LSD

ПОЧЕМУ ЛЮДИ УПОТРЕБЛЯЮТ ГАЛЛЮЦИНОГЕНЫ?

Во всех предыдущих книгах из серии прослеживается базовая, с точки зрения автора, проблема человека — потребность поиска и осознания смысла собственной жизни. Вслед за русскими религиозными мыслителями мы назвали эту потребность метафизической потребностью.

Мы пытались доказать — химическое вещество становится наркотиком именно потому, что способно подменять те или иные стороны этой главной потребности личности.

В книге о кокаине, например, речь шла о том, что психостимуляторы способны стимулировать такое естественное человеческое желание, как потребность в новизне ощущений.

В этой книге мы уже видели, что большинство галлюциногенов не только химически, но и «психически» родственны психостимуляторам. Действие этих наркотиков, как правило, начинается с эффекта, аналогичного (а в случае с LSD и вовсе тождественного) эффекту психостимуляторов. Собственно, галлюцинаторный эффект наступает либо позже по времени, либо при увеличении дозы наркотического вещества.

Однако после приема этих препаратов большинство наркоманов испытывает не только приятные ощущения. Сотни тысяч «экспериментаторов» в ходе «психоделической революции» покончили жизнь самоубийством.

Вне всякого сомнения, неприятные ощущения тоже могут быть новыми; и хотя человек инстинктивно старается обойти стороной подобную «новизну», тем не менее нередки случаи, когда люди упорно продолжали «отрицательные «трипы». Причина такого упорства, возможно, прояснится из еще одного фрагмента ранее цитировавшегося нами пациента-психолога:

«Почему после всего этого ужаса я все-таки продолжал эксперименты? Вы — психиатр; я — психолог. Вы должны это отлично понимать… Мне было невероятно интересно! Казалось, я получил отмычку ко всем тем ксероксам книг, что доставались мне с таким трудом (в самиздате. — А.Д.). Мне как человеку инстинктивно сами эти «глюки» страшны невыразимо. Но как психологу они мне в то же время и в высшей степени интересны. Кислота — это ужас, но замешанный на высочайшем интеллектуальном кайфе… Я же работаю. Обыкновенно, мои попытки медитировать начинаются и заканчиваются тем, что у меня нет для этого ни места, ни времени: дома — семья, на работе — сотрудники; а кислота… это, кроме всего прочего, еще и очень простой способ попасть в тот самый, влекущий меня мир. Вы меня поймете».

Здесь, кроме чувства «новизны» переживаний, обнаруживается новый компонент — интеллектуальный интерес, потребность в расширении сферы познания. Очевидно, он настолько силен, что способен на некоторое время отодвинуть даже страх растворения, исчезновения собственного «Я» — составляющую тотального страха смерти.

По всей видимости, здесь вырисовывается новая черта метафизической потребности. Многие люди связывают свое желание принять очередную дозу наркотика с, «интеллектуальным», или «умственным», интересом. Можно говорить о том, что с помощью галлюциногенов человек удовлетворяет часть своей потребности в познании себя и мира, которую мы выше назвали потребностью в формировании «Я»-концепции.

Добывать сведения об окружающей реальности посредством галлюциногенов, согласитесь, трудно. Следовательно, речь должна идти о потребности в познании иного рода. Т. Лири в своих «проповедях» называл LSD не иначе как «обретенным «философским камнем» алхимиков».

О чем мечтали древние алхимики? В чем суть их кропотливой работы?

Они пытались отыскать в мире физическом, трехмерном, некое тайное, но подвластное «избранным» человеческим рукам средство, мгновенно открывающее доступ к предвечному. Именно так — мгновенно открывающее и, следовательно, мгновенно преображающее человеческую душу.

Какая же потребность руководила ими?

Не только из растений — из всей природы они хотели выделить «алкалоид». Найти квинтэссенцию — суть — божественного творения. Эта «квинтэссенция» должна была преобразить вещи, с которыми взаимодействовала, — она и была мечтой о «философском камне». Он должен был обладать способностью «трансмутации» не только металлов, но и человеческой души.

«Мастера… работали для единого испытания природы. Ибо, искусивши уже в высокой науке, не щадили ни прилежания, ни издержек, дабы избежать страдания во человеках… предстали бы оные целые в величии их».

Иоанн Исаак Голанд,

«Сочинение о философическом камне»

(цитируется по единственному русскому изданию

1787 года)

Золото материальное избавило бы человечество от бедности; «золото души», прекратив вечные страдания, сделало бы ее цельной.

