Лузиады

Пред старца благородного портретом

Пытливый Катуал остановился.

"Зачем с лозой герой представлен этот?"

Он к Паулу да Гаме обратился.

И разъяснить значенье сей приметы

Отважный португал не затруднился.

Призвав на помощь друга Монсаида,

Поведал он наирам именитым:

"Пред вами здесь стоят изображенья

Мужей, создавших мощную державу,

В жестоких схватках, в яростных сраженьях

Для Родины добывших честь и славу.

Известных чистотою побуждений,

Прослывших неподкупными по праву,

И первый Луз, от имени его

Пошло названье края моего.

Он Вакху был сподвижником и сыном,

Ему моря и земли покорял,

Пришел в наш край в далекую годину,

И этот край его очаровал.

Увидев Тежу светлые глубины,

Близ них вкусить он отдых пожелал.

Средь наших нив герой обрел Элизий

И дал свое нам имя, нас возвысив.

Лоза в его деснице - тирс зеленый.

Издревле жезлом Вакха он считался,

А Луз, сторонник Вакха убежденный

Во всем на бога походить старался.

А рядом с Лузом воин закаленный,

Что в гордом Илионе подвизался,

Запечатлен. Пройдя сквозь все преграды,

Близ Тежу он построил храм Паллады.

Так возвеличил Одиссей Афину,

Что к грекам пребывала благосклонной,

Она смела троянские твердыни,

А он воздвиг твердыню Лиссабона".

"А кто рассеял мертвых средь долины,

А из груди живых исторгнул стоны?

Кто в пыль и прах втоптал бесстрашно знамя,

Украшенное гордыми орлами?"

Спросил язычник и узнал от Гамы:

"Ты зришь портрет героя Вириату,

От коего знавали много сраму

Полки его противников заклятых.

И римляне, что гнусными делами,

Равно как и великими, богаты,

Прервали жизнь народного кумира,

С ним поступив не так, как с гордым

Пирром.

Нет, не в жестоком, гибельном сраженье

Он принял смерть, лицом к лицу,

как воин.

Он был бесстыдно предан умерщвленью

Своих клевретов кликой недостойной.

А вот другой, что в Лузовых владеньях

Правителем был мудрым и спокойным.

Он нашим стал вождем, и мы поныне

Сертория чтим память, как святыню.

А вот и лань, что мудрые советы

Герою-полководцу подавала.

Над птицами Юпитера победы

Она ему недаром предсказала.

Пока с ним в бой ходили наши деды,

Их войско поражения не знало,

Они и гордых римлян посрамили,

И славою навек себя покрыли.

А здесь показан Генрих просвещенный,

Династии великой прародитель,

Из Венгрии пришедший отдаленной,

Жестоких исламитов победитель,

Прославив христианские знамена,

В святую он направился обитель,

Чтоб вымолить у Господа в смиренье

Потомству своему благословенье".

"Кто этот воин, что рукой железной

Свое господство всюду утверждает

И с горсткою сподвижников чудесно

Войска орды несметной побеждает?

Ему сдаются грады повсеместно,

К его ногам короны возлагают",

Гость вопросил, взирая с восхищеньем

На славного царя изображенье.

"То, - отвечал красноречивый Гама,

Король Афонсу Первый, незабвенный,

Чьим именем давно клянется Фама,

Кто Стикса неподвластен водам пенным.

Великими известен он делами,

Немало мавров он разбил надменных,

Захватчиков навеки обесславил

И битв на долю внуков не оставил.

Когда бы Александр иль Цезарь гордый,

Пред коими мы все благоговеем,

На поле битвы вывели когорты,

Столь мало войска при себе имея,

Я вам скажу с уверенностью твердой

Они б своих врагов не одолели,

Себе б бессмертной славы не стяжали,

И мы бы их деяний и не знали.

