Литературная Газета 6270 ( № 15 2010)

Лоб, который треснул

Искусство

Лоб, который треснул

Евгений МАЛИКОВ

По традиции «ЛГ» подводит итоги очередного фестиваля «Золотая маска». Национальная театральная премия лучшим спектаклям, а равно актёрам, режиссёрам и иным деятелям, без которых театр существовать не может, в этом году вручалась в шестнадцатый раз. Своеобразие программы нынешней «Золотой маски» большинство членов жюри, экспертов и критиков объясняют тем, что минувший сезон как-то не задался. Разумеется, для одних театров он сложился лучше, для других хуже. Но конкурсная программа фестиваля, как всегда, стала своего рода индикатором того, как и во имя чего живёт сегодня отечественный театр.

«Золотая маска» – 2010 в цифрах:

43 вручённые национальные театральные премии (включая 7 почётных);

50 спектаклей-номинантов из 12 городов России;

119 соискателей, выдвинутых на премию в частных номинациях;

40 сценических и около 20 лабораторных показов в рамках внеконкурсных программ «Маска плюс»;

в общей сложности свыше 150 «пунктов программы», продолжавшейся в Москве с 31 января по 16 апреля.

Взаимоисключающие параграфы «Золотой маски». О музыкальной составляющей фестиваля, и не только о ней.

МОРАЛЬ ГОСПОД МИНУС

«Не бери в лоб!» – так говорили мы друг другу в эпоху легкомысленной юности, встречаясь с оксюморонами бытия. То же самое хочу я сказать себе и сегодня. Из чувства самосохранения. В переизбытке страстей, что возникли в который уж раз от фестиваля.

Его принято ругать в кулуарах. Не отставал в этом и я. Он не нравится никому, но все стараются попасть на его мероприятия. Я же, заболевая от впечатлений ежегодно, попросту жизни без него не представляю. И констатирую: «Маска» в этом году, к счастью, была не хуже предыдущих. К сожалению, не лучше. Нейтрально: без малого вечной и столь же свирепо-необходимой.

Однако, исповедуя порой стратосферную безучастность морали господ, она оказалась способной уходить в пошлейшее средневкусие образованного плебса. На беду, это не выглядело снисходительностью сильного к чужой слабости. С другой стороны, хорошо и то, что это не выглядело заискиванием. Скорее, это было похоже на некоторую робость. На неумение сказать одно громкое «да» – небрежению мнением масс и другое – созидательному равнодушию к косому взгляду просвещённой публики. Мы, профессиональные зрители, будем ругать фестиваль всё равно. А «Золотая маска» (рассматриваю её как целостный организм) обязана нас не слушать!

Расщепление логики и чувств «Маска» вызвала вновь, и произошло это уже на этапе знакомства с афишей.

Фестивальные награды, даже приятные лично мне, усугубили раскол.

Зато теперь сквозь возникшее в голове отверстие смогут спокойно вытечь мои фестивальные мысли. Дыра большая.

ОРБИТАЛЬНЫЙ ЭКСПЕРИМЕНТ

Мой голос – в чём-то народный: я обеими ногами стою на земле, тогда как голова бывает лёгкой до пустотности… что единственное позволяет ей взлетать.

Мнение моё – ничуть не экспертное. Оно – моё. Среднего рода. Частная собственность. Которую я сейчас попытаюсь превратить в средства производства.

Не могу говорить о всей фестивальной программе. В этом году я регулярно смотрел то, что обычно: балет; слушал то, что обычно: оперу; но рассуждать стану не только о них. Кое-что я посетил внесистемно, и впервые мне хочется поведать о «Маске плюс», представления которой мне доставались с известной регулярностью. Эта дополнительная программа не входит в конкурс, зато является выразительным симптомом той высокой болезни, которую непрерывно переживает тело по имени «Золотая маска».

Поклитару вызывает споры. Мнение критика М. о хореографе не изменилось, поэтому спасибо «Маске» за аристократическую бережность к насилию, продолжающемуся по отношению ко мне лично. Ведь возможность воевать – святое право.

К несчастью, всё, что называлось в этом году экспериментальным, недотянуло до уровня «плюсовых» спектаклей. Хочу детально поговорить о спектакле «Непрерывная кривая» Инженерного театра АХЕ из Санкт-Петербурга.

Мне доводилось писать об этом театре. Я ценю его высоко. Главным образом за артистичность инженерной мысли. Но не только. Раз за разом спектакли АХЕ становятся прозрачнее по смыслу, сам смысл не теряет значительности, фокусы уступают место парадоксам.