Цельная душа — это душа не разделенная. Не разделенная на противоположности — на человеческое и божественное, на духовное и материальное; на душу и тело, на мужское и женское, на сознательное и бессознательное. «Золото души» алхимиков — это «самость» Карла Юнга.

Живя лишь в материальном мире вещей, человек теряет ощущение божественного смысла собственного существования, чувство духовной наполненности бытия. Эта потеря кажется материалисту ничтожной, но ее результатом становятся в конечном итоге насилие и наркотики.

Без трансцендентного измерения своей души человек одинок и потерян. Он жаждет целостности, он хочет преобразиться, Дабы в новом бытии своей «самости» обрести смысл — цельный смысл самого себя. Но человек слаб, и ежечасное познание трансцендентного внутри самого себя через пост, молитву и духовное трезвение представляется выше его сил. Он хочет, чтобы вожделенное преображение произошло здесь и сейчас, чтобы оно случилось мгновенно, как по волшебству. Человек не хочет достигать преображения, он желает, чтобы кто-то со стороны дал ему ощущение собственной цельности.

Поиск «философского камня» есть все то же желание мгновенного преображения своей природы с помощью посторонней силы — «волшебной палочки».

Причина широкой распространенности психостимуляторов, рассмотренная в предыдущей книге как потребность в новизне ощущений, — лишь эмоциональная составляющая давней нашей потребности в чудесном преображении своей жизни.

Потребность в галлюциногенах — это потребность в чуде.

Но что такое чудо? В жизни большинства из нас чудес не происходит. День за днем тянется череда обычного существования. Засасывает скука.

Человек постепенно приходит к выводу, что чудеса случаются в каком-то ином измерении, ином по отношению к его «Я», к его телесной оболочке. Это обозначает, что жизнь, исполненная ощущения неполноты и тревог, — жизнь, определяющаяся чувством онтологической неуверенности, — может преобразиться, найти бы только подходящее влияние из внешнего мира. Подобная мысль абсолютно естественна для цивилизации, выросшей на католических представлениях о Боге как внешней (по сути, колдовской — управляющей человеком) силе.

Но внешние силы для реального человека XX века — это силы отнюдь не божественные. Внешний мир материалиста ограничивается «объектами» — вещами, аппаратами, врачами или химическими веществами…

Заметим, что наш пациент-психолог не говорил о потребности в чуде. Он говорил лишь о том, что ему было «интересно»; но само выражение «интеллектуальный кайф» обнажает стародавнюю потребность в чуде, только выраженную языком человека конца XX столетия.

«Интеллектуальный кайф» — это чувство осуществления потребности в знании, которая является составляющей глубинной потребности в преображении самого себя.

Прием галлюциногена для пациента-психолога — это попытка с помощью нового знания (нового эмпирического опыта) достичь цельности своего чувства «Я», с помощью магического химического вещества — волшебной палочки.

В эпоху Просвещения, несомненно, само это слово являлось для массового сознания понятием основополагающим. Постепенно, по мере своего укоренения в жизнь, оно подменяло собой религиозное понятие преображения. Французский философ Рене Декарт первым в истории объявил логический разум священным и самодостаточным началом.

Учение Декарта способствовало отчуждению человеческого ума как мыслящей субстанции от любой зависимости. Декарт отделял категорию ума не только от Бога, но даже от естественной связи с телом — гарантом жизнедеятельности человека.

Человеческий разум, по Декарту, абсолютен. Не апеллируя ни к Богу, ни к каким бы то ни было авторитетам, он способен изнутри самого себя извлечь весь полный и окончательный свод знания, разделенного на ряд ясных и простых истин, прирожденных разуму априорно (как сказали бы сейчас — генетически) и постигаемых простым актом интуиции.

«Простое рассуждение здравомыслящего человека имеет больше ценности, чем все, усвоенное из книг и школ, так как основывается на непосредственной уверенности интуиции… которая не может обмануть».

Рене Декарт

Откуда берет свое происхождение сама интуиция, философа почему-то не интересовало…

Он объявил тем не менее, что накопление знаний является единственной «пищей», которой человек имеет право «кормить разум». Кормление и стало единственной задачей просвещения.

Возникший культ разума оказал огромное воздействие не только на прижизненное Декарту XVIII столетие. Новая «религия» создала такие понятия, как «наука» и «прогресс». Следующие поколения принимали эти слова как данность, не задумываясь об их смысле.

В дальнейшей духовной истории Западной Европы Бог окончательно стал чем-то абсолютно внешним по отношению к «Я». Ведь он не мог оказать никакого влияния на человеческий разум!

