Лузиады

Уж светлый воздыхатель Корониды

Коней к Теночтитлану направлял,

Чтоб там, где в чаще озеро сокрыто,

Немного охладить палящий жар,

А вольный ветер, мощный и сердитый,

Вершины волн неистовых вздымал,

И пробуждал он лилии в долинах,

И к жизни возвращал цветы жасмина,

Когда младые нимфы чередою,

Смотря на мир влюбленными очами,

В чертог вошли, довольные собою

И об руку с могучими мужами,

И вдоль столов, уставленных едою,

Любимой прихотливыми богами,

Ликуя и смеясь, располагались

И пищею в согласье наслаждались.

И на скамьях хрустальных восседали

Попарно и воители и дамы.

Веселое застолье возглавляли

Прекрасная Фетида с мудрым Гамой.

Там лакомства такие подавали,

О коих и не слыхивала Фама,

Ей и в Египте не пришлось увидеть

Тех яств, что океан принес Фетиде.

Прославленные вина из Фалерна,

Что были древним римлянами усладой,

В сравненье проиграли бы безмерно

С Фетиды угощением богатым.

Ее напитков пламень сокровенный

Сердца наполнил нежною отрадой.

В бокалах влага пенная вскипала,

Всем радость и веселье даровала.

Речам приятным, шуткам остроумным

Младые нимфы радостно смеялись

И с резвостью веселой и бездумной

Беседам и застолью предавались.

Но вдруг замолк красавиц говор шумный,

И сразу звуки музыки раздались.

И голос обольстительной сирены

Петь начал гимн героям вдохновенный.

И голос нимфы, нежный и прекрасный,

Как звон хрустальный, наполнял чертоги,

А музыка в своем звучанье ясном

За песнопеньем следовала строго.

Волшебных струн услышав звук согласный,

Умолкли звери в зарослях далеких,

Утихли ветры, усмирив свой пыл

По воле дивных и небесных сил.

И к небу сладкой песней возлетали

Пророчества о новых поколеньях,

Что пред Протеем дерзостным предстали

В его непостижимых сновиденьях

И в глобусе прозрачном замелькали,

Прославленном Юпитера творенье.

А старец, златоуст велеречивый,

Открыл их нимфе, юной и красивой.

Величье дел, открытых нимфе юной,

Не охватить благому Демодоку,

И Иопада сладостные струны

Затихли бы в молчании глубоком.

Что ж я, назло безжалостной фортуне,

Всех муз к себе скликаю на подмогу,

Взываю к Каллиопе в нетерпенье,

Моля открыть мне тайны вдохновенья.

Идут, идут безжалостные годы,

И мрачный Стикс уже не за горами.

И скоро осень волею природы

Меня охватит сильными руками.

Царица муз! Великому народу,

Известному бессмертными делами,

Дай гимн сложить, пока река забвенья

Творца не поглотила песнопенья.

Сказала дева, что по океану,

Что Гамой был открыт высокочтимым,

С армадами прибудут лузитане,

На суше и средь волн непобедимы.

А варвары, тоскою обуянны,

Увидят, что судьбой неумолимой

Им выбор дан меж гибелью жестокой

Иль игом чужестранцев темнооких.

Поведала о малабарце верном,

Что, сан духовный свято соблюдая,

Дружине Луза будет друг примерный,

Свой край угрозе страшной подвергая.

А Саморин, по злобе непомерной

Его поля и города терзая,

На них обрушит яростную кару,

Предав их разграбленью и пожару.

Но тут Пашеку, доблестный воитель,

Что станет впрямь Ахиллом Лузитанским,

Придет к брегам Востока как спаситель

По водам непокорным океанским,

Когда племен далеких покоритель,

Краса и честь державы христианской,

Взойдет на борт ладьи, застонет море

Под тяжестью отважного героя.

Воззри: вблизи восточных берегов

Он Кочина владыке помогает,

И наступленье вражеских полков

Лишь с горсткой португальцев отбивает,

И в Камбалоне, дерзок и суров,

Наиров нечестивых побеждает.

И в изумленье зрит Восток спесивый

Столь малых сил незыблемую силу.

Вновь Саморин зовет своих вассалов,

Весь Биджапур приходит и Танор

Принять участье в битве небывалой

И разрешить с пришельцем гордый спор.

И вновь за копья, стрелы и кинжалы

Берутся Каликут и Кананор.

На битву мавры морем поспешают,

По берегу индийцы выступают.

Но содрогнутся мерзостные орды

От страшного, могучего удара,

На суше и на море дланью твердой

Язычников сразит Пашеку ярый.

И тщетно Саморин, в пыли простертый,

Твердить слова молитвы станет с жаром.

Немые истуканы будут глухи

Ко всем его моленьям, пеньям, мукам.

Пашеку, словно сокол легкокрылый,

То здесь, то там появится нежданно.

Он в двух местах свои расставит силы,

Победы добиваясь долгожданной.

Предаст огню он храмы, села, нивы,

На горе супостатам окаянным,

Недорого ценя чужие грады

И в славе жаждя обрести награду.

Сам Саморин прибудет к месту боя,

Чтоб вдохновить губительные орды,

Но им ли славных сокрушить героев,

От Бога наделенных силой твердой!

Раздастся залп. И хлынет кровь рекою

В носилки, где король воссядет гордый.

Ни яд, ни стрелы не возьмут Пашеку.

Он будет славен до скончанья века.

Семь раз могучий варвар в озлобленье

Войска свои пошлет на племя Луза.

Но тем, кто с детства знал огонь сражений,

Не будет подвиг воинский в обузу.

Когда, жестокой битвы в довершенье,

Огромный брандер с раскаленным грузом

Помчится к португальским каравеллам,

Их от огня спасет воитель смелый.

Пройдут по морю огненные горы,

Спалить армаду Лузову желая,

Но их развеет в прах Перейра скоро,

Искусством полководческим блистая.

Представ пред Фамы восхищенным взором,

Он превзойдет героев всех, я знаю,

Чьи подвиги и в Греции и в Риме

С деяньями Пашеку несравнимы.

Ведь выиграть подобные сраженья

Всего лишь с сотней воинов отважных

И столько псов предать уничтоженью,

Придумать столько хитростей опасных

Возможно лишь для тех, с кем Провиденье

В союз вступило прочный и прекрасный,

Кому оно отвагу придает

И силу, ловкость и сноровку шлет.

Ни тот, кто средь равнины марафонской

С несметным войском Дария сражался,

Ни славный вождь дружин лакедемонских,

Что в Фермопилах стойко защищался,

Ни юный Кохл, краса племен авзонских,

Что от этрусков ярых отбивался,

Ни мудрый Фабий - не смогли б вовеки

Затмить Пашеку гордого успехи.

Но мудрой нимфы голос сладкозвучный

Стал тихим и исполненным страданья,

Когда о муках, с славой неразлучных,

Пришлось ей начинать повествованье.

"О Велизарий, воин злополучный,

Под старость собиравший подаянье,

Могу сказать тебе я в утешенье:

Не ты один изведал униженья.

Вот человек, тебе величьем равный,

Так нимфа всеблагая возгласила,

Отважный, мудрый, доблестный

и славный,

Лишенный званий, почестей и силы.

О, сколько их, униженных, бесправных,

Обиженных, несчастных и унылых

В убогих лазаретах умирает

И к королям безжалостным взывает!

Так короли позорно поступают,

Когда, льстецам бессовестным внимая,

Улиссов хитроумных возвышают,

Бесхитростных Аяксов унижая,

И проходимцев лаврами венчают,

Законы и приличья попирая,

Презрев отвагу, разум, честь и славу

И суд верша бесчестный и неправый.

Король несправедливый и коварный!

Хоть ты вассала милости лишаешь,

Но сам, о властелин неблагодарный,

По милости Пашеку процветаешь.

Покамест Феб в сиянье лучезарном

Подлунный мир с улыбкой освещает,

Греметь героя не устанет слава,

Ты ж как скупец прославишься по праву.

Но, - пела нимфа, - доблестный

правитель,

В высокий сан монархом возведенный,

И сын его, бестрепетный воитель,

Отвагой древних римлян наделенный,

Морей Востока гордый покоритель,

Грядут к брегам чужим и раскаленным.

И Килоа вдвоем они карают,

И короля-тирана изгоняют.

Затем Момбасу, город несравненный,

Украшенный богатыми домами,

Предаст Алмейда мстительный сожженью,

И красоту дворцов охватит пламя.

А Лоурейсу, отрок незабвенный,

Прославленный великими делами,

Свой подвиг совершит в индийских водах,

За честь сражаясь Лузова народа.

Могучую армаду Саморина

Разрушат в клочья ядра огневые,

Помчатся над кипящею пучиной

Кормила, мачты, паруса былые.

А юноша, как воин дней старинных,

Презрит, смеясь, опасности земные,

На абордаж взяв флагман горделивый

И сотни мавров полонив кичливых.

Но волею святого Провиденья

(Которая для нас непостижима)

В Чауле, в бурном пламени сраженья,

Простится отрок с жизнию любимой.

Застонет море в горьком озлобленье,

Взовьются волны, залпами гонимы,

Египет и Камбей объединятся,

Разгромом португальцев насладятся.

Атаки кораблей неисчислимых,

Отсутствие ветров благоприятных,

Неистовство валов неутомимых

Флот обрекут на гибель безвозвратно.

Герои прежних лет в строю незримом

Придут, чтоб подвиг зреть невероятный

Второго Сцевы, что, презрев все раны,

За честь отчизны биться будет рьяно.

Бедро герою пулей раздробило.

Но он, исполнясь силой боевою,

Покамест сердце доблестное живо,

Бесстрашно бьется с вражеской ордою.

Но вот другая пуля разделила

Младое тело с гордою душою.

И так, покинув тесную темницу,

На волю, к небесам благим стремится.

Отыди с миром, дух непобежденный,

Спеши теперь вкусить отдохновенье,

Ведь сам отец, печалью удрученный,

За сына своего готовит мщенье.

Я слышу грохот пушек разъяренных

И василисков злобное пыхтенье,

Летящих пуль пронзительные звуки,

Пред коими трепещут мамелюки.

С огнем в груди и с горькими слезами

В очах, тоской о сыне истомленных,

Грядет отец, чтоб ненависти пламя

На недругов обрушить обреченных.

И, гневом благородным подстрекаем,

Так отомстит врагам он беззаконным,

Что волны Нила в страхе встрепенутся,

А Ганг и Инд в рыданьях содрогнутся.

Как грузный бык, что, в битву собираясь,

Рога о дуб самозабвенно точит,

Пред гордым древом силой похваляясь,

От ярости к сопернику клокочет,

Так и Франсишку, гневом распаляясь,

Сперва Дабул предать позору хочет,

Камбейцев дланью сильною карая

И спесь с врагов заносчивых сбивая,

Потом у Диу, что давно известен

Осадами и битвами своими,

Он в бегство обращает флот чудесный,

Что послан мусульманами был злыми.

А Мелик-Яс, ислама сын бесчестный,

Громами побежденный роковыми,

Узрев лихие молнии Вулкана,

Навеки сгинет в недрах океана.

А Мир-Хусейн увидит в тяжкой муке,

Как горы трупов примет глубь морская,

Как по волнам отрубленные руки

Плывут, тела навеки покидая.

Услышит плача жалобные звуки,

Узрит, как пламя, воды обнимая,

Все поглотит. Огонь и меч всесильный

Пожнут в той битве урожай обильный.

Но ах, когда великий победитель

Направит бег к отчизне отдаленной,

То случай - гордой славы похититель

Терзать героя будет неуклонно.

Гроза Египта, Индии властитель

Почиет, на чужбине погребенный.

У мыса Бурь приют найдет навечно

Он волею судьбы бесчеловечной.

То дикари нагие сотворят,

Что ратоборцам было не под силу.

И палками простыми сокрушат

Того, кого праща всегда щадила.

И сим невольно Божий суд свершат,

Отверзнут двери сумрачной могилы.

То, что зовут иные злой судьбою,

Есть Провиденье Божие Святое.

Но, - возгласила нежная сирена,

Я вижу, море кровью набухает

И Кунья, флотоводец дерзновенный,

Пожару Браву с Ожей подвергает.

Извечно дальний брег страны полдневной

Бессмертного героя вспоминает.

