. - Я могу вас оставить. Вы же работать приехали.

- Нет, уеду…

На следующий день Мазурову позвонил Фрол Романович Козлов, секретарь ЦК КПСС и первый заместитель Председателя Совета Министров СССР.

- Кирилл, что у вас там произошло. На Никите Сергеевиче лица нет!..

Мазуров вспоминал, что у него был большой спор с Никитой Сергеевичем и по приусадебным участкам, которые предлагалось объединить в общественные хозяйства, и по насаждению кукурузы вместо кормовых трав и картофеля.

Во время одной из таких перепалок пришлось присутствовать и мне. Зимой 1959 года Хрущев присутствовал на Республиканском совещании передовиков сельского хозяйства. Посетил колхозы «Новый быт» и имени Гастелло, где высказал мнение о том, что надо кардинально менять сельский уклад, превращать деревни в агрогородки. Критиковал колхозников за то, что они не хотят расставаться с приусадебными участками, много сил и времени тратят на выращивание скота. На самом совещании расхваливал кукурузу. Упрекал за чрезмерное увлечение картофелем.

Достойный отпор по этому поводу дал ему председатель колхоза «Рассвет» Кирилл Орловский, чье имя гремело уже в те годы по всей стране. Не выдержав наскоков Хрущева на Мазурова, он попросил слова. Хрущев был уверен, что Орловский, которого он недавно публично хвалил, поддержит его.

- Дайте слова товарищу Орловскому! - скомандовал он Мазурову. И добавил: - Вам тоже будет полезным послушать, что думает по этому поводу истинные знатоки сельского хозяйства.

- Увлечение в Белоруссии бульбой, уважаемый Никита Сергеевич, не блажь Кирилла Трофимовича, а объективная необходимость. Она во все века кормила наш народ. Спасла в период голодомора в тридцатые годы и в годы войны, выручает и теперь.

Белорусский поэт Василь Голуб посвятил ей настоящую оду, выражающую отношение к этому продукту всего народа. Вот послушайте!

Зараз наша харчаванне -

Бульба на ўсе лады

На вячэру, на сняданне,

На абед яна заўжды.

Страва першая, другая –

Бульба з семем, бульба так,

Хай хоць дробная такая,

Несалёная ніяк.

Бульбу пячэм, бульбу парым,

З бульбы робім камакі,

Бульбу смажым, бульбу варым,

З бульбы хлеб такі-сякі.

Бульбу тарчым і крахмалім,

З бульбы клёцкі і кісель.

Бульбу ганьбім, бульбу хвалім,

Бульбаю жывем усе.

Макарон бульбяны робім,

З бульбы ладзім дзерканы.

З бульбай ворага мы гробім

Ў гэты цяжкі час вайны.

З бульбы бабка, з бульбай каша,

З бульбы харчаванне ўсё.

Бульба наша – сіла наша,

Бульба – нашае жыццё.

Беларускай бульбе слава

Ходзіць шумна з краю ў край.

Помнік бульбе мы паставім

У наш першы мірны май.

Не ожидавший от Орловского такого подвоха, Хрущев молчал. А Орловский продолжал:

- Мы в колхозе «Рассвет» ежегодно отводим под картофель 900 гектаров - больше, чем под зерновые.

- Значит, решениям партии вы не доверяете?! - пришел в себя, накоиец, Хрущев.

- Отчего же, доверяем. Но корректируем их с учетом объективных условий.

- И сколько посадите картофеля после нашего сегодняшнего обсуждения?

- Ну… Гектаров восемьсот пятьдесят.

- А сколько занимает кукуруза?

- Сто гектаров.

- А с учетом решений ЦК сколько под нее отведете? - не унимался Хрущев.

- Ну… Гектаров сто пятьдесят.

Чтобы как-то сгладить неприятный осадок, оставшийся у Хрущева после Республиканского совещания, в качестве культурной программы решили сводить высокого гостя на премьеру в театр оперы и балета.

Помню, мела сильная метель, и я распорядился держать поблизости наготове несколько снегоуборочных машин. В ложе, кроме Хрущева, были Мазуров и Машеров. Вел себя Никита развязно, как барин.