А дале старец, гневом распаленный,

Воспитаннику юному пеняет,

А тот, его словами вдохновленный,

К себе остатки войска призывает,

И старец ратоборцев побежденных

На славный путь победы наставляет.

То Эгаш наш, Мониж - вассал примерный,

Во всех несчастьях государю верный.

С позорною веревкою на шее,

В убогом, неприглядном облаченье,

Родных детей нимало не жалея,

Супругу обрекая на мученья,

В Толедо он явился, не робея,

Стыдясь былого клятвопреступленья,

Что совершил он, Родину спасая

И юного Афонсу защищая.

Злосчастный не сравнится с ним Постумий,

Что, в плен попав к самнитам дерзновенным,

Спокойно и с решимостью угрюмой

Под вражеским ярмом прошел согбенный,

О Родине лелеял Эгаш думы,

Он, страж ее свободы неизменный,

Готовился на жертвенник отчизны

Принесть своих детей безвинных жизни.

А здесь ты видишь, как в кольце осады,

Под игом мавров город изнывает

И как герой выходит из засады

И короля захватчиков пленяет.

Как он, создав могучую армаду,

Впервые флот неверных побеждает,

Бесстрашно потопляет их галеры

Во имя торжества Христовой веры.

Смотри, как с гордым мужеством во взоре

Наш Фуаш, как звезда в ночи, сияет,

Как всюду - и на суше, и на море

Он супостатов мерзких убивает

И как, отчизне страждущей на горе,

Он сам в неравной битве погибает,

Душа его, великая, святая,

Возносится к высотам горним рая.

А видишь, как германские герои

Под стены Лиссабона прибывают,

С Афонсу Первым - храброю душою

Грядущую столицу осаждают,

Как, будучи орудьем божьей воли,

Они великий град освобождают

И там, где Генрих в бозе почивает,

Господне древо вдруг произрастает?

А вот и Теотониу блаженный,

С оружием в руках служивший Богу;

Арроншеш - град, красою несравненный,

Отбивший у захватчиков жестоких.

Вот Сантарен томится в окруженье,

Но, к главной башне проложив дорогу,

На ней герой флаг Луза поднимает,

Сограждан оробевших ободряет.

То Мень Мониж, краса младой державы,

Отцовское величье возродивший,

В неистовых боях добывший славу,

Севильских мавров храбро разгромивший.

Соратник Саншу, гордый, величавый,

Родной страны границы укрепивший,

К его ногам слагались неуклонно

Презренных мавров желтые знамена.

А видишь ли героя молодого,

Что ночью с башни по копью спустился,

Он предал смерти мавра-часового

И в Эвору с дружиной устремился,

И войску португальца молодого

Чудесный город вскоре покорился,

То был Жералду, юноша отважный,

Своим народом прозванный Бесстрашным.

Вот пред тобой кастилец разъяренный,

Что предал край родимый безоглядно.

Обидою старинной удрученный,

Перебежал он к маврам кровожадным

И к нам пришел тропою потаенной,

Чтоб покорить Абрантеш благодатный.

Но португалец с небольшим отрядом

Взял в плен вождя врагов своих заклятых.

То Мартин Лопеш, доблестный воитель,

Предателей презренных победивший.

А вот пред нами Господа служитель,

На меч свой посох пастырский сменивший,

Оставивший смиренную обитель,

Свои молитвы к небу обративший,

И небо, ниспослав ему виденье,

Дало ему свое благословенье.

Вот Кордовы и Хаена халифов

Матеуш в жаркой битве побеждает.

Правителя Севильи горделивой

Он к праотцам, не дрогнув, отправляет.

Бадахоса властитель несчастливый

На поле боя кровью истекает.

Господь решил за чад своих вступиться

И направлял епископа десницу.

А видишь, как магистр - гроза неверных

К нам из Кастильи рьяно устремился,

Как он, сын Лузитании примерный,

Алгарве возвращенья нам добился?

