ГЛАВА XXXIII

Яро бьется он с врагами,

Яро он теснит их рать.

Но от ран рука слабеет.

С тысячью не совладать.

Испанская военная песня

Мы не будем задерживать наше повествование, подробно описывая, с каким восторгом встретили моряки, остававшиеся на судне, рассказы о подвигах их более удачливых товарищей, которые со славой вернулись из экспедиции на берег. Почти час не прекращались шум и хохот во всех отсеках фрегата, и офицеры были снисходительны к этим крикам и веселью. Но после завтрака все пришло в порядок, люди успокоились, была установлена обычная вахта, и большая часть тех, кому, по их обязанностям, не требовалось находиться на палубе, поспешили воспользоваться досугом, чтобы вознаградить себя за недостаток сна в минувшую ночь. На фрегате, однако, не делалось никаких приготовлений для продолжения плавания, хотя младшие офицеры заметили, что капитан, первый лейтенант и загадочный лоцман вели между собой долгую и серьезную беседу, которая, по-видимому, должна была решить, куда направится фрегат. Лоцман не раз кидал тревожные взгляды на восток, внимательно изучая горизонт в подзорную трубу, а затем нетерпеливо переводил глаза на густой туман, который, как дым, стлался над морем с южной стороны. К северу и вдоль берега воздух был чист, а на море не было видно ни единой точки, но на востоке еще с рассвета появился маленький белый парус, который постепенно рос над водой и принимал очертания судна значительной величины. Все офицеры на шканцах поочередно рассматривали этот далекий парус и высказывали свое мнение относительно назначения и характера судна. Даже Кэтрин, которая вместе с кузиной наслаждалась свежим воздухом и любовалась морскими видами, попробовала разглядеть в трубу этот неизвестный корабль.

— Это угольщик, — сказал Гриффит. — Он, наверное, во время последнего шторма ушел подальше от берега и сейчас снова стал на прежний курс. Если ветер с юга не переменится и туман не скроет его от нас, мы можем подождать его здесь и, раньше чем пробьет восемь склянок, пополнить свои запасы.

— Мне кажется, что он держит курс на север и идет в полный бакштаг, — задумчиво заметил лоцман. — Если нарочный, посланный Диллоном, успел добраться до нужного места, там уже подняли тревогу, и нам следует быть начеку. Балтийский конвой сейчас находится в Северном море, поэтому известие о нашем пребывании здесь легко может быть передано одним из судов береговой охраны. Хорошо бы нам уйти к югу хоть до самого Хелдера…

— Но тогда мы потеряем попутное течение! — нетерпеливо воскликнул Гриффит. — Нам обязательно нужно выслать в дозор тендер. Кроме того, войдя в туман, мы потеряем противника, если это действительно противник. А пристало ли американскому фрегату прятаться от неприятеля?

Презрительное выражение, которое скользнуло во взоре лоцмана подобно лучу солнца, осветившему на мгновение темную лощину и обнажившему ее тайны, тотчас угасло в обычном его спокойствии. Но, прежде чем ответить, он еще поколебался, словно борясь с собой.

— Если того требует благоразумие и польза Соединенных Штатов, даже гордый фрегат должен отступить и укрыться от самого слабого из своих врагов. Мой совет, капитан Мансон, — поставить паруса и выходить на ветер, а тендер, как предложил мистер Гриффит, выслать вперед, с тем чтобы он держался ближе к берегу.

Старый капитан, который до сих пор не отдавал приказаний лишь потому, что дожидался советов лоцмана, немедленно велел своему молодому помощнику распорядиться об исполнении этих маневров. Итак, «Быстрый», отданный под командование самому младшему из офицеров фрегата, поставил паруса, легко двинулся против ветра и, войдя в полосу тумана, скрылся из виду. Тем временем на фрегате тоже начали ставить паруса, но делали это медленно, не желая будить свободных от вахты матросов. Через несколько минут фрегат тяжело двинулся вперед, пользуясь слабым ветром и идя в крутой бейдевинд за своим маленьким спутником.

После суеты, неизбежной при постановке парусов, на корабле наступила обычная тишина. Когда лучи солнца стали падать менее косо на далекий берег, до Гриффита доносились восклицания Кэтрин и Сесилии, которые тщетно пытались узнать округленные холмы, лежавшие вблизи аббатства Святой Руфи. Барнстейбл, снова вступивший в свою прежнюю должность второго лейтенанта фрегата, шагал по противоположной стороне шканцев, держа под мышкой рупор, который должен был означать, что молодой человек находится на вахте, и внутренне проклиная обстоятельства, не позволявшие ему приблизиться к возлюбленной. И в эту минуту всеобщего спокойствия, когда не слышно было ничего, кроме тихих разговоров да плеска волн, лениво ударявших о борт корабля, в тумане грянул выстрел легкой пушки и прокатился по ветру мимо фрегата, эхом отзываясь в волнах.

— Это тендер! — воскликнул Гриффит, как только раздался выстрел.

— Не может быть, — ответил капитан. — Сомерс не настолько безрассуден, чтобы палить из пушек, когда ему приказано идти, соблюдая тишину!

— Это не пальба вхолостую, — заметил лоцман, стараясь пронизать взглядом туманную мглу. Но вскоре он разочарованно отвернулся, ничего не увидев. — Пушка была заряжена ядром, и выстрел означал какой-то сигнал. Вахтенные ничего не видят, мистер Барнстейбл?

Лейтенант окликнул марсового и спросил, не видит ли он чего-нибудь с наветренной стороны, но матрос ответил, что за туманом ровно ничего не видно, а парус на востоке — это судно, идущее в бакштаг или на фордевинд. Услышав это, лоцман с сомнением покачал головой, но продолжал настаивать на том, чтобы идти дальше к югу. В ту минуту, как он снова отвел в сторону командира фрегата, чтобы еще раз с ним посоветоваться, раздался второй выстрел. Теперь уже не приходилось сомневаться, что стреляет «Быстрый», стараясь привлечь их внимание.

— Быть может, — сказал Гриффит, — он извещает нас о своем местонахождении или желает уяснить себе наше. Он, может быть, думает, что мы, как и он, заблудились в тумане.

— У нас есть компасы! — возразил капитан. — Нет, Сомерс, конечно, пытается что-то сообщить нам.

— Взгляните! — с детской радостью воскликнула Кэтрин. — Взгляните, кузина, взгляните, Барнстейбл! Какими кудрявыми облаками клубятся водяные пары над дымчатой полосой тумана! Они поднимаются высоко к небу, как величественные пирамиды!

— Пирамиды из тумана! Кудрявые облака! — повторил Барнстейбл, легко вскочив на пушку. — Боже мой, — воскликнул он, — да это высокобортное судно под бом-брамселями, трюмселями и лиселями! Оно находится в миле от нас и мчится с попутным ветром, как скаковая лошадь. Теперь мы знаем, почему Сомерс так разговорился в тумане!

— А вот и «Быстрый» выходит из тумана, направляясь к берегу! — закричал Гриффит.

— Под таким облаком парусов должен идти крупный корабль, капитан Мансон, — спокойно сказал лоцман, внимательно глядя вперед. — Пора, джентльмены, увалиться под ветер.

— Что? Прежде чем мы узнаем, от кого бежим? — вскричал Гриффит. — Клянусь жизнью, у короля Георга нет ни одного судна, которое не устало бы раньше, чем окончит партию в кегли с нами, и я…

Суровый взгляд лоцмана укротил пыл молодого человека, и тот замолчал, хотя душа его пылала негодованием.

— Тот же взор, который заметил паруса над туманом, мог бы разглядеть вице-адмиральский флаг, реющий еще выше в небе, — хладнокровно сказал лоцман. — Англичане, хотя они и делают много ошибок, все же не настолько глупы, чтобы дать в военное время офицеру такого чина под команду всего один фрегат или назначить простого капитана командовать целым флотом. Они умеют ценить тех, кто проливает кровь за их страну, поэтому Англии и служат с таким усердием! Поверьте мне, капитан Мансон, этот флаг и многочисленные паруса означают не что иное, как линейный корабль!

— Увидим, сэр, увидим! — ответил старый моряк, поведение которого, по мере того как опасность усиливалась, становилось все более решительным. — Прикажите бить боевую тревогу, мистер Гриффит! У этих берегов мы можем встретить только неприятеля.

Гриффит отдал необходимые распоряжения, а затем, значительно умерив свой пыл, заметил:

— Если мистер Грэй прав, нам остается только благодарить бога за легкость нашего фрегата на ходу.

Известие о том, что поблизости находится неприятельское судно, уже разнеслось по всем отсекам фрегата. Поэтому, как только загремела барабанная дробь, матросы вскочили с коек и, свернув их в длинные плотные свертки, выбежали на палубу, где ловко уложили их в ряд на бортовые сетки, чтобы лучше предохранить верхние части судна. Пока шли эти приготовления, Гриффит что-то тихо сказал Мерри, который тотчас исчез, уводя дрожащих кузин в наиболее безопасное место, то есть в самый глубокий трюм.

Привели в боевую готовность пушки. Сняли лишние переборки, освободили от мебели командирский салон. Палубные орудия расставили в один непрерывный ряд, образовав грозную морскую батарею, которая по первому сигналу готова была открыть огонь. Открыли ящики с оружием, вывалили на палубу пики, тесаки, пистолеты и прочее необходимое для абордажа снаряжение. Одним словом, с готовностью и ловкостью, поистине удивительными, выполнили необходимые приготовления к бою, хотя со стороны все это могло показаться лишь путаницей и суматохой — настоящим вавилонским столпотворением на корабле. Через несколько минут все было окончено, не стало слышно даже голосов матросов, которые умолкли, как только закончились перекличка и размещение по постам. Наступила гробовая тишина, и, когда Гриффит или командир отдавали приказания, они могли говорить даже тише и спокойнее, чем обычно. Курс корабля изменили: он шел теперь под углом к курсу противника, хотя до последней минуты тщательно старались не показать своего намерения уйти от неприятеля. Поскольку все приготовления были закончены, взоры людей теперь были устремлены на огромные надутые паруса, которые, как облако за облаком, поднимались из тумана, направляясь к северу. Но вот сразу раздвинулась в стороны нависшая над морем пелена густого тумана, и из нее выступил бушприт, а затем и остальной рангоут неизвестного корабля, несущий огромные паруса, против которых мачты казались лишь хрупкими прутьями. Еще с минуту пары тумана цеплялись за реи плавучего гиганта, но быстроходный корабль очень скоро стряхнул их с себя, и тогда перед взорами наших моряков предстал весь его огромный черный корпус.

— Один, два… три ряда зубов! — сказал Болтроп, подсчитывая ряды пушек, ощетинившихся вдоль бортов. — Трехпалубное судно! Сам Джек Мэнли показал бы корму перед таким молодцом, и даже Шотландский пират бежал бы от него!

— Держи по ветру, старшина! — крикнул капитан Мансон. — Когда неприятель в четверти мили от нас, медлить нельзя! Пошлите всех наверх, мистер Гриффит. Распорядитесь поднять все паруса, от клотика до нижних лиселей. Скорее, сэр, скорее!.. Уваливайся больше под ветер, рулевой! Уваливайся, будь ты проклят!

Необычайная суровость старого командира подействовала на команду, как зов из морских глубин, и они, не ожидая привычных сигналов боцмана и барабанщика, сами бросились от орудий на помощь тем, кто поднимал паруса. Снова минута суматохи, которая неопытному глазу показалась бы полным нарушением порядка на корабле, где все руки и языки пришли в движение. Но вот раскрылись глубокие складки легкой парусины, и она взвилась по всей линии мачт фрегата в дополнение к обычным парусам, широко нависая над водой по обеим сторонам судна. Минута бездействия сменила единодушные усилия, и ветер, который подгонял трехпалубный корабль неприятеля, заиграл также в парусах фрегата. Ход последнего ускорился, и он начал заметно выигрывать расстояние у своего опасного противника.

— Поднимается туман! — воскликнул Гриффит. — Если ветер продержится еще час, мы уйдем от англичанина дальше, чем на пушечный выстрел!

— Эти девяностопушечные корабли очень легки на ходу, — тихо сказал капитан, чьи слова предназначались только для первого лейтенанта и лоцмана. — Нам предстоит борьба!

Пристально следя за всеми движениями неприятельского корабля, лоцман сказал:

— Он заметил, что мы хотим уйти от него, и готовится к бою. Наше счастье, если нас минует его залп!.. Немного отклонитесь от курса, мистер Гриффит. Легонько поверните руль… Если он накроет нас своим огнем, мы погибли!

Капитан с легкостью юноши вскочил на фальшборт и тотчас убедился в справедливости догадки лоцмана.

Еще несколько минут оба судна шли полным ходом, внимательно присматриваясь друг к другу, словно два искусных бойца. Иногда английский корабль чуть отклонялся от курса, а когда замечал, что его маневр разгадан, вновь осторожно менял направление. Наконец он сделал внезапный решительный поворот, и американцам стало ясно, с какой стороны ожидать нападения. Капитан Мансон молча — в эту минуту слова не были нужны, — выразительным жестом указал Гриффиту направление, которым должен был идти фрегат, чтобы избежать грозной опасности. Оба судна сделали поворот оверштаг, обратив носы к берегу, и представший перед фрегатом черный борт огромного трехпалубного линейного корабля с тремя ярусами батарей изрыгнул поток огня и дыма с таким страшным ревом, что за ним уже не был слышен угрюмый рокот спящего океана. Даже самые храбрые на фрегате содрогнулись, когда на них обрушилась эта лавина чугуна, и взоры всех в тупом оцепенении следили за быстрым полетом страшных разрушительных снарядов. Но вот среди грохота послышался голос капитана Мансона, который рукой указывал, куда следовало держать:

— Навстречу ему! Поворачивайте навстречу! Навстречу, мистер Гриффит, навстречу!

Гриффит настолько предвидел это приказание, что уже велел встать на прежний курс, но, пораженный страшным выкриком капитана, он повернул голову и увидел, что почтенный моряк взлетел на воздух, причем рука его все еще махала шляпой, волосы развевались по ветру, а в глазах уже отразилось сознание смерти.

— О боже! — воскликнул молодой человек, бросаясь к борту, где он успел лишь увидеть, как исчезло в окрашенных кровью волнах безжизненное тело командира. — В него попало ядро! Спустить шлюпку на воду! Спустить катер, «Тигра», что угодно…

— Это бесполезно, — прервал его спокойный низкий голос лоцмана. — Он умер как солдат и будет спать в могиле, достойной моряка! Фрегат снова катится на фордевинд, и противник тоже приспускается под ветер.