Поговорив об архитектуре, перешел на поэзию, выразив возмущение тем, что некоторые молодые поэты в угоду форме пренебрегают содержанием. Литература, искусство были «ахиллесовой пятой» Никиты Сергеевича. Он их не понимал. Но считал необходимым направлять в нужное партии русло, устраивая для идеологической профилактики периодические головомойки тем мастерам культуры, которые, по его мнению, допускали излишние вольности.

Разговор надо было как-то поддерживать, и Петр Машеров, в то время секретарь ЦК КПБ, процитировал кого-то из поэтов-классиков.

- Вот это настоящая поэзия! - похвалил Хрущев.

И посмотрел на Мазурова. Очевидно, вспомнив посиделки у Сталина, который любил подтрунивать над ним, и желая хоть как-то уязвить Мазурова, спросил:

- Может быть, и ты, Кирилл Трофимович, что-нибудь прочтешь нам, пока эти девицы снова не выскочили на сцену?

Мазуров, не меняя строгого выражения лица, ответил:

- С удовольствием прочту, Никита Сергеевич! Правда, память у меня не такая крепкая, как у Петра Мироновича. Помню только частушки о кукурузе.

Хрущев лишь проскрежетал зубами. Их скрытая вражда продолжалась и в дальнейшем.

Опасаясь, что Мазуров, который пользовался все большим авторитетом, может занять со временем его место, Хрущев старался держать его в черном теле. Дважды грозился, но все не решался освободить его от должности Первого секретаря ЦК КПБ. Мазуров отвечал тем же. И когда Брежнев, сотоварищи, замыслили убрать Никиту, Кирилл Трофимович оказался в числе тех, кто поддержал его…

Так рождались «хрущевки»

Вернувшись из Москвы, я рассказал на расширенном активе города с привлечением архитекторов о новациях в жилищном строительстве.

Было много споров. Молодежь горячо отстаивала право на творческий подход к проектированию, утверждая, что типовое строительство, тем более при фактическом запрете на использование изобразительных элементов, погубит архитектуру, низведет ее с высоты искусства на уровень ремесленничества, что, собственно, и случилось. Заместитель главного архитектора города, руководствуясь принципом «Против лома приема!», предлагал выбрать такую серию, которая хотя бы не выглядела в эстетическом отношении убогой. На этом, в конце концов, и сошлись.

Выбор пал на серию 330. Конечно, она заметно уступала «сталинке», которой выстроена значительная часть домов на нынешнем проспекте Независимости. Квартира архитектуры сталинского времени просторная, с высокими потолками (в основном не ниже 3 м). Кстати, именно Хрущев настоял на том, чтобы снизить высоту потолков до 2.60 м, обещая архитекторам вернуться к прежним стандартам, когда страна станет побогаче.

Общая площадь сталинских квартир - от 32 кв. м (1-комнатная) до 110 кв. м (4-комнатная). Санузел в них преимущественно раздельный. В ванной комнате можно без труда разместить стиральную машину, что в нынешних квартирах весьма проблематично. Многие дома имеют балконы. Основной стройматериал - кирпич. В настоящее время, хотя прошло уже более 60 лет, это достаточно престижное жилье, у которого, пожалуй, лишь один существенный недостаток - износ коммуникаций. Но при современных технологиях он легко устраняется.

Рассказывать о 330-й серии, наверное, нет необходимости - многие минчане живут в квартирах именно этого типа панельного домостроения, прозванных в народе «хрущевками». В свое время они помогли существенно смягчить в СССР жилищную проблему, хотя мечта о том, чтобы каждая семья имела отдельную благоустроенную квартиру, решение которой переносилось из десятилетия в десятилетие, так и осталась нереализованной. Век «хрущевок» оказался недолог. Сегодня физически они отжили свое, а в моральном отношении устарели, не соответствуют потребностям людей. В дилемме «сносить или реконструировать» в нашем городе более оптимальным признан второй вариант…

В середине января 1956 года состоялась очередная сессия городского совете депутатов. В повестку дня включили два вопроса: о плане экономического и социального развития города на предстоящий год и изменение состава исполкома горсовета. Первым моим заместителем был избран Георгий Казачек, работавший до этого заместителем министра строительства.

Опытный инженер-строитель, в свое время он работал помощником Пантелеймона Пономаренко по вопросам строительства и архитектуры. Пущин, которого он сменил, по решению ЦК, возглавил исполком Узденского района. Вместо еще одного заместителя, Филипповой, на эту должность была избрана А. И. Концевая, до этого работавшая директором средней школы № 42 г. Минска…

В февраля 1956 года, получив наконец приглашение от Смирнова, я yexaл в Ленинград.

Поезд прибыл ранним утром. Быстро приведя себя в порядок в поезде, не заезжая в гостиницу, сразу же отправился в Смольный. Смирнов встретил меня приветливо. Расспрашивал о Минске, восхищался темпами восстановительных работ. Затем спросил:

- Что ты хочешь от меня?

- Очень многого, Николай Иванович. Хочу заимствовать все хорошее, что имеется в организации управления городом, в строительстве.

- Думаешь, у нас недостатков нет?

- А я не буду обращать на них внимания.

Смирнов улыбнулся:

- А ты дипломат!.. Ну что ж, скрывать от белорусских братьев ничегр не будем. И критику с благодарностью примем. Но имей в виду, лично сопровождать тебя на объектах не смогу, дел невпроворот. К тому же через неделю начинает работу XX съезд партии, предстоит серьезный разговор о будущем страны. Буду выступать, надо основательно подготовиться.

- Я и не рассчитывал на это. Мне даже сподручнее вникать во вся самому, без оглядки на время.

- Ну, значит, так и порешим: днем ты посещаешь все, что тебе захочется, а по вечерам рассказываешь, что понравилось, что не понравилось.

Прежде всего я направился в «Главленинградстрой». Его возглавлял Василий Яковлевич Исаев, впоследствии - председатель Ленгорисполкома, первый заместитель Председателя Госплана СССР. Поучиться у него было чему.

Василий Яковлевич рассказал мне, что до создания «Главленинградстроя» строительством в городе занимались свыше 130 организаций почти из 40 министерств и ведомств. Действия их во многом были несогласованными, что сказывалось на темпах строительства и его качестве. После создания единой подрядной организации производительность труда выросла вдвое, объем строительства - в три раза. В «Главленинградстрое» впервые в стране были сформированы специализированные тресты для возведения жилых домов и объектов социально-культурного назначения, осуществлен переход на индустриальное домостроение. Подготовка рабочих строительных профессий велась в подведомственных «Главленинградстрою» профессионально-технических училищах и на учебном комбинате. Такая организация процесса позволяла вводить ежегодно в эксплуатацию до 50 тысяч новых квартир, до 20 школ, 30-40 детских дошкольных учреждений, не менее 7-10 поликлиник, крупные больничные комплексы, предприятия торговли, кинотеатры и многое другое, что требовалось для создания необходимых условий в новостройках. Подразделения «Главленинградстроя» работали одновременно в 10-20 кварталах в районах массовой застройки и почти во всех районах Ленинградской области.

- Темпы строительства могли бы быть еще выше, - посетовал Исаев,- но сдерживает реконструкция старого жилого фонда. Значительную его часть составляют коммуналки, в которых живут по пять - шесть семей. Всех надо расселить, всем дать благоустроенные отдельные квартиры. А сама реконструкция, в частности, замена деревянных конструкций железобетонными требует особой тщательности. Так что я тебе в каком-то смысле завидую. Насколько я осведомлен, Минск строится практически с листа.

Услышав о масштабах разрушений, горестно покачал головой.

Впоследствии мне не раз приходилось встречаться с Исаевым в Госплане СССР, где он уже работал. Ко всем нашим просьбам он относился с предельным вниманием.

Кроме «Главленинградстроя» я посетил «Ленпроект», познакомился с организацией коммунального хозяйства. Эта тема предстааляла для меня особый интерес. В декабре 1931 года ЦК ВКП (б) принял специальное постановление «О жилищно-коммунальном хозяйстве Ленинграда», в котором ставилась задача превратить его в образцовый советский город. Меня интересовало, как ленинградцы вписывают бедный в архитектурном отношении стиль новостроек в роскошные формы времен Петра Первого и Екатерины Второй; как формируют инфраструктуру и управляют ею.

Пробыл в Ленинграде больше недели. Возвращался в Минск с противоречивыми чувствами. С одной стороны, был рад, что позаимствовал богатейший опыт. С другой стороны, стало обидно за свой город. То, раньше казалось вполне приемлемым, теперь, на фоне Ленинграда, выглядело убогим. Особенно жилищно-коммунальное хозяйство. Уборка улиц фактически не проводилась. Во всем городе насчитывалось около 30 вооруженных метлами дворников, которые подметали проспект Сталина от улицы Свердлова до Круглой площади. За порядком на всей остальной территории следили предприятия и организации. К чему это приводило, я уже рассказывал. Точно так же не было ни жилищного, ни дорожного управлений. Большая часть жилья находилось на балансе ведомств. За ремонт дорог тоже отвечали предприятия. В общем, все было организовано на местечковый лад.

По возвращении в Минск я написал докладную записку, в которой изложил программу кардинального переустройства системы городского хозяйства. В ней шла речь о передаче горисполкому всех функций по развитию и управлению городом, для чего необходимо было создать целый ряд управлений и проектный институт.

Если не вдаваться в детали, которые, вряд ли, читателю интересны, в результате осуществления моих предложении Минск превратился бы своего рода мини-государство со всей необходимой инфраструктурой - эдакий демократический анклав в центре забюрократизированной территории. Отправил ее в два адреса - в ЦК КПБ и Совет Министров БССР и стал ждать, предвидя, что реакция будет неоднозначной.

Первым откликнулся на мою записку председатель Госплана БССР Сергей Николаевич Малинин. Возглавил это ведомство он относительны недавно, в августе 1953 года. До того работал директором Института экономики, заведующим планово-финансово-торговым отделом ЦК КПБ.

- Василий Иванович, насколько я понял ваш замысел, вы предлагаете административную революцию. Хвалю. Смело! По-новаторски! Все поставленные вами вопросы абсолютно оправданны. По сути, и возразить-то нечего. Но, батенька, где же взять на все это деньги?! Бюджет не безразмерный. Давайте решать проблемы поэтапно.

Понимая, что решающее слово не за Госпланом, я спорить не стал. Поэтапно - так поэтапно. Все равно ведь плетью обуха не перешибешь! Председатель Государственного комитета Совета Министров БССР по делам архитектуры и строительства Владимир Король отнесся к моими предложениям более по-деловому. Поддержал идею создания института «Минскпроект», помог разработать его структуру. И даже поделился кадрами.

Главные баталии произошли чуть позже в Совете Министров БССР, у Каменского, при обсуждении вопроса о создании, по примеру ленинградцев, подрядной строительной организации. Выслушав мой доклад, министр строительства БССР Иван Жижель сразу встал на дыбы:

- Владимир Георгиевич, это же какая-то партизанщина! Децентрализация строительной отрасли негативно скажется на темпе и качестве работ.

Каменский прервал его:

- Иван Матвеевич, вопрос о том, создавать или не создавать «Минскстрой», уже не стоит. В условиях бурного роста города без такой организации не обойтись. Об этом красноречиво говорит опыт ленинградцев. А чтобы ты не думал, что Минск выпадает из твоего поля зрения, начальник «Минскстроя» будет в ранге заместителя министра. Считаю, такое взаимодействие полезным.

Жижель сопротивлялся недолго. Неохотно, но подписал приказ о создании «Минскстроя» на базе домостроительных комбинатов, включив в его состав тресты № 1, № 4, № 18, № 35 и трест квартальной застройки вместе с их производственными базами и подсобными предприятиями. Начальником Главка был назначен один из заместителей министра А. А. Борщ.

Без особых споров решился и вопрос о создании в составе Мингорисполкома Отдела капитального строительства. А вот мое предложение об организации городского Управления жилищно-коммунального хозяйства по финансовым соображениям перенесли на более отдаленный срок.

