Литературная Газета, 6553 (№ 20/2016)

Оправдательный приговор

Оправдательный приговор

Книжный ряд / Библиосфера / Книжный ряд

Иэн Макьюэн. Закон о детях. /Пер. В. Голышев. – М.: Эксмо, 2016. – 288 с. – 3500 экз.

Есть два утверждения. Первое: Иэн Макьюэн – современный англоязычный классик, такой себе столп британской словесности. Второе: Виктор Голышев – прекрасный переводчик англоязычной прозы. Уже исходя из этого, «Закон о детях» как минимум заслуживает внимания.

Сюжет таков: судья по семейным делам Фиона вплотную приблизилась к 60-летию, когда её жизнь, как в любом порядочном романе, накренилась. Муж собрал чемодан и отправился тратить нерастраченное в спальню к молоденькой девушке-статистику, из серебряных рамок с крышки рояля стали укоризненно поглядывать фотографии несчётных племянников, как бы напоминая о принесённой в жертву карьерным успехам радости материнства, а тут ещё эта самая карьера подкинула дров в камин печали. Несовершеннолетний Адам Генри – смертельно больной свидетель Иеговы, и можно было бы надёжно изъять его из рук костлявой, проведя переливание крови, да только Бог настрого запрещает своим «овцам» такие переливания. Родители и сам умирающий готовы стоять за свои идеалы вплоть до летального исхода, врачи гуманистично рвутся спасти юношу, но жить мальчику или умереть, решает облачённая в судебную мантию Фиона.

Интересная биографическая деталь: Макьюэн в судебных тяжбах выбил право воспитывать двух сыновей от первого брака, но одного из них после четырёхлетних метаний похитила безутешная мать. С текстом рецензии это связано единственно тем, что оборачивает разговор в сторону ключевой для романа судейской тематики. Профессия героини является не только средством создания жизнеспособного образа и двигателем повествования: она, как самодовлеющая сила, отнимает под свои нужды бессовестное количество страниц. А со страниц нещадно сыплются «барристеры», «солиситоры» и законодательные ссылки: столько же внимания, сколько уделено юридической кухне, Макьюэн отводит разве что британской топонимике. «Производственный роман!» – кричит откуда-то въедливый читатель, и мы не против навесить ярлык.

Против, может статься, был бы сам Макьюэн: круг вопросов, которые он успевает назадавать в небольшом совсем романе, категорически не хочет ограничиваться судопроизводством. Семейный кризис и болезненное старение, разъедающая обида и трудоёмкое прощение, светский гуманизм и религиозные идеалы...

Эту возвышенную повестку Макьюэн не чурается оттенять зарисовками о насущном: так, разочаровавшийся в собственной профессии адвокат во время репетиции (музыкальная линия, к слову, так же тонко тянется сквозь весь роман, как и более «упитанная» юридическая) совсем некстати заговорит о работе. Расскажет, как несправедливо осудили четырёх ирландцев, – и в этой субъективной накипи проступят разом и национальный вопрос, и классовый, и бюрократии между делом оплеуха. Стилевой аскетизм автора уместен и оправдан: словесных вензелей до скудости мало, зато смыслы укладываются, как кирпичи, один к одному.

15 лет назад получивший премию за перевод макью­энского «Амстердама» Виктор Голышев – который, надо сказать, и нынче не подвёл – говорил об этом так: «Что автор хочет сказать, то он и говорит. Сейчас этого почти никто не умеет делать». А побеседовать автор хочет прежде всего о человеке – оттого именно у седых висков Фионы сходятся все линии и пунктиры. Из-за упомянутого аскетизма это, быть может, выглядит чуть схематично, но искусность выделки пробуждает уважение. Однако независимо и даже вопреки – выделке и сухопарой букве закона – в скупой на выразительность прозе Макьюэна то и дело ослепляют детали. Вот супруги, между которыми разверзся каньон, примирительно вальсируют вокруг чашки кофе, вот судья, сидя напротив восторженного юноши, опасливо прячет руки под стол, вот смертельно больной мальчишка неумело играет на скрипке – и как тут не спеть вместе с ним. Именно удивительная точность мизансцен, стирающая аккуратно выстраивающиеся на протяжении романа границы – статусные и профессиональные, – и перекрывает все возможные претензии. В конце концов, оправдательный приговор куда труднее даётся в человеческом, а не в правовом измерении.

Андрей МЯГКОВ