После этих слов, оторвав взгляд от кровавого пятна на волнах, которое осталось за кормой, молодой лейтенант усилием воли овладел собой и вернулся к исполнению своих обязанностей, с должным спокойствием приняв на себя командование кораблем.

— У нас сорвало часть бегучего такелажа, — доложил штурман, который не отрывал взгляда от рангоута и снастей судна. — И от грот-стеньги отлетел такой кусок, что из него впору сделать целый шлагтов! Да и сквозь паруса кое-где видно небо, но в целом шквал прошел, причинив не так уж много вреда… Я слышал, что капитана Мансона порядком прищемило ядром?

— Он убит! — ответил Гриффит, голос которого все еще был хриплым от волнения. — Его выбросило за борт, сэр! Поэтому нам должно приложить еще больше усердия в эту тяжкую минуту.

— Убит! — удивленно повторил Болтроп, перестав катать во рту табачную жвачку. — И погребен в море! Что делать, могло быть и хуже. Будь я проклят, если не думал, что на всем фрегате не останется ни одной целой планки!

С этим утешительным замечанием штурман медленно удалился и начал весьма толково распоряжаться починкой повреждений. Этот человек, несмотря на грубый нрав, был незаменим на своем посту.

Не успел еще Гриффит обрести полное душевное равновесие, столь необходимое в новой должности, которая была возложена на него при таких неожиданных и ужасных обстоятельствах, как вдруг кто-то слегка тронул его за локоть. Это был лоцман, незаметно приблизившийся к нему.

— Неприятель, по-видимому, удовлетворен достигнутым, — сказал он. — А так как мы гораздо легче на ходу, ему теперь уж довольно трудно повторить то же самое. Капитан должен это понимать, если он настоящий моряк.

И все же, если он заметит, что мы так быстро уходим от него, — возразил Гриффит, — он поймет, что единственная его надежда — это сбить у нас снасти. Боюсь, он снова пойдет в бейдевинд, и тогда мы опять окажемся у него под бортовым залпом. Вот если бы он постоял так с четверть часа на месте, мы бы успели скрыться!

— Он ведет с нами более верную игру. Разве вы не заметили, что судно, которое мы оставили восточнее, — фрегат? Они, несомненно, принадлежат к одной эскадре. Нарочный успел пустить их по нашему следу. Английский адмирал сначала растянул боевую линию, мистер Гриффит, а теперь он собирает свои корабли, чтобы обеспечить себе выгодную игру.

До сих пор Гриффит все внимание сосредоточивал на линейном корабле, но после первых же слов лоцмана, сказанных холодным тоном, но с полным сознанием приближающейся опасности, лейтенант взял у него подзорную трубу и сам начал рассматривать видневшиеся вдали корабли. Опытный офицер, флаг которого развевался над парусами трехпалубного линейного корабля, несомненно, заметил критическое положение фрегата и рассуждал точно так, как рассуждал лоцман, иначе он применил бы то страшное средство, которого так боялся Гриффит. Благоразумие, однако, подсказало ему, что он должен отрезать американскому фрегату всякий путь отступления, наседая на него сзади и не давая ему сделать поворот, чтобы проскользнуть между линейным кораблем и фрегатом эскадры и уйти в открытое море. Несведущий в морском деле читатель лучше поймет всю опасность положения американцев, если проследит за опытным взором Гриффита, осматривающего горизонт. На западе находился берег Англии, вдоль которого поспешно пробирался «Быстрый», не выпуская из виду своего союзника и в то же время избегая опасного соседства с могучим неприятелем. К востоку по правому борту американского фрегата находилось судно, которое они заметили первым. Теперь уже было ясно видно, что это военный корабль; он быстро шел на сближение с американцами. А на северо-востоке виднелось еще одно судно, пока еле различимое, но человек, осведомленный в приемах морского боя, не мог ошибиться относительно его намерений.

— Мы окружены со всех сторон, — сказал Гриффит, опуская подзорную трубу. — Не лучше ли всего нам направиться в сторону берега и, доверившись ветру, попытаться пройти под бортом флагмана?

— Но что, если у нас после этого вместо парусов останутся одни тряпки? — возразил лоцман. — Нет, сэр, на это рассчитывать нельзя! В десять минут наш фрегат был бы гол до палубы. Если бы не благоприятная нам волна, от которой многие ядра отразились вверх, неизвестно, что бы сталось с нами и после первого залпа. Мы должны держаться прежнего курса и оставить флагман как можно дальше за собой.

— А фрегаты? — спросил Гриффит. — Что нам делать с фрегатами?

— Сражаться! — тихо, но решительно ответил лоцман. — Вести с ними бой! Молодой человек, мне приходилось биться под звездно-полосатым флагом и в более трудных обстоятельствах — и всегда с честью! Думаю, и сейчас удача не покинет меня.

— Нам предстоит целый час отчаянного боя!

— Вероятно, так. Но мне случалось проводить целые дни в кровавых боях. И вы тоже, мне кажется, не спасуете перед лицом врага.

— Позвольте мне назвать ваше имя перед экипажем! — воскликнул Гриффит. — Оно одно стоит многих в такую минуту и поднимет дух матросов.

— Не нужно, — решительным жестом остановил его лоцман. — Я хочу, чтобы обо мне узнали в более достойной обстановке. Я разделю с вами опасность, но не хочу лишать вас и крупицы славы. Впрочем, если дело дойдет до абордажа, — добавил он с гордой улыбкой, — я сам объявлю свое имя! Оно послужит боевым кличем, и, поверьте мне, англичане дрогнут, услышав его!

Гриффит подчинился воле лоцмана и, после того как они обсудили дальнейшие действия, снова сосредоточил все внимание на управлении судном. Отойдя от лоцмана, он увидел полковника Говарда. С решительным и надменным видом он шагал по шканцам, предвкушая торжество англичан, которое казалось ему теперь несомненным.

— Боюсь, сэр, — сказал молодой человек, почтительно приближаясь к нему, — что вскоре палуба покажется вам неприятным и опасным для прогулок местом. Ваши воспитанницы…

— Не произносите таких слов, как опасность! — перебил его полковник. — Что может быть отраднее духа преданности, который доносится сюда от той плавучей крепости короля? Опасность! Вы плохо знаете старого Джорджа Говарда, молодой человек, если думаете, что он за какие угодно блага откажется посмотреть, как символ мятежа падет перед флагом его величества!

— Если таково ваше желание, полковник Говард, вы ждете напрасно, — ответил Гриффит, кусая губы и поглядывая на стоявших кругом удивленных матросов, слышавших этот разговор. — Но даю вам слово: когда придет время, вам сообщат об этом, и тогда вы своими руками совершите это низкое дело.

— А почему не сделать этого сейчас, Эдуард Гриффит? Настала минута вашего испытания — предоставьте себя великодушию английского престола и велите команде сдаться на милость короля! В этом случае я не забуду сына моего друга, а, поверьте мне, имя мое известно министрам его величества!.. И вы, заблудшие и невежественные поборники мятежа, сложите свое бесполезное оружие, не то вы встретите мщение сильных и победоносных слуг вашего короля!

— Назад! Назад, ребята! — яростно закричал Гриффит матросам, бросившимся с угрюмым и мстительным видом на полковника. — Если кто-нибудь из вас осмелится тронуть его, я сброшу виновного в море!

По приказу командира матросы отступили, но старик, довольный и радостный, еще долго ходил по палубе, не обращая внимания на гневные взгляды окружающих. Впрочем, скоро матросы забыли о нем.

Линейный корабль начал медленно скрываться за горизонтом, и меньше чем через час после его бортового залпа уже лишь один из его трех ярусов орудий оставался виден с палубы фрегата, но, тем не менее, он представлял непреодолимое препятствие для отступления к югу. Между тем корабль, замеченный первым, подошел так близко, что теперь за его маневрами можно было следить и без помощи подзорной трубы. Это был фрегат, но значительно легче американского. С ним было бы нетрудно справиться, если бы не два его спутника, быстро шедшие к месту будущего боя. Когда началась погоня, американский фрегат находился напротив аббатства Святой Руфи, теперь же он приблизился к тем самым мелям, где начался наш рассказ. Тем временем меньшее из английских судов подошло так близко, что избежать боя стало невозможно. Но Гриффит и его экипаж тоже не оставались в бездействии: они сделали все нужные приготовления против случайностей морского сражения. Затем барабан еще раз призвал людей на места, и корабль, как призовой боец, который перед выходом на арену сбрасывает с себя верхнюю одежду, убрал лишние паруса. Заметив, что американцы отказались от мысли о бегстве и намерены сражаться, английский корабль в знак того, что принимает вызов, тоже убрал часть парусов.

— Какой малыш! — сказал Гриффит лоцману, который стоял возле него и внимательно следил за тем, как лейтенант готовится к бою. — Но смелости он не лишен.

— Мы должны уничтожить его одним ударом, — ответил лоцман. — Не велите палить, пока мы не подойдем к нему совсем близко.

— Я вижу, он уже наводит на нас свои двенадцатифунтовые пушки. Наверное, скоро мы услышим залп…

— После того как мы выдержали залп девяностопушечного корабля, — хладнокровно заметил лоцман, — мы не дрогнем перед залпом тридцатидвухпушечного.

— К орудиям! — крикнул Гриффит в рупор. — Без приказа не стрелять!

Это своевременное предупреждение было необходимо, чтобы охладить пыл артиллеристов. Едва успел Гриффит договорить свои слова, как вражеский корабль окутался огнем и клубами дыма: жерла английских пушек начали поочередно обрушивать на фрегат град ядер. Прошло минут десять… Оба фрегата продолжали сближаться, англичане не прекращали стрельбы, но американцы по приказу Гриффита все еще не отвечали ни одним выстрелом. Этот короткий промежуток времени показался морякам целой вечностью, тем не менее в их рядах царило полное безмолвие. Даже раненые и умирающие, которые лежали в каждом отсеке, старались удержаться от стонов — так суров был дух дисциплины на этом корабле; он сказывался на каждом члене экипажа и каждом маневре судна. Офицеры отдавали приказания решительным и твердым голосом, но по возможности тихо. Наконец корабль медленно вошел в клубы дыма, окутывавшие противника, и Гриффит услышал, как человек, стоявший рядом с ним, прошептал: «Пора!»

— Залп! — скомандовал Гриффит голосом, который проник во все отделения корабля.

Крик, вырвавшийся из груди моряков, казалось, подбросил палубу судна, и фрегат задрожал как осиновый лист, когда его же крупные орудия, грянув разом, — а не по порядку, как обычно, ибо канониры не могли сдержать своего нетерпения, — откатились назад. Этот залп, должно быть, произвел на неприятельском судне ужасное опустошение, ибо вслед за ревом пушек воцарилась мертвая тишина, среди которой доносились лишь вопли и проклятия, как стоны осужденных душ. Пока американцы снова заряжали орудия, а англичане старались оправиться от замешательства, фрегат Конгресса медленно прошел мимо противника и уже огибал его нос, когда английский фрегат, оценив неравенство сил, в отчаянии направился прямо на врага. Оба корабля сошлись. Внезапный и яростный наскок англичан, выбросивших множество матросов на бушприт и в проходы вдоль борта, чуть не застиг Гриффита врасплох, но Мануэль, который одновременно с бортовым пушечным залпом начал стрелять по неприятелю из мушкетов, теперь сослужил добрую службу, приказав своим солдатам отогнать нападающих длительным огнем. Даже осторожный лоцман, разделяя общий порыв, на миг отвернулся от вражеских кораблей и обменялся с Гриффитом суровой улыбкой по поводу достигнутого успеха.

— Крепить их бушприт к нашей бизань-мачте, — скомандовал лейтенант, — и мы очистим их палубы!

Человек двадцать с радостью бросились выполнять это приказание, и одними из первых были Болтроп и лоцман.

— Теперь он в нашей власти! — крикнул штурман. — Мы теперь хозяева и можем разрубить их лохань на дрова! Ибо, клянусь богом…

— Замолчи, грубый человек! — тоном строгого порицания произнес лоцман. — Не поминай имени господа всуе, ибо через минуту ты можешь предстать перед ликом его!

Штурман, прежде чем соскочить с бушприта неприятельского судна на палубу фрегата, изумленно взглянул на лоцмана, который спокойно следил за разгоравшейся вокруг него битвой, как будто уже заранее обеспечил результат, и только глаза его горели воинским пылом.

Грозный вид англичан и их воинственные крики воспламенили дух полковника Говарда. Протолкавшись к борту корабля, он ободрял своих друзей и звал их вперед.

— Замолчи, старый ворон! — крикнул штурман, хватая его за шиворот. — Убирайся в трюм, не то я прикажу выстрелить тобой из пушки!

— Сдавайся, мятежник! — закричал в ответ полковник, разгоряченный пылом сражения. — На колени! Проси пощады у оскорбленного тобой государя!

Воодушевленный минутной надеждой, старик схватился со своим жилистым противником, но исход этой короткой схватки еще не был решен, когда англичане, отброшенные огнем морской пехоты и грозным фронтом абордажников во главе с Гриффитом, отступили на бак своего корабля и попытались снова открыть огонь по противнику в ответ на смертоносные удары по корпусу их корабля из управляемой Барнстейблом пушки. Однако им удалось навести на американцев только одно орудие, заряженное картечью. Выстрел последовал с такого ничтожного расстояния, что даже пламя коснулось лиц американцев. Полковник начал уже изнемогать в объятиях своего врага, но в миг этой вспышки руки, державшие его за горло, ослабли, и оба борющихся беспомощно упали на колени, глядя друг на друга.

— Что, брат, — с угрюмой улыбкой воскликнул Болтроп, — досталось и тебе, ха!

Но полковник уже ничего не ответил, и оба они упали на палубу, где и остались беспомощные среди грохота и дикой суматохи сражения.

Пока кипела яростная битва, стихии не прекращали своей работы. Американский фрегат, увлеченный поднявшимся ветром и большой волной, был отнесен на некоторое расстояние вперед и развернут перпендикулярно к носу противника. Слабые железные и пеньковые крепления, соединявшие оба корабля, лопнули, как буксирные тросы, и Гриффит увидел, как бушприт англичанина был вырван из корпуса и упал в море. За ним постепенно начали рушиться другие части рангоута, и вскоре лишь несколько бесполезных снастей из всего величавого такелажа висело у основания мачт. Когда американский фрегат вышел из дымового облака, в котором остался его побежденный противник, молодой человек вспомнил о других неприятельских кораблях, с которыми ему теперь предстояло сражаться, и с тревогой взглянул на горизонт.

