LSD

ПАРАДОКСЫ ПСЕВДОГАЛЛЮЦИНОГЕНОВ

В нашем распоряжении нет зарубежных данных о злоупотреблении циклодолом или другими холинолитиками. По всей видимости, только в нашей стране стереотипы поведения душевнобольных и заключенных являются привычным образцом для подражания молодежи.

Можно утверждать тем не менее, что циклодол у нас является своеобразным «психологическим» аналогом РСР в западных странах. Все та же крайняя опасность приема препарата, все так же быстро проявляется и нарастает «понижение умственного уровня». Так же мало людей, даже находящихся в зависимости, описывают эффект от приема психоактивного вещества как приятный или приносящий удовольствие.

В этом главный парадокс подобных препаратов.

К чему в этих ощущениях может стремиться наркоман? Должен же человек испытывать если не удовольствие, то хотя бы удовлетворение своих бессознательных потребностей в ходе приема химического вещества, в зависимость от которого он попадает?

Видимо, использование с целью достижения специфического опьянения совершенно различных и крайне опасных химических веществ свидетельствует о существовании некоей скрытой потребности не в веществе, а в эффекте, который им вызывается. Причем эта потребность настолько сильна, что способна победить инстинкт самосохранения — один из главных защитных механизмов личности.

Быть может, эти люди испытывают потребность быть управляемыми, потребность в ослаблении свойственной человеку «напряженности сознания»?

Во всяком случае, пациенты, постоянно употребляющие циклодол, РСР и кетамин, являются на первый взгляд наглядной демонстрацией существования такой потребности.

Похоже, что наркоман испытывает удовлетворение не в результате самого описанного процесса диссоциации личности, а от ее «побочного», но обязательного эффекта — «понижения порога сознания» (который, в свою очередь, вызовет пассивную подчиняемость).

Среди людей, злоупотребляющих LSD, только 5 % женщин. Среди злоупотребляющих РСР женщин еще меньше — около 0,5 %.

По всей видимости, прием фенциклидина и кетамина в еще большей степени, чем прием остальных галлюциногенов, пробуждает в мужчине женское начало — начало пассивное, хаотичное, перекладывающее ответственность за принятие решений на внешние источники. Мужчина стремится к веществам, временно освобождающим от биологически свойственной его полу активности, то есть к тому, что Юнг называл понижением умственного уровня.

Женщина, наоборот, чувствует в нарастании пассивности угрозу своему психическому равновесию.

Вполне вероятно, что это правило распространяется не только на конкретные, использующиеся наркотической субкультурой химические вещества, но и на все психические феномены, вызываемые любыми формами медицинского наркоза — обезболивания в лекарственном сне.

Здесь коренится весьма важная деталь, позволяющая нам понять парадоксы псевдогаллюциногенов: прямая связь галлюцинаторного состояния и сновидения. Феномен засыпания тоже заключен в потере ощущения реальности своего собственного бытия и бытия мира.

Именно с этим ощущением связан детский страх засыпания. Ребенок боится отпустить взрослого из своей комнаты, так как ему необходимо ощущать себя видимым и слышимым для другой личности в минуту перехода из реальности бодрствования в иной, призрачный мир сновидений. Перед засыпанием человек испытывает то, что Юнг называл «понижением умственного уровня», — сознание «расслабляется». Благодаря этому свойству сна возможен медицинский гипноз, врач использует для внушения дремотное расслабление сознания.

Ребенок просит оставить свет в комнате включенным из-за того же страха провала в темноту, в которой нет никого и ничего, в том числе и самой личности ребенка.

Темнота как бы поглощает индивидуальность, которую он привык в себе осознавать. Свет же дает уверенность, что во время сна реальность сохранится неизменной и ребенок сможет в нее вернуться. А если возвращение возможно — значит, и он сам останется прежним. Пробуждение тоже начинается с «расслабленности» сознания. Мы «выбираемся» из нее в реальность концентрируя на ней свое внимание.

Страх засыпания — это страх растворения «Я» в пустоте, в ничто.

Среди большого числа пациентов, обращавшихся к автору с просьбой о помощи в преодолении страха перед хирургической операцией (62 случая), а боязнь операции всегда сводится именно к страху наркоза, не было ни одного мужчины.

У женщин в гораздо большей степени развит «страх ведьм» — ощущение опасности столкновения женского бессознательного с аналогичной ему стихией наркоза. Женщины интуитивно боятся галлюциногенов. Для них гораздо существеннее опасность попадания в зависимость от веществ, пробуждающих противоположную агрессивную и активную — мужскую — часть их бессознательного.

В противоположность женской стихии мужского бессознательного, которую Юнг называл анимой; мужская стихия в женском бессознательном носит в его работах название «анимус».

Мужчины склонны прятаться от ответственности (за активность приходится нести ответственность) с помощью химических веществ, которые стимулируют Аниму.

Примером бегства мужчины от активности — бегства, доходящего до убийства собственной индивидуальности, — является использование средств для медицинского обезболивания в качестве… наркотика.

Женщины, наоборот, пытаются бороться со свойственной им пассивностью с помощью веществ, стимулирующих анимус. Примером веществ такого рода является алкоголь и некоторые психостимуляторы.