О «Непрерывной кривой» хочется говорить без эмоций, хотя материя спектакля располагает к страсти, ибо послание АХЕ может быть прочитано по-разному.

Диспозиция: искусственный спутник Земли. На борту – два организма в тех странных воротничках, которые можно увидеть порой на картинах, изображающих собак. Для чего сей странный ворот – не ведаю: не кинолог, не ветеринар, но связь его с собаками для меня несомненна.

К инженерным приятностям относится изображение невесомости подручными средствами. Это остроумно, весело. Но не главное. Минимум техники дополнен преизрядным кривляньем актёров. И это поначалу раздражает. Не больше, чем раздражает среднестатистический ковёрный, но всё же.

Не вдруг понимаешь, что спектакль – о собаках-космонавтах. Одна из которых – цирковая (вот вам и оправдание клоунских ужимок!). Меж тем идиотизм крепчает. Звучит стихотворение Есенина об ощенившейся суке. По мне – не лучшее у классика, но, что важно в контексте спектакля, очеловечивающее собаку.

За гуманистическим маразмом – апофеоз, который и определить-то трудно по принадлежности к какому-то полю смыслов. Марк Бернес поёт песню про «огромное небо», которое «одно на двоих». Что могло бы вызвать смех у человека подлого, не подведи нас АХЕ к параллели: жертва собак ради человека столь же оправданна, сколь оправданна человеческая жертва (гибель военных лётчиков) ради пославших их в полёт богов. Или «так называемого бога». Или абстрактной «высшей цели».

Театр АХЕ экспериментален настолько, что наибольшие успехи сопутствуют ему там, где он встречается с такими же «отмороженными» испытателями, как и он сам. Таким «опытным полем» является, например, Театро ди Капуа (прошлогодняя «Мария де Буэнос-Айрес» на «Маске», премьера зонг-оперы «Медея. Эпизоды», пока неведомой москвичам, – всё говорит о новой сцене, которая вот-вот избавится от надоевшего многим реалистического театра).

И напротив, неудачным бывает взаимодействие с «академическим искусством» (Максим Исаев, член АХЕ, выступил художником балета «Конёк-горбунок», но об этом спектакле я писал подробно).

При частных неудачах, которыми была отмечена «Непрерывная кривая» (инженерное мастерство членов театра превышает мастерство актёрское), спектакль следует признать событием высочайшего значения.

ЗУБЫ ДРАКОНА

В балете в этом году сложилось интересное. В конкурсе участвовали либо откровенно выдающиеся (по разным, правда, критериям), либо откровенно мерзкие произведения. Пропасть меж этими категориями была огромной. Туда-то и рухнул победителем Алексей Ратманский с двумя балетами.

Я жёстко критиковал победителя «Золотой маски» (лучший хореограф) за его балет «Конёк-Горбунок». Но вовсе не потому, что не люблю Ратманского. Я защищал Алексея Осиповича, когда вся Москва в кулуарах ругала его «Пламя Парижа». Защищал не только в «ЛГ», но и в курилках, что гораздо опаснее. Я высоко оценил его «Лунного Пьеро», «Золушка» Ратманского мне кажется наиболее интересной из виденных, но… с «Коньком» я остаюсь при своём мнении.

Нет, конечно, после «Онегина» Бориса Эйфмана и (особенно!) «Ромео и Джульетты» Кирилла Симонова я гораздо благосклоннее отнёсся к «Горбунку», нежели сразу, но это было потом. От бедности. Ибо «Онегин» был банально скучен. Увлекательнее его не сделали ни осовременивание, ни патологизация отношений. А на все заявления о том, что у Эйфмана уникальная труппа, я скажу: «Когда мне захочется посмотреть действительно уникальную труппу, я обращусь к знаменитому фильму Тода Браунинга. Где всё по-честному».

И всё же у меня есть основания быть недовольным балетными результатами. Да, я счастлив вместе с Алиной Сомовой её победой, но Анна Жарова из Новосибирска (при всей моей любви к Алине), на мой взгляд, была интереснее. А уж «лучшего танцовщика», которым был признан Владимир Варнава, и сравнивать с замечательным Игорем Зеленским из Новосибирска неудобно.

Балет, в котором станцевал нынешний танцор-триумфатор свою партию, останется в памяти невероятным даже для Кирилла Симонова уровнем самоплагиата, запредельно бедной танцевальной лексикой и какой-то общей неприятной болезненностью инстинктов наблюдателя, пересказывающего нам «Ромео и Джульетту» в петрозаводской версии.

Невероятно, но жюри обошло вниманием выдающуюся работу: балет Na floresta Начо Дуато, исполненный молодёжью Театра Станиславского и Немировича-Данченко. Лоб трещит даже поперёк черепных швов!

