Литературная Газета 6433 ( № 40 2013)

Какие ворота ведут в литературный двор?

"ЛГ"-ДОСЬЕ

Попов Михаил Михайлович - прозаик, поэт. Родился в 1957 году в Харькове. Учился в сельскохозяйственном техникуме и Литературном институте. Автор трёх сборников стихотворений и многих книг прозы. Лауреат премии им. Горького (1989, 2012), им. В. Шукшина (1992), им. Бунина (1997), Московского правительства (2002), им. А. Платонова «Умное сердце» (2005), им. И.А. Гончарова (2009), Москва–ПЕННЕ (2011) и др. Произведения переводились на французский, китайский, немецкий, арабский, английский и другие языки.

– Вы родились на Украине, жили в Казахстане и Белоруссии, а затем осели в России. Это как-нибудь повлияло на ваше творчество?

– Осел я в Москве, так что мой путь – из хохлов в москали, с длительными заездами в предгорья Тянь-Шаня и на берега Немана. Глубоко благодарен всем трём своим малым родинам. Россия же для меня – всё ещё не вполне достигнутая цель и постоянная новость. Куда ни поеду – дывлюсь и дивлюсь. А лучше всех на тему писательского происхождения высказался, по-моему, М. Пришвин: «Я родился в Ельце, а своей родиной считаю «Капитанскую дочку».

– Как многие прозаики, вы начинали со стихов, а что произошло потом?

– На самом деле начинал-то я как прозаик. В юности написал несколько романов. Перед уходом в армию сжёг. И правильно сделал. Хотя мне до сих пор нравятся название одного: «Присутствие духа» и первая фраза другого: «Берегитесь, я уже родился!» Стихи появились почти вынужденно, пришлось написать 400 строк для поступления в Литинститут. Увлёкся. Хотя, наверное, соответствующее ощущение мира у меня имелось. В сельхозтехникуме, где я учился, мне больше всего нравился предмет «Защита растений», именно из-за поэтичного названия.

– А как сейчас со стихами? Или все силы уходят на прозу?

– Пару лет назад они опять стали охотно сочиняться. Как будто мне снова нужно куда-то поступать. Выпустил сборник и несколько больших подборок. Там и «тонкая» лирика, и даже неожиданная публицистика. Буквально накануне звонка из вашей газеты закончил стихотворение «Повесть о настоящем молдаванине». В основе реальное событие – нелегал из маленькой южной страны падает с высоты на московской стройке, ломает ноги и, не желая подвести хозяина, ползёт вон с территории, чтобы скорую ему вызвали как пострадавшему на улице. По дороге, в шоковом состоянии, конечно, беседует с Ресиным и Мересьевым.

– Должностью главы Совета по прозе при СП России не тяготитесь? И чем, кстати, занимается ваш совет? Что, там реально обсуждается какая-то проза? Глядя на руководство СП, на этих незаменимых старцев, до сих пор озабоченных собственными регалиями, не верится, что в этой структуре функционирует хоть один какой-нибудь отдел[?]

– Одно время деятельность этого совета была если не активной, то почти регулярной. Помню два последних заседания. Одно, под девизом «Фабула – дура, сюжет – молодец!», было посвящено проблеме, которую можно сформулировать так: имеет ли право серьёзный русский роман быть занимательным? Умами большей части современной нашей литературной общественности владеет постное мнение, что значительная книга обязательно должна быть если не безысходно мрачной, то хотя бы нудной. Авторов, готовых соответствовать этому запросу, сколько угодно, но никто из них не напишет «Господ Головлёвых». Во всех отношениях полезнее ориентироваться на ту аллею нашей литературной традиции, где цветут «Пиковая дама» и «Тарас Бульба». На последнем по времени заседании речь должна была идти о со­временном историческом романе. О печальном, если не сказать правдивее, состоянии дел в этом отделе нашего беллетристического хозяйства. Впрочем, исторические романы ругают во всех странах и во все времена. Последние несколько лет совет фактически не функционирует. Прозаикам стало неинтересно говорить о прозе. Наверно, больше пишут.

– Вы как-то обмолвились, что современным литпроцессом в России управляют пять тусовок: шестидесятники, «новые книжники», неоязычники-империалисты, православно-соборные писатели и «звёзды рассеянной плеяды», живущие по всей стране. А пояснить не могли бы, что имели в виду?

– Не надо концентрироваться на слове «управляют». Я имел в виду, что на большой литературный двор у нас можно попасть через ограниченное количество ворот, ну и обозначил их грубо и вольно. Кто-то видит большее количество входов, кто-то не желает никуда входить, кто-то вообще считает, что нет никакого забора и даже двора. И все правы. В разные эпохи были разные механизмы приобщения к соответствующей корпорации. То действовала система салонов, то ещё что-то. Пример из японской литературной жизни XIX века: начинающий автор шёл к заслуженному мастеру в работники, жил у него в доме, колол дрова, таскал воду, вообще трудился по хозяйству, попутно приобщаясь к тайнам ремесла. Это называлось «войти в ворота».

– Но мы-то не в Японии.

