Литературная Газета, 6626 (№ 51-52/2017)

Закрытие года

Закрытие года

Спецпроекты ЛГ / Многоязыкая лира России / Проза Хакасии

Теги: Андрей Белозёров , проза Хакасии

Андрей Белозёров

«ЛГ»-ДОСЬЕ

Родился в Абакане в 1975 году. Публиковался в журналах «Абакан литературный» (Абакан), «Тверской бульвар, 25» (Москва), «День и Ночь» (Красноярск), «Урал» (Екатеринбург), «Флорида» (Майями), «Бельские просторы» (Уфа), «Волга» (Саратов) и др. Участвовал в 6-м и 7-м форумах молодых писателей России в Липках. Вошёл в шорт-лист премии В. Астафьева (2008), лонг-лист премии Ю. Казакова (2009), лауреат премии В. Астафьева по прозе (2011).

– Майонез «Махеев», большая упаковка. Какой-нибудь горошек, лучше «Бондюэль». Консервированные опята, можно что-то из самого недорогого. Копчёной колбасы, для нарезки, конечно, местный «Мавр» – в нём больше настоящего мяса. Ну и запить – двушку кока-колы или сока, а лучше и того и другого, да, конечно, сок нужен, если томатный или яблочный, то можно и «Моей семьёй» обойтись, а если апельсин или грейпфрут – тут надо дороже, у «Моей семьи» апельсин химический, как «Юпи». Ну и контрольный выстрел – курица-гриль, вдруг гости или не наестся кто.

Комин конспектирует на клочке бумаги последние инструкции жены. Она дома, готовит.

– В нормальных организациях укороченный день, не офигели ваши начальники там? – возмущается она.

– Я просто сегодня офис на сигналку ставлю. Ладно. Почти выхожу.

Однако бухгалтера просидели ровно до шести – закрывали финансовый год. А потом пулей вылетели – машина за ними приехала.

Хорошо отметить, с наступающим – напоследок – и вам, и вам хорошо.

Комин дёргает ручки на окнах, загоняет в сонный режим компьютеры безалаберных сотрудниц – на неделю ведь, не меньше, всё это останется без присмотра. Офис сразу остывает, даже дышать и двигаться в нём теперь легче. А то три десятка компьютеров, насаженных в небольшом пространстве, перемалывают весь воздух, и электрические поля ощутимо шевелят волосы на руках. Теперь офис впал в спячку, жизнь и поля отхлынули и теплятся только в самом ядре – из железного шкафа со стеклянными дверцами гудит сервер. И подмигивает цветными лампочками из темноты, словно киношный аппарат жизнеобеспечения для коматозника.

Ах да, ещё сигнализация подмигивает. Комин давит в неё железной таблеткой, выходит и замыкает двери.

Пару кварталов до супермаркета. Табло на специальной для этого вышке показывает минус тридцать. Хиус*. Холодища. Старый снег лежит упрессованый ветром – то тут, то там, набившись по бордюрам, да по углам – скудными серыми обмылками. Но радует предчувствие еды, алкоголя, выходных. Комин морщится от мороза и просто преодолевает пространство. Он хочет покончить с ним, оказаться дома. Пережить эти последние минуты перед расслаблением. Словно старый год, и эти его 12 месяцев забрались ему на загривок и надо доволочься, дотащить и там уж – скинуть ко всем чертям. Всё что сейчас отделяет Комина от дома – шаги по тротуару, покупки, остановки автобуса – одна-другая-третья, всё это выстроилось в шкалу действий, и бегунок Комина неотвратимо передвигается с одного конца шкалы на другой. Действия эти бездушны, подсчитаны и имеют для Комина однотипный характер, ну как сто отжиманий от пола, например.

Возле супермаркета хвоя, ветки, но продавцы ёлок уже исчезли вместе со своей теплушкой. У Комина ёкнуло сердце – в его доме нет ёлки.

Стеклянные двери разошлись. Продолжаются отжимания. Курица покрупнее, китайские опята, да, свешайте вот эту, рублей на 70–80. Комин зачёркивает ногтем в своём списке добытое и сложенное в корзину. Ну и, конечно, литр водки – праздники длинные, два шампанских. Особой толкучки возле касс нет – у большинства всё уже куплено, все уже по домам.

– Карта-копилка?

– Нет, нету.

– Пакет?

– Нужен. Большой. Два.

