Скрипка выпадает из рук

Cовместный проект "Евразийская муза"

Скрипка выпадает из рук

ПОЭЗИЯ ЭСТОНИИ

Матс ТРААТ




Из цикла «Харалаские жизнеописания»

Еуалие Кюрвитс

Как отыскать ночью то,


что потерялось днём?


На земле на клюку опиралась.


Есть ли в царстве теней опора?

Салме Каугвеэ

Моя Айме высокая, стройная,


очень красивая девушка,


в университете училась на медицинском,


встречалась с одним русским


лейтенантом,


говорившим и по-эстонски.


Он привёз её после летней сессии


на мотоцикле домой.


Вечером крутили кино в Харала


«Путь на эшафот» –


о любви и смерти Марии Стюарт.


И, Силы небесные! –


мою дочь нашли на дороге,


убитой выстрелом в сердце!


Не дознались, кто застрелил.


Она росла без отца.


Натерпелась я издевательств –


незамужняя девушка-мама.


Две недели обмывала я спиртом


Айме прежде, чем схоронила.


Офицер рыдал навзрыд на похоронах


и принёс жестяной венок:


всё из жести – цветы и листья!


Через год уездный начальник милиции


признался больной, перед смертью,


что Айме убил он из ревности:


был на десять лет старше дочери.


В тот же год на Фому умерла и я,


от удара судьбы не оправившись.

Вильо Терявяйнен

Сколько раз я зарекался:


нельзя заходить так далеко!


Но соловей ликовал –


и Маре с ребёнком привезли домой.


Её отец привёз на такси.


А я, младенца отец,


виделся людям


безответственным олухом.


Ведь я же никак не мог


жениться на Маре –


уже был женатым!


Только Хильде пришла ко мне жить


с двумя детьми от прежнего мужа


и от меня на сносях.


А в обед принесли письмо:


экзальтированная Ирья, с которой


я познакомился на лыжне


Тарту-Кяэрику, сообщала:


«Дорогой Вильо, уже бесспорно –


сбывается моя мечта:


я жду от тебя ребёнка! Ура!»


Это стало для моих слабых нервов


последним ударом.


В тот день хоронили


на Красной Площади Куусинена.


Поминала кукушка.


Отправился в ельник, конец.

Эдуард Киивит

Мне, ремесленнику с хутора


Савиконну, достался участок земли.


Когда немцы пришли,


появился хозяин Савиконну


с лопатой,


а с ним его сын, служивший


в полиции Тарту.


Сказал: «Будешь есть у нас землю».


У леса заставили рыть


самому себе могилу.


Жена, прижимая младенца к груди,


побежала за нами. Молила:


«Креста на вас нет!


Хотите ребёнка оставить сироткою,


Без отца?! Пожалейте Ээди!»


Хозяин кивнул, Артур не пожалел бы.


Меня отослали в Тарту – в тюрьму.


Много допросов было.


Жена наняла адвокатов,


но сильно я был оклеветан


и к смерти приговорён,


обвинённый


в коммунистических склонностях.


В апреле день рождения Гитлера,


в тюрьме отметили жестом –


помиловали пятерых,


приговорённых к смерти.


Одним из них был я.


Когда возвратились русские,


прибежал ко мне хозяин Савиконну,


он просил, чтобы я не мстил.


Я ответил: «Ступай себе с миром,


мне твоя жизнь не нужна,


Бог сам тебе отомстит».


И смотри – как в воду глядел –


через два месяца погиб он,


попав под обвал брёвен.


А я по железу и дереву


ещё сорок лет работал.

Вайге Тихане

У нас было двое детей – сын и дочь.


От тяжкой работы в хлеву я устала,


ни за что не хотела третьего –


в петлю грозилась полезть.


Все следили за мной,


чтоб чего с собой не сделала.


А потом и дочурка родилась.


У Эдгара разболелась нога,


всё таскался по врачам и больницам.


Диагнозировали, лечили неправильно,


в свидетельстве о смерти написали: тромбоз.


Схоронили. А вскоре вечером


непроглядным «Москвич» подъехал


прямо к дому, и в нём сидевший


сказал одноклассник Эдгара:


«Вайге, я приехал к тебе свататься.


Быстро решай, возьмёшь ли меня?


Если нет, я уеду сразу же


и больше не вернусь!»


Я ответила: «Не уезжай, в дом входи».


Ночью говорил он на груди моей:


«И не думал,


до чего же хорошо с тобой!»


А я волосы его ерошила.


Утром шла, спеша в свинарник на работу.


Рядом Арне шёл, мой муж второй.

Перевёл Борис БАЛЯСНЫЙ

Яан КАПЛИНСКИЙ

***




Рассказывал студентам


о начале греческой культуры.


Рассказывал о хеттах, историю


Улликума, и сказал,


что на некоторых лидийских


табличках найдены


стихотворные тексты,


но вряд ли их смогут


когда-нибудь прочитать.


Рассказал ещё о Гомере


и его богах, о могиле Зевса на Крите,


о Митре, о вере в то, что мир –


поле брани


между воинствами добра и зла,


правды и лжи,


света и тьмы, где верующие –


это воинство


Митры, воины света


на этой извечной войне,


где камень воюет с камнем,


дерево с деревом,


зверь со зверем, человек с человеком.


Когда добрался до дома, очень устал


и сильно мучила жажда.


***


Нет Бога,


нет постановщика, нет дирижёра.


Мир существует сам по себе,


пьеса играется сама,


оркестр играет сам,


и, если у кого-то


скрипка выпадает из рук


и останавливается сердце,


смерть и человек никогда


не встретятся – за стеклом


нет ничего, потусторонность –


это зеркало,


из которого на меня смотрит в упор


большими глазами мой собственный страх,


а за этим страхом,


если только хорошо приглядеться, –


трава, и яблони, и подсолнечник,


медленно поворачивающийся


вслед за солнцем


без Бога, без постановщика,


без дирижёра.

***


Стихи как зелень –


весной она рождается


из каждой дождевой капли, из каждого


зёрнышка света, падающего в почву.


Сколько может вместить отрезок между


утром и вечером?


Сколько вместит одна страница?


А теперь, осенью, когда чёрные облака


низко плывут над землёй, задевая


мачты линий высокого напряжения и ворон,


дремлющих там в сумерках, поскольку


дня почти не бывает,


а есть только два тёмных


и длинных пальца ночи, держащих день


и нас так крепко, что нет уже места


дышать и думать. Всё, что я пишу,


написано наперекор этой тяжести,


вновь приходящей, стремящейся


вновь погрузить нас в сон, который видят


истлевшая листва, и корни травы,


и сама почва, где кроются все наши


неосуществлённые мысли,


нерождённые стихотворения.


***


На улице Валликраави одинокий


муравей тащил


травинку на разогретом асфальте тротуара.


Я ходил в Художественный музей,


смотрел, вытирая пот со лба,


фотографии Мари Каарма,


снимки ворон в феврале,


и поспешил дальше – в рюкзаке пачка макарон,


кило риса, турецких бобов


и банка серой краски;


надо ещё было выписать журналы


на будущий год, собрать в теплице томаты,


купить, если будет, мяса и колбасы,


и успеть на автобус, домой.


Я встретил ещё нескольких знакомых,


выслушал несколько новостей,


а теперь от этой поездки в город


мне запомнился лишь тот муравей


на пустом пыльном разогретом асфальте.

Перевёл Светлан СЕМЕНЕНКО


Прокомментировать>>>



Общая оценка: Оценить: 0,0 Проголосовало: 0 чел. 12345



Комментарии:

Загрузка...