– Бог с ней, с Японией. В нашем отечественном варианте этой проблемы основной момент – взаимоотношения писателя и власти. И тут есть нюансы. В России хорошее время для литературы может быть не слишком хорошим для писателей. Отношения власти с литературой и отношения власти с писателями – не одно и то же. Власть ошибается, считая, что литература ей что-то должна. Французы правы – нужно много истории, чтобы появилось немного литературы. Я согласен с теми, кто считает, что Пушкин – это реакция на Петровские реформы и их искупление. Другое дело Союз писателей как собрание профессиональных литераторов. Тут другой тип взаимоотношений. Договор. В 1934 году власть и писатели упорядочили свои отношения. Вы нам – соцреализм, мы вам – пайки-квартиры. Всё честно. Широко известен такой апокриф: при подготовке 1-го съезда Союза писателей спросили у вождя, к кому приравнять в государственной табели о рангах члена будущей организации. Он ответил: к полковнику, со всеми вытекающими отсюда материальными последствиями. После обрушения советской власти произошло насильственное освобождение литературных крестьян из советского колхоза, но как всегда у нас – «без земли». Почти всем стало плохо. Сначала, конечно, литераторам, но теперь, я наивно надеюсь, и власть сообразила, что с помощью одного Урганта всех своих проблем она не решит. Народ читателей способен на большее, чем народ телезрителей. Многие считают: назрела необходимость какого-то нового договора. Он видится им в форме закона о творческих союзах. У полковника есть полковничья пенсия. Почему писатель не имеет права на то, чтобы стаж его членства в творческом союзе приравнивался к трудовому стажу?! Да, Есенины с Маяковскими не выходят на пенсию, но ведь никто и не полагает, что Союз писателей должен состоять только из гениев. Ведь и не каждый полковник настоящий.

– Хорошо, к какой тусовке (хотя бы приблизительно) относитесь вы? Всё же вы более близки с патриотами, нежели с либералами…

– Нынче у нас почти все – патриоты, только под патриотизмом понимают разное.

– Удостоившись многих премий (Шукшинской, Бунинской, Платоновской и др.), вы успокоились? Можете сказать, что не обделены вниманием читателей, критиков, литературоведов?

– Я давно понял: практически все, кто писал о моих сочинениях, правы. Особенно я благодарен тем, чьи трактовки кардинально не совпадают с моими представлениями о том, что именно я сочинил. Чувствуешь себя правителем, к землям которого прирезают за просто так всё новые и новые территории. Иногда, конечно, раздражает, когда тебя хвалит заведомо неумный человек, но приходится терпеть – не возражать же, в самом деле.

– А как быть тем, кто обделён? Тем, кто просто по возрасту не мог, как вы, дебютировать во времена СССР. Им-то гораздо сложнее пробиваться.

– Когда дебютировал я, был один набор проблем и препятствий, сейчас другой. По-моему, это настолько очевидно, что даже не тема для серьёзного разговора. У каждой эпохи свои переполохи.

Беседу вёл Игорь ПАНИН

Три обязательных вопроса:

– В начале ХХ века критики наперебой говорили, что писатель измельчал. А что можно сказать о нынешнем времени?

– Ещё жив и работает Чехов, тут же Блок, Белый, Горький, Андреев, начинаются Бунин и Шмелёв. Да что я, – все всё знают. Вывод: тогдашние критики ошибались. Чтобы «опыт по сличению времён» был поставлен корректно, критики начала XX века должны были бы высказаться и по поводу современных писателей. Это трудно организовать. Могу, если угодно, сравнить авторов начала прошлого века с авторами начала нынешнего, но, боюсь, результат предсказуем.

– Почему писатели перестали быть «властителями дум»? Можете ли вы представить ситуацию «литература без читателя» и будете ли продолжать писать, если это станет явью?

– На сайтах Стихи.ру и Проза.ру, насколько я знаю, сотни тысяч авторов. Устрашающее количество «властителей», на всех и «дум» не хватит. Как только за стихи перестали платить, количество пишущих стихи резко увеличилось. Чего больше в этом явлении – идиотизма или святости, я не берусь сказать. Нынешняя ситуация характерна тем, что у нас исчезло – или почти исчезло – разделение на сочинителей и читателей стихов. Пишут те, кто читает, читают те, кто пишет. Я не ругаюсь и не скорблю, просто так оно есть. В прозе вряд ли дойдёт до таких крайних форм. Даже ничего не пишущие люди любят, когда им рассказывают интересные истории, и, подозреваю, никогда не разлюбят.

– На какой вопрос вы бы хотели ответить, но я его вам не задал?

– Вспоминается мне Лит­ин­с­ти­тут­ский преподаватель Михаил Павлович Ерёмин. Он был немалый артист. Однажды выдал такую интермедию: громко, отчётливо произнёс перед заскучавшей аудиторией знаменитую формулировку: «Материя есть объективная реальность, данная нам в ощущениях». Театрально смолк, обводя нас одновременно лукавым и орлиным взором. Десять секунд прошло, пятнадцать. Потом говорит: «Ну, я жду!» – «Чего, Михал Палыч?» – «Вопроса!» – «Какого?» – «Данная в ощущениях! Кем, КЕМ данная?!»

Теги: Михаил Попов , современная проза