В чужих морях затеряны и ныне

Те острова, что Куньи носят имя.

И в отблеске зарницы негасимой

Грядет в Ормуз с отборными войсками

По морю Албукерк непобедимый,

На дерзких персиан обрушив пламя,

И мнится, Божий херувим незримо

Простер покров над вашими полками.

И обратил на персов оробелых

В час роковой их собственные стрелы.

И не спасут и горы соляные

От разложенья трупы супостатов,

И Албукерка залпы громовые

Под небом раздадутся Калайата,

Бахрейна перлы, светом налитые,

Как дань пришлет герою край богатый.

И склонит выю гордый перс под игом,

Покорствуя лузиадам великим.

Я вижу ветви трепетные пальмы,

Которыми Виктория венчает

Того, кто у брегов чужих и дальних

Великий Гоа дерзко покоряет!

Но, дней приход предчувствуя печальных,

Он остров вожделенный оставляет,

Пообещав, что вскорости вернется,

С Фортуной да и с Марсом разочтется.

И вот уже опять на стогнах града

Его войска индийцам угрожают.

Презрев все копья, стрелы и засады,

Язычников и мавров усмиряют

Так яростно, что в гневе беспощадном

Голодным львам они не уступают,

И славят день страдалицы невинной,

Принявшей тяжкий крест Екатерины.

И ты, Малакка, что средь вод Авроры

В довольстве изобильном пребываешь,

Забудешь о своем величье скоро

И новых повелителей признаешь.

Напрасно ныне стрел каленых горы

Ты ядом сокрушительным питаешь.

Малайцы и яванцы во кручине

Склонятся перед Лузовой дружиной".

Хвалу и славу долго воздавала

Воителю красавица сирена,

Но даже и она не умолчала

О ярости властителя безмерной.

Ведь тот, кого Виктория венчала,

Кто доблестью отмечен несомненной,

Сподвижникам быть должен

верным другом

И врачевать обязан их недуги.

"Когда нужда и тяжкие лишенья

Солдат, видавших виды, угнетают

И стрелы смерти, угрожая мщеньем,

Над воинами храбрыми витают,

Лишь злые души с небывалым рвеньем

На казнь своих собратьев отправляют

За сладкий грех, присущий нам извечно,

Безвестный лишь глупцам бесчеловечным.

Когда б еще над девой непорочной

Свершил насилье португал злосчастный

Иль от семейных уз, святых и прочных,

Он даме предложил бежать прекрасной,

Увы, но нет... всех бед его источник

В рабыне заключался сладострастной.

Хоть слава Албукерка осеняет,

Ее пятно позора омрачает.

Когда влюбился Апеллес в Кампаспу,

Великий Александр по доброй воле

Расстался с чаровницею прекрасной,

Чтоб не томился живописец боле.

Когда ж Арасп, потерянный, несчастный,

Признался Киру, что, себе на горе,

Пантеею пленился он прелестной,

Пред ним блиставшей красотой

небесной,

Суровый перс, почтив любви законы,

Легко простил отважного героя,

И долго тот служил опорой трону,

Хранителем земли родной покоя.

И Болдуин, любовью распаленный,

Увел Юдиту дерзостной рукою,

Но Карл, ему прощение даруя,

За дочерью дал Фландрию благую".

Но, к песне вдохновенной возвращаясь,

Суареша волшебница почтила,

Пред коим, горьким страхом проникаясь,

Аравия взор робкий опустила.

Его Зейла, слезами заливаясь,

О милосердье горестно молила,

Пред ним Медина гнусная дрожала,

К его стопам Бербера припадала.

"И славную корицей Тапробану,

Что в зарослях душистых утопает,

Дань приносить корой благоуханной

Дружина Луза быстро заставляет.

В Коломбо, граде, Богом Лузу данном,

Свой стяг Суареш властный водружает,

На башне реет флаг непобедимый,

От бед небесным промыслом хранимый.

Но, рассекая волны Эритреи,

Уже Секейра гордый поспешает

Туда, где, в рощах пальмовых пестрея,

Земля царицы Савской пребывает.

Массауа, противиться не смея,

Водой героя властного снабжает,

И к островам плывет он отдаленным,

Познать земные тайны устремленный.

Затем Менезеш, в африканском зное

Прославивший свою навеки шпагу,

Придет на смену гордому герою,

На дерзостный Ормуз нагонит страху.

Потом, великий Гама, пред тобою

Восток склонится, чтя твою отвагу.

Ты, в графский сан монархом возведенный,

Прибудешь в край, тобою обретенный.

Но смерть с неумолимостью фатальной

И к королю, как к нищему, стучится,

И день придет, наступит час печальный,

И ты смежишь усталые зеницы.

Другой Менезеш, рыцарь идеальный

И в доблести не знающий границы,

Продолжит труд великий и достойный

И будет править мудро и спокойно.

Не только малабарцев непокорных

Он в битве близ Кулета одолеет

Он вступит в бой, тяжелый и упорный,

С тем злом, что над людской

душой довлеет,

И семь грехов, презренных и позорных,

Младой правитель обуздать сумеет,

И честною и праведною жизнью

Навек прославит гордую отчизну.

Когда же к звездам отойдет правитель,

Ты, Машкареньяш, доблестный и славный,

Увидишь, как коварный похититель

Твой сан захватит дерзко, своенравно.

Но ты, высокой мудрости носитель,

Индийских вод хозяин полноправный,

За все страданья от судьбы суровой

Венок получишь наконец лавровый.

Ты покоришь могучею рукою

Бинтон, свою Малакку защищая,

И с горсткой португальцев удалою

Дружины супостатов покараешь.

Конец положишь гнусному разбою,

Навеки нечестивцев обуздаешь,

Пред славным португальским гарнизоном

Бессильны копья, стрелы, бастионы.

Но алчность, честолюбие, порок,

Отринув честь и стыд, открыв забрало,

Тебя, забыв, что миром правит Бог,

Подвергнут униженьям небывалым.

Но пусть для них трубит победный рог,

Печалиться героям не пристало.

Лишь тот, кто справедливость почитает,

Победу неподдельную стяжает.

Сампайу тоже, я не отрицаю,

Отвагой будет славен несравненной,

И, Малабар заносчивый карая,

Он в Баканор ворвется дерзновенно,

Там, супостатам мощь свою являя,

Круша своих врагов иноплеменных,

Он, обойдя ловушки и преграды,

Потопит каликутскую армаду.

А флот другой Сампайу незабвенный

Чаул покинуть горестный заставит,

А юноша, воитель вдохновенный,

Флот Гуджарата к праотцам отправит.

Повсюду славен доблестью военной,

Собой второго Гектора он явит,

Не менее, чем богатырь троянский,

Известен будет Гектор лузитанский.

А за Сампайу грозным власть возьмет

Отважный Кунья, доблестный правитель,

Он в Чале чудо-крепость возведет,

Создаст для Марса гордого обитель.

И Басаин могучий в свой черед

Поставит на колени победитель,

Смерть принеся Меликовой дружине,

Мечом разрушив мощные твердыни.

За ним грядет Норонья, чью отвагу

Недаром славный Диу вспоминает,

Чью верную и доблестную шпагу

Кровь дерзостных румийцев обагряет.

Но вот твой отпрыск, Индии на благо,

Погибшего Норонью заменяет.

Багрянец волн утратит Эритрея,

От страха неизбывного бледнея.

Бразды правленья сын твой передаст

Могучему и славному герою,

Который всю Бразилию потряс

Упорством и отвагой боевою.

И галльских он пиратов много раз

Обуздывал железною рукою,

И в Индии близ моря-океана

На стогны первым вступит он Дамана.

Король Камбея, войн страшась

губительных

С могучим повелителем моголов,

Отдаст свой Диу, форт оборонительный,

Дружине Луза, к подвигам готовой.

И будет защищать неукоснительно

Она камбейцев от врагов суровых.

А также Саморина обуздает

И славу вожделенную стяжает.

Возьмут потомки Луза Репелин,

Царя и войско в бегство обращая,

Когда ж на них восстанет Саморин,

Героев уничтожить угрожая,

Те разобьют у мыса Кумари

Армаду - гордость варварского края,

Которая б могла, даю вам слово,

Весь Божий мир смести с лица земного.

И, устрашая грады и селенья,

Предавшись рьяно Марсовым забавам,

Могучий властелин без промедленья

Очистит от врагов свою державу.

Он в Батикале, в пламени сраженья,

Все сокрушит налево и направо,

И будет долго сотрясать громами,

И град заполнит мертвыми телами.

А звать его Мартин: в нем даже имя

Для нас деянья Марса воскрешает.

Заслугами известен боевыми,

Он с мудростью отвагу сочетает.

Гляди: стяг Луза, славную святыню,

Из рук его сам Каштру принимает.

И в Диу, что Мартин воздвигнет славный,

Он примет бой, жестокий и неравный.

Румийцы, персиане, абиссины

Двунадесять великих языков,

Пылая к Лузу злобою старинной,

Мощь испытают доблестных полков.

Но плач врагов, предавшихся кручине,

Прорежет скоро гущу облаков,

Пусть не клянутся португальской кровью

Смочить усы, подвитые с любовью.

Из пушек, катапульт и василисков

Враги лихие крепость обстреляют,

Но, не страшась опасности и риска,

Неверных дети Луза обуздают,

Увидит Машкареньяш: помощь близко,

Уже к твердыне Каштру поспешают,

Готовые отдать младые жизни

Во славу Бога и святой отчизны.

Фернанду, отпрыск доблестного древа,

Похищен будет племенем могучим.

В обломках стен, от дыма почернелых,

Взлетит отважный воин к мрачным тучам.

И Алвару по водам охладелым

Пройдет, у смерти вырвав неминучей,

Бесстрашно сокрушая все преграды,

Потомков Луза славные отряды.

Собрав остатки Лузовой дружины,

Отец готовит за сынов отмщенье.

Он победит врагов своих злочинных,

Их не числом сражая, а уменьем.

Ворвутся дети Луза в форт старинный

И Диу принесут освобожденье.

Они такие совершат деянья,

Что стих их передать не в состоянье.

Затем начнет он бой, по воле Бога,

С могучим повелителем Камбея

И, толпы устрашив четвероногих,

Он быстро разобьет врага-злодея.

И скоро Идальхана каре строгой

Подвергнет наш герой, в огне развеяв

Красу и славу гордого Дабула,

Ища забвенье в боевом разгуле.

И этих удивительных героев,

Потомков Марса дерзких и отважных,

Ждет этот остров счастья и покоя,

Обитель нимф веселых и прекрасных.

Орлы слетятся стаей удалою

И стяг свой к небу вознесут бесстрашно.

А здесь, среди красот нерукотворных,

Язык узнают страсти благотворной".

Вот так сирена пела, а другие

Ей хором одобренье выражали.

Весельем бурным девы молодые

Союз с потомством Луза заключали.

"Внемлите нам, герои дорогие,

Так мореходам дамы обещали,

Всех вознесет вас колесо Фортуны,

Даря вам славу средь долин подлунной".

Когда ж нектаром гости насладились

И о грядущих подвигах узнали,

К амброзии душистой приобщились

И застарелый голод свой уняли,

Глаза Фетиды к Гаме устремились,

Они приязнь и строгость излучали.

Богиня Гаме славному сказала

Все, что от смертных до поры скрывала.

"К тебе Премудрость Высшая снисходит,

Увидит твой неумудренный взгляд

Те тайны сокровенные природы,

Что небеса от мудрецов таят.

С тобой, сын славный Лузова народа,

Вершину мы узрим, приют дриад".

Они в лесную чащу устремились

И вскоре близ вершины очутились.

Они взошли на горную вершину

И луг на ней волшебный увидали.

Алмазы, изумруды и рубины

Тот луг своим сияньем озаряли.

Но вдруг разверзлись воздуха глубины,

И всколыхнулись трепетные дали

Прозрачный глобус средь небес явился

И чудотворным блеском заискрился.

Субстанции божественной названье,

Прозрачный шар снаружи покрывавшей,

Герой не знал, предавшись созерцанью

Вращенья сфер, тот глобус составлявших.

Чудесный шар, веленьем Божьей длани,

Был центром их, таинственно блиставшим.

То вниз спешил, то в вышину взмывал он,

Он не имел конца, не знал начала.