Границ родной земли блюститель верный,

Немало для нее он потрудился,

И, мстя за смерть охотников безвинных,

Тавиру он отбил у сарацинов.

То наш Куррейя, славный и могучий,

Он Силвеш взял у мавритан надменных.

Он не числом врагов рассеял тучи,

А воинским искусством несравненным.

Трех рыцарей, сынов отчизны лучших,

Родной земли героев незабвенных,

Не пропусти: испанцы их видали,

Им Франции сыны рукоплескали.

Смотри: среди Кастилии просторов

Герои на ристалищах блистают,

Отвагой и красой пленяют взоры,

Противников искусных побеждают

И с доблестью, уменьем и задором

На праздниках Беллоны выступают.

Их вождь - Рибейру, рыцарь дерзновенный,

Турниров победитель неизменный.

А здесь представлен полководец рьяный,

Когда на тонком волоске висела

Судьба его отчизны богоданной,

Свое плечо он ей подставил смело.

Вот, яростью и гневом обуянный,

Клеймит он португальцев оробелых,

Кастильцев в жаркой битве побеждает

И королю Жуану присягает.

Взгляни, как гордо под святой звездою,

Единственно на Бога уповая,

С кастильцами сойдясь на поле боя,

Он разгромил их, Родину спасая,

Как ловкостью и силой боевою

Героям прежних лет не уступая,

Наш полководец славный, незабвенный,

Развеял в прах захватчиков презренных.

Но видишь - с поля битвы отлучился

Вождь богомольный Лузовой дружины

И к Троице с молитвой обратился,

Взывая к небу в трудную годину.

Но тут кастилец дерзкий разъярился,

И португальцы, полные кручины,

Стремглав за храбрым Нуну поскакали

И вновь к своим полкам его призвали.

Но, преисполнясь верою святою,

Ответил Нуну: "Близится то время,

Когда Спаситель твердою рукою

Отбросит вспять кастильцев гордых племя".

Вот так Помпилий славный в годы горя

Склонялся ниц пред алтарями всеми,

Бессмертные мольбам его внимали

И римлянам победы даровали.

Да, это Нуну Алвареш достойный,

Отечеству он был отцом и сыном.

Нам Сципионом звать его пристойно

И Родины великой паладином.

Он благородно, мудро и спокойно

Спас свой народ в тяжелую годину.

Его Нептуна волны вспоминают,

Поля Цереры по нему вздыхают.

И в этой же войне других героев

Просторы Португалии рождали.

Когда, предавшись наглому разбою,

Два командора скот наш угоняли,

Родригеш наш с дружиной удалою

Его отбил; когда же друга взяли

Кастильцы в плен, Родригеш их нагнал

И вмиг свободу другу даровал.

А здесь пред нами мерзостный предатель,

Что над отчизной-матерью глумится.

Но Жил Фернандеш, Родины старатель,

Кладет его глумлению границы.

Дрожит пред ним подлец завоеватель,

Пред мщеньем в страхе убежать стремится.

Но храбрый Жил кастильцев настигает

И в Херес победителем вступает.

А вот и флотоводец незабвенный,

Наш Руй Перейра, гордый и отважный,

Кастильцам преградивший путь надменным

И спасший наши корабли бесстрашно.

А вот семнадцать воев дерзновенных,

Вступивших в бой неравный и ужасный,

Чтоб посрамить бестрепетно и смело

Четыреста кастильских кавалеров.

Вот так и наши прадеды когда-то

С несметным войском смело в бой вступали,

Во времена героя Вириату

Могучие когорты побеждали.

Мы, дорожа наследьем их богатым,

У них один обычай переняли:

Хоть мало нас, но страха мы не знаем,

И не числом - отвагой побеждаем.

А здесь инфантов видишь ты великих,

Потомство благородное Жуана.

Отважный мореплаватель Энрике

Открыл для нас просторы океана,

И в Сеуту, под ярых мавров крики

Он с мужеством ворвался несказанным,

И Педру, что в Германии суровой

Родимую страну восславил снова.

