Литературное приложение «МФ» №06, июль 2011

3 место Дмитрий Троллев Право на подвиг

Тело ударяется о гравий возле железнодорожных путей. Я нажимаю кнопку — взрывная волна тащит меня по земле. Руки и ноги стёсаны щебнем, в ушах звенит, голова раскалывается, но сознания не теряю. Жуткая боль разливается по всему телу. Хочется выть, орать и рыдать младенцем, но парализованное болью тело способно лишь на конвульсии, а может, и агонию. Вот только мёртвые не чувствуют боли, а значит, я не в одном из лучших миров, а всё ещё на грешной земле. И ради сохранения status quo следует поторопиться. У меня нет времени для агонии.

Идти вслепую возле взорванного вагона — это самоубийство. Красные пятна боли сменяются привычной темнотой, и я решаюсь разомкнуть веки.

Развороченное чрево вагона. Горит даже железо, полыхает. Лижут небо языки пламени. Внимание привлекают незначительные детали: догорающая шторка, придавленная спортивная сумка, плавятся пластмассовые глаза-пуговицы плюшевого медведя, вспыхивает его рыжее тело. А когда возвращается слух, то слышу не рёв бушующего пламени или звон лопающихся от жара окон, а тихий треск: медленно дотлевают кожаные сиденья. Журнал с красотками на обложке подхватывает ветер — обожжённый край разгорается, и пламя целиком поглощает глянец. Прощальным фейерверком он отправляется в небо. Красиво.

Посреди всего этого великолепия возвышается металлическая балка. Я даже не догадываюсь, часть это вагона или выгнутая взрывом рельса. В стальном месиве она выглядит самым цельным предметом. Среди кусков покорёженного металла балка возвышается древним идолом. Демоном, вырвавшимся из заточения и требующим человеческих жертв.

А люди…

Смерть — это неизбежность, дарованная всем. Я знаю это, как и любой учащийся школы Хафиз Иман. Всякий шахид понимает, что, с точки зрения Вечности, разница между смертью в двадцать и в пятьдесят ничтожна. Всё равно ничего путного из нас бы не вышло, раз уж мы сюда попали.

Хотя школа как школа. Ничем не хуже других на юге Франции: и казармы чистые, и кормёжка сносная. Да и деньги после Подвига семья получит немалые. Это стопроцентно, ведь кому ещё верить, если не государству.

Мне и деньги-то некому оставить. Если б не сестра, мать-одиночка с двумя детьми, даже в шахиды не взяли. А мне деваться некуда: ни работы, ни образования, и государственное пособие закончилось. Экстремистские бригады, в которых я состоял, вытеснили мусульманские полисмены.

Они были лучше вооружены, а главное, более жестоки: пока мы сражались за клаптики земли, именуемой Родиной, они защищали Всевышнего. В какой-то момент я внутренне приготовился к встрече с Творцом, потому и напросился в Хафиз Иман. Хотелось закончить жизненный путь по-мужски, а не как свинья, отловленная обкуренными полисменами.

Нет, разумеется, мы тоже курили гашиш, только редко, по праздникам. В отличие от инструкторов, вечно жующих густую смолу анаши, нам полагалось хранить разум в чистоте, дабы не напортачить в самый ответственный момент своей никчёмной жизни — в момент смерти.

— Ничто, я повторяю, ничто, — орал жующий гашишную жвачку инструктор, — не должно нарушать чистоту сознания в момент Подвига!

Тогда мы особенно нуждались в ясности сознания, поскольку ползли под паутиной колючей проволоки. Сдохнуть во время тренировки — невелика заслуга. Нужно дожить до настоящего Подвига, лишь тогда радость от встречи с Создателем можно считать полной. Ведь героев Он встречает вне очереди.

Ползущий за мной Мишель меньше всего походил на героя: рыжие волосы, конопатое лицо, тело червя. После позорной казни отца-винодела ему, студенту, как старшему сыну пришлось кормить семью. Несколько бессмысленных попыток раздобыть денег — и Мишель оказался в Хафиз Иман. Как приняли такого дохляка, я не знаю, но было в рыжем что-то такое, что указывало на внутренний стержень, какаято наглость идти до конца. Её-то и разглядели опытные вербовщики школы.