Прекрасный, суверенный, совершенный,

Как Архетип, что Землю сотворил,

Он воссиял пред Гамою смятенным,

И тот к Фетиде очи устремил.

Рекла богиня: "К тайне сокровенной

Тебя Небесный Разум допустил,

И я, исполнив волю высшей силы,

Здесь мир тебе уменьшенный явила.

Предстала пред тобой машина мира,

Что Мудростью высокой и бескрайней

Из вечных элементов и эфира

Был сотворен с красой необычайной.

А Мудрость, что наш глобус окружила,

Над ним всегда довлея с силой тайной,

Есть Бог, а что есть Бог - никто не знает,

Пред ним наш робкий разум умолкает.

И первая орбита, что в сиянье

Вращение объемлет меньших сфер,

Что огненным, неистовым сверканьем

Возводит зренью и уму предел

То Эмпирей, блаженных пребыванье,

Высоких душ божественный удел.

Они там счастье вечное вкушают,

Какого в мире суетном не знают.

И только в Эмпирее благодатном

Еще остались истинные боги.

Ведь я, Сатурн и Марс - воитель

знатный,

Седой Юпитер - громовержец строгий

Лишь вымысел дней давних, невозвратных.

И только в небе есть для нас чертоги.

В честь нас поэты звезды нарекают

И нами стих извечно украшают.

Известно, что Святое Провиденье

(А здесь его Юпитер представляет)

Земному миру все свои веленья

Посредством славных духов сообщает

(Об этом нам священное ученье

Через пророков древних возвещает:

Благие духи смертных возвышают,

А злые - души слабые смущают).

От песнопевцев сладостных признанье

Когда-то эти духи получили

И ангелов небесных с любованьем

Богами в древнем мире объявили.

Поэты с небывалым ликованьем

Священные стихи им посвятили.

И злых, случалось, духов в заблужденье

Богами называли с ярым рвеньем.

Лишь Бог, в своих деяниях чудесных,

Царит над миром, мне повелевая

Тебя к святыне приобщить небесной,

Покров с заветной тайны совлекая.

Под сферой Эмпирея легковесный

Таится Перводвигатель; такая

Его движенью скорость придается,

Что мнится - он недвижным остается.

И от него берут свое движенье

Все прочие сверкающие сферы.

И Солнца диск в рассчитанном вращенье

Сменяет день и ночь в земных пределах.

А ниже свод кристальный весь в свеченье,

И в быстроте он соблюдает меру.

За двести оборотов Аполлона

Один лишь шаг свершает принужденно.

А ниже свод недвижных звезд сияет

И, в радужном сверканье утопая,

Вселенную собою украшает,

Лучами негасимыми играя.

Ты видишь, яркий пояс обрамляет

Движенье Солнца, средь небес мерцая.

В себя вместил двенадцать он престолов,

Что Феба ожидают золотого.

Гляди же на Каррету с Цинозурой,

Чей блеск ночное небо украшает.

За ними Орион простерся хмурый,

К Цефею Андромеда припадает.

Дракон мерцает из-за туч понурых,

Кассиопея красотой сияет.

И песнь слагает Лебедь перед смертью,

И Псы несутся в звездной круговерти.

Под сферой звезд Сатурн неумолимый,

Великий, древний бог расположился,

За ним Юпитер мчит неустрашимый,

А дале Марс-воитель разместился.

Небесный глаз огнем неугасимым

Над нежною Венерой засветился,

Меркурий мчит за ней, оратор рьяный,

А ниже всех - трехликая Диана.

Те сферы, что мы ныне созерцаем,

По-разному вершат свое вращенье,

Иные мчатся, ход свой убыстряя,

Идут иные тихо и степенно,

От центра удалятся, убегая,

И вновь к Земле стремят свое движенье.

Так миру повелел Отец великий,

Огня, снегов и воздуха владыка.

А на Земле, в средине мирозданья,

Сокрыта человечества обитель,

Вкусив на суше горькие страданья,

Штурмует море человек-воитель.

Чтоб выполнить былые обещанья,

Тебе, стихии бурной покоритель,

Я царства и народы покажу,

О вере их и нравах расскажу.

Ты видишь христианскую Европу,

Что земли все Земли твоей бескрайней

Величьем, знаньем, красотой особой

Давно уж превзошла необычайно.

Вот Африки нехоженые тропы,

Враждебный мыс и брег, чужой и дальний,

Неисчислимы дикие народы,

Что вскормлены свирепою природой.

Беномотапы черную империю

Ты видишь, край страданий и сражений.

Гонсалу, сокрушая суеверия,

Здесь встретит смерть и тяжкие глумленья.

На юге, гор неведомых в преддверии,

Родится злато смертным на мученья.

Вот озеро - Нил мощный и глубокий,

А с ним Куама - там берут истоки.

Там хижины возводят без дверей,

Соседям доверяя и закону,

И негры там живут - черней грачей,

Не то чтобы к пришельцам благосклонны.

Ты видишь, Няйа, воин-чудодей,

В своей Софале держит оборону,

От черных полчищ крепость защищает

И африканцев в бегство обращает.

Взгляни: перед тобою воды Нила,

Что орошают знойные долины,

Где, не боясь свирепых крокодилов,

Извечно обитают абиссины.

Христова вера сей народ сплотила,

Он - славный воин: если враг старинный

Ему грозит - не в крепость он влечется,

А в чистом поле с супостатом бьется.

И здесь, в краю глухом и отдаленном,

Криштован твой на турок ополчится.

На смерть судьбой суровой обреченный,

Твой сын с младою жизнию простится.

Взгляни на этот берег закругленный:

Малинди, что пришельцев не страшится,

Собою побережье украшает

И всех гостей с радушием встречает.

Ты видишь мыс, что ране назывался

По воле наших предков Ароматой.

То Гвардафуй, он искони считался

Меж Азией и Африкой преградой.

У горла моря Красного поднялся

Сей мыс, близ вод, что пурпуром богаты.

И города встают в земле пустынь:

Массауа, Аркико, Суакин.

Суэц, своим могуществом известный,

К себе твой взгляд безмолвно призывает.

В былых владеньях Арсинои нежной

Флот грозного Египта пребывает.

Еще поныне лоно вод окрестных

О Моисее память сохраняет.