Понятия «разум» и «Бог» отдалились настолько, что стали противоположны друг другу. Человеческое «Я» начало связывать свою исконную, возникшую вместе с первородным грехом, потребность в преображении лишь с возможностью получения интеллектуальной информации — знания. Это и стало единственным значением слова «просвещение».

Но отнюдь не Декарт придумал само это слово. Святой Дионисий Ареопагит в своей легендарной книге «О церковной иерархии», написанной в первом веке от Рождества Христова, использует это греческое слово совершенно в ином смысле. Таинство Крещения — обряд посвящения в христианскую веру — он именует Таинством Просвещения. Крещение для христианина — истинное чудо — первый миг его духовного преображения.

Поклонение разуму произвело подмену. Слово, которое несло в себе значение чуда (в русском языке «просвещение», «про-свет» означает «стяжание света», то есть божественного начала), приобрело смысл накопления информации.

Неожиданным образом подтверждает сказанное и другой факт. Понятие «прогресс человечества» в философии Просвещения обозначало не поступательную и постепенную эволюцию человеческой души, но внезапные (скачкообразные) взлеты человеческого знания. Для того чтобы как-то объяснить это, нам придется понять еще один неосознаваемый образ (архетип), лежащий у самых истоков происхождения понятия. «просвещение».

Многие поколения людей ждали истинно чудесного события. Откровение Иоанна Богослова утверждало, что мир будет внезапно и полностью изменен в акте Апокалипсиса, по-русски — Светопреставления (сравните с русским звучанием слова «просвещение»). Страдания всех прошлых поколений и самой размышляющей над их судьбой личности обретут в миг Апокалипсиса свое завершение и смысл. Человечество обретет высшую и лучшую точку своего развития.

Христианская церковь всегда стремилась освободиться от излишней буквальности понимания Откровения Иоанна. Вопрос этот был окончательно решен в сфере церковной догматики в V веке нашей эры на Вселенском соборе в Эфесе.

Собор заключил, что все конкретные трактовки понятия «Конец Света», как, например, принадлежащая осужденному собором Иринею, являются ересью. Человеку, как подобию Бога, но вовсе не Богу, не дано знать двух главных дат своей жизни: времени окончания собственной жизни и даты конца мира. Оба этих знания могут сделать человеческую жизнь невыносимой.

Но абсолютно запретное знание обладает абсолютно притягательной силой. Знание «точного» дня Светопреставления давало человеку преимущество и власть над другими людьми. Может ли человек повлиять на грядущее преображение или нет — он может пытаться узнать о нем, вычислить его сроки, описать его характер. Так дело высших сил становилось предметом рассудка.

Человек мог стать равным Богу, только получая знания. Именно эта человеческая гордыня и обеспечила возможность подмены преображения — просвещением.

Предсказывая полную переделку мира и человека, постулируя чудо и не стесняясь соображениями реальности, апокалиптические тексты показывают мир таким, каким сделал бы его автор, если бы был Богом; и авторы эти с поразительной регулярностью объявляли себя богами.

Некоторые из них в силу личного таланта или случайностей истории оказывались лидерами кружков, сект, а иногда и вооруженных масс. Тогда они получали подтверждение своей мистической власти над душами и телами других людей. На пути к достижению «великой» цели никакие препятствия не имеют значения; и потому большие мечты всегда вели к столь же большому насилию.

Человеческая самонадеянность — попытка возомнить себя богом — делала хилиастические (апокалиптические) учения — одним из главных «дионисических» начал истории. Пророки хилиазма освобождали человека от личной ответственности (если спасешься ты, то какое тебе дело до других!).

Это они провозгласили лозунг, ставший одним из главных в среде хиппи: «После нас — хоть потоп» (потоп все равно скоро — развлечемся всласть). Именно это — преображение для себя с полным равнодушием к брату своему — делает «психоделическую революцию» не чем-то принципиально новым, а всего лишь одним из бесчисленных «маленьких апокалипсисов» самонадеянного разума.

Норман Кон в своей классической книге об апокалиптических движениях Европы прослеживал развитие одних и тех же идей на протяжении всего Средневековья. Именно апокалиптический тип мышления он видит истоком и гностицизма первых веков христианства и мистических движений XI–XVI веков. Тоталитарные режимы XX века стали возможными из-за сохраняющихся в коллективном бессознательном древних апокалиптических ожиданий.

Именно такое мышление вдохновляло вождей Французской революции в их безумной попытке переделать общество. Вот как это выражено в одном из декретов «Комитета общественного спасения» в 1794 году:

«Переход от угнетенной нации к демократии подобен внезапному усилию, с которым природа поднимается от небытия к разуму… Вы должны всецело и одновременно переделать человека, которого хотите освободить, разрушить его предрассудки, изменить его привычки, очистить его желания» (курсив мой. — А.Д.).