Комин сочувственно смотрит на кассиршу в бирюзовом колпаке, бирюзовый – это цвет бренда супермаркета, он повсюду торчит своими заплатками – с облицовки полок, с кругляков ценников, с пакетов, в которые Комину пропикивая вбрасывают еду. Кассирша тоже дожимает, доживает…

Ноша получилась тяжёлой, выпятились бока бутылок, а коробка с соком проколола углом полиэтилен, грозилась вспороть его весь и вывалиться вместе с потрохами остальных продуктов. С каждым шагом пакеты неприятно шоркают и бьют по ногам, как бы чеканя, делая более явственными действия, оставшиеся до конца коминской шкалы. Но вот и автобусная остановка.

Томятся люди, зарыв в одежду лица. Суетится меж ними бичеватого вида старик – старые унты, солдатский засаленный бушлат, ушанка, тоже засаленная, прокопчённая, из воротника торчит метёлкой заиндевевшая борода. Заметив Комина, сразу торопится к нему. Почему к нему? На остановке куча народу – тётки с такими же, как у Комина, продуктовыми пакетами, парни, девушки… Но бичи всегда идут к Комину. Он привык. Уже думает: сигарету попросит или денег? Есть и то и другое. В супермаркете насыпали мелочи на сдачу.

– Мил человек, не откажите в просьбе. Можно?

– Денег, да? – Комин уже перехватил пакеты в одну руку, а второй в кармане ловит мелочь.

– Кошечка. Кошечка на дереве. – Пыхает облачками пара старик. – Вон, вон там.

Машет рукой. На газоне через дорогу, на развилке ствола сидит кошка.

– Слезть не может. Жалко, мороз, ночью ещё сильней прижмёт. И праздники, кто её снимет. Пропадёт животина.

Комину становится неловко. Эти улыбающиеся просящие глаза… когда вот он сказал «денег?», а старик улыбается глазами, намеренно пропуская мимо ушей, мол, не то, не то.

– Беда, – вздохнул Комин, глядя через дорогу.

– Вот и просьба у меня. Поможете? Дело ведь богоугодное, тварь божью спасти. Снимем кошечку, а? Я сам пробовал, ну никак не дотянуться.

– Э… как я помогу?

– Так просто. Идёмте. Я наклонюсь, упрусь в дерево, а вы мне на спину встанете и стащите её с ветки. Вот, я и верхонку дам, чтоб не оцарапала.

– Встану на вас…

Хотя да. Не такой уж он и старик, да и бич ли? За жёсткой бородой, за грязным бушлатом, с которого свисают лоскутья порванной ткани, а из прорех торчит вата – прятался кто-то крепко сбитый, неизмождённый – мужичок лет пятидесяти.

– Да вон она как высоко. Не дотянемся. И некогда ведь мне. – Комин шуршит бирюзовыми пакетами. – Дома жена ждёт.

Никак это невозможно. Как будто на последнем рывке дожимаешь свои сто отжиманий, и где-то на 80-м, вдруг говорят, извини, брат, правила изменились – надо ещё полтинничек.

– Так дотянемся. С божьей помощью. Я же потом во весь рост выпрямлюсь, а вы у меня ногами на плечах. А?

– Да ну, это эквилибристика какая-то. Во мне почти центнер.

– Так в вас и росту!

Комин представил, как пересекают они дорогу под любопытными взглядами стоящих на остановке, как встаёт бичеватый мужичок раком, а Комин с божьей помощью на него карабкается, срывается, опять карабкается, висит на шее, пыхтят оба – комедия, вся остановка со смеху покатилась… Нет, слишком тяжёл Комин, почти центнер, два пакета рвутся от тяжести в его руках, а на загривок 12 месяцев навалились – у них там своя бухгалтерия, подбивают счета, проценты за кредиты, итоги, тоже закрывают год. Комин – просто гранитный памятник, как это ему вспорхнуть на полтора метра от земли, имать в высях кошечек?

– Нет, не реально. Да и тороплюсь я. Пацана бы вам какого…

Глаза мужичка погасли, перестало из него клубиться, словно заглох внутри паровой двигатель. Лицо его выразило что-то типа э-эх, но вслух он ничего не сказал и даже кивнул понимающе.

И переключился на других несчастных. Тётки с авоськами зыр­кали на него дикими непонимающими глазами… парни уже успели уехать...

А маршрутки Комина нет. Назло.

Смотрит он то на мужичка, то через дорогу – на кошку, распушившуюся в развилке ствола. К счастью, не слышно, плачет ли – на дороге шумят машины.

Момент такой, думает Комин, хоть полгорода в огненную яму провались, оставшаяся половина отвернётся, мол, а я и не видел, показалось вам, и – домой, перепрыгивая через кипящие магмой язвы. Святое время, ничто не должно тревожить человека сейчас, ну это, как на одре лежать торжественно, вокруг родственники, ты готовишься отойти, последнее напутствие даёшь. А вот уж дал, отошёл благополучно, и там пожалуйста – трубы прорывайтесь, бурлите унитазы, сантехники гремите газовым ключом, в дверях сталкивайтесь переписчики со свидетелями Иеговы и судебными приставами – творите на здоровье ваш обыденный абсурд.