Вот граф Менезеш; дважды из осады

Спас Сеуту сей ратоборец славный.

Вот сын его, разивший без пощады

Сынов Агари, в бой вступив неравный.

Когда в Эль-Ксаре властелин державный

Едва не принял смерть от супостатов,

Его закрыл Менезеш своим телом

И пал под крики мавров оголтелых.

Когда бы живописцев окружали

Признание, почет и уваженье,

Они б в своей палитре отыскали

Немало дивных красок, без сомненья,

И прочих мы б героев увидали,

Прославивших себя в былых сраженьях,

Но в наши дни искусств не почитают,

И честь отцов их сыновья роняют.

А предки добродетелью сияют,

Потомков вызывая преклоненье,

Своею славой внуков затмевают,

Их оттесняют в тень без сожаленья,

На вечную безвестность обрекают,

Дарят неумолимо их забвеньем.

Те прозябают в праздности бесславной,

С геройством предков в бой вступив

неравный.

А есть у нас всесильные вельможи,

Что подлости тропой пробились к трону.

И я скажу, что королям негоже

Шутам в угоду нарушать законы.

Те, не имея славных предков, тоже

Чинят искусствам сладостным препоны.

Высокую поэзию клянут,

Поэтов поношеньям предают.

Но я не отрицаю, что бывают

Потомки, что деяньями своими

Великих предков славу укрепляют,

С достоинством несут их меч и имя.

Но редко их поэты воспевают,

И мы порою не знакомы с ними.

Их мало, их незримо осеняет

Тот свет, что славных предков озаряет".

Так Гама, Кату ала удивляя,

Рассказывал историю народа,

Что, славную державу прославляя,

Шел на Восток сквозь мглу и непогоду.

Уже, сквозь тучи трепетно сияя,

Вечерняя заря легла на воды,

А гость стоял в безмолвном изумленье

Пред Луза сыновей изображеньем.

Но вот померкло мощное светило

И, антиподам ясный день даруя,

За горизонт далекий поспешило,

Маня себе на смену ночь благую.

И для наиров время наступило

На брег направить путь сквозь

тьму ночную,

И лодки понеслись, с волнами споря,

По лону столь знакомого им моря.

Меж тем, по Саморинову желанью,

Наиры прорицателей созвали,

Сказав, чтоб те к великому гаданью

О судьбах государства приступали.

И дьявольское, злое волхвованье

Уже жрецы седые начинали,

Надеясь все узнать о португалах,

О вере их, владыке и державе.

По внутренностям жертвенным пророки

Узнать страны грядущее стремились.

К ним поспешил злой демон на подмогу

И нашептал, что в Каликут явились

Полки поработителей жестоких,

И мудрецы седые устрашились.

Верховный жрец в тревоге и кручине

Поведал о гаданье Саморину.

К тому же в Каликуте находился

Мулла - закоренелый мусульманин,

Однажды Вакх во сне ему явился

И подстрекал злодея беспрестанно.

И без того тот злобой распалился,

Прослышав о героях-христианах,

А Вакх, приняв обличье Магомета,

Такие дал неверному советы:

"Остерегись, мной избранное племя!

Тебе противник страшный угрожает,

Несет он для тебя несчастий бремя,

Поработить детей моих желает.

Тяжелое для нас настало время,

Нас грозная година ожидает!"

Мавр пробудился и решил в волненье,

Что видел лишь дурное сновиденье.

Но Вакх вернулся: "Подлый лежебока!

Ты что, глупец, на лаврах почиваешь?

Признать не можешь своего пророка

И внять его призывам не желаешь?

Я здесь страдаю, властелин Востока,

А ты меня, невежа, презираешь.

Забыл, как видно, что твои же деды

Мои навеки приняли заветы.

Сынов здесь мало этого народа,

И трудно будет им тягаться с нами.