Мнение самого носителя разума — отдельного человека — в расчет не принималось. Во времена Французской революции «религия абсолютного разума» впервые, наглядно, с помощью гильотин, продемонстрировала скрытую в ней «дионисическую» стихию разрушения личности.

Тот же дух сохраняется во всех последующих социальных революциях. Все они несли черты апокалиптической уверенности в возможности просвещения — одномоментной и полной перестройки человеческого общества.

Только внезапно просветить его должно было не божественное откровение, а декартов разум. В каждую революцию разум провозглашал «истинное» знание, дающее право его носителям «преображать» жизнь других людей (именно других; сам же «просветитель», считая себя обладателем «окончательного знания», чуть ли не богом, в преображении не нуждался).

Это был тупиковый путь. Если по представлениям традиционно христианской культуры, становление подлинной человеческой личности связывалось с восхождением от имманентного к трансцендентному по вертикали бытия, то человек эпохи Просвещения ощущал внутренний запрет на трансцендентное: его душа должна была удовлетворяться только имманентным — набором знаний, не противоречащих прямолинейной бытовой логике.

Единственное, что оставалось возможным, — это идентифицировать себя с получаемой в процессе жизни информацией сугубо конкретного, например, профессионального, характера. Сказать самому себе: «Я — плотник», «Я — врач», «Я — инженер» — стало почти максимальной возможностью для формирования «Я»-концепции.

Видимо, именно в эпоху Просвещения сформировался тот взгляд на человеческое «Я», который оказал решающее влияние на психологию XX века. Христианское понимание чувства «Я» (для становления целостности которого и было необходимо Таинство Просвещения — Крещение), было постепенно ограничено «словесным портретом» — описанием себя с помощью собственного разума, то есть именно тем, что М. Мид назвала «Я»-концепцией.

Однако представление рассудка о собственном «Я» и, в частности, профессиональная идентификация — достаточно узкая, а следовательно, весьма хрупкая и неустойчивая конструкция (как в случае с приемом LSD нашим пациентом — немолодым слесарем), и при ее разрушении возможно все, вплоть до безумия.

В качестве примера давайте возьмем такую привычную для автора парадигму, как система идентификации «Я — психиатр».

Представим себе, что на прием к врачу-психиатру, взращенному советской школой психиатрии, попадает пациент — православный монах или священник. Кстати, ситуации, когда священника, в связи с запретной «религиозной пропагандой», принудительно помещали в психиатрическую больницу, были отнюдь не редкостью.

Итак, священник рассказывает человеку в белом халате об опыте своего религиозного преображения — обращения в веру.

Если психиатр будет интерпретировать рассказ священника с позиций своих профессиональных знаний и начнет лечить его от «религиозного бреда» препаратами, предназначенными для терапии шизофрении, то он имеет все шансы необратимо искалечить психику священника. Понимание этого факта противоречит медицинской совести — Гиппократову принципу «не навреди!».

Если же профессионал захочет поступить по-другому, то будет вынужден признать нормой переживания священнослужителя, которые полностью противоречат материалистическому мировоззрению того же врача. Возникнет кризис психиатрически узких рамок профессионального взгляда на мир.

Врач в результате будет вынужден либо изменить свое обусловленное профессией мировоззрение, включив в него бытие трансцендентного (то есть сделать шаг к вере), либо… сойти с ума. С точки зрения его коллег, принятие психиатром веры в результате бесед с пациентом-священником будет безумием в любом случае.

Из схемы видно, что мировоззрению врача как бы недостает вертикали. Отсутствует духовное измерение — вектор, благодаря которому чувство «Я» может расшириться и вобрать в себя непривычное мировоззрение. Если «Я» ограничено лишь разумом («Я»-концепцией), оно закрыто для чувств и взглядов другого человека. Такое «Я» лишено гибкости, оно может принимать иные взгляды на мир, только полностью разрушая свои собственные.

Тайной мечтой любого психиатра (автор сам психиатр) является доступ к некоему универсальному знанию, которое позволяло бы врачу управлять душой другого человека. Скорее всего, именно поэтому были так популярны среди профессионалов взгляды Скиннера и ему подобных. Многие специалисты тратят на поиск таких знаний долгие годы, обучаясь все более и более современным методам психотерапии в надежде на обретение универсальной «отмычки» к чужим душам. Это — «психотерапевтический» вариант поиска «философического камня» — общечеловеческой потребности в чуде…

Врачи-профессионалы, специалисты по болезням человеческой души, вслед за другими героями эпохи Просвещения очень многое перепутали.