Это была победа. Теперь у горисполкома появилась возможность решать актуальные городские проблемы в комплексе, не ходя ни к кому на поклон, не согласовывая все до мелочей…

Пробивая в жизнь ленинградский опыт, я старался следить за тем, что происходит на XX съезде КПСС, проходившем 14 - 25 февраля 1956 года в Москве. Помнил, что Смирнов возлагал на него большие надежды. Судя по отчетам, которые публиковались в центральной печати, на партийном форуме царило полное единодушие. Собственно, по-иному и быть не могло. Если за кремлевскими стенами и случались какие-либо разногласия, они держались в глубокой тайне. Страна жила под лозунгом «Народ и партия едины», он много лет украшал крышу бывшего музея истории Великой Отечественной войны в Минске.

У себя в горисполкоме мы живо обсуждали Директивы по 6-му пятилетнему плану развития народного хозяйства, примерили их к городу. Дело в том, что за прошедшие десять лет Минск вышел далеко за пределы тех границ, которые определялись Генеральным планом, население росло более быстрыми темпами. Это требовало внесения корректив в экономическое и социальное развитие города.

Сообщение о секретном докладе Хрущева произвело на всех - и партийных руководителей, и рядовых коммунистов - эффект неожиданно откуда-то взявшейся и взорвавшейся бомбы. 5 марта 1956 года письмо ЦК КПСС, с которым, по решению съезда, необходимо было ознакомить коммунистов, поступило в ЦК КПБ; первыми его прочли члены бюро и ответственные работники партийного аппарата, на следующий день первые секретари обкомов, председатели облисполкомов, главы районных комитетов партии и аппарат Совета Министров. Обсуждение в первичных партийных организациях продолжалось весь март и первую половину апреля. По указанию из Москвы мы должны были отслеживать реакцию коммунистов и сообщать о ней в ЦК КПСС.

Реагировали люди по-разному, общим было лишь недоумение: если сподвижники Сталина знали о злоупотреблениях властью ранее, почему не предпринимали меры воздействия на вождя, почему трусливо прятались в кремлевских «кустах», а теперь изображают себя чуть ли не героями. Поступали предложения о переименовании улиц, площадей, о замене названий газет, даже о выносе тела Сталина из Мавзолея. Фиксировались и агрессивные действия: кто-то сорвал портрет Сталина, кто-то разбил его бюст. В защиту Сталина высказывались немногие.

В марте и апреле 1956 в ЦК КПСС была направлена записка за подписью Первого секретаря ЦК КПБ Н. С. Патоличева «О ходе изучения решений и документов XX съезда в парторганизациях Белорусской ССР». Наряду с описанием общей обстановки, перечислялись наиболее типичные вопросы, которые задавали коммунисты:

Следует ли считать Сталина теоретиком марксизма-ленинизма и можно ли пользоваться его произведениями при проведении политзанятий?

Как быть с произведениями Сталина и его биографией, со всей другой литературой для школ и институтов?

Есть ли необходимость изучать произведения Сталина?

Как быть с лозунгами, где упоминается имя вождя?

Как расценивать последнюю работу Сталина «Экономические проблем социализма в СССР», которая считается как бы его завещанием?

Какова степень виновности Сталина в убийстве Кирова?

Сводится ли культ личности только к культу Сталина?

Мог ли ЦК КПСС пресечь культ Сталина в самом его зарождении?

Почему старые большевики-подпольщики не боялись царя, уходили в ссылки, но добились торжества пролетарской революции, а сейчас боялись Сталина, что привело к таким жутким делам?

Почему члены Политбюро не подсказывали Сталину о допускаемых им ошибках?

Почему о недостатках Сталина не говорили при его жизни?

Оставят ли тело Сталина в Мавзолее?

Почему на XX съезде КПСС были отданы почести Сталину, в то время, когда уже было известно о его ошибках?

Были ли решения ЦК и СНК о выселении народов или лично это делал Сталин?

Можно ли критиковать членов Президиума ЦК КПСС?

Присутствовали ли на съезде реабилитированные товарищи?

Знали ли о письмах Крупской и Ленина при жизни Сталина?

Жив ли Ежов и где он работает?

Что можно сказать о бывших руководителях нашей республики - Кнорине, Гикало, Червякове, Голодеде?

Как выглядит в этом свете, то есть в свете таких издевательств, бывший генеральный прокурор Вышинский?