Тело юноши оказалось неприспособленным для ползанья в грязи под навесом из стальных колючек, поэтому наглец хватал за ботинок меня, ползущего впереди, и подтягивался. Инструктор, конечно, это заметил, но не спешил возмущаться. Мне Мишель тоже не мешал, поэтому я не отказывал в посильной помощи. К рыжему я испытывал почти дружескую симпатию.

Здесь друзей не заводили. Тренировки сжирали все время: инструкторы себя не жалели, готовя нас к Подвигу. У нас не хватало сил даже на ненависть, один Подвиг на уме. Мы иногда ругались во время бесконечных тренировок, только нормально поговорить не удавалось — инструкторы орут. А после занятий даже язык так устаёт, что иногда и послать никого не можешь. Лишь дежурные фразы, которыми мы изредка перекидывались с Мишелем, чтобы не забыть человеческую речь, чтобы напомнить, кем мы были до школы.

Мишель пыхтел, преодолевая последнее метры колючки. Я бы уже давно закончил, но боялся, как бы рыжий не застрял посреди траншеи. Упражнение не на время, поэтому ждал, пока Мишель подтянется на моей ноге. Я не видел ничего зазорного в том, что мы закончили упражнение последними, но инструктор остался недоволен.

— Эй, солнцеликий, — от инструктора это звучало грубейшим оскорблением, — таким, как ты, не Пророка славить, а убирать мусор после подвигов его истинных сыновей! Убирайся прочь к своей жирной мамаше!

Из Хафиз Имана только два пути: на Подвиг, или за казарму, где устраивали скорую встречу с Создателем. Инструктор подписал Мишелю смертный приговор, и это понимали все.

— Я сам решу, шакал, как и когда мне встретиться с Творцом. И ни одна собака не помешает исполнить дарованный мне небом Подвиг. Я герой, а не трус, как ты, толстая свинья!

Наверное, инструктор должен был рассердиться. Орать, бить кулаками по худому телу Мишеля, повалить того на землю, а после достать пистолет и разрядить обойму в наглеца. Наверное, он бы так и сделал, но, говоря обидные слова, Мишель протыкал обидчика остро заточенным карандашом — тем самым, что писал письма «жирной мамаше»: в глаз, в шею, в щеку, ещё раз в шею…

В лазарете инструктора так и не спасли, истёк кровью. Мишеля увели. Всю ночь мы ждали, что затрещит автомат за казармой, но выстрелы так и не нарушили тишину.

А утром Мишель вернулся к нам и продолжил тренировки. Как ни в чём не бывало.

Каждый конец света имеет свою легенду. Мир топят в бесконечных дождях, терзают астероидами, а самые законченные физики мечтают о чёрной дыре. В какой-то момент нашей жизни мы даже можем увериться в стабильности мироздания и неиссякаемости окружающих нас благ. Но всё эфемерно, как сон…

Где-то в Умани, на далёкой Украине, студент после бурной ночи хотел взбодриться энергетиком — напитком с повышенным содержанием кофеина. Денег не хватало даже на автобус, но на столе лежала взломанная пластиковая карта. Задумка студента была проста — повторно снять стипендию и ломануть банкомат, чтоб не сдал. Подходящий вирус студент изобретал долго.

Несмотря на немалый мороз, парень прошагал больше часа, прежде чем нашёл приглянувшийся банкомат. Заветный аппарат исправно выдал оставшиеся на карте деньги — в пересчёте чуть больше десяти евро — и погас. На эти деньги студент купил две пачки курева, пару банок энергетика, а остаток потратил на травку, чтобы отпраздновать удачную аферу…

Через два часа упала банковская система Украины. Ещё через двенадцать минут сумасшествие настигло и финансовую систему России. На двадцать секунд дольше продержались США. Евросоюз сопротивлялся вирусу почти три часа, за это время поседели финансисты Японии и Южной Кореи. Арабские страны вирус посетил последними, одолев их банковские счета почти на сутки позже украинских.

Вирус выискивал цепочки цифр и перемешивал их в произвольном порядке. После банковских счетов он принялся за базы данных, попадавшиеся на его пути: цифровая связь, спутниковая навигация, глобальные коммуникационные сети, интернет… Пока программисты и математики думали, что делать с правильными цепочками бессмысленных цифр, радикально настроенные арабы вторглись в Израиль.

Паника охватила Европу. Тысячи людей вышли на улицы: одни жгли машины и грабили магазины, другие пикетировали государственные учреждения. Деньги обесценились уже на следующее утро, ими разжигали костры. На второй день массовые беспорядки переросли в вооружённые столкновения.

Нервозности прибавила и ситуация в США. В Российской Федерации ещё со времён Союза имелся военный проект «Мёртвая рука». В случае полного уничтожения населения России восемнадцать ядерных боеголовок вылетали из разных подземных шахт необъятной страны и наносили удары по потенциальным противникам. Абсолютно автоматически. Вирус добрался и к «Мёртвой руке»: Китай успел отбить две боеголовки из четырёх; американцы получили остальные, поскольку их ПВО вирус уже вывел из строя. Учитывая полное отсутствие связи, можно было смело говорить, что США как сверхдержава исчезла с политической карты мира. Китай же вторгся в Россию без предупреждений, как и получил две незаслуженные ракеты.

Большинство европейских правительств ушло в отставку или было свергнуто. Уже на четвёртый день на площадях Роттердама и Лиссабона расстреливали финансистов и политиков. Когда на восьмой день хаоса арабские танки въехали в Париж, сопротивляться им было некому: разрозненные банды вели войну за выживание. Многие забыли о либерализме и искренне присягнули на верность Пророку ради мира и стабильности. Да и объявившиеся эмиры, многие с европейским образованием, не слишком отличались от былых политиков. Некоторые шутили, что теперь не надо тратиться на выборы, да и воровать не будут — у себя не украдёшь. Строгие законы шариата, учитывая шок от разрушенной информационной и банковской системы, европейцы приняли с пониманием.

Неисламскими в Европе остались островные Британия и Скандинавия, объединённые в Христианский союз. А на западе продвижению Европейского Эмирата мешал русский медведь, в зад которому вцепился китайский дракон.

Я считаю, что уманский студент — не более чем байка. Даже если б и нашёлся гений-одиночка, сумевший создать подобный вирус, он бы предвидел последствия.

А учитывая задержку в проникновении вируса в сеть арабов и стремительное вторжение в Европу, вывод о виновных напрашивался сам собой.

Мой же личный конец света начался в Бирмингеме, и его виновник — бывший студент, а теперь выпускник школы Хафиз Иман шахид Мишель.

После событий с незадачливым инструктором Мишеля остерегались. Хоть наша команда и состояла из отморозков — на каждом висело по десятку трупов — мы интуитивно боялись Мишеля, потому принимали за старшего.

В Эджбастоне, где разместился наш отряд, давно привыкли к арабским беженцам. Казалось, люди бегут от учения Пророка, а я из окна видел минарет. Когда раздался призыв муллы, мы достали ковры-намазлыки и приступили к молитве. Нас предупредили, что ради общего дела нарушить несколько запретов не считается грехом, но идти на такие жертвы не пришлось.

После Хафиз Иман наша сорокаметровая квартирка выглядела даже просторной. Мулла из школы рекомендовал провести вечер перед Подвигом в раздумьях и молитвах, но искренне это получалось только у Мишеля. Остальных мучило смутное беспокойство, отдалённо напоминающее сомнение. Ребята топили его в бесконечных чашках кофе, разрешённого в Британии.

Мишель от кофе отказался. Как только стемнело, он напомнил нам, что нужно выспаться, дабы с чистым сознанием встретить Создателя, а сам напялил кожаную куртку и ушёл. Разумеется, о своих планах он не распространялся.

Я допил очередную чашку кофе и лениво глянул на звёзды. Они мерцали в ночном небе тлеющими угольками, как толпа курильщиков на концерте рок-звезды. Захотелось курить, присоединиться одиноким огоньком к вселенскому шоу. В Британии даже табак был легальным. Я тоже снял с вешалки куртку, но уйти без объяснений не удалось.

— Куда намылился? — скорее для порядка спросил один из шахидов, но по угрюмому выражению его лица я понял, что отвечать придётся.

— За сигаретами, — небрежно бросил я.

— А как же чистота сознания? — с ехидцей добавил Марк.

— А ты девка, что тебя от курева развозит? — пошутил я, подозревая, что ребята тоже соблазнились на табачок. До арабской экспансии мы все были заядлыми курильщиками.

Под дружный хохот ребята достали остатки денег, и мне пришлось принять заказ на прощальный ужин. Ничего запрещённого, кроме кофе и сигарет, в основном сладости.

Недалеко от дома я наткнулся на подходящую лавку. Заправляли в ней два негра, судя по акценту, земляки-французы. Ребята были навеселе, поэтому долго искали нужные товары на своих полках. Особую сложность доставили консервированные персики: несколько жестяных банок затаились на верхней полке, и плохо справляющиеся с гравитацией негры были вынуждены воспользоваться стремянкой. Наверное, это испортило им настроение, ведь дать мне позвонить они отказались. Лишь десять фунтов «на чай» помогли вспомнить об общей родине на той стороне Ла-Манша.

А землякам нужно помогать.

Я быстро вернулся с покупками, чему обрадовались ребята. Мы уселись вокруг стола, разложили еду и принялись отмечать предстоящий Подвиг. Самыми вкусными в тот вечер оказались всё те же сигареты и кофе. Несмотря на советы Мишеля, мы наслаждались обжигающей «нефтью» и запретным дымом. Вскоре небольшая квартира утонула в табачном тумане.

Вернувшийся глубоко за полночь Мишель наше застолье не одобрил. Даже в сигаретном дыму было заметно недовольство на его лице. Но отчитывать нас Мишель не стал, не до того.

С собой он привёл какого-то парня. Нам показалось, что перед нами стоит братблизнец Мишеля, вернее, его двойник: та же кожаная куртка, коротко стриженые волосы, один рост и худощавость. Конечно, черты лица не совпадали. Особенно взгляд: затравленный, который бывает у ягнёнка перед бойней, в противоположность решительному взору Мишеля. А если присмотреться, то разницу выдавали разбитые губы и свежие кровоподтёки на лице. Но сходство несомненно.

Мишель не стал объяснять, кто этот тип, просто пристегнул его наручниками в ванной. А нам приказал не гневить Творца и ложиться спать. Мы послушно расстелили свои матрасы и улеглись на полу. Я и без объяснений Мишеля понял его замысел с двойником, и вплоть до самого утра пытался придумать, что делать с этим неучтённым фактором.

Мы проснулись с первыми криками муллы. После утреннего намаза все по очереди приняли душ и принялись за кофе. Странный двойник сидел за столом, обречённо разглядывая нас. Его лицо опухло не столько от гематом, сколько от непрекращающегося за ночь плача. Мы старались не обращать внимания на этого неудачника.

Во дворе стоял белый фургон. Как я и ожидал, Мишель не сел с нами, а затолкал в машину двойника. Куда мы едем, знал только водитель. По приезде его следовало отпустить, а дальше действовать согласно плану. Что делать с двойником, Мишель не сказал, видимо, счёл очевидным. За закрытыми дверьми фургона двойник подавленно смотрел на нас, но заговорить боялся.

Так же недружелюбно смотрел на пять страшных и одну помятую рожу полицейский на выезде с неспокойного района. Здесь недолюбливали «исламский сброд», резонно считая его виновником большинства беспорядков. Наш фургон был чист: ни бомб, ни гранат, только у водилы перочинный ножик. Но всё равно что-то тревожило полисменов.

— А с этим что? — указал полисмен стволом «узи» на побитого парня.

— Пить не умеет, — ответил Марк, словно извиняясь за младшего брата.

— Да, у нас — не у вас. С непривычки можно и опозориться, — понимающе усмехнулся полисмен; видимо, гордился легализацией алкоголя в Британии.

Марк понимающе кивнул и отвесил смачную затрещину бледному двойнику. Тот лишь тихо заскулил. Наверное, подзатыльник лишил его последней храбрости для обращения к полисмену-спасителю. Двери фургона закрылись, и мы двинули к центру города.

На складе, адрес которого знал только Мишель и везущий нас водила, мы должны были забрать пояса со взрывчаткой, потом надеть их под куртки и войти в оживлённые вагоны метро. В самый час пик, когда невыспавшиеся британцы спешат на работу. А дальше просто нажать маленькую кнопочку. Уверен, что для многих в электричке это стало бы таким же освобождением, как и для нас.

Наш фургон остановился посреди контейнеров для дальней перевозки грузов. Водила ещё раз сверил номера на оставленной Мишелем бумажке, после чего заглушил мотор.

— Приехали, — буркнул он. Через секунду его голова дёрнулась. Красные ошмётки полетели на лобовое стекло. Тело покачнулось и упало на руль. Завыл протяжный клаксон.

У двойника не выдержали нервы. Он что-то нечленораздельно прокричал и бросился из фургона. Его никто не держал, тем более прямых указаний от Мишеля мы не получали, дверь фургона не запирали. Парень вылетел наружу, но не успел сделать и нескольких шагов. Его голова тоже резко качнулась, и тело упало на асфальт. Судя по всему, работал снайпер.

Ребята, смекнув, что к чему, не сговариваясь, сложили руки за головой. Даже без приказа появившегося спецназа в касках и бронежилетах. Безоружные, мы всё равно не могли им сопротивляться. Не ножом же покойного водилы? Спецназовцы грубо выволокли нас из фургона, не забывая бить ногами, и уложили мордами в асфальт рядом с лужей крови из тела двойника. После обыска нас затолкали в бронированные полицейские машины. Каждого в свою.

— Один ушёл! — чуть не орал я, когда дверь закрылась.

— Успокойся! Главное, мы твоего бешеного грохнули. Да и боезапас взяли, — майор Бламп был доволен ходом операции, на которую я потратил год жизни.

— Вы завалили не Мишеля, а его двойника! — У меня были самые недобрые предчувствия. — И водилу зря грохнули!

— Мы не могли рисковать, — ответил майор, мысленно получая награду за поимку террористов. — А что про двойника не предупредил?

Я хотел сообщить, что двойник объявился уже после звонка, но тут в дверь постучали.

— Майор Бламп… — лицо потревожившего нас офицера было бледным, с оттенком зеленцы, которой позавидовали бы давние утопленники. — У нас проблемы…

Пока мы разглядывали картонные ящики, в которых лежали не пояса шахидов, а обычный пенопласт, Мишель вышел из вагона метро. После этой остановки электричка неслась по эстакаде, прямо над оживлённой магистралью.

Рыжий смотрел на эстакаду, но тут заметил, что за ним наблюдает девчонка лет шести. Она и сама следила за электричкой в ожидании отлучившейся мамы, но теперь её внимание привлёк интересный дядька. Ей было скучно.

Мишель улыбнулся, подходя к девочке. Та не испугалась странного незнакомца и улыбнулась в ответ.

— Хочешь, фокус покажу? — предложил Мишель.

— Какой? — разрывалась девочка между запретом на разговоры с незнакомцами и обязанностью быть вежливой со взрослыми.

Мишель достал продолговатую ручку с кнопкой на конце и передал её девочке. Тем временем мама заметила незнакомца, пристающего к её чаду, и поспешила к ним.

— Ты умеешь считать до десяти? — спросил Мишель, ничуть не пугаясь приближения дамы. Девочка утвердительно кивнула. — Тогда начинай, а потом нажмёшь кнопку. Будет красиво. Обещаю.

Девочка ещё раз утвердительно кивнула и принялась отсчитывать десятку. Обеспокоенную маму Мишель встретил извиняющейся улыбкой, вежливо поклонился, и поспешил к выходу со станции. Когда мать обратила внимание на странную ручку в руках дочери, та продолжала считать:

— Восемь, девять, десять… — и нажала кнопку.

Один из вагонов электрички озарила яркая вспышка. Раздался грохот. Взрыв дёрнул весь состав. Электричка, как толстая змея на ветке, не удержалась на эстакаде. Груды железа, наполненные людьми, падали на магистраль с двадцатиметровой высоты. Скрежет металла смешался с криками людей и воющих внизу клаксонов. Густой чёрный дым накрыл возвышающуюся станцию…

Я знаю эти подробности, поскольку неоднократно опрашивал и девочку, в чьи руки Мишель вложил детонатор, и её мать, и ещё сотни свидетелей, выживших, родственников погибших в том теракте. Легенду своего личного конца света я знаю во всех деталях.

Жизнь — как огромный поезд: как бы ни старался, сколько б ни стоил билет, всё равно ехать неудобно. А самое главное, чешет этот поезд без оглядки на чьё-либо хотение. Не остановишь, не развернёшь. Можно, конечно, сойти, но тут как повезёт.