К общей беде членов жюри относится и непонимание редкостного здоровья, торжества красоты-как-нормы в программе, привезённой Новосибирским балетом. Одноактовка Эдварда Льянга «Бессмертие в любви» оказалась прекрасным примером Современного Благородного Танца; предшествовавшие ей «Тени» из «Баядерки» в рекомендациях не нуждаются; а последовавшая в третьем отделении изящная штучка Баланчина «Не всё ли равно?» явилась гимном игривой легкомысленности нобилей.

М-да, до жюри «доезжает» одна псевдозначительность.

Последний балет, о котором не могу смолчать, – «Медея» Пермского театра. В потенции – произведение удивительной силы, которую не смогло раскрыть либретто. Как музыка, так и пластика содержат яростные дионисийские силы убивающей женщины; аскетично, но очень наглядно решена сцена с сожжением Главки; незадача одна: спектакль, опирающийся на три эпизода мифа, получился изобразительным. Следовало бы добавить (не трогая основу) пролог и эпилог. В прологе Медея могла бы вплывать в элладские территориальные воды на «Арго», разбрасывая вокруг окровавленные куски плоти собственноручно разорванного ею родного брата. А в эпилоге волшебница должна была унестись на колеснице, запряжённой драконами.

Тогда балет стал бы совершенным: кто такая Медея? куда удалилась? а главное – зачем подарила грекам непонятное золотое руно? Величие, загадочность, кошмарность мифа и его непонятная и пугающая красота стали бы перед зрителем во весь рост. Представляете, что было бы, если уже сейчас в показанном ощущается властное утверждение хаосом своего первородства?

«Медея» не могла победить по причине внутренних слабостей.

Na floresta оказалась без призов по причине присутствующего в балете метафизического вызова (о балете я писал в своё время).

Новосибирск с Баланчиным и Льянгом был проигнорирован из-за слишком явного аристократизма программы.

Ну а победителем стал балет «Русские сезоны», поставленный Ратманским для Большого театра. Спектакль более удачный, чем «Конёк-Горбунок», но отмеченный той же бедой: недопониманием русского искусства. В «Коньке» Ратманский «не доставил» нам аутентичное похабство, а в «Русских сезонах» с неполным пониманием хореографом природы русского танца может посоревноваться только полное непонимание природы русской песни, продемонстрированное автором музыки Леонидом Десятниковым.

И хотя Ратманский хорош уже тем, что его спектакли вызывают зрителя на диалог, выбор жюри – посеянные зубы дракона. Что из них прорастает? Спросите Медею.

КИСТЕНЬ ЗАРАТУСТРЫ

И наконец. Опера. Раздел, для обзора лёгкий. Поскольку «Лючия ди Ламмермур» Гаэтано Доницетти была пусть однобоко, но тщательно разобрана нами аккурат по премьере в Театре Станиславского и Немировича-Данченко (лучший спектакль), а Александр Борисович Титель (худрук указанного театра, лучший режиссёр в опере) вообще, можно сказать, не сходит с наших уст. О «масочной» работе Тителя «Гамлет (датский) (российская) комедия» я тоже писал сразу; я «болел» за «Гамлета» едва не больше, чем болею за Lazio, однако мои чувства жюри взбодрило лишь чуть-чуть, а именно: удостоив Кобекина звания лучшего композитора в музтеатре.

Отметим, что лучшим дирижёром был назван Валерий Платонов из Перми, адекватно отработавший на опере «Один день Ивана Денисовича». Было бы несправедливо по отношению к Александру Исаевичу, окажись опера про лагерных доходяг легче для прослушивания, чем произведение, положенное в её основу, для прочтения.

И вот теперь я вернусь к тому, с чего начал. Откуда раздвоенность «Маски»? Почему в программу попадают произведения выморочно-болезненные? Ведь я знаком со многими членами экспертного совета, и они производят впечатление здоровых людей. Страх? Желание угадать «народу нравится»?

Я призываю взять за образец Константина Леонтьева, который был некогда назначен цензором. И который поданные произведения вовсе не читал. Отдавал конюху и руководствовался его мнением. Полагая, что тот лучше знает, что народу полезно, а что нет.

Назову этот метод «Кистень Заратустры». И предложу именно им отбиваться впредь от Эйфмана, Симонова и иже с ними. Использовать его во всех сомнительных случаях. Сомнительным считать каждый. О зрительских лбах не беспокоиться. Поздно.

Прокомментировать>>>

Общая оценка: Оценить: 0,0 Проголосовало: 0 чел. 12345

Комментарии: