Литературная Газета, 6540 (№ 05/2016)

«Шанхайцы»

«Шанхайцы»

Литература / Поэзия

Путешествие в Китай

Теги: современная поэзия

В № 1 «ЛГ» писала о поездке молодых писателей России в Китай. Оказалось, что их волею судеб и волею выбора куратора мероприятия Олега Бавыкина объединяет не только совместное пребывание в Китае. Все они работают в манере, в эстетической основе которой лежат традиционные национальные ценности. И всех их в упор не видят те, кому поручено курировать литературу на государственном уровне. Много горечи в том, что эти молодые русские писатели называют себя «шанхайцами». Пророков нет в Отечестве своём? На этот вопрос ещё предстоит ответить. Сегодня, представляя читателям поэзию автора с берегов Невы Игоря Лазунина и мурманчанки Екатерины Яковлевой, а также прозу живущего в Иркутской области Андрея Антипина, мы надеемся, что эти имена очень скоро засверкают во всём блеске в нашем литературном и медийном пространстве.

Суета неказистой судьбы

Игорь ЛАЗУНИН,

САНКТ-ПЕТЕРБУРГ

ЗАГЛЯНЕМ В НЕБЕСА

На стекле холодов хохлома.

Еле видно деревьев огарки.

Скучный день продолжает хромать.

И не вызреет солнца хурма.

Ставит мёртвому парку припарки

В санитарском халате зима.

А в квартире встаёт на дыбы

Тишина перед мысленным взором.

Тень боится своей худобы.

И на кладбище книжном – гробы.

И обходит владенья дозором

Суета неказистой судьбы.

Смерть во мне коготочком косы

Увязает, как птица в ловушке.

Простота её дикой красы

На ходу усмиряет часы.

Замирает растенье в кадушке

Под ремнём световой полосы.

Выхожу на мороз, обмануть

Жизнь, растрескавшуюся, как губы.

И не страшно, что мехом вовнутрь

Мне пошита ежовая шуба.

* * *

Просто я другое дерево.

Г. Поженян

От ветра себя не укрыть ни вороне, ни голубю –

Берёза раздета. Дрожанье худющих ветвей.

Вот так же с досадою смотришь на женщину голую,

Которая в юбке и блузке была красивей.

Других одевают по моде в извёстку гашёную.

Извёсткой твоей некрасивости не изменить.

Ты лучше забудь про моё обожанье грошовое,

Небрежным касаньем руки говорю – извини.

Я сам по себе, ты сама… Вот такая ботаника.

Привычный удар топора, ты пропала, я – пан.

Зима. За стеною снежинок растрёпанных паника.

В печи безупречно красив твой разрубленный стан.

ЛЕТНИЙ САД

Букет оркестра музыкой желтел,

Чем был похож на осени придаток.

Над Летним садом сумрак тяжелел.

Гуляли: кто с женою, кто – поддатый.

Вот так бы жизнь, как музыка, текла.

Взгляни, осталось в солнечном колодце

Для нас двоих на донышке тепла.

Поднимем глаз холодные болотца,

Заглянем в небеса, в покой их черт.

Зачем они от нас так отдалённы?

Поймём ли мы хоть что-то, прежде чем

Сойдём в могилу спального района?

* * *

Я к тебе обращаюсь на «вы»,

Будто не было долго и часто

Непонятного детского счастья

Под мечтательный шёпот Невы.

И не мы на растрёпанный дождь

В забытьи натыкались с размаху.

Не над нами, как чокнутый знахарь,

Колдовала любовная дрожь.

И не нам заменяла кровать

Шелестящая грудь сеновала.

И как будто не ты целовала

Так, как можешь лишь ты целовать.

Нет, не стала ты тем дорогим,

С чем душа породниться б мечтала.

Потому что всегда было мало

Мне того, что хватало другим.

* * *

Мы ломали комедию, словно детишки игрушки.

По квартире клубились слова, будто пух из подушки.

Веселясь, разбросали семейного счастья конструктор,

И дивились, как падали на пол детали со стуком.

Ты сломала машинки, а я – всех напудренных кукол.

Даже кот не лизал ничего, только грустно мяукал.

Что осталось? От куклы нога и фрагмент ягодицы.

И пружинка в кармане, которая не пригодится.

* * *

Воздушный змей перегрызает леску,

Свободой неосознанно влеком.

И вот она с неуловимым треском

Ему дарует небо целиком.

И у него распутный ветер в штате.

Ему плевать, что он – папье-маше,

Пяток гвоздей, гнилой оконный штапик.