Вон ребятам за окном не повезло. На поводках у вооружённых автоматами таможенников злые овчарки. Лают на троих бедняг, исходят слюной, рвут ошейник. Не жалеют собаки глотки, проявляя служебное рвение. На их лай сбежались торговцы, сотрудники вокзала, хронические командировочные и гости Эмиратов.

Когда таможенники удовлетворились количеством публики, началась основная часть шоу. Один из них поднимал жёлтые листы билетов и что-то выкрикивал. Так он называл номера рейсов, на которых задержали контрабандистов, подчёркивая, что поймали бедолаг всего пару часов назад. После таможенник достал из стоящей рядом сумки четыре литра белой жидкости.

Всего четыре литра спирта на троих. Не шибко-то и много, чтобы так попасть. Но дураков, желающих подзаработать, всегда хватало. Таможенник открывал по очереди бутылки и выливал жидкость на головы бедняг. Те плакали, молили о пощаде, один даже обмочился. Бесполезно. В Европейских Эмиратах с алкоголем строго.

Казалось, сейчас таможенник достанет сигарету, подкурит, а спичку швырнёт в контрабандистов, как в старом кино. И будут те гореть стогами сена, навевая ужас на гостей и жителей Эмиратов. Вот только табак здесь тоже запрещён. Поэтому таможенник не поджёг бедолаг, а подозвал своего коллегу, и тот расстрелял контрабандистов. Спокойно, даже как-то буднично. И от этого стало ещё более жутко, чем от пылающих стогов.

Мой сосед нервно сглотнул. Его лицо выражало не ужас, а некую брезгливость, даже раздражение. Судя по лопнувшим капиллярам на носу, с алкоголем он был знаком не понаслышке. Скоро поезд въедет в Россию, где алкоголь легален, потому в вагоне-ресторане было оживлённо. За одним из столиков расположились возвращавшиеся с соревнований спортсмены, чтоб отметить то ли победу, то ли поражение. Рядом нервная мамаша постоянно одёргивала дочь, играющую с рыжим плюшевым медведем; в руках дама мучила пачку сигарет. А напротив меня сидел мой попутчик по купе: седоватый то ли дипломат, то ли бизнесмен. Больше всего он хотел выпить; видно, что с Эмиратами он прощался, как с кошмарным сном.

Наш поезд задержали не случайно. В отличие от Христианского Союза, Европейские Эмираты с Россией войну не вели, хоть эти отношения и не назовёшь дружескими. Попытки контрабанды из России сигарет и алкоголя на территорию Эмиратов предпринимались регулярно. Эмиры боролись с этим, как могли.

В Европе виноделие и самогоноварение искоренили быстро: ввели смертную казнь по упрощённой схеме судопроизводства, то есть на месте, по факту обнаружения. Это же относилось и к контрабандистам. Но некоторые решались на риск. Причиной такого безрассудства стал голод в воюющей с Китаем России. Ведь какая к бесу разница, расстреляют за дезертирство или за контрабанду? Всё быстрее, чем от голода пухнуть.

Но по убранству вагона-ресторана в поезде «Вильнюс-Москва» сразу и не скажешь, что в России голод: кожаные диванчики, изящные шторы, плазменный телевизор на стене. Бизнес-класс, одним словом. Да и сосед, несмотря на признаки хронического алкоголизма, явно финансово не стеснён.

Мои надежды оправдались: поезд начал неспешный ход сразу же после казни. На перроне нерасторопный пассажир с клетчатым саквояжем пытался добежать до отходящего состава. Проводники буквально на руках втащили опоздавшего в вагон. Разумеется, у него был самый настоящий билет и паспорт. Только откуда пассажир знал, что поезд задержат?

Мишеля я узнал по хромоте. После Бирмингема (175 чел.) прогремел взрыв в Лондонской подземке (61 чел.); потом смертники на Ратушной площади в Копенгагене в сочельник (208 чел.). Там же Мишель попал в паническую давку — его ногу собирали буквально по частям. Но пока я добрался до Дании, Мишель сбежал из больницы. Последний раз рыжий засветился в Милане: итальянцы осмелились на митинги за легализацию вина. Несколько автомобилей, начинённых взрывчаткой, рванули возле пикетирующих (44 чел.) — это охладило пыл протестующих.

Конечно, Мишель никогда не действовал от имени эмиров. Все его Подвиги приписывали радикальной террористической группировке, по-своему защищающей слово Пророка. Хотя для меня, прошедшего Хафиз Иман, государственная поддержка Мишеля была очевидной.