О том, как лоно вод неодолимых

Разверзлось перед племенем гонимым.

Ты зришь Синай, что дорог христианам

Гробницею святой Екатерины,

И Джидду, что от жажды непрестанной

Томится, поглощая зной пустыни,

Пролив, что освежает жаркий Аден,

Сухие, каменистые долины.

Целебный дождь те земли избегает,

А солнце почву в камень обращает.

Пред нами чередою бесконечной

Просторы трех Аравии замелькали.

Отсель дружинам боевым извечно

Коней чистопородных поставляли.

Кочевники с терпеньем безупречным

Им ярость и усердье прививали.

А если вниз ты взгляд свой обратишь,

То мыс Фартак близ моря ты узришь.

Из городов Аравии счастливой

Везут по миру чудо-ароматы.

А видишь, как над берегом залива

Эль-Хадд скалой возносится зубчатой?

А вот Ормуз, огромный и спесивый,

Где сокрушит турецкую армаду

Каштелу Бранку, беспримерный воин,

Магометан разбивший недостойных.

Мыс Мосандон пред нами открывает

К богатствам древней Персии дорогу.

Ты видишь ли Бахрейн, что утопает

В сиянье перлов, радостном и строгом?

Их цвет Авроры нежной покрывает,

Прекрасной, беззаботной, легконогой.

Смотри: с Евфратом Тигр соединился

И к славному заливу устремился.

Гляди теперь на Персию благую.

Там пушек храбрецы не уважают.

И воины, затеяв сечу злую,

Противника мечами побеждают.

Там чтут повсюду славу боевую

И от мечей мозоли не скрывают.

И снова предстает Ормуз пред нами,

Что будет славен громкими делами.

И Соуза, что доблестью военной

В земле известен станет отдаленной,

С отрядом небольшим, но дерзновенным

Здесь одолеет персов легионы.

Затем Менезеш, воин несравненный,

Обрушится на персов обреченных,

И силою искусного удара

Одержит верх над недругом он ярым.

Но мы оставим знойные пустыни

И с мыса Джаска (ранее Карпелы)

Стремительный полет направим ныне

Туда, куда судьба нам повелела.

Минуем мы Кермании равнины,

Чтоб увидать, как с гор струится смело

Прекрасный Инд и как с иных вершин

Стекает Ганг - могучий исполин.

Пред нами Кач; волною сокрушительной

Встает вода полуденного моря,

И входит в устье рек она стремительно

И вверх несется, жителям на горе.

А вот Камбея берег восхитительный.

Богатством и красой друг с другом споря,

Здесь города в довольстве процветают

И вашего прибытья поджидают.

Индийский берег, славный и желанный,

Что тянется от мыса Кумари,

До жаркой, отдаленной Тапробаны

И древних Гат незыблемых вершин,

Пройдут бесстрашно вои-лузитане,

Сюда явившись по стопам твоим.

И, предков чтя военные заветы,

Одержат всюду славные победы.

Племен немало разных поселилось

За старыми индийскими горами.

В одних магометанство утвердилось,

В других, взяв власть над робкими умами,

Язычество издревле сохранилось.

В Нарсинге, за далекими морями,

Почил Фома, апостол богоданный,

Что вкладывал персты в Христовы раны.

Там, в городе богатом Малипуре,

В те дни вдали от моря отстоявшем,

Не испытавшем океанской бури

И идолов старинных почитавшем,

Фома явился, бледный и понурый

И от пути бескрайнего уставший.

Он обходил неведомые страны,

Христовым словом исцеляя раны.

Он мертвых воскрешал молитвой дивной,

Он исцелял недуги и болезни,

Людей от мук врачуя неизбывных,

Он страждущим старался быть полезным.

Подвижник испытаньям непрерывным

Подвергнут был по воле сил небесных.

Вдруг ствол огромный у брегов пустынных

Извергли океанские глубины.

Правитель Малипура неустанно

Строительством в ту пору занимался.

Послав слонов на берег океана,

Он тщетно древесины дожидался.

Усилиям животных-великанов

Древесный исполин не поддавался.

Но тут Фома, на брег придя с канатом,

Набросил вмиг его на ствол заклятый.

С молитвою он принялся за дело

И, Божье милосердье призывая,

Извлек из вод подарок моря смело,

Величие Христово утверждая.

В сердца брахманов, в гневе закоснелых,

Закралась зависть мелкая и злая.

Они боялись, что народ смиренный

Примкнуть к Фоме решится непременно.

И сам верховный жрец, желаньем мести

И наущеньем близких распаленный,

Забыв устои совести и чести,

Встал на стезю деяний беззаконных,

Сей старец, кровожадностью известный,

Апостола гонитель исступленный,

Свершил убийство, чтобы без сомненья

Все на Фому направить подозренья.

Убил родного сына жрец надменный,

К Фоме объятый ненавистью страшной.

И толпы лжесвидетелей презренных

Святого очернили громогласно.

И смертный приговор ему мгновенно

Был вынесен от недругов ужасных.

А он перед лицом царя и знати

Содеял чудо, Божьей веры ради.

Он воскресил бесчувственное тело

И вопросил индийца молодого,

Чья длань его повергла в те пределы,

Отколь нельзя в наш мир явиться снова.

И юноша, возвысив голос смело,

Отца нарек убийцею родного.

И, полный неподдельным восхищеньем,

Твердил Фоме слова благодаренья.

То чудо всех индийцев поразило.

Крестился тут же царь благочестивый.

И многие, увидев Божью силу,

За ним примкнули к вере справедливой.

Тогда брахманов ненависть сплотила.

К Фоме пылая злобою ревнивой,

Они страдальца умертвить решили

И темную толпу к тому склонили.

Фома услышал яростные крики,

Когда он проповедовал народу.

Он знал уже от Господа-владыки,

Что скоро оборвутся жизни годы.

Он не страшился супостатов диких,

Презрев земные муки и невзгоды.

Фому сперва каменьями побили,

А после грудь ему копьем пронзили.

И Ганг, и Инд, слезами обливаясь,

Тебя, Фома, оплакали с любовью.

А христиане, по тебе терзаясь,

Предались долгой, неизбывной скорби.

Но херувимы с пеньем, улыбаясь,

Тебя к престолу вознесли Христову.