Как отвечать на эти и подобные им вопросы, не знали ни в Минске, ни в Москве. Думаю, положи вопросник перед самим Хрущевым, и он вряд ли бы нашелся, что ответить - слишком поспешной и непродуманной была предпринятая им акция.

Я не сомневался: Хрущев о чем-то умалчивает, что-то скрывает. О том, он боялся, мне рассказал в 1953 году помощник Председателя Совета Министров Украины, фамилию его я, к сожалению, не запомнил. С ним мы отдыхали в Гаграх, в санатории «Украина». По его словам, сразу после смерти Сталина Хрущев несколько раз приезжал в Киев с большой московской командой и, что называется, с ножницами в руках, изучал в архивах секретные документы. И те, в которых содержались компрометирующие его факты, уничтожал, особенно, если они касались расстрельных дел.

Пытаясь свалить всю вину за репрессии на Сталина, Хрущев в своем докладе не мог, да и не хотел дать объективную оценку времени его правления. Думаю, решился на этот шаг он только потому, что боялся разоблачений в причастности к репрессиям. Ведь, кроме уничтоженных им, где-то могли быть и другие секретные документы. Кстати, об этом открыто сказал и Председатель КГБ СССР Юрий Андропов: «У Хрущева руки повыше локтя в крови, и, выступая на XX съезде, он меньше всего думал о стране и о народе, действуя по самой незамысловатой формуле: разоблачу Сталина - смою и свои грехи!». Это его высказывание приводит в своей статье «Диссидент союзного значения» (газета «Совершенно секретно», N 10, 1998 г.) высокопоставленный сотрудник КГБ Вячеслав Кеворков, лично слышавший его из уст своего шефа.

Вопрос о том, надо ли было столь бесцеремонным образом низвергать вождя с пьедестала, даже сегодня, спустя более полувека после смерти Сталина, вызывает неоднозначную реакцию. Многие из людей старшего поколения считают, что XX съезд, подорвав веру в Советскую власть, положил начало распаду СССР и социалистического лагеря.

Я так скажу: Сталин, конечно, был жестоким человеком, на его совести смерть многих людей. Но не будь его, человека мудрого и с железным характером, Москву бы могли не отстоять, да и война могла затянуться. Фразу, вынесенную в название предыдущей главы: «Был культ, но была и личность», произнес на съезде писателей СССР Михаил Шолохов. И я с ним согласен. Сегодня культ сплошь и рядом, а личностей мало!

«Что-то буйных нынче мало, вот не стало вожаков» - пел философ и поэт Владимир Высоцкий.

Даже исследуя преступления закоренелых рецидивистов, чья вина не вызывает сомнений и подтверждена их собственными признаниями, суд принимает лишь те эпизоды, которые доказаны. Доклад же Хрущева - это словесный понос. В нем преобладают не факты, а эмоции. Откровенно говоря, не ему бы выступать разоблачителем Сталина. Во-первых, сам был повинен в репрессиях; во-вторых, в годы войны проявил откровенную трусость. Будучи членом Военного совета Южного фронта, в критический момент бежал с поля боя на самолете, бросив армию на произвол судьбы. Комиссар полка, в котором я служил, Филинов, был в этой армии комиссаром дивизии. Ему тоже предлагали улететь. Но он сказал: «Раз гибнет армия, значит, и я не имею морального права жить!» И застрелился. А Хрущев улетел, как ни в чем не бывало. Об этом мне рассказал мой бывший сослуживец, политрук Морозов; тяжело раненного, его успели вывезти оттуда.

Сталин, как известно, в критический момент, когда фашисты находились уже в восемнадцати километрах от Москвы, ее не покинул, хотя ближайшее окружение настаивало на его эвакуации в Казань. Был оборудован литерный поезд, который постоянно стоял под паром в Рогожском тупике. Интересную историю мне рассказал в конце семидесятых годов бывший заместитель редактора газеты «Гудок». Во время войны он был заместителей по железнодорожному транспорту у Хрулева, начальника тыла Красной Армии, и присутствовал при подготовке этого поезда на спецпутях для военных в двух километрах от Курского вокзала. Приехал Сталин, поднялся на платформу, прошел к своему вагону, затем прошел по перрону в конец поезда, возвратился, подошел к паровозу, вышел машинист, доложило готовности к поездке. Сталин вернулся к своему вагону, постоял… - сел в машину и уехал…

В 2007 году вышла в свет монография известного американская историка, доктора философии Гровера Ферра «Антисталинская подлость» (Гровер Ферр. - М.: Алгоритм, 2007. - 464 с.).