Любуемся мы солнцем при восходе,

Но слепнем под полдневными лучами.

Чини препоны гордым мореходам,

К ним разжигай ты ненависти пламя.

Пока слепящий полдень не настал,

Пускай от нас страдает португал!"

Так возвестив, сокрылся Вакх коварный,

Проснулся мавр, виденьем удрученный,

И, помня о пророчествах кошмарных,

Все издавал проклятия и стоны.

Едва лишь свет денницы лучезарной

На сонном появился небосклоне,

Созвал мулла потомков Магомета

И рассказал о Вакховых заветах.

Услышав все, коварные интриги

Замыслил люд бессовестный и подлый,

Чтоб низко очернить народ великий,

Унизить племя португалов гордых.

Минуя величавого владыку,

К правителю идти решили твердо,

Надеясь драгоценным подношеньем

Приобрести его благоволенье.

И, в грудь себя бия, они явились

К наместнику благого властелина

И в жалобы великие пустились,

Изобразив досаду и кручину,

Сказали, что пираты объявились

У берегов, подвластных Саморину,

Что грабежом пришельцы промышляют

И королей законных презирают.

О, как же должен праведный властитель

Советников лихих остерегаться!

Погибнет самый мудрый повелитель,

Коль фаворитам будет доверяться.

Так высоко вознесся ты, правитель,

Что тягостно с высот тебе спускаться.

Готов ты слепо царедворцам верить

И судьбы государства им доверить.

Как часто хитрый раб изображает

Почтенье, благородство побуждений,

А сам лишь честолюбием пылает,

В душе таит корыстные стремленья.

А царь ему бездумно доверяет,

Дает ему народ на разграбленье,

И тот, забыв о Божьем повеленье,

Гнетет несчастный люд без сожаленья.

Вот так и здесь: не в силах распознать

Все ухищренья алчных Катуалов

И мавров богомерзких разогнать

Сих дьявола потомков одичалых,

Стал Саморин ответ свой отлагать,

Чем озадачил гордых португалов,

А Гама - рыцарь мужества и чести

Хотел дать о себе отчизне вести.

Он знал, что должен в дальние пределы

Открыть своим согражданам дорогу,

Чтоб дети Луза радостно и смело

Направились к сокровищам Востока.

Он верил: дланью твердой и умелой

Те укрепят свой стяг в земле далекой.

И подчинится Мануэлу вскоре

Окружность, что вмещает твердь и море.

И посему немедля он решился

Стопы свои направить к Саморину.

Но тот ответ давать не торопился,

От слов презренных мавров впав в кручину.

Во власти он сомнений находился,

Кляня в сердцах гостей своих безвинных,

Поверив чересчур легко и скоро

Авгуров богомерзких наговорам.

То сладостным мечтам он предавался,

Несметные доходы предвкушая,

И мыслями к пришельцам устремлялся,

Торговлю с ними завязать желая,

То черным подозрением терзался,

Слова жрецов и мавров вспоминая.

Душой томясь под бременем сомнений,

Не мог никак король принять решенье.

Но наконец призвал он капитана,

Устав тяжелой думою томиться,

И возгласил: "Поведай без обмана,

Что привело тебя к моим границам.

В любом проступке ныне невозбранно

Ты можешь предо мною повиниться.

За искренность тебе без промедленья

Я извиню любые прегрешенья.

Я знаю: ты от Родины отрекся

И всуе короля упоминаешь,

Ты легкою наживою увлекся,

Пиратством и разбоем промышляешь.

И к нам с своей ватагою повлекся.

Зачем ты нас, безумец, уверяешь,

Что государь твой, не жалея флота,

Его отправил в путь к далеким водам?

Коль твой король богатством несусветным,

Как ты сказал, и вправду обладает,

Так что ж он от казны своей несметной

Подарка мне с тобой не посылает?

Как я поверю, что скиталец бедный

Могучую державу представляет?