Восторг его толкает вверх взашей.

Он обернётся вниз, неотразимый,

Какой пустяк, что в пыльном далеке

Ребёнок превращается в слезинку,

Бегущую по луговой щеке.

* * *

Стихом застигнутый врасплох

У здания столовой,

Я делаю обычный вдох,

А выдыхаю – слово.

Не в предвкушении котлет

Раззявлен рот корытом –

Меня в ребро толкает Фет

Сверкающим копытом.

Не жди меня, моё рагу,

Не жди, компот бесплатный.

Здесь муза пляшет на снегу,

Босая и без платья.

Когда бурлит духовный пир,

Не думаешь о теле…

Но всё-таки: двойной гарнир

И две, нет, три тефтели!

В чёрный день просила хлеба

Екатерина ЯКОВЛЕВА,

МУРМАНСК

* * *

Старый дом у реки, где на привязи лодка

Дремлет, носом зарывшись в белёсый песок,

На поленнице кот изогнулся как скобка,

И от солнца горяч его бархатный бок.

Он тягуч, как смола, вечер праздный и длинный,

И купаются мухи в ведре с молоком,

Между рамами окон краснеет калина,

И притихла гармонь под цветным рушником.

Поглядишь – тяжелеют ресницы от влаги,

Вдруг поймёшь, что все истины мира – просты...

Как светло оттого, что из белой бумаги

Распустились на старой иконе цветы...

Во дворе пахнет сладостно скошенной мятой,

Тонконогая лошадь вдали на меже,

Я была здесь такою счастливой когда-то...

Здесь теперь меня нет. И не будет уже.

* * *

В чёрный день просила хлеба

Я на паперти.

И послал мне старец с неба

Стол со скатертью.

И отрезал половину

Хлеба свежего.

Бес меня толкает в спину

Зло и бешено!

Добрый хлеб тот отодвинув –

Обесценила.

«Мне не нужно половину.

Дай мне целое!»

Небо мне – как на замочки

Дверь закрытая...

Молвил старец:

«Что ж ты, дочка?

Видно, сытая...»

И исчез – как будто не был,

Только видится:

Белый снег, как крошки хлеба,

С неба сыпется...

* * *

Пролистали последние главы

Года старого, заперли дверь.

Ради нашей с тобою забавы

Лишена жизни юная ель.

Поутру разбредаются гости,

Свечи слепнут, допито вино.

Только ветер зашёлся от злости,

Горсти снега швыряя в окно.

Мы же чуда не ждали, не так ли?

Не признаюсь, и ты промолчи...

Мы с тобой в этом глупом спектакле

Так бездарно сыграли в ночи!

Осыпается тёмная хвоя,

Отгорел фейерверков пожар...

От глухого предчувствия горя

Бьётся вдребезги ёлочный шар...

* * *

От чувства счастья просыпаться,

Всех прежде зорь, всех раньше птиц

Ступнями чуткими касаться

Скрипучих тёплых половиц.

Прильнуть к окну, где скоро былью

Рассвету стать – ликуй, встречай...

И видеть: опадает пылью

Увядший в вазе Иван-чай.

* * *

Понемногу уходишь.

Не сразу, а так –

Всё по капле одной, по крупице.

Свет идёт за тобой, опускается мрак

И слетаются снов вереницы.

Ты уходишь.

Угрюма безмолвная рать

Твоих книг на моей пыльной полке,

С каждым днём всё трудней в простынях отыскать

Мне твой запах смородинный, тонкий.

Не препятствую.

Только смотрю не дыша:

Отступает тепло постепенно.

Так, должно быть, уходит из тела душа,

Или кровь утекает из вены...

Не позволишь надежде дурачить меня

И подаришь билет на забвение...

Жить на ощупь отныне до крайнего дня,

Мы теряем любовь, словно зрение.

* * *

Маленький любимый человек,

Чьи глаза не устают светиться,

В жизни первый раз увидев снег,

Хочет им со мною поделиться.

Крепко мокрой варежкой схватив

За руку меня, идёт, несмелый,

Мы молчим, дыханье затаив,

Будто сон нам снится белый-белый.

Не могу сдержать счастливых слёз,

Видно, я была совсем слепая..

Мимо этих сказочных берёз

Раньше шла я, их не замечая.

Белый снег, как ангела крыло,

Белый цвет сейчас всех красок ярче,

Я учусь у сына своего

Видеть этот мир совсем иначе.

Бог всесильный время подарил,

С лёгкостью перевернув рукою,

Как часы песочные, весь мир,

Перед вновь прозревшею душою.