Но уточнить кое-что не помешало бы, жаль, Мишель обычно убирался с места Подвига ещё до моего прибытия. Мы впервые были столь близко друг от друга после Бирмингема. Причиной этому опять стала международная политика: напряжение между Россией и Эмиратами росло. Не в последнюю очередь сказывались скорые казни россиян на таможнях. Обозлённые войной русские требовали жёсткого ответа на исламский беспредел. Появление Мишеляустрашителя оказалось лишь вопросом времени. Мне пришлось основательно разобраться в хитросплетениях железнодорожного документооборота, который после падения информационных систем вернулся к надёжной бумаге, но теперь я даже знал купе, в котором едет мой враг.

Мишель расположился в четвёртом вагоне, в середине состава. Зная методы диверсионной работы Мишеля, тот должен был взорвать бомбу на полном ходу, чтоб пустить под откос и остальные вагоны. Правда, в школе нас учили умирать на месте Подвига, но Мишель не спешил к Создателю. Рыжему придётся передать кому-то детонатор, ведь можно рассчитывать лишь на короткое расстояние радиопередатчика. Простака, который нажмёт кнопку, Мишель наверняка угостит запретным алкоголем, чтобы ослабить бдительность. Я бы и сам так сделал, поэтому ждал француза в вагоне-ресторане.

– Границу пересечём — я вас водочкой с икоркой угощу, — предложил сосед. — Вы таких ещё не пробовали!

— Спасибо, я не пью, — отказался я, — чту слово Пророка.

Запойное лицо пассажира скривила гримаса неприязни. Меня раздражало мнение русских, что все европейцы по-старинке хотят нажраться в хлам и лишь злые арабы им мешают. Русские мне напоминали детей: будто что-то их обязывало нарушать запреты. Может, и в самоубийственной контрабанде главным был риск, а не нажива?

Судя по тому, как засуетился официант, мы находились на территории России.

— Триста грамм лучшей водки, икорки и огурчиков, — русский подмигнул мне. — И интересный журнал.

— Мне тоже свежую газету и кофе, — решил развлечь я себя. Не напиваться же с попутчиком.

— Русскую или эмиратскую? — спросил официант.

— Русскую, конечно, — за меня ответил сосед. — Пусть почитает, как люди живут и воюют. Небось, у вас про нас такое пишут…

«Интересным» журналом оказался глянец, на обложке которого девчонки вытворяли такое… Одно только хранение доэмирского порно в Европе каралось кастрированием, а за новое вообще расстреливали. Русский улыбнулся, наливая водку в две рюмки, как бы показывая, как хороша жизнь в России.

— Ещё раз предложите мне выпить, и я расценю это как оскорбление, — осадил я щедрого русского.

— Да понял я, понял, — примирительно махнул рукой попутчик и уткнулся в свой журнал.

За один из столиков сел молодой парень с двумя блондинками, похоже, скандинавками. Кроме вина и шоколада, парень попросил у официанта несколько столовых приборов, которые никак не вязались с заказом. Они послужили реквизитом для нехитрых фокусов: вилки вертелись на зубочистке, исчезла солонка, порванная салфетка становилось целой. На блондинок трюки производили впечатление настоящей магии. Да, Мишель был бесподобен!

Когда в его руках появилась автоматическая ручка, то я насторожился.

— Фокус называется чудо-телефон, — втирал Мишель блондинкам. — Обыкновенная ручка, попробуй.

Подруга несколько раз нажала на кнопку. Стержень привычно появился и пропал. Ничего необычного.

— И у меня ручка. — Мишель вытянул из кармана ещё одну. — Я скоро буду сходить, вы же подождёте две минуты и позвоните мне. А я вам отвечу. Обещаю.

Мишель заулыбался и поднёс ручку к уху, как старый мобильник. Девушки заржали, не веря фокуснику. А вот я в фокус Мишеля верил, как никто. Поэтому и достал свою ручку, подходя к столику троицы. Я выхватил детонатор в тот момент, когда его передавали девушке.

— Может, воспользуетесь моей? — Я направил дуло своей ручки прямо в лицо Мишелю. Именно дуло, поскольку из отверстия вылетал не стержень, а ядовитый шип. Пронести другое оружие в поезд я не мог.