Мужичок ещё немного потыкался туда-сюда и махнул через дорогу. К кошке. Ну и хорошо, а то, как заноза.

И по щучьему велению объявляется маршрутка Комина. Катит медленно, подмигивает, заруливая к остановке, лязгает дверьми. И морда маршрутки такая глумливая, ухмыляющаяся. Такая… что у Комина перед глазами проплывает гудящий сервер, бухгалтеры, китайские опята… и Комин никуда не едет, а лишь провожает глазами вбирающихся в салон тёток.

А вот хрен вам, думает Комин. Пусть будет кошечка, да. Это же неспроста в последний момент. Это шанс закрыть год с положительным балансом! Перевесить пустоту прожитого.

Сжимает крепче пакеты. Ждёт пока уйдёт автобус и пересекает дорогу. Мужичок меж тем нашёл длинную ветку и пытается хотя бы веткой дотянуться до кошки. Безуспешно.

– Не выходит? – окликает его Комин, – ну давайте попробуем…

– Вот! Вот. Я в вас верил! Сострадательной души человек. Жалко ведь кошечку-то?

Комин ставит пакеты на землю, смотрит вверх, на кошку. Кошка смотрит на Комина, жмёт уши на хиусе. На серой морде открылся розовый рот, неожиданно яркий, как мякоть арбуза.

– Так жалко, ага… А может, это кот. Или вы их на расстоянии определяете?

– Да я их хоть со ста метров определяю, – радостно кивает борода, – ну вставайте на меня, вставайте.

И на колени. Комин помедлил, выбирая место на спине, – куда наступить. Неловко ногами на человека. Но потом опять – сервер, бухгалтеры – и решительно утвердил сапог. Держась за ствол, перенёс и левую ногу. Вышло вполне ловко. Мужичок только крякнул.

– Ох, верхонку-то, забыл совсем. Оцарапает…

– Поздно. Ну я вроде устроился. – Комин вцепился в дерево.

– Ясно. Поднимаюсь.

Перебирая руками по стволу мужичок медленно встаёт с колен, разгибается, и странная грузная конструкция возносится ввысь. Ствол царапает Комину куртку, звякают о кору металлические кнопки. Удача, хватило роста – кошка на расстоянии вытянутой руки.

– Ну как там?

– Пока всё хорошо.

Комин тянет руку. Кошка просящее мяучит навстречу. Серая, гладкая – хорошая. Ухватил за толстую шкирку. Напугана, выпучилась, всеми когтями в кору.

– Ну, ну же, с-собака, – сопит Комин.

Отодрал кое-как, сильно прижал к себе, опасливо отодвигая лицо.

– Ползём вниз.

Уже внизу. Мужичок вложил кошку за пазуху.

– Фуф. – Говорит Комин. Ворошит кошке загривок. Комин светится, как будто вот оторвали его от земли, подняли вверх, и так он там и остался, плывёт средь ветвей.

– Ай спасибо! Как всё замечательно разрешилось. Щас пойдём домой. Греться, кушать, праздник справлять. Да? – мужичок подмигивает кошке.

– Да... Надо идти...

– Спасибо ещё раз. Вы добрый человек, вам зачтётся.

Мужичок тянет руку для рукопожатия. Комин рассеянно пожимает. Светится и плывёт.

Звенит сотовый. Комин бьёт по карманам. Нашёл.

– Да.

– Конечно, буду. Куда же я денусь.

– Всё куплено согласно списку.

– Ты заблуждаешься, времени ещё целая жизнь.

– Я не издеваюсь. Я веселюсь!

Свободную руку Комин сжимает в кулак и приветственно поднимает вверх – мужичок понимающе кивает. Потом Комин подхватывает этой рукой оба пакета. И через дорогу.

– Всё просто отлично, Нат.

– А вот и мой автобус. Я практически уже еду.

Комин рванулся к автобусу, пакет не выдерживает…

И сразу: летят продукты, ударяются об асфальт, образовывая модный натюрморт на дороге. Трогательно покатились опята вперемешку со стеклянным крошевом, раскрылатилась, заплясала курица. Оранжевый всплеск и яркая ослепительная лужа – сок всё-таки апельсиновый. А одна бутылка с шампанским даже не разбилась, запрыгала, закрутилась – таинственно зелёная. Но другая – бахнула!

А чуть после: остановился ветер – ибо сошёлся дебет с кредитом – и из темноты подсвеченные фонарём поплыли парашютики крупных снежинок.