В ней автор сделал то, чего не удосуживались сделать предыдущие советские и зарубежные исследователи - тщательно проанализировал все положения доклада Хрущева и проверил подлинность обвинений Сталина с помощью рассекреченных архивов. Вывод оказался совершенно неожиданным: «Из всех утверждений «закрытого доклада», напрямую «разоблачающих» Сталина или Берию, не оказалось ни одного правдивого». Точнее так: среди всех тех из них, что поддаются проверке, лживыми оказались все до единого. Как выясняется, в своей речи Хрущев не сказал про Сталина и Берию ничего такого, что оказалось бы правдой. Весь «закрытый доклад» соткан сплошь из подтасовок такого сорта».

Гровер Ферр признает, что это открытие повергло его самого в шокя

«Для меня как ученого такое открытие оказалось неприятным и даже нежелательным. Мое исследование, конечно, и так вызвало бы удивление и скептицизм, если бы, как я полагал, выяснилось, например, что четверть хрущевских «разоблачений» или около того следует считать фальшивыми. Но вот что сразу взволновало меня и продолжает беспокоить до сих пор: если я стану утверждать, что каждое из хрущевских «разоблачений» ложно, поверят ли моим аргументам? Если нет, тогда уже не будет иметь значения сколь тщательно и скрупулезно автор подошел к сбору и обобщению свидетельств, доказывающих справедливость самих суждений…

Самая влиятельная речь XX столетия (если не всех времен!) - плод мошенничества? Сама по себе такая мысль кажется просто чудовищной. Ведь дело не только в ней самой, но и в очевидных последствиях. Кому, спрашивается, захочется «с нуля» начать пересмотр прошлого Советского Союза, Коминтерна и даже мировой истории лишь потому, что это вытекает из логики выдвинутых мной умозаключений? Куда легче представить дело так, будто автор промышляет псевдоисторической стряпней, утаивает правду и самолично фальсифицирует то, в чем облыжно пытается обвинить Хрущева. Результаты моих изысканий при таком подходе можно будет спрятать под спуд, и проблема исчезнет сама собой».

Есть две причины, которые могли побудить Никиту Хрущева к расправе над Сталиным. Во-первых, он сам был причастен (а по утверждению Гровера Ферра, даже в большей степени, чем кто-либо другой из Политбюро) к репрессиям. Участвовал в составлении расстрельных списков, сам их подписывал и носил на утверждение Сталину. Тот якобы даже журил его за излишнее старание, собственноручно вычеркивая многие фамилии, рано или поздно эти факты должны были просочиться из тщательно засекреченных архивов. И Хрущев решил обезопасить себя.

Вторая причина заключалась в ненависти, которую Хрущев испытывал к Сталину. И за те унижения, которым подвергал его вождь. И еще в большей мере за то, что он отказался принять участие в судьбе его сына. Леонид Хрущев был летчиком. Злоупотреблял спиртным. Во время одной из пьянок застрелил своего товарища. О его дальнейшей судьбе рассказал в своей книге «Сталин - Аллилуевы. Хроника одной семьи» (изд-во Алгоритм, М., 2014, 384 с.) внучатый племянник Сталина Владимир Аллилуев:

«Война диктовала законы военного времени, и они были законом для всех. Леонид из офицеров был разжалован в рядовые и направлен в штрафной батальон. Вскоре попал в плен. Немцы, узнав, что среди пленных сын члена Политбюро, стали использовать его для агитации в прифронтовой полосе: выступая по радио, он агитировал советских солдат и офицеров сдаваться в плен… Дело приняло политический характер. Сталин дал указание начальнику Центрального штаба партизанского движения П. К. Пономаренко выкрасть сына Хрущева у немцев. Когда Сталину доложили, что Леонид доставлен в расположение одного из партизанских отрядов, и попросили самолет для доставки его в Москву, то Сталин ответил: «Не надо рисковать еще одним офицером, судите Леонида Хрущева на месте». Сын Хрущева был расстрелян как изменник Родины. Хрущев после смерти Сталина тщательно скрывал этот факт, и даже был пущен слух, что летчик Леонид Хрущев погиб смертью храбрых в бою с несколькими немецкими истребителями. У нас умеют распускать слухи».