— Мы счастливо отделались от тридцатидвухпушечного, — заметил он лоцману, который с необыкновенным интересом следил за его действиями, — но вот еще один направляется в нашу сторону. У него столько же пушек, сколько у нас, и он, по-видимому, намерен побеседовать с нами. Кроме того, девяностопушечный корабль тоже не стоит на месте. Боюсь, он скоро явится сюда!

— Мы должны воспользоваться нашими брасами и парусами, — ответил лоцман, — и ни в коем случае не сближаться со вторым фрегатом. Придется вести двойную игру, сэр: пустим в ход наши пушки, но одновременно попытаемся уйти от второго противника.

— Тогда нам нужно спешить, ибо он уже убавляет парусов и так быстро приближается к нам, что мы скоро услышим его. Что вы предлагаете, сэр?

— Пусть он забавляется со своими парусами, — ответил лоцман. — Когда он решит, что все в порядке, мы пошлем на реи сразу сотню матросов и поставим все паруса снизу доверху. Мы обгоним его в ту минуту, когда он меньше всего этого ожидает. Если только нам удастся поставить его в кильватер к нам, мы уйдем ото всех.

— Погоня в кильватер — дело долгое, — согласился Гриффит. — Может быть, такой план и приведет к успеху… Очистить палубу и унести раненых вниз! А так как у нас и без того полно хлопот, все те бедняги, кто расстался с жизнью, немедленно должны отправиться за борт.

Эта печальная обязанность тотчас же была выполнена, а молодой командир фрегата между тем возвратился к своим обязанностям с сосредоточенным видом человека, сознающего всю лежащую на нем ответственность. Его занятия не помешали ему, однако, услышать, как Барнстейбл нетерпеливо подзывал к себе молодого Мерри. Обернувшись на голос, Гриффит увидел Барнстейбла, с тревожным видом высунувшегося из люка. Лицо его почернело от дыма, он был без мундира, а на рубахе виднелись пятна крови.

— Мерри, — крикнул Барнстейбл, — не ранен ли мистер Гриффит? Говорят, что на шканцах одним снарядом унесло на тот свет несколько человек.

Прежде чем Мерри успел ответить, глаза Барнстейбла, проверяя состояние оснастки судна, встретились с приветливым взором Гриффита, и с этой минуты между друзьями восстановилось доброе согласие.

— А, вы здесь, Гриф, и шкура у вас, я вижу, цела! — воскликнул, радостно улыбаясь, Барнстейбл. — Бедного Болтропа положили в одну из его кладовых… Продержись их бушприт еще десять минут, я бы показал этим англичанам!

— Все, быть может, к лучшему, — заметил Гриффит. — Но что вы сделали с теми, кого мы особенно обязаны защищать?

Барнстейбл выразительным жестом указал на трюм и ответил:

— Сидят на тросах, где так безопасно, как только может быть среди дерева, железа и воды. Однако Кэтрин трижды поднималась…

В эту минуту Гриффита позвал лоцман, и молодым офицерам пришлось забыть о своих личных чувствах ради неотложных дел.

Корабль, с которым теперь предстояло сражаться американскому фрегату, был одинаковой с ним величины и с экипажем такой же численности. Внимательно оглядев его снова, Гриффит убедился, что неприятель приготовился к мужественной схватке.

Англичанин постепенно убавил парусов до нужного во время боя количества, а по некоторым движениям на его палубе лейтенант и его неотлучный помощник — лоцман поняли, что он намерен сначала уменьшить расстояние между собой и противником на несколько сот ярдов, а затем уже начать атаку.

— Теперь поставьте все паруса, какие только у вас есть, — прошептал лоцман.

Гриффит поднял рупор и голосом, который донесся даже до неприятеля, крикнул:

— Все по реям, паруса ставить! Поставить все, что можно!

Всеобщий порыв был ответом на эту команду. По меньшей мере пятьдесят человек взлетели на головокружительную высоту рей, и широкие полотнища парусов расправились вдоль мачт с такой внезапностью, что казалось, будто могучая птица распустила крылья. Англичанин тотчас заметил свою ошибку и ревом артиллерии ответил на маневр противника. Гриффит с тревогой следил за действием ядер, свистевших у него над головой. Он вскрикнул от радости, убедившись, что лишь кое-где были срезаны незначительные детали оснастки, а мачты не пострадали. Однако он увидел, как несколько матросов, с судорожным отчаянием цепляясь за снасти, как раненые птицы — за ветви дерева, и падая от выбленки к выбленке, с тяжелым плеском рухнули в воду. Угрюмый фрегат с холодным равнодушием прошел мимо. В следующую минуту на мачтах и реях неприятельского корабля тоже появились матросы, отдававшие паруса, и Гриффит, снова приложив рупор к губам, громко крикнул:

— Стрелять в них! Снять их с рей! Пали в них картечью, ребята! Круши их снасти!