Врач или психолог призваны помогать душе другого человека, а вовсе не управлять ею. Для того чтобы пытаться управлять, человек должен накапливать интеллектуальные знания. Они способны расширить его рассудочную «Я»-концепцию. Для того чтобы помогать, необходимо расширять и укреплять чувство «Я» — то, что христиане называют образом Бога в человеческой душе. Лишь «Я»-чувство способно принести ощущение сопричастности к судьбе другого человека.

Управлять можно лишь вещами. Помогать можно только людям.

Потребность в галлюциногенах, вызвавшая эпидемию психоделии, это потребность в чудесном расширении «Я», Но «психонавты» неосознанно желали расширения «Я»-чувства, а добивались лишь иллюзии внезапного расширения «Я»-концепции.

Приводило это только к тому, что «психонавт» терял способность к выделению главного для самого себя, как внутри LSD-переживания, так и в реальном мире.

Если вы перечитаете цитату в главе о «психоделической революции», то поймете, что равнозначность предметов и образов — это их равная значимость для рассудочного анализа. Все одинаково интересно — обозначает, что неинтересно ничего.

Точно так же, как и революции социальные, «психоделическая революция» 60-х верила в чудесную силу разума, только на этот раз его продуктом были не вожди и их идеологии, а химическое вещество.

Истинное чудо преображения, которого жаждет человек, заключается в расширении чувства «Я» на весь воспринимаемый мир. Чудеса, которые приносит только разум, всегда оказываются ложными.

Имеет ли право врач обсуждать такие проблемы, как истинность и ложность чуда, истинность и ложность знания — вопросы, которые испокон веков считались прерогативой богословов?

Со времен Фрейда стало очевидным, что в материалистической культуре XX века врач вынужден принимать на себя функции, которые раньше являлись прерогативой священнослужителей. В 1914 году Карл Юнг отвел врачу роль «психопомпа»:

«В человеческом мире священник, шаман и врач — как раз те самые люди, которые восполняют потребность в духовном руководстве и являются посредниками между священным и светским мирами… Врач выступает как связующее звено между эго (сознательным «Я». — А.Д.) и бессознательным».

В мифологии «психопомп» — это фигура, которая сопровождает душу во время ее инициации (посвящения в веру) или после смерти. В греческих мифах, например, эта функция приписывается Гермесу, поскольку он сопровождал души умерших в царство смерти и имел способность проникать через полярные понятия (он считался посредником не только между жизнью и смертью, но между богами и титанами, между днем и ночью, между землей и небом).

Поэтому даже если постижение религиозных проблем не входит во врачебную «Я»-концепцию, то специалистам по человеческой душе все равно необходимо попробовать разобраться в том, что понимали под истинным чудом христиане. Особенно если врач хочет разобраться в тех сложнейших проблемах, которые приводят личность к добровольному саморазрушению с помощью наркотиков.

В 1915 году Феофан, епископ Кронштадтский и наместник Свято-Троицкой Александро-Невской лавры, выпустил работу «Чудо. Христианская вера в него и ея оправдание». Эта книга до сих пор считается самой авторитетной на русском языке научно-богословской апологией христианской веры в чудо.

«…В понятии чуда надо различать три элемента, из которых оно слагается.

Первый элемент назовем психологическим. Этот элемент точнее можно разграничить на две составные части. Из них первая соответствует психическому состоянию человека при виде или, вообще, при переживании чуда; вторая — самому содержанию деяния или сверхъестественной сущности чуда.

Далее, чудо предполагает субъект, его производящий. Субъектом, производящим чудо, является Бог, в особом обнаружении Своей премудро-любвеобильной, творчески-промысли-тельной, всемогущей воли. Это и будет второй элемент понятия чуда, который назовем онтологически-динамическим.

Наконец, чудо имеет определенную цель, дающую смысл его совершению. Здесь мы имеем третий элемент; назовем его телеологическим».

Слово «телеологический» значит «смысловой», «имеющий смысл». Какой же смысл вкладывает христианин в понятие чуда?