Теперь молись ты за лузиад верных,

Несущих бремя тягот непомерных.

Вы ж, кто себя бесчестно выдает

За Господа посланцев, как Фома,

Скажите: почему вошла в почет

Средь вас от веры отступлений тьма?

Коль соль земли уж пресной предстает,

То где же слабым смертным взять ума?

Какою солью ересь нам приправить

И души чем заблудшие исправить?

Но кончим этот разговор опасный

И к берегам вернемся вожделенным.

Вот здесь, где Малинур стоит злосчастный,

Залив уходит вправо постепенно.

Минуем мы Нарсинги край прекрасный

И над Ориссой пролетим мгновенно.

Узрим, как Ганг, могучий и бурливый,

Впадает в море в глубине залива.

Индийцы перед смертию стремятся

Себя омыть в воде его священной,

Надеясь, что грехи им все простятся

За это омовенье непременно.

Вот Читтагонг: в дворцах его таятся

Сокровищ груды редких и бесценных.

Но брег Бенгальский к югу отступает

И нас к иным просторам приглашает.

Пегу мы видим; здесь во время оно

Взросло потомство гнусного союза.

И женщину, в насмешку всем законам,

С презренным псом связали страсти узы.

Ты видишь ли мужчин неугомонных?

Им звонкий бубенец тяжелым грузом

Здесь вешают на орган размноженья

Во избежанье мерзких искушений.

Тавой ты видишь. Он дает начало

Империи Сиама необъятной.

Она во всей красе тебе предстала,

Над морем разместившись благодатным.

Она далеким странам поставляла

Еще издревле перец ароматный.

А вот торговлей славная Малакка,

Куда купцы всегда спешат без страха.

И говорят, что волны океана

Суматру от Малакки отделили.

А ране, блеском злата осиянны,

Они друг с другом неразрывны были.

Когда-то Херсонесом богоданным

Их люди с любованьем окрестили,

Малакку мнили многие Офиром,

Что золотом манил к себе полмира.

Теперь, минуя берег Сингапура,

По узкому проливу мы промчимся,

На свет пойдем вначале Цинозуры,

Затем к Авроре нежной устремимся.

Уйдем от туч насупленных и хмурых

И на Сиам великий подивимся.

Узрим Менам, текущий из Китая,

Из озера огромного Ченгмая.

В земле, где протекают эти воды,

Живут в согласье, мире и покое

Лаосцы, авы - сыновья природы,

Поля и горы заселив собою.

Есть в том краю и дикие народы.

Их кормят людоедство и разбои.

В печах они железо раскаляют

И грудь татуировкой украшают.

Смотри: Меконг потоком полноводным

Через поля Камбоджи протекает,

Теченье рек бурливых и свободных

Он с жадностью великой поглощает.

Народ сих мест, простой и беззаботный,

Животных самых разных почитает,

Считая, что их всех за их деянья

За гробом ждет немедля воздаянье.

Омоет это тихое теченье

Злосчастные, но сладостные песни,

Познавшие все тяготы крушенья,

Позор и глад, немилость сил небесных,

Бесчестных приговоров исполненье.

Над тем, чьей лиры звучной и чудесной

Капризная удача не касалась,

Хоть слава этой лиры не чуралась.

А видишь ли просторы Кохинхины?

Здесь насладимся мы благоуханьем

Алоэ, ароматной древесины,

И поспешим к сокровищам Хайнаня.

Узрим красу империи старинной,

Что знает злого холода дыханье,

Что пояс ей полночный посылает,

И зной, что тропик Рака окружает.

Взор обрати к стене ты необъятной,

Что две державы мощных разделяет.

Власть короля она с красой отрадной

Его смиренным подданным являет.

Закон здесь утвердился благодатный.

Тут сам народ владыку избирает

Из праведников мудрых иль героев,

Известных всюду славой боевою.

Еще от глаз твоих во мгле неясной

Таится стран загадочных немало.

Но мы вернемся к островам прекрасным,

Туда, где рдеет луч денницы алой.

Здесь волею природы полновластной

Краса земли рассветной просияла,

И серебром, блестящим столь чудесно,

Нам издавна Япония известна.

Как много островов в морях Востока

Предстанет перед нашими очами!

Вот на Тернате от вершин далеких

Опять исходит яростное пламя.

А вот гвоздики заросли высокой,

И стаи птиц парят меж облаками,

Их только смерть на землю возвращает

И рая их небесного лишает.

А видишь острова, что в море Банда

Покоятся средь алого цветенья

Ореха - птиц веселых провианта

Что окружен их щебетом и пеньем?

А на Борнео, острове-гиганте,

С дерев струится сладких слез теченье.

То камфора. И острову по праву

Она дарит заслуженную славу.

Ты зришь Тимор, что издавна известен

Благоуханной красотой сандала.

А дале Зонд, таинственный, чудесный,

Чей юг неведом путникам бывалым.

И, говорят, средь скал его отвесных

Волшебная река берет начало:

Коль дерево в ту речку упадет,

То в камень превратится среди вод.

А на Суматре вяжущим потоком

Смола стволы деревьев омывает

И ароматом сильным и глубоким

Дыханье дивной Мирры заглушает.

Вулкан огромный пламенем жестоким

Пестреющим долинам угрожает.

Сей остров, мягким шелком знаменит,

В глубоких недрах золото таит.

Теперь смотри, как к небесам Цейлона

Возносится могучая вершина.

Огромный след ноги на мрачном склоне

Святыней здесь считают беспричинно,

В Мальдивском море, дальнем,

раскаленном,

Чудесный плод взрастает средь пучины.

Он силу яда сразу разрушает

И многих обреченных исцеляет.

Ты зришь Сокотру: горькому алоэ

Обязан остров славой несказанной,

И здесь в соседстве с Африкой благою,

Немало островов есть богоданных.

И масса ароматная грядою

Покоится у берегов песчаных.

А там земля Лаврентия благая,

Ее Мадагаскаром называют.

Но только земли дальнего Востока

Открыли вы для мира в добрый час,

Но Луза сын, обманутый жестоко

И королем обиженный не раз,

Уйдет к просторам запада далеким

И там навеки возвеличит вас.

Флот проведет неведомым проливом,

Со славой породнившись справедливо.