Ведь мог бы твой король к брегам далеким

Послать приязни веские залоги.

Когда же вы в изгнанье удалились,

Что и с людьми достойными бывает,

То в добрый час к брегам моим прибились,

Моя страна покой вам предлагает.

Коль вы пиратством прокормиться

тщились,

За это вас никто не порицает.

В любой земле смельчак найдет отчизну

И обретет повсюду радость жизни".

В безмолвном удивленье мудрый Гама

Внимал словам жестоким властелина

И понял, что опять сыны ислама

Несчастие внесли в его судьбину.

В груди почуяв ненависти пламя,

Венеру вспомнив в трудную годину,

Молил он, чтоб она его хранила

И красноречья даром наделила.

И отвечал: "Перед Господним ликом

Готов поклясться честию я ныне,

Что дружбу мы с тобой, король великий,

Чтим нерушимо, крепко, как святыню.

Но вижу я воочью, о владыка,

Что дерзкие и злые сарацины

Здесь у тебя уже перебывали

И нас перед тобой оклеветали.

Я знаю: каждый замысел прекрасный

Насмешки и гоненья ожидают.

Немало злопыхателей несчастных

Величие глумленью подвергают.

И ныне толпы мусульман злосчастных

Разрушить нашу дружбу угрожают.

Ты их слова на веру принимаешь

И в подлости меня подозреваешь.

Когда бы я отправился в изгнанье,

Вернуться к дому отчему не смея,

Зачем бы мне в столь дальние скитанья

Пускаться, милой жизни не жалея?

За что и для какого наказанья

Мне подвергать собратьев суховею,

Овна дыханью, духоте нещадной

И полюса метелям безотрадным?

Даров ты драгоценных ожидаешь,

Чтоб слов моих увидеть подтвержденье.

Но как ты, государь, не понимаешь,

Что я лишь путь искал к твоим владеньям?

А коли нас проверить ты желаешь,

Домой нас отошли без промедленья.

Едва лишь я вернусь, как дар бесценный

Тебе пришлет король наш, несомненно.

Ты странным, очевидно, полагаешь,

Что из земель, столь Богом отдаленных,

Здесь славных мореходов созерцаешь,

К высокой цели смело устремленных,

Но ты, король, не раз еще узнаешь,

Что ни морей волненье разъяренных

Нам нипочем, ни зимние морозы.

Дух лузитан не устрашат угрозы.

Издревле Лузитании владыки

С опасностью в сражение вступали.

И корабли подвижников великих

Враждебных вод просторы покоряли.

Мы не любили наслаждений тихих,

Край света мы увидеть возжелали,

Чтоб знать, где миру дольнему границы

И что за ними от людей таится.

Достойный отпрыск короля благого

Энрике - первым в море устремился.

И, из гнезда им изгнанный родного,

Пред ним в испуге грозный мавр

склонился.

К древесной парус прикрепив основе,

Под небесами юга он явился.

Ему Арго и Жертвенник сияли,

И Заяц с Гидрой на него взирали.

Деянья славных предков продолжая,

Все новые рождались поколенья,

Что, рубежи отчизны раздвигая,

К чужим брегам стремились в нетерпенье.

И как они, мы, по миру блуждая,

Узрели знойной Африки селенья.

Там племена чужие обитают

И звезд Большой Медведицы не знают.

А вот теперь, достигнув края света,

Мы столп последний возвести желаем,

Сюда мечтой стремились наши деды,

И мы их волю свято выполняем.

Сейчас, почтив давнишние обеты,

Мы на тебя, властитель, уповаем,

Ты государю отпиши посланье

Как долгой дружбы предзнаменованье.

Поверь же, что бессовестным обманом

Свое не стал бы имя я порочить.

Сюда я прибыл, словно гость незваный,

Не для того, чтоб нагло вас морочить.

А ныне снова к морю-океану

Хочу с любовью обратить я очи.