Вот что пишет далее епископ Феофан:

«Поистине, чудеса суть знаки, знамения, которые подает нам Господь Бог в критические моменты нашего жизненного пути. Это — вехи на безбрежном просторе свободной деятельности человека; они не дают ему окончательно отдалиться от намеченной Творцом цели. Как и все в творческой деятельности Бога, чудеса находятся в необходимой и гармонической связи с остальным творением. Они связывают идею благой цели мироздания с идеей свободной воли человека, как будто противоречащей первой по своей несовершенной природе. Отсутствие чудес, в смысле указующих путь законов, означало бы, что люди, уклонившиеся раз от истинного пути, указанного непрерывно действующим Промыслом, тем самым окончательно обрекаются на гибель. Но Господь Бог, не хотящий окончательной гибели грешника, зовет его своими знамениями на путь спасения и раскаяния…

…Чудо всегда знаменует проявление его воли; отсюда и названия для него: знак, знамение. Знамения, будучи, по словам Василия Великого, «явной вещью, содержащею в себе объяснение чего-либо сокровенного и темного», — в то же время сами не что иное, как поразительная по силе и убедительности проповедь…

Итак, неизменяемость предначертаний судьбы мира в связи с свободой человека обусловливают Божественную помощь человеку в его исторической жизни, или, иначе говоря, эта помощь и есть именно естественный и сверхъестественный или чудесный промысел в истории народов».

Мы видим, во-первых, что истинное чудо происходит по произволению Бога и никогда не может быть результатом человеческих помыслов.

Во-вторых, истинное чудо является подтверждением существования внутреннего смысла как в жизненной истории отдельного человека, так и в ходе всего исторического процесса.

Более того, сам факт свершения чуда способен разъяснить желающим его постичь — смысл «темных» мест как в истории человечества, так и в истории отдельной души.

Как правило, врач имеет дело с чудесами, происходящими в душе отдельного человека. В своем труде епископ Феофан определяет такие чудеса как психологические или интеллектуальные.

Как они проявляются?

«…Возсозидаемся мы, наконец, и обновляемся… Я получил благодать на благодать… К моему восхождению и преуспеянию даны были и другия восхождения и преуспеяния, а в конце восхождения — свет; к этому свету — другой свет — светлейший; среди сего света возсияло блестящее солнце, из которого явился луч, исполнивший всяческая. Что бы это значило — было недомыслимо. В это время я только проливал сладкия слезы, удивляясь неизреченному. Тогда Божественный первый ум стал беседовать с моим собственным умом и так поучать его: «Понял ли ты, в какое дивное состояние возвело тебя оное человеколюбие? Се, подлежа смерти, ты сделался безсмертным и, одержим будучи тлением, стал нетленен. Се, живя в мире, ты пребываешь со Мною. Се, нося тепло, не бываешь влачим сластьми телесными. Ты мал телом, но умом созерцаешь все». Слышанное мною слышал я таинственно… Сверхъестественное созерцание привело меня в удивление. Неизреченная красота, явившись, поразила сердце мое и подвигла к беспредельной любви… Нередко восхожу я на высоту созерцания без воли моей и опять схожу с нея волею моею, чтобы не забыть миры человечества и безопаснее соблюсти смирение».

Святой Василий Великий

Как ни кажется это кощунственным, но не подлежит сомнению, что большую часть свидетельства святого Василия о переживании собственного преображения многие «психонавты» сочтут весьма похожим на свои LSD-переживания.

Они так и считали.

Возможно, читателю в соответствующей главе осталось не до конца понятным, за счет чего определенный тип «галлюцинаций воображения» относился к религиозным переживай иям1

Вот главные аргументы поклонников психоделии, в формулировке одного из героев книги Т. Вулфа (автор писал, что этот фрагмент полностью документален — приведен по дик-тофонной записи).

«В воздухе, в самой атмосфере жизни Проказников, присутствовало нечто в высшей степени религиозное, и все же нащупать это было невозможно. На поверхности была всего лишь группа людей, которые обретали необычное психологическое состояние, опыт восприятия ЛСД…

Вот именно! Восприятие— самое подходящее слово!. оно все ставило на свои места. И в самом деле, ни одна из великих фундаментальных религий — христианство, буддизм, ислам, джайнизм, иудаизм, зороастризм, индуизм, — ни одна из них не начиналась ни с философского каркаса, ни даже с главной идеи. Все они начинались с потрясающего опыта нового восприятия, с того, что Иоахим Вах называл «восприятием, на которое способны святые», а Макс Вебер — «одержимостью божеством», ощущением сосуда божественного, Всеединого. Помню, когда я впервые прочел о подобных вещах, мне никак не удавалось до конца уразуметь, о чем идет речь, Я попросту принял их убедительные немецкие слова на веру. Иисус, Мани, Заратуштра, Га-утама, Будда — в самом начале лидер не сулил тесному кругу своих приверженцев ни лучшей доли в загробном мире, ни усовершенствованного общественного строя, ни какой-либо награды, кроме некоего «психологического состояния здесь и сейчас», как выразился Вебер. Думаю, я так и не мог уразуметь до конца именно то, что он говорил об опыте подлинного психического восприятия, который все они обрели, короче говоря, об экстазе. В большинстве случаев, согласно священным книгам и легендам, это происходило наподобие мгновенной вспышки. Магомет постится и размышляет на склоне горы близ Мекки, и— «вспышка»— экстаз, величайшее откровение и зарождение ислама. Заратуштра пригубляет у дороги напиток «хаома» и — вспышка»! — наталкивается на огненное воплощение архангела BoxyМаны, посланца Ахура Мазды, и — зарождение зороастризма. Савл Тарсянин идет по дороге в Дамаск — «в с п ы ш к а!» — и он слышит глас Божий и становится христианином. Вдобавок одному Богу известно, сколько за прошедшие с тех пор две тысячи лет возникало менее значительных фигур-христиан. Розенкрейц со своим «озаренным Богом» братством розенкрейцеров, Эмануэль Сведенборг, чей разум внезапно «открылся» в 1743 году, Мейстер Экхарт со своими учениками Сузо и Таулером, а в двадцатом веке Садху Сундар Сингх и его — «вспышка!» — видение в возрасте шестнадцати лет, неоднократно повторявшееся впоследствии: «…нередко, выходя из состояния экстаза, я думаю, насколько же слеп весь мир, если он не видит того, что вижу я, ведь все так близко, так ясно… не существует языка, на котором можно было бы выразить то, что я вижу и слышу в божественном мире души…» Несомненно, это напоминает слова кислотного торчка. То, что все они видели во вспышке, было выходом из того ужасного положения, в которое попадает каждый человек, «Я», пойманное в ловушку, смертное и беспомощное в огромном безликом «Оно», в окружающем меня мире. И вдруг! — Единение! — всеобщее слияние, «Я» — внутри «Оно», «Оно» — внутри «Меня», и в этом потоке я ощущаю могущество — так близко, так ясно, — могущество, которого слепо не замечает весь мир. Все современные религии, да, коли на то пошло, и оккультные науки, толкуют об Ином Мире — будь то мир Брахмы или мир летающих тарелок, — которого не способен увидеть серый, рациональный мир. Этот — так называемый, друзья! — «рациональный мир». Если бы только им, мамаше — папаше — дружку — сестренке, милым — но — замшелым, дано было познать к а й р о с, высочайшее мгновение… В ходе истории видения истолковывались по-разному: как следствие эпилепсии, самовнушения, изменений в обмене веществ ввиду длительного поста или же действительного вмешательства богов — или наркотиков; зороастризм зародился в огромной ванне, наполненной напитком «хаома», который являлся тем же, что и индусский «сома», и, бесспорно, был наркотиком. Восприятие!»

Восприятие по Кизи — «кайрос», «вспышка», — в сущности, то же самое, что и «пиковое переживание» групповой психотерапии, «откровение» Эрхарда или «окаменевший разум» Уэйла. Что же, теперь нам нужно считать каждую из этих теорий истинной религией!

В чем же кроется отличие? Врачу необходимо это понять — иначе придется объявлять любые галлюцинации истинным чудом.

Предательская разница заключается именно в том, о чем говорит герой Вулфа, — «Я»-чувство при приеме наркотиков растворяется в «оно». То, что Мирча Элиаде называл «центром, обеспечивающим ориентацию», исчезает, вызывая равнозначность всех возникающих образов.

Экстаз и «кайрос» («Восприятие!»), которые герой Вулфа считает полными аналогами религиозного откровения, отличаются от переживаний Магомета и Заратустры тем, что основатели религий вместе с восприятием обретали понимание смысла существования Вселенной.

«Психонавт» в LSD-переживании, наоборот, теряет это знание, которое скрывается от него в равнозначности (равносмысленности) всех идей и объектов, проникающих в его восприятие.

Истинное интеллектуальное чудо открывает святому главное — смысл существования мира. Психоделическое переживание приводит к исчезновению самой способности выделять главное в своей душе и окружающем мире.

Если человек не способен различить главное для себя в потоке воспринимаемых ощущений, то теряет качество, которое и делает его личностью, — свою свободу. Вдумайтесь, человек в таком состоянии обречен на то, чтобы значимость вещей и идей в его собственном восприятии определял за него кто-то другой? Это и есть абсолютная внушаемость, превращающая LSDв один из инструментов манипулирования сознанием, делающая психохирургию и вживление в мозг электродов формами получения удовольствия.

Суть отличия в последней фразе приведенного высказывания святого Василия:

«…схожу с нея волею моею, чтобы не забыть меры человечества…»

Вот как описывает результат чуда в области психического (чудесного преображения) епископ Феофан:

«Душа истинно верующего становится, как говорит преподобный Макарий Египетский, единым духом со Христом и единым смешением.

Результатом такого единения души с Богом являются ду-ховныя дарования, как-то способность к откровению и пророчеству. Сила Божия, как непосредственное проникновение всего существа человека Божеством, в интеллектуальной жизни души проявляется как сверхъестественная мудрость. Бывает, — продолжает преподобный Макарий, — что скудный разумом возрождается духовно, преобразуется в мудрого (выделено мной. — А.Д.) и известны делаются ему сокровенные тайны мира, а, по естеству, он — невежда. Есть очи, которые внутреннее этих очей. И есть слух, который внутреннее этого слуха».

Итак, венцом интеллектуального чуда является мудрость. Как предпосылка к ней — способности к внутреннему слуху и внутреннему зрению, благодаря чему человек как бы проникается зримо Божественным промыслом. Но что же такое сама мудрость? Что означает в русском языке это удивительное слово?

Вот как толкует его словарь Даля:

«Мудрый — основанный на добре и истине; соединяющий в себе любовь и правду; в высшей степени разумный и благонамеренный…

Мудрость — свойство мудрого; соединение истины и блага… смешение любви и истины…»

Кажется, яснее не становится. Сплошные антиномии: добро — истина, любовь — правда, разумный — благонамеренный…

Дело в том, что в русском языке многим словам и понятиям свойственны перемежающиеся оттенки имманентного и трансцендентного — Божественного и мирского. Например, слова «истина», «любовь» и «благонамеренность» имеют Божественный оттенок. Благонамеренный человек в традиционной русской христианской общине — это человек, сверяющий свои намерения с Богом (ведь иного критерия понятия «благо» не существовало).

Не здесь ли кроется разгадка!

Мудрым называли человека, совмещающего в себе любовь (Божественную) и правду (мирскую). Мудрость — это соединение трансцендентных слуха и зрения со слухом и зрением имманентными; «горнего с дольним».

Мудрость — это и есть то самое расширение души в сторону трансцендентного, тот самый вектор, которого недостает на наших схемах. Это способность присутствовать одновременно в двух мирах — мире Божественного Света и человеческой тьмы; способность понимать Божественный промысел и его проекцию в мир, не разделяя одно и другое — целостно.

Мудрым в России считали людей — носителей тех качеств души, которые Юнг определял словом «психопомп».

Вот критерий истинности, которого недоставало нашему анализу.

Подлинное Чудо — Преображение — Знание расширяет возможности нашей души. Чудо расширяет границы не только «Я»-концепции, но и «Я»-чувства. Человеку преображенному становится легче понимать реальность, в которой он существует, выделять в ней главное независимо от внешних обстоятельств.

Стать мудрым — значит постичь духовно, включить в состав своего «Я» общую закономерность бытия, куда наша реальность включена на правах частного случая.

Чудо не отрывает человека от реальности; оно возвращает его в реальность обогащенным чувством целостности Божественного промысла.

Истинное чудо не может привести человека к пресловутому бегству от мира по той простой причине, что феномен преображения и заключен в понимании законов, которые движут этим миром.

Это и есть ощущение смысла существования мира и себя в нем. Только это состояние (состояние мудрости) и есть полное и законченное чудо преображения личности — достижение ею цельности — свободы от противоречий — преодоление первородного греха.

Не забывайте, что сущность первородного греха мы с вами в этой книге, опираясь на труды все тех же апологетов психоделии, поняли как прикосновение души к запретному — «дионисическому», развоплощающему, растворяющему личность (образ Бога в душе человека) знанию.

Возвращаясь на круги своя, отметим, что массовый прием LSD в 60-х годах стал трагическим апофеозом неосознанной вечной потребности человека в чуде духовного преображения, в мудрости, в нахождении «центра, обеспечивающего ориентацию», в поиске истинного «Я», лишенного противоречий и страха.

Но психоделия лишь симулировала удовлетворение этой потребности. Как и всякая симуляция, она привела лишь к прямо противоположному результату — увеличению меры рабства в человеческой душе.

Цивилизация, исповедующая узкую «религию разума в — пределах одного лишь разума», не нашла ничего лучшего, чем, потворствуя человеческой гордыне, подтолкнуть ее к поиску чуда, сотворенного рассудком.

«Психонавты» лишь повторили, по-своему, ошибки алхимиков и революционеров… И их жертва оказалась не напрасной! «Чудеса» психоделии, включая сюда и неспособность к выделению главного в человеческой жизни, во многом определили судьбу культуры всей второй половины только что закончившегося века.