Подтверждение этим взглядам можно найти у Альфреда Адлера. Он считал естественный для человека комплексе недостаточности (к обсуждению которого мы еще вернемся) проявлением женского начала в человеке:

«И нормальное стремление ребенка приютиться возле кого-то, и преувеличенная покорность невротически предрасположенного индивидуума, и наплывы слабости, и ощущение несостоятельности, усиливаемое повышенной чувствительностью, и понимание своей никчемности, и тягостность минут, когда кажется, что тебя постоянно отталкивают куда-то в сторону и что преимущества не на твоей стороне, — все это, вместе взятое, ощущается как нечто женское».

Крайне низкий процент принимавших длительный срок галлюциногены женщин объясним тем, что эти вещества усиливают комплекс недостаточности — неуверенность «Я», и без того свойственные женскому бессознательному. Иначе говоря, сегодня женщина гораздо более чувствительна, чем мужчина, к той подстерегающей опасности развоплощения, что таится за приемом наркотика.

Мы с вами, однако, помним, что вакханками и ведьмами изначально были только женщины. По всей видимости, страх «дионисического» относится не к числу врожденных, генетически свойственных человеку страхов, а к числу опасений, «воспитанной культурой. Скорее всего, этот страх окончательно сформировался в Средневековье, одновременно со становлением христианских представлений о личности.

Мужчина же продолжает бегство от самого себя в патологический сон\ Не в переносном, а в прямом смысле этого слова — в случае РСР или каллипсола он считает удовольствием… вызывающее «понижение умственного уровня» состояние медицинского наркоза.

На пути подобных рассуждений возникает еще один парадокс.

Если мы считаем, что вызываемая галлюциногенами пассивная подчиняемость входит в число человеческих потребностей, то мы тем самым объявляем ее нормой. Если потребность эта существует, то в этом факте кроется… оправдание желанию Сталина и Гитлера низвести личность до толпы, уничтожить индивидуальность, возродить языческий тип мышления.

Кто-то может сказать — они лишь шли навстречу человеческой природе…

Однако нормальному человеку такая мысль кажется абсолютно недопустимой и отвратительной. Мы чувствуем несовместимость тиранов со своей природой, несмотря на то что каждый из нас способен найти в себе потребность в подчинении, в уклонении от личной ответственности.

Откуда тогда берется интуитивное отвращение к Сталину, Гитлеру, наркоманам и безумцам? Откуда берется «страх ведьм»?

Сущность вопроса скрывается в истоках нашего мировоззрения.

Если мы смотрим на мир как последовательные материалисты, то наше представление о человеке сведется к набору инстинктов, рефлексов и биохимических реакций. В этом случае мы будем вынуждены говорить о том, что потребность в подчинении (в ослаблении работы сознания) является одной из ведущих инстинктивных потребностей человеческого существа. Действительно, в процессе дарвиновского естественного отбора отдельный организм не в состоянии выжить.

Ему необходим стадный инстинкт — только сплотившись в стадо, животные и первобытный человек могли дать отпор врагам и стихийным бедствиям. При наводнении у зайца нет времени на индивидуальные раздумья. Он должен мгновенно развернуться и бежать вместе со всеми. В критических ситуациях животному необходимо стать внушаемым и иметь потребность подчиняться воле вожака или группы (стада).

Несомненно, все мы имеем биологическую природу и в ее структуре сохраняется стадный инстинкт. Такие способности человека, как способность впадать в транс или в состояние индуцированного сна (гипноза), объясняются именно его существованием.

Весь вопрос в том, одна ли биологическая природа определяет наше поведение?

Чистый материализм никак не может в своих построениях найти место для личности и индивидуальной человеческой души. Он и пытается действовать исходя из того, что ее не существует, пытаясь манипулировать людьми, как вещами.

Против этого внутри нас протестует какое-то другое, давно забытое чувство, заставляющее человека противостоять бесчисленным попыткам века разрушить личность, заставляющее нас, несмотря на любые невзгоды, сохранять то, что мы называем собственным достоинством. С точки зрения автора, за этим чувством прячется забытое нами христианство — мировоззрение наших предков.

Если, с точки зрения этого мировоззрения, личность существует как Образ и Подобие Бога, то мы не можем считать потребность в подчинении (в потере души\) одной из главных человеческих потребностей. Наоборот, инстинкт самосохранения будет противостоять желанию полного подчинения, вызывая «страх ведьм» — страх растворения личности.

С точки зрения личностного, персоналистического взгляда на мир, потребность в исчезновении чувства «Я» есть желание человека перестать быть человеком.

Разве такое возможно?

Существует и еще один парадокс, особенно явно заметный на примере псевдогаллюциногенов. Мы уже отмечали, что в психоанализе, заложившем основы научной психологии нашего века, понятия «Я» и «Сознание» примерно равны друг другу. Чувство собственной индивидуальности, в сущности, синоним ясного сознания.

Стремление к «снижению умственного уровня» в такой ситуации оказывается синонимом стремления… к потере сознания.

LSD «психонавты» употребляли для расширения сознания, а РСР… для его утраты. Но ведь эти препараты часто принимали одни и те же люди. Каким образом это стало возможным?

Через некоторое время после запрета LSD выяснилось, что бывшие поклонники «химического мессии» начали искать аналоги пережитых ими состояний отнюдь не только среди незапрещенных химических веществ. Они начали поиск чисто психологических техник, приемов и мировоззрений, позволяющих остаться в «галлюцинаторном состоянии», не используя химических веществ.

Прежде чем анализировать возникшую ситуацию, давайте попробуем понять, насколько чисто материалистический взгляд на вещи поможет объяснить причины возникшей потребности в психоделиках и вызываемых ими состояниях.