Услыхав приказ, артиллеристы принялись за дело с такой быстротой и усердием, что последние слова свои лейтенант произнес уже под оглушительный рев пушек. Все же лоцман недооценил ловкость и сноровку противника, ибо, несмотря на невыгодные обстоятельства, при которых англичанам приходилось ставить паруса, они быстро и точно выполнили этот маневр.

Оба корабля теперь шли параллельными курсами и с ожесточением палили из всех орудий, причиняя друг другу весьма серьезные повреждения, хотя ни той, ни другой стороне не удавалось взять верх. Гриффит и лоцман с тревогой следили за этим неожиданным крушением их надежд, ибо не могли не видеть, что скорость фрегата с каждой минутой уменьшается, так как неприятельские залпы перебили некоторые снасти и сорвали часть парусов.

— В нем мы нашли достойного противника! — сказал Гриффит лоцману. — А вот и девяностопушечный! Снова он, как гора, возвышается над волнами. Если мы и дальше будем так терять паруса, он нас догонит.

— Совершенно справедливо, сэр, — заметил лоцман. — Их командиры рассудительны и смелы, он…

Его прервал прибежавший с бака Мерри. По лицу его, горевшему от возбуждения, видно было, что молодой человек намерен сообщить что-то важное.

— Буруны! — закричал он, приблизившись настолько, чтобы его можно было услышать среди шума. — Мы идем на рябь, прямо по носу. Ближе чем в двухстах ярдах море все белое от пены.

Лоцман вскочил на пушку и, нагнувшись, чтобы проникнуть взором сквозь завесу дыма, крикнул так громко, что его было слышно среди рева канонады:

— Лево руля! Мы у Чертовых Клещей! Передайте мне рупор, сэр!.. Лево руля! Палите, ребята! Проучим гордых британцев!

Гриффит, ни секунды не колеблясь, передал ему этот символ власти, а взглянув на спокойное, хотя и напряженное лицо лоцмана, и сам обрел уверенность. Моряки были слишком заняты своими пушками и снастями, чтобы заметить новую опасность, и в самый разгар сурового боя фрегат вошел в опасный проход среди мелей. Несколько пожилых матросов обратили удивленные взоры на проплывавшие мимо полосы пены, не понимая, как море вспенилось подобным образом от неприятельских ядер. И вдруг грохот канонады сменился угрюмым ревом прибоя, и корабль, выскользнув из плотной пелены дыма, смело двинулся вперед по узкому фарватеру. Еще десять волнующих минут лоцман беспрерывно распоряжался, направляя судно через рябь и буруны, мимо полос пены и подводных рифов. Наконец он опустил рупор и воскликнул:

— То, что грозило нам гибелью, оказалось нашим спасением! Держите курс на лесистый холм, у подножия которого стоит церковь. Курс ост-норд-ост. Этим курсом мы через час минуем мели, неприятелю же придется обогнуть их, и мы тем самым выиграем у него пять миль!

Спрыгнув с пушки, лоцман в ту же минуту не только оставил властный тон, гармонировавший с его возбужденным лицом, но даже не выказывал более участия к событиям дня. Он снова был холоден и сдержан, как при прежнем общении с его нынешними товарищами. Когда миновали минуты страшной неизвестности, все офицеры фрегата бросились к тем местам, откуда удобнее было наблюдать за неприятелем. Девяностопушечный корабль продолжал отважно подвигаться вперед и уже приблизился к тридцатидвухпушечному фрегату, который был совершенно выведен из строя и превратился в игрушку волн. Фрегат, последним участвовавший в схватке, с разорванными и трепыхавшимися по ветру парусами, шел вдоль края мелей. Надломанные реи дрожали на ветру, и по всем его движениям было видно, что ему пришлось вдруг изменить курс перед непредвиденной преградой.

Глядя на английские корабли, американцы ликовали и горячо поздравляли друг друга. Однако и у них было много забот. Барабан пробил отбой, орудия были вновь принайтовлены, раненые унесены с палубы, а всем, кто был в состоянии двигаться, было приказано заняться починкой повреждений и подкреплением мачт.

Через час корабль, как и предсказывал лоцман, благополучно миновал все опасности, которые при дневном свете были не так страшны, и к тому времени, когда начало заходить солнце, Гриффит, за весь день ни на минуту не покидавший палубы, убедился, что на судне устранены все повреждения, причиненные погоней и боем. Оно было приведено в полный порядок и готово встретить нового противника. В эту минуту ему передали просьбу пастора спуститься в командирский салон. Поручив командование фрегатом Барнстейблу, который был его деятельным помощником как в бою, так и в работах после сражения, он быстро переменил верхнее платье, забрызганное кровью, и пошел в салон, куда его весьма настойчиво приглашал корабельный пастор.

Загрузка...