Но Мишель тоже знал, что это за ручка, поэтому не стал страдать героизмом при девчонках. Я решил разобраться в своём купе, тем более что попутчик бухал в ресторане. В первую очередь мы забрали чемодан из купе Мишеля, мне было так спокойнее. Пробираясь по узким коридорам, я не удержался от вопроса.

— Ты знал, что среди нас предатель, или перестраховывался?

Мишель неопределённо пожал плечами. Если бы у меня был пистолет, а не ручка, то я влепил бы ему затрещину рукоятью. Его спокойствие меня раздражало.

— Урод, что бы изменилось, если бы мы все были чистыми? — Если Мишель промолчит, то я тресну его по затылку кулаком. Для разговорчивости.

— Я бы не дал девочке детонатор.

— Что?! — я не сразу осознал сказанное.

— Я бы нажал на кнопку сам, — буднично пояснил Мишель. Я пытался держать себя в руках, подавляя ярость.

— А если бы бабы, которым ты впаривал детонатор, взорвали бы бомбу, пока ты ещё в поезде?

— На всё воля Творца! Но бомбу надо активировать, — улыбнулся Мишель. — Хорошо, что мы вернулись за ней. И активировали…

Мишель потряс саквояжем. Я был готов застрелить его прямо в проходе, а потом затащить тело и чемодан в купе. Наверное, это было самым правильным решением, но я не успел.

— О, мужики, пошлите со мной выпьем! — Это звал мой пьяный попутчик с порнографическим журналом в руке.

Я развернулся, чтобы послать русского, но тот достал пистолет из-под глянца.

Смотрящее на меня дуло рекомендовало не делать глупостей.

— Пройдёмте в вагон-ресторан. Я угощаю! — Несмотря на задорный тон, русский был абсолютно трезв.

Вагон-ресторан был пуст. Люди покидали его в спешке. На столах остались недопитая водка и недоеденные салаты. Даже сумки и детские игрушки лежали на сиденьях. Нас ожидало ещё двое хмурых типов, наверняка агентов КГБ, иначе как бы они пронесли оружие в поезд.

— Мы сотрудники КГБ, и нам известно, что вы исламские террористы, — подтвердил мои догадки попутчик. — Попрошу без шуток!

Не знаю, как они расценили то, что один террорист конвоирует другого, но меня прорвало.

— Какие шутки?! — Я себя не контролировал. — Я агент МИ-6! На счету этого террориста полтысячи трупов! В чемодане взрывчатка! Останавливайте поезд! Эвакуируйте пассажиров! Вызывайте сапёров! Отцепите вагон от состава!

Русские были удивлены моей экспрессией, но этим замешательством воспользовался Мишель. Он резко развернулся и бросил мне в лицо горсть соли. Террорист проскочил мимо меня, подлез под руку моему «попутчику» и выбил пистолет из его рук. Русский успел выстрелить, но лишь разбил окно. А ведь целился-то в меня!

Двое других кэгэбэшников открыли стрельбу по Мишелю. Француз огрызался в ответ из пистолета попутчика. Я оказался под перекрёстным огнём. Мне ничего не оставалось, как выпрыгнуть через разбитое окно, зажав в руке заветный детонатор.

Тело ударилось о гравий возле железнодорожных путей. Я успел заметить, что остальные вагоны отстают от нашего. Значит, поверили русские, отцепили вагон от основного состава, перестраховались. Не зная исхода перестрелки, я не мог рисковать, поэтому нажал кнопку: взрывная волна тащила меня по земле…

Превозмогая боль, я смотрел на металлическую балку. Она возвышалась демоном, вырвавшимся из заточения и требующим человеческих жертв.

Но люди не спешили на пожарище. Они выходили из своих вагонов, что-то кричали, перебарывая страх. Несколько далёких фигур всё же бежали ко мне, но я не был рад встрече. Было бы трудно объяснить им, чем мой Подвиг отличался от Подвига Мишеля и почему при этом погибли русские. Я думаю, что за этих ребят я отвечу перед Создателем отдельно, а вот попасть на допрос к придирчивым кэгэбэшникам не хотелось. До прибытия поисковых бригад с вертолётами и собаками оставалось ещё часа два. Этого времени вполне хватало, чтобы затеряться в окружающих меня лесах.