Состряпанная из непроверенных фактов речь Никиты Хрущева на XX съезде партии нанесла огромный политический урон Советскому Союзу, посеяла в душах советских людей первые зерна сомнений в справедливости социалистического строя, в нравственной чистоте вождей. С этого времени во власть полезли «и жук, и жаба». По выражению югославского политического деятеля Милована Джиласа, власть в СССР перешла в руки «нового класса», для которого личные интересы были выше государственных. Должность партийного и советского чиновника из почетной возможности служить народу превратилась в синекуру, способствующую обогащению, получению всевозможных льгот. Год за годом власть деградировала и, наконец, породила Михаила Горбачева и его приспешников.

Рождение Минского моря и прощание с Комаровской площадью

Буря эмоций, рожденная секретным докладом Хрущева на XX съезде партии, постепенно успокоилась, пересуды о нем прекратились. В культе личности для людей не было ничего нового. На их глазах вместо культа большой личности, которым был, безусловно, Сталин, устанавливался культ личности маленькой в лице Никиты Хрущева. На его груди появлялись все новые награды, а сам он вел себя все более развязно. В произносимых им длинных речах с пометками в скобках газетных отчетов «Смех в зале» все больше проскальзывали самовосхваление и самолюбование. Не слишком волновала минчан и дальнейшая судьба Сталина, все их помыслы были обращены к жизни родного города. А в ней в 1956 году произошло два знаменательных события: в новогоднюю ночь начал вещание Белорусский телецентр, а летом, 10 июня, официально открыто Минское море. О последнем хочу рассказать чуть подробнее.

Сегодня минчанам трудно даже представить, что река Свислочь, в которой еле-еле теплится жизнь, когда-то доставляла их предкам немало хлопот. Во время весенних паводков ее воды затапливали прибрежную часть парка имени Горького, многие примыкавшие к реке улицы. Как свидетельствуют архивы, в марте 1936 и 1937 годов уровень воды в Свислочи достигал отметки 3,68 метра, хотя летом не превышал 2 метров. В апреле 1941 года вода поднялась на 4,55 метра. Из затопленных квартир пришлось эвакуировать более 150 семей, принимать неотложные меры по защите первой Минской электростанции. А сильнейший паводок 1931 года привел даже к человеческим жертвам. В свое время Свислочь входила в состав пути из «Варяг в Греки», и даже после освобождения города, в 1944 году, рассматривался вопрос о реконструкции ее в судоходную, для малых грузовых судов.

Частично проблему наводнений решало Комсомольское озеро, торжественное открытие которого намечалось на 22 июня 1941 года, но было сорвано нападением на СССР фашистской Германии. Открыто оно уже после освобождения Минска. В начале 1950-х годов идею создания возле столицы крупного водоема, который не только бы позволил окончательно «стреножить» Свислочь, но и стал местом отдыха, реанимировали.

Территорию под будущее море выбрали в заболоченной местности, в районе южнее Заславля, на Ратомских болотах. Снести располагавшийся здесь небольшой завод по добыче торфа труда не составило. Гораздо больше хлопот доставило переселение жителей четырех небольших деревень, попавших в зону затопления. Их перенесли поближе к Ждановичам. Все семьи получили благоустроенные дома с приусадебными участками и необходимой для ведения хозяйства инфраструктурой. Люди не жаловались. Лишь одна старушка не хотела покидать родных мест, где прошла вся ее жизнь, похоронены родные и близкие. Кирилл Мазуров лично приезжал уговаривать ее О принудительном выселении даже одного человека не могло быть и речи.

Немало повозились с очисткой торфяного дна. Обычные методы оказались непригодными, пришлось звать на помощь взрывников. Вечером 9 мая 1953 года прогремели два мощных взрыва, перепугавшие жителей окрестных деревень, решивших, что началась новая война.