Поверь, пиратством я не промышляю,

Себе добра чужого не желаю.

И если ты на веру принимаешь

Мои слова, мольбы и обещанья

И нам добра по совести желаешь,

То прекрати ненужные терзанья.

Ты разумом, конечно, понимаешь:

Пришла для нас минута расставанья,

И сделай так, чтоб мы без промедленья

Покинули сейчас твои владенья".

Король внимал безмолвно этой речи

И к Гаме уваженьем проникался.

В его отваге и чистосердечье

Все более властитель убеждался.

Он вспомнил прорицателей зловещих

И понял, что во многом ошибался,

Когда отдал отчизну под начало

Бесчестных и свирепых Катуалов.

Немалые предвидел он доходы

От будущих торговых соглашений

И думал, что великие заботы

Он мог бы снять с себя без спасенья.

Он Гаме разрешил вернуться к флоту

И дал потомкам Луза дозволенье,

Коль будет их желанье, на базаре

На пряности сменять свои товары.

И, заручившись этим обещаньем,

Достойный капитан приободрился.

Простившись с властелином чужестранным,

Немедля к Катуалу обратился.

Чтоб плыть к своей армаде богоданной,

Он срочно лодку раздобыть стремился,

Издельями надеясь португалов

Затмить красу восточного базара.

Но Катуал, исчадье негодяев,

Решил чинить препоны капитану.

В плену героя удержать желая,

Избрал он путь насилья и обмана.

Увлек его на пристань, обещая

Ладью искать пришельцу невозбранно,

А сам спешил от царских взоров скрыться,

Чтоб над достойным Гамой поглумиться.

Потом сказал, что гостя дорогого

Он задержать намерен до рассвета,

А на заре - ив том дает он слово

Он Саморина выполнит заветы.

Но распознал премудрый Гама снова

Все хитрости потомков Магомета

И понял, что дальнейшие терзанья

Ему опять готовят мусульмане.

И вправду - Катуал тогда являлся

Правителем державы Саморина.

Король ему великий доверялся,

И это знали злые сарацины.

Их наговорам Катуал поддался,

Не ведая о злобе их старинной.

В их заговоре принял он участье

И маврам помогал своею властью.

Но, с твердостью решив вернуться к флоту,

Правителю наш Гама повторял,

Что предоставил полную свободу

Ему мягкосердечный Перимал,

С тем, чтоб изделья своего народа

На берег он с армады отослал.

Он говорил, что короля приказы

Должны безмолвно выполняться сразу.

Напрасно он взывал; уже правитель

Мечтою кровожадною томился.

Как гнусный лихоимец и грабитель,

Он погубить великий флот стремился.

Презренных мавров тайный покровитель

Спалить в огне гостей безвинных тщился,

Чтоб память о великом, славном деле

До Лузовой страны не долетела.

Да, этого хотели мусульмане,

Надеясь, что за смертью мореходов

Их государь состарится в рыданьях,

Забыв и думать об индийских водах.

Но капитан, тревогой обуянный,

Хотел отплыть к покинутому флоту,

И требовал он лодку - но напрасно:

Неумолим был Катуал злосчастный.

Он с наглою ухмылкой заявил,

Что Гама поступил как вор презренный,

Когда бы другом он индийцам был,

То флот привел бы в гавань непременно,

Нет, не случайно он армаду скрыл,

Он злобою был движим откровенной,

А если нет - пусть шлет распоряженье,

Чтоб в гавань флот вошел без спасенья.

Тут понял славный Гама, что недаром

Флот к берегам правитель приглашает,

Что гибелью, разбоем и пожаром

Такое приглашенье угрожает.

Узрел воочью мореход бывалый,

Что смерть над ним, как туча, нависает,

Он тысячи опасностей страшился

И лишь на волю вырваться стремился.

И мысль его тревожная блуждала,

Как солнца луч, что зеркалом игривым

Бездумно отражается, бывало,

И по стене блуждает шаловливо.

А та рука, что вдаль его послала,

Шутя, все ищет солнца переливы,

И луч дрожит, и мечется, и бьется,

Пока рука-шалунья не уймется.

И, думам неустанным предаваясь,

Вдруг вспомнил Гама, что Куэлью славный

На шлюпке капитана дожидался,

Долг выполняя честно и исправно.

За преданного друга опасаясь,

Везде с коварством сталкиваясь явным,

Наш Гама, ловко обойдя преграды,

Смог отослать Куэлью на армаду.

Вот так и должен истинный воитель

Опасности грядущие предвидеть,

И, ратникам отец и попечитель,

Не должен позволять он их обидеть.

Обязан войск искусный предводитель

Врага не только слепо ненавидеть,

А разум неустанно напрягать

И хитростью неверных побеждать.

Но малабарец, гневный и сердитый,

Сказал, что если Гама не прикажет

Своей армаде в гавань плыть открыто,

То он в плену держать его накажет.

Но Гама, флотоводец знаменитый,

Решил, что смельчакам своим закажет

К брегам недружелюбным приближаться

И с хитрыми туземцами общаться.

Наутро он велел, чтоб к Саморину

Его индийцы тотчас проводили,

Но слуги Катуаловой дружины

Немедля путь герою преградили.

Но все ж хитрец переменил личину,

Его благие мысли посетили.

Он знал: когда б вина его открылась,

У короля бы он попал в немилость.

И возвестил правитель, что сердечно

Он добрую торговлю уважает.

Кто ж торговать не хочет, тот, конечно,

Язык войны всему предпочитает.

И понял Гама, что лукавец вечный

Богатый выкуп получить желает.

Но все же согласился Катуалу

Направить лузитанские товары.

Поскольку мудрый Гама не желал,

Чтоб к берегам армада приближалась,

То повелел свирепый Катуал,

Чтоб к ней ладья туземцев отправлялась.

В письме, что Гама тут же отослал,

Для брата указанье содержалось

Прислать на брег испанские товары,

Чтоб расплатиться с Катуалом ярым.

И очень скоро Алвару с Диогу

Доставили обещанный товар.

Едва завидел их правитель строгий,

Как от восторга тут же задрожал.

И Гама собираться стал в дорогу,

Его презренный варвар отпускал.

А моряки остались с Катуалом,

Чтоб приглядеть за дорогим товаром.

Достойный Гама, обретя свободу,

К своем! армаде сразу устремился.

Немало человеческой природе

Бывалый мореплаватель дивился.

Как быстро одолел он все невзгоды

И как на воле скоро очутился,

Прибегнув к беспримерной силе злата,

Оставив выкуп за себя богатый!

На кораблях он отдыху предался,

На время все надежды возлагая,

Людскому лицемерью удивлялся,

Деянья Катуала вспоминая,

И горьким убежденьем проникался,

Что сила денег, все превозмогая,

И бедняков убогих развращает,

И богачей навечно подчиняет.

Фракийский царь, сокровищем

прельщенный,

Обрек на смерть младого Полидора.

Юпитер, в дождь блестящий

превращенный,

Проник к Данае через все затворы.

Тарпее, блеском злата развращенной,

Так золотой туман окутал взоры,

Что в град родной врагов она впустила

И жизнью за безумство заплатила.

Да, злато покоряет цитадели,

В предателей героев превращает,

Коварно садит корабли на мели

И девственниц невинных развращает.

Ему в угоду от великой цели

Ученый с легким сердцем отступает,

И правосудье перед ним немеет,

И честь, его завидя, цепенеет.

Кто текст, прельстившись златом,

так толкует,

Что в нем не сыщешь правды и следа,

Кого оно настолько очарует,

Что извратит закон он без труда.

Презрев для злата истину святую,

Король тираном станет навсегда.

И даже к тем, кто век свой служит Богу,

Найти успело золото дорогу.