Меж полюсами севера и юга

Простерся край великий и богатый.

Кастилия, земли твоей подруга,

Отыщет скоро здесь запасы злата.

Ярмом могучим, тягостно и туго,

Здесь будут выи грубые зажаты

Племен неисчислимых темнокожих,

Что друг на друга нравом не похожи.

Но там, где расширяется земля,

Что ныне под Кастильей пребывает,

И твоего благого короля

Его надел по праву ожидает.

То Санта-Круж, где, пурпуром горя,

На солнце чудо-дерево сияет.

А у границ владений этих новых

Пройдет с армадой Магеллан суровый.

Когда, пройдя экватор светозарный,

Он дальше будет плыть на юг туманный,

Пред ним, на полпути ко льдам полярным,

Предстанет племя смуглых великанов.

И засияет весь в лучах янтарных

Пролив, что примет имя Магеллана,

Из моря в море путь он открывает

И португальца славою венчает.

Что ж, Лузова дружина боевая!

Теперь ты знаешь, что твоей тропою,

Отчизну и монарха прославляя,

Исполнены отвагой удалою,

Пройдут герои новые, желая

В своих сравняться подвигах с тобою.

Поэтому, подав немедля руки

Своим прекрасным, радостным

супругам,

Везите их к отчизне благодатной,

Пока спокойным пребывает море,

Покуда дует ветр благоприятный,

Покуда волны с кораблем не спорят".

Любви покинув остров безвозвратно,

В морские дали обращая взоры,

Герои вышли в путь по океану,

О Родине мечтая долгожданной.

И веял ветер, легкий, шаловливый,

Армаду на волнах слегка качая,

И вот из глубины морских заливов

Открылась Португалия благая.

И радовался Тежу горделивый,

Своих сынов в объятья принимая,

Их ждал король, ведь Гамы корабли

Ему немало титулов везли.

Умолкни, муза! Звонкой лиры струны

Бесчувственность всеобщая сгубила.

Мой голос, бывший ласковым и юным,

Теперь охрип, и в сердце боль вступила.

Кого мне петь среди долин подлунной,

Средь душ глухих и грубых,

мне постылых?

Отечество скорбит под властью скверны,

Стяжательством отравлено безмерным.

В наш жалкий век, увы! По воле Рока

Талант и скромность боле не в почете.

Никто искусств не почитает строгих,

Не дарит их любовью и заботой.

А вы, король, властитель наш от Бога,

Вы, солнца дар пленительной природы,

Взгляните: есть у вас еще вассалы,

Средь коих добродетель воссияла.

К героям гордым взор свой устремите,

Что, туров нам и львов напоминая,

Страну родную не дадут в обиду,

Удары грозных мавров отбивая.

Что служат вам от пуль и стрел защитой,

И, мощь державы вашей создавая,

Идут они на голод, на лишенья,

На бой, на злую смерть

в морских крушеньях.

И ради вас на все они готовы.

Внимая вашей прихоти малейшей,

Герои примут с радостью оковы,

Промчатся над пучиною зловещей.

И если надо - с демоном суровым

Они начнут губительную сечу.

И я не сомневаюсь, что победой

Навек упрочат славу наших дедов.

К себе приблизьте гордых вы героев,

Во всем им окажите поощренье,

Тех, кто увенчан славой боевою,

В совет введите свой без промедленья.

Гордясь их мощью, силой молодою,

Почаще к ним являйте снисхожденье.

Пускай они стране родной на благо

Употребят свой опыт и отвагу.

Всех, кто отчизне может быть полезным,

Как мудрый благодетель, привечайте.

Тех, кто молитву к высям шлет небесным,

К престолу, не колеблясь, приближайте.

Но пастырей, что господу любезны,

От наглых лицемеров отличайте:

Одни радеют о судьбе народа,

Другим лишь о богатстве вся забота.

Тем окажите милость вы и ласку,

Кто, сердце в славных битвах закаляя,

В чужие земли рвется без опаски,

Мечом владенья ваши умножая,

Кто совершает подвиги, как в сказке,

Святую веру всюду утверждая,

И кто войдет в горнило испытаний,

О Родине радея постоянно.

Смотрите, государь, чтоб на посылках

У англичан, германцев или галлов,

У итальянцев иль кастильцев пылких

Европа португальцев не видала.

Пускай на нас взирают без ухмылки.

А вы совета у людей бывалых

Просите чаще: самый светлый разум

Пред опытом смириться может сразу.

Когда-то Формион самовлюбленный

Надумал рассуждать пред Ганнибалом

О воинских приемах и законах

И этим насмешил его немало.

Вам, государь, мужей своих ученых

Расспрашивать о битвах не пристало.

Коль впрямь вы полководцем стать хотите,

То сами в бой полки свои ведите.

Но что же я, убогий и безвестный,

К вам ныне дерзкий голос обращаю?

Наукой увлекался я чудесной,

Благих искусств законы почитаю,

И опыт жизни горестной и честной

Вам, государь мой, ныне предлагаю,

Не каждый под родными небесами

Отмечен столь высокими дарами.

Коль надо, сжав булат в руке привычной,

Я вам пойду служить на поле брани

Иль в песнях сладкозвучных, необычных

Увековечу славные деянья.

Я, возлюбя отчизну безгранично,

От вас надеюсь получить признанье.

И если небо в час святой и чудный

Вас вдохновит на подвиг многотрудный,

Чтоб вы, подобно яростной Медузе,

Нагнали страх на гордого Атланта

И, появясь в полях близ Ампелузы,

Поколебали б стены Таруданта,

Я призову свою благую музу,

Чтоб вас воспеть с искусством и талантом.

Раз Александр в вас новый воскресает,

Пусть зависти к Ахиллу он не знает.

Надежды я лишен, но если вдруг

Амур, меня преследующий яро,

Мне даст, за день до нового удара,

Миг радости в оплату прежних мук,

Чего б он ни сулил, такой недуг

Мне душу истерзал, что от кошмара

Уже не пробудиться ей, и дара

Я не приму из вероломных, рук.

Минуты счастья, пусть и скоротечной,

Не испытав в плену любовных уз,

Я прожил жизнь в печали бесконечной,

И до того был тяжек этот груз,

Что радость мной утрачена навечно

И к радости